Глава 21

25 декабря 630. Новгород.

Она снова проснулась одна. Ледяной холод широкой постели убивал Людмилу, словно медленный яд. Она давно привыкла к частым отлучкам мужа, но сейчас-то он был в столице. Жупаны со всех земель едут на заседание Боярской Думы. Весь Новгород гудит, как пчелиный рой. Провинциальная знать со своей свитой обычно гуляет так, словно завтра в полном составе живьем сойдет в Навь, на встречу с Чернобогом. Корчмари потирают руки в предвкушении барышей, делая тройной заказ на государевы винокурни, а лавочники готовятся к скупке всего и вся. Бояре и их близкие не уедут из столицы без богатых подарков. Непотребные девки тоже ждут. Они набежали в город, и теперь в предвкушении серебряного дождя, что вот-вот прольется на их головы. Как-то очень быстро в Новгороде появились те, кто решил кормиться таким немудреным способом. Князь был в городе, но дома ночевал редко, все больше времени проводя в загородной усадьбе, у бургундской королевы. Людмила, к собственной досаде, узнала, что теперь не ей подражают в одежде богатые горожанки, а этой пришлой гордячке. Каждое новое платье Марии обсуждалось в богатых домах, разбиралось по ниточке с портнихами и немедленно приводило к появлению множества подражаний более или менее пристойного качества. Но вот переплюнуть Марию не смог никто. Было в ней что-то этакое… утонченное, не свойственное бабам, выросшим на мельницах, в кузнях и в землянках. Не дано было новой знати молодого княжества повторить стиль аристократки римских кровей. Как будто немного не хватало чего-то. Может быть, старинных книг, что читала королева с самого детства, а может, знатных предков из множества поколений сенаторов и епископов. Кто знает?

Людмила потянулась. Рассвет! Надо вставать. Она ложилась рано, а вставала еще раньше. Так, как привыкла, когда еще жила в доме отца. Людмила повернула голову и обмерла. На резном комоде, что расположился в двух шагах от ее постели, стоял крошечный флакон из стекла, запечатанный смолой. Как он попал в комнату, запертую изнутри? Неужели это великие боги услышали ее молитвы и явили свою помощь? Неужели это то самое зелье, что отвратит ее мужа от проклятой разлучницы. Она озолотит старца Радомира, если все получится! Остатки сна улетели, как утренний туман, словно и не бывало его. Людмила жадно схватила флакон, зажав его в кулаке. Сегодня все случится! Сегодня муж снова будет с ней! Все снова будет так, как было раньше! Спор с мужем о старых богах ушел на второй план, когда зашаталась семейная жизнь. Людмила спокойно приняла бы вторую жену, и третью, и десятую, если понадобилось бы. Таков был обычай, и не ей, поборнице старины, на это сетовать. Но она не потерпит унижения, и не позволит сослать себя в глушь, а ее дети вырастут так, как подобает расти детям самого князя. И после смерти Само править будет ее сын, а не сын этой… Людмила даже не подозревала, что в ней может быть столько ненависти.

Она вскочила и быстро оделась, напевая какую-то песенку. Давно с ней такого не случалось. Обычно, когда Само ночевал у НЕЕ, Людмила чувствовала себя скверно, с тоской вспоминая времена сразу после свадьбы, когда жила с мужем в крохотной избушке. Вспоминала тот огонь, что был между ними. Ведь они поначалу ночи напролет не спали, милуясь, а он даже стыдился рубаху снять, чтобы люди не увидели его исцарапанную до крови спину. Все бы отдала, чтобы снова то время вернуть. Золото, камни, парчу, она бы все бросила в огонь без жалости, чтобы снова увидеть в его глазах то жадное желание, что горело там когда-то.

Склянка была маленькой, и легко скрылась за широким кушаком, которым она подпоясалась сегодня. Сердце Людмилы колотилось от счастья, как бешеное. Сегодня! Сегодня! Сегодня!

Рождество! Сегодня ведь Рождество, думал Самослав, лениво потягиваясь на мягкой перине. Может, Новый год придумать? Все равно ведь зимой скука смертная. А так хоть детишки подаркам порадуются, и деду Морозу со Снегурочкой. Хотя Мороза тут знали, и он был не слишком добрым божеством. Ну, да ничего, это поправимо. В молодом княжестве с общими праздниками пока туго. У жителей Константинополя день города есть, и они отмечают его каждый год, одиннадцатого мая, с неслыханным размахом. Надо подумать над этим. Он вернется к этому вопросу сразу после окончания войны…

Мария тихонечко посапывала рядом, свернувшись теплым калачиком, и доверчиво жалась к нему. Она притягивала его все сильнее и сильнее с каждым днем. Не красотой, вовсе нет. Людмила была куда красивее. Ему просто было интересно с ней. Она была изящной и утонченной, ничуть не напоминая горластое местное бабье, безумно гордившееся своими телесами, которые оно, бабье, наедало с невероятным упорством. Дородная жена — повод для гордости у местных мужиков и объект жгучей зависти менее счастливых дам. Не все могли позволить себе спать до полудня и жрать в три горла. Таковы были вкусы здешних людей, привычных к регулярному голоду, и не ему, чужаку, с этим спорить. Мария была довольно равнодушна к украшениям, надевая лишь необходимый минимум, и это тоже шло вразрез с местной модой, когда количество золота и камней на знатной даме должно было измеряться пудами. Она была остроумна и умела тонко шутить, а эта наука тут была почти неизвестна. Слишком уж низкий культурный уровень был пока еще у молодой знати княжества. В общем, она настолько сильно выбивалась из общей массы, что князь слегка потерял от нее голову. Настолько слегка, что получилось довольно сильно. Так иногда бывает.

Самослав бесшумно встал и оделся, стараясь не потревожить свою женщину. Сегодня тяжелый день. Первое заседание боярской Думы за последние полгода. Вопросов накопилась уйма, да и к будущей войне надо готовиться.

— Не уходи, Само, — сквозь сон сказала Мария. — Останься со мной, пожалуйста. Мне будет грустно без тебя.

— Мне пора, — он поцеловал ее закрытые глаза, и она счастливо улыбнулась, сразу став похожей на маленькую девочку. — Очень много дел сегодня.

— Приезжай вечером, — сказала она, довольно жмурясь. — Я буду ждать тебя.

Конские копыта взбили сухой до хруста снежок. До города было недалеко, всего четверть часа неспешной рыси. Самослав предусмотрительно оставил в своей личной собственности все земли на пару миль вокруг столицы, никому не разрешая селиться там без своего разрешения. Опыт британских королей, собиравших с лондонцев земельную ренту, он помнил очень хорошо. Ему это пока не пригодится, а далеким праправнукам, может, и не будет лишним. Кто знает, как там у них с деньгами сложится.

Новгород уже давно проснулся. Христиане тянулись из церкви, где славили рождение Бога. А язычники, напротив, уже отпраздновали праздник молодого Солнца, которое стало прирастать три дня назад. Две конфессии недобро косились друг на друга, но бузить не смели. Тут за такое немалый штраф полагался, а то и изгнание из города, если подобное прегрешение повторится в будущем. В княжестве единым для всех были только Уложение и налоги, а богов каждый был волен выбирать себе сам. В городе проживали язычники, православные, ариане, иудеи, монофизиты и даже один мусульманин, которого каким-то неведомым ветром занесло сюда по торговым делам. Он так и осел здесь, и жил, не изменяя собственной вере. Такая терпимость устраивала абсолютное большинство населения. До недавнего времени… Горан докладывал, что трения становятся все сильнее и сильнее, и совсем скоро могут перейти в драки. Нужен лишь небольшой толчок.

— Бояре! — Самослав прошел в сводчатый зал, куда набилось три с лишним десятка знатнейших людей страны. Жупаны, военачальники, главы Приказов, аварские ханы. Соболя, парча и золото на шеях и пальцах. Так выглядела новая знать княжества. И даже Горан был одет так же, как все, непривычно роскошно. Знать мужественно прела в шубах и высоких шапках, но раздеться никому бы и в голову не пришло. Позор великий! Это князь мог позволить себе ходить по-простому. Так на то он и князь. Он себе и не такое позволить может.

— Здравы будьте! — приветливо кивнул Самослав, который шубу не надевал принципиально. Неимоверная жара сильно сокращала продолжительность заседаний боярской Думы, делая их короткими и предельно продуктивными.

— И тебе здравствовать, княже! — нестройно прогудели бояре.

— Начнем, пожалуй!

— И последний вопрос, — продолжил Самослав, когда повестка была почти исчерпана, — самый важный. Наследование. Мы все, бояре, не вечны. Да и война на носу.

Знать, сидевшая в зале, начала озадаченно переглядываться, но никто не стал задавать вопросов. Лишь настороженно смотрели на князя, ожидая продолжения.

— Наследником моим назначается княжич Святослав, — начал князь. — Если он не доживет, то следующий — Берислав, а за ним Кий. Если будут еще сыновья, то их очередь будет по старшинству. Я оставляю за собой право в завещании назначить наследником самого достойного из своих сыновей. Регентом при них будет Большой Боярин Лют или любой другой, кого я назову. Его помощниками будут боярин Горан и боярин Деметрий. И то завещание должны будут заверить не менее десяти бояр и епископ Новгорода, кто бы он ни был.

— Не по обычаю это, княже, — раздался одинокий голос из зала, поддержанный удивленным гулом присутствующих.

— Неужто другим сыновьям их долю не отдашь? — добавил еще кто-то. — Каждый из братьев имеет равное право на отцово наследие.

— Верно, государь, — удивленно посмотрел на него Лют. — Не поймут тебя люди. Чем другие сыновья хуже? За что им такая обида? Наследство надо поровну поделить.

— Не будет такого у нас в государстве, — показал головой Самослав. — Я не допущу, чтобы после моей смерти сыновья между собой воевали и собственных племянников резали. Забыли разве, как короли франков делали?

— Его светлость верно говорит, — сказал Збыслав, который соображал чуть быстрее других. — Два поколения и все прахом пойдет. Дети наши и внуки убивать друг друга будут, присягнув разным князьям. А если у каждого из княжичей тоже по трое-четверо сыновей родится? Правнукам уже по три деревни достанется, бояре. Да нас голыми руками брать можно будет.

— Родная кровь завсегда договорится, — возразил было жупан Святоплук.

— Детям короля Теодориха расскажи об этом, — хмыкнул владыка Григорий. — Один только сын в живых остался и тот по лесам сколько лет прятался. А сам Теодорих как с сыновьями родного брата поступил? Забыли? Малого племянника за ноги взял и головой об камень стукнул. Власть в одних руках должна быть. Тогда в государстве тишина и порядок будут. Как у нас сейчас.

— Все равно, не по обычаю это, — пробурчал Святоплук. — Не по-людски.

— Не по обычаю! — поддержали его из зала. — Надо по старине чтобы…

— Прошу вас, бояре, волю мою признать, — отчетливо сказал Самослав. В его голосе почувствовался металл. — И в том мне клятву принести. Прямо сейчас. Пусть каждый поклянется теми богами, в которых верит.

— Поклянемся бояре! — владыка Моимир встал, опираясь на резной, богато украшенный посох. — Все по твоему слову будет, княже. Ты нам все те блага дал, что у нас есть. Значит, Перун и Велес тебя благословили. Тебе лучше нас ведомо, как державу обустроить. Я, боярин Моимир, клянусь, что если, не приведи боги, князь Самослав умрет, то следующим князем станет его старший сын. Или тот, кому князь в завещании править укажет. И я тому князю служить буду верой и правдой!

— Клянусь именем богини Мораны! — встал Горан и окинул присутствующих тяжелым взглядом.

— Клянусь Иисусом Христом и Девой Марией! — встала Любава, а рядом с ней встал муж, командующий легионом Деметрий, который произнес. — И я клянусь!

— Велесом клянусь! — поднялся со своего места Збыслав, и Лют его поддержал.

— Великим небом клянусь! — встал хан Шеба. — Богом Тенгри и богиней Умай.

— Клянусь Перуном и Сварогом!

— Клянусь именем покойного отца и святым Мартином!

— Клянусь!.. Клянусь!.. Клянусь!..

— Пусть не по обычаю это, но я тоже согласен! — последним встал боярин Святоплук. — Я уже понял, что большой крови нам те обычаи стоить будут. Клянусь!

— Ну, раз все согласны, — усмехнулся Самослав, — то пожалуйте на пир, почтенные. Все уже готово, только нас с вами и ждут.

Длинный стол вместил всех с трудом. А ведь в Братиславе придется куда больше обеденный зал делать, подумал Самослав. Запах здесь стоит, как в конюшне. Одни аварские ханы, сроду немытые, чего стоили. В замкнутом помещении такая куча обильно потеющих мужиков создавала тяжелую, словно камень, духоту. Но делать нечего. Этикет есть этикет. Пьянка… То есть пир, будет идти долго, пока каждый из присутствующих не произнесет здравицу в его честь, а он не произнесет ответную речь в честь них самих. Или пока они тут все не упьются до потери сознания, что крайне маловероятно. Здоровье у здешних людей было просто железное. Значит, пить будут до утра, а потом взвод охраны, пыхтя от натуги, разнесет почтенных бояр по заранее приготовленным койкам. А Батильда с горничными, которые сегодня в хлопотах не сомкнут глаз, приготовят каждому из них персональный таз для блевотины и чарку, чтобы опохмелиться утром. Такова она, политика в Раннем Средневековье.

Бесшумными тенями заскользили вышколенные служанки, подавая тарелки и кубки, разнося наливки, настойки и ставленые меды. Понесли блюда с селедочкой и лучком, понесли пласты провесной белуги, ветчину, розовое, нарезанное тончайшими ломтиками сало, соленые грибы и капусту. Стол был уставлен тарелками, плошками и блюдами с едой. Закуска боярами была принята с полнейшим одобрением, пить без нее с подачи князя считалось теперь полнейшим варварством, достойным только каких-нибудь полудиких саксов. После первого тоста, водопадом пролившегося в бездонные глотки уважаемых людей, за столом слышен был лишь стук серебряных вилок и громкая работа трех десятков челюстей. Ну, а служанки, повинуясь короткому жесту Батильды, уже понесли жареных кур, оленину, свинину, бараньи ребра и прочую мясную снедь, издававшую неимоверные запахи дорогих в здешних местах индийских специй.

Княгиня Людмила подносила тарелки мужу, глядя на него с жадным нетерпением. Когда? Ну, когда же? Муж ее пока что щипал закуски, не трогая запеченный бараний окорок, что стоял прямо перед ним. Она не выдержала, отрезала кусок и пододвинула к нему.

— Попробуй, княже, — с улыбкой сказала Людмила. — Баранина уж очень удалась сегодня. До того нежна, что на языке тает.

— Удалась, говоришь? Тогда попробую, — благодарно кивнул ей Самослав и впился зубами в сочное мясо.

Тосты лились рекой, один за другим, народ веселел на глазах, и только князь почему-то сидел невеселый, вытирая пот, обильно проступивший на лбу. Ему вдруг стало тяжело дышать, он схватился за горло, смахнул со стола посуду и кубки, а потом рванул ворот рубахи так, что не выдержала ткань, а пуговки стрельнули по сторонам веселыми перламутровыми брызгами. Тихо стало до того, что даже пролети тут муха, ее было бы слышно. Да и хмель мигом сошел со всех, кто сидел сейчас за столом. Самослав просипел во внезапно наступившей тишине.

— Горан, куда же ты смотрел, старый дурак? Ты же клялся, что у тебя все под контролем…

Он медленно повернулся к жене, которая стояла рядом бледная, как полотно и закрывала себе рот обеими руками, чтобы не закричать от внезапно нахлынувшего ужаса и понимания того, что она только что натворила.

— А ты!.. Ты же мать моих детей! Как ты могла?

Князь Самослав захрипел и откинулся в кресле, закатив глаза. Бояре вскочили со своих мест, взорвавшись истошными криками.

Началось…


Конец. Продолжение истории — во втором томе книги.

Загрузка...