о дороге Гавриил осторожно подготовил ослабевшую от всех невзгод Агнес к некоторым неожиданным для нее известиям. Все же велико было недоумение девушки, когда на Ласнамяги сани остановились перед шатром Иво Шенкенберга.
— Иво умер, — ответил Гавриил на немой вопрос, застывший в глазах у Агнес. — Ведь Шенкенберг был почти мой родственник, поэтому не удивительно, что перед смертью он завещал мне свой роскошный шатер. Теперь этот шатер принадлежит тебе, милая. Я дарю его тебе с тем условием, однако, чтобы все печальное, что ты в нем пережила, было предано забвению.
— Как умер Иво Шенкенберг? — не могла не спросить Агнес.
— Он сложил голову в честном поединке.
— От чьей он пал руки?..
— В битве Иво подвернулся мне под руку, дрался он, как лев, и чуть было не отправил меня на тот свет, но… само Небо было против него. А разве могло быть иначе? Разве в мире этом справедливость умерла?..
Со смешанным чувством любви и уважения смотрела девушка на Гавриила, так скромно говорившего о своей победе. И смотреть на любимого она могла бесконечно.
— Мой отец где-то здесь? — тихо спросила Агнес.
— Да, он здесь. И давно ждет тебя, — Гавриил отвел в сторону тяжелый, намокший от снега полог шатра. — Войди к нему тихонько и… будь благоразумна, дорогая Агнес!
— Быть благоразумной? — насторожилась юная баронесса.
— У него сейчас лейб-медик нашего военачальника. Я надеюсь, что большого несчастья опасаться не надо: нет во всей Ливонии лекаря, опытнее того, что сейчас здесь… А я должен на некоторое время оставить вас. Однако в полдень я вернусь. Если тебе что-нибудь понадобится, то возле палатки ты найдешь людей, которые исполнят твои приказания…
Агнес кивнула и молча вошла в шатер.
Гавриил сел в сани и помчался обратно к монастырю Бригитты, местоположение которого точно указывал густой столб дыма. Через несколько часов он вернулся со своим отрядом, с пленными и возами военной добычи. Всех пленных и основную часть добычи Гавриил направил к верховному начальнику, князю Мстиславскому, другую часть разделил между своими людьми. Из всех монастырских сокровищ себе он взял только одно, самое для него дорогое… это была Агнес.
…Мы не знаем, о чем говорили между собой отец и дочь. Когда около полудня Гавриил посетил их, Агнес сидела с заплаканными глазами у постели отца. Старый рыцарь был в полной памяти, но на лицо его уже пала тень приближающейся смерти. Собрав последние силы, умирающий протянул руку Гавриилу и попытался ласково улыбнуться.
— Благодарю вас, князь Загорский, за ту радость, которую вы доставили мне, привезя сюда обожаемую дочь мою Агнес, — молвил он слабым, еле слышным голосом. — Я знаю все, что было с ней в монастыре, и теперь, когда ее страдания закончились, я всем доволен. Я, право, не знал… О Господи!.. — тут он прослезился. — Агнес моя! О, доброе дитя… Она прощает мне мою глупость… мою жестокость и даже оплакивает меня. Теперь я могу умереть спокойно.
— Не думайте о смерти, рыцарь, — постарался утешить его Гавриил. — Вы должны еще долго жить, на радость милой Агнес.
— Мой час уже близок, — тихо покачал головой фон Мённикхузен. — Я чувствую это… Знаете, князь, у вашего военачальника очень умный врач-немец. Он так же умен, пожалуй, как и я сам: этот врач предсказал мне, что я не увижу завтрашнего дня…
— О отец! — разрыдалась Агнес.
— Не плачь, дочь… Так и я думаю: не увидеть мне более рождения нового дня. И не старайтесь, дети, напрасно успокаивать меня, я в этом не нуждаюсь, ибо воля старого рыцаря крепка. Я умираю с радостью, потому что умираю я со спокойной душой… Какую пользу я могу еще принести? Что на этом свете еще может порадовать меня? Блеск моей военной славы померк, мое Отечество — Ливонское орденское государство — уничтожено и попрано, все мое имущество растрачено, свое единственное дитя я едва не загубил, по глупости отдав его… на истязание его злейшему врагу…
— Дорогой отец, не говори так! — просила Агнес умоляюще, беря руку отца и обливая ее слезами. — Я сильная, я много могу вынести. Только оставайся с нами…
— Это хорошо, Агнес. Это хорошо… — прошептал Мённикхузен, улыбаясь. — Держи мою руку в своей, это даст мне еще немного силы… силы высказать все, что у меня на душе. Да, дитя, я был к тебе очень несправедлив. Я хотел тебя насильно обвенчать с Хансом Рисбитером, с этим трусом и лгуном, но, к счастью, ты узнала его лучше, чем я. О, это невыразимо низкий, подлый человек!.. Когда я в последний раз попросил у него денег взаймы, знаешь, что он мне ответил?.. «Отправьте сейчас же Агнес ко мне, тогда я пришлю вам денег, иначе я не согласен!..» Он хотел купить тебя у меня за деньги… Да падут на его голову все беды земные! Если бы он тогда попался мне в руки… но к чему мне отравлять мои последние минуты воспоминаниями об этом негодяе? Ты знала его лучше… и сама сумела сделать достойный выбор, — тут барон перевел взгляд на Гавриила. — Князь Загорский, доблестный, честный человек, дайте вашу руку!.. Вы твердо решили взять себе в жены дочь мою Агнес фон Мённикхузен?
— Как можно в этом сомневаться? Да, — ответил Гавриил, глубоко растроганный.
— Тогда я перед лицом Господа соединяю ваши руки и объявляю вас женихом и невестой. Да сопутствует вам на жизненном пути благословение умирающего!.. Поверь мне, князь, до нынешнего дня я не отдал бы тебе руки своей дочери, потому что я — ливонский рыцарь — умираю врагом твоего народа! Но ты сам боролся за нее и, преодолев все невзгоды, все тернии, завоевал ее. Ты умный и честный человек и не станешь презирать Агнес за то, что я, кроме имени, не смог дать ей никакого приданого. Я — нищий сегодня, но она все же дочь Каспара фон Мённикхузена и уже благодаря одному этому имени достойна стать княгиней!..
— Не тревожьтесь об этом, барон, — просил Гавриил.
В последний раз глаза старого рыцаря блеснули безграничной любовью к дочери. Потом веки его устало сомкнулись. Он впал в беспамятство.
Вечером барон Мённикхузен скончался…
Ранним утром следующего дня Князь Загорский со своим отрядом ушел из-под Таллина и прежде всего направился в Куйметса, где бренные останки рыцаря, по его последней воле, были преданы земле на фамильном кладбище. Затем князь, передав на время свой отряд под начало надежного воеводы, отправился с красавицей-невестой в Россию, к своему отцу, который по воле государя Ивана Васильевича был восстановлен в правах и получил обратно все свои поместья, однако с тем условием, чтобы он никогда не появлялся в Москве. Здесь, у отца, и была отпразднована пышная свадьба Гавриила и Агнес. После свадьбы царь Иван призвал к себе молодых, принял их благосклонно, подарил новобрачной дорогое украшение, а Гавриила назначил на высокую должность при своем дворе. В войне князь Гавриил Загорский больше не участвовал; в Ливонии, и в частности в Эстонии, он никогда более не был.
Рассказать, как закончилась великая Ливонская война, — это дело летописцев и всемудрых историков. Мы здесь укажем только, что русским войскам тогда не удалось взять Таллин: после семинедельной осады русские вынуждены были отступить из-за недостатка боевых припасов и провианта.
Над тем, как протекала в дальнейшем жизнь князя Гавриила и Агнес, мы можем опустить завесу, ибо знаем, что свет безмятежного счастья и неугасимой любви пробьется теплым отблеском сквозь любую пелену. Имя князя Загорского мы находим среди имен тех героев, что с удивительной стойкостью, с самоотверженностью защищали славный город Псков от знаменитого польского короля Стефана Батория и тем самым спасли Московское государство от тяжких бедствий, в которые хотели его ввергнуть грозные силы объединенных врагов.
Вскоре после этого царь Иван Васильевич заключил мир с польским и шведским королями, рассорившимися между собой при дележе остатков разрушенного и уже основательно разоренного орденского государства. Еще много, много лет эта несчастная стране должна была страдать от страшной опустошительной войны, в то время как Московское государство неизменно крепло, расширяло свои границы на восток и постепенно наливалось той изумительной силой, благодаря которой оно впоследствии сломило мощь и Швеции, и Польши, и в конце концов принесло изнуренным землям бывшего орденского государства мирную жизнь и процветание под его непоколебимой защитой.