Глава IX
Мы шли по бело-розовой песчаной дорожке, очерченной ровными зелеными стенами кустов, то с одной, то с другой стороны открывались вдруг взору статуи богов и богинь, древних героев и прекрасных цариц. Застывшие, неподвижно скованные навеки заданной формой, они взирали на нас и сквозь нас, улыбаясь, негодуя, надменно или равнодушно.
Мы бесцельно сворачивали то влево, то вправо, что, впрочем, нимало не меняло разворачивающихся видов, строгой красоты геометрически правильных фигур, ровных чистых тонов...
- Почему ты сторонишься меня? Мы и созданы друг для друга, и далеки друг от друга, дальше, чем можно это себе вообще вообразить. Враг и тот, наверное, был бы ближе тебе, ведь тебя связывала бы с ним ненависть. Я - это ты, и ты это знаешь, но ты - не я, и ты не хочешь стать мной. Я чувствую твое тело, твою душу как свои, только твой разум остается для меня за семью печатями. Я знаю, что ты мог бы испытывать то же по отношению ко мне, и не могу понять, смириться с тем, что этого не происходит. Еще я знаю, что я здесь ни при чем, и что ты в этом не виноват, что это... я не хочу произносить ее имя вслух, но ты и так меня понял. И это что-то, и эта кто-то, кто выше нас...
Она замерла на полуслове, прислушавшись к чему-то, чего я не слышал, сделав мне жест, призывающий меня к молчанию. Я повиновался ее жесту. И только мысленно, продолжая наш разговор, отвечал ей.
"Нет, ты, конечно, права во всем. Ты знаешь меня, может быть, лучше, чем я знаю себя сам. Лишь в одно ты не в состоянии поверить, одно лишь тебе никогда не понять - что ты В САМОМ ДЕЛЕ - Я. А что останавливает меня? Этого я не знаю сам. Эта миссия всегда была прерогативой Страха, но сколько я его не вопрошаю, он лишь загадочно улыбается и продолжает упорно преграждать моей душе путь к душе твоей. От чего оберегает он меня? От нового, губительного разочарования или от водоворота пьянящей близости, слияния в микрокосм, от утраты всепобеждающего любопытства - того, что я всегда считал своим стержнем? Какие еще опасности таятся в нашем сближении?"
Агата перестала вслушиваться и, обратив на меня свои глубокие глаза, заворожила, и я отдался этим двум маленьким водоворотам, и кружился, втягиваемый в их бездну, пока она сама не разрушила это притягательное волшебное очарование.
- В тебе происходит душевный разлад, это сказал доктор. Чтобы победить его, есть только один путь - ты должен разобраться в себе. Для этого он пригласил артистов, которые сыграют спектакль только для тебя. Но это будет не спектакль, а они будут не актеры, я не могу всего объяснить, психология не та область, в которой я смыслю, могу еще сказать, что он упоминал имя Зигмунда Фрейда.
Она волновалась, и сияла вся изнутри, и боялась, и верила в могущество дока, в силы моей души, и еще один только бог знает во что. Конечно, она не проговорилась, это было частью их плана.
Я машинально обвел взглядом все вокруг себя, руки сжались и разжались, от появившегося безумного желания найти оружие и биться за свою жизнь яростно и неутомимо... И тут же, словно вспышка в мозгу, что уже само это ощущение - гибельно, что надо не драться, не обороняться, а напротив, уйти из-под удара, затаиться, исчезнуть. Время, время, время... Вдруг вспомнилась пословица: "Сколько ни говори сахар, а слаще не станет".
Да, следовало, еще тогда, увидев странную процессию оживших воплощений человеческих качеств, не строить никчемные догадки, а сразу же понять, что вывел ситуацию из ортодоксально-линейной, и теперь возможны сколь угодно сильные возмущения, ведь док и Агата были в моей трассе не просто пешками... Нет, еще раньше, тогда, убегая от буйства карнавала, тогда, встретив Повелителя Мира, надо было все понять, раз это петля, то в мои построения начинают входить все, кого я когда-либо создал, что трасса перерождается, что надо стремиться в спокойную гавань, иначе обстоятельства начнут распоряжаться тобой, цепная реакция событий, не оставляющая времени на раздумья, на поиск выхода, калейдоскоп неожиданностей, изнуряющий мозг...
- Ты должна его остановить, вы сами не понимаете, ЧТО вы затеяли...
- Но... ВСЕ УЖЕ ГОТОВО.
И тут меня прорвало, я разом, без плана, без какой-либо последовательности стал рассказывать ей об избыточности мозга, о его гигантском потенциале, многократно превышающем потребности простой размеренной жизни, о творческом порыве, тщетно обнимающем мыслью всю вселенную, но заключенному в рамки бездействия, о поисках просветления и небесного царства, об истории осознания людьми того, что существует не только материальный мир, но и некий другой, чья основа связана только с разумом, а значит только с людьми, о том, как эту мысль открывали и забывали, снова открывали и снова забывали, как она трансформировалась, давая цветы и плоды, сладкие и горькие, с шипами, подчас ядовитые, но всегда дурманище-притягательные.
Я рассказал ей о главной святыне трассера - его мозге, о том, как он холит и лелеет его, об умении отдыхать, о глубоком сне и чистой воде, о свежем воздухе, о правильном дыхании и питании, о важности кристальной ясности духа и физических упражнений.
- Мысль трассера уходит от мирских треволнений, - торопливо повествовал я, - люди, порабощенные будничной суетой, представляются наивными простаками, но он не осуждает и не призывает их к действию, он погружен в себя. Это самое важное, ибо без душевного равновесия не родится внутренней силы, без самоуглубления все упражнения заденут лишь поверхностные слои сознания. "Какую форму не придай сосуду с дерьмом, это будет сосуд с дерьмом", - сказано у Экс-Со-Ката. И еще: "Даже если ты и не овладеешь техникой выхода на трассу, а сможешь лишь достигнуть спокойного созерцания и неистребимого и ровного отношения ко всему сущему - ты достиг большего из того, что содержится в трассер-дао". Такое состояние называется полетом. Пока мысли не станут легкими, стремительными, изящными и совершенными, как птицы, не следует переходить к последующим этапам. "Не стремитесь к тому, чтобы мыслей было непременно много. Научите летать сначала одну и добейтесь гармонии и чистоты ее линий", - так сказано у Экс-Со-Ката.
- Корнями трассерство уходит в глубокую древность. Отдельные его приемы использовали мыслители востока и шаманы севера, индейцы Америки и колдуны средневековья. Каждый, кто развил свой мозг длительными упражнениями, замечал, что временами погружается в глубокую задумчивость, такую, что перестает видеть и слышать, движется машинально и отвечает невпопад, и когда, столкнувшись с кем-нибудь или чем-нибудь, он, наконец, приходит в себя, то несколько мгновений удивленно озирается, припоминая, кто он, где он и что с ним. Психологи развили учение о подсознании, о глубинах, которые таит наш мозг, мысли которого, кажущиеся нам его основным продуктом, являются лишь колебаниями волн над пучиной. Многие открывали в себе небывалые возможности и погружались в иные миры, создаваемые собственной фантазией, и они оставили нам множество свидетельств об этом, но путь, который прошли они, был прихотлив и индивидуален, не многие осознали его, кое-кто не избежал ошибок и превратностей этого пути, многие закончили свой век на больничной койке в сумасшедшем доме. У того, что сейчас именуется "петлей", не было тогда названия, ситуация, когда дверь захлопывается, неожиданно, без предупреждения, даже без намека, где она находится и что есть для нее ключ. Экс-Со-Кат самостоятельно повторил этот путь и, попав в ловушку, дал обет. "Если я выберусь отсюда, - поклялся он, - то напишу обо всем, что я прошел, чтобы те, кто пойдет в том же направлении, сократили свой путь и знали, к чему он ведет". Но выйдя из петли, он пошел дальше. Экс-Со-Кат осознал т-дао как философию, как взаимосвязь образа жизни, целей и ценностей, метода и возможностей, перспективы и общественной значимости. И все это он оставил нам.
После такого предисловия, сказанного с решимостью отчаяния, я остановился в затруднении. Что сказать дальше, о чем рассказывать? Предмет был так велик и многосложен, противоречив... и соразмерен, что представился мне вдруг некой громадной космической крепостью, висящей в черной бездне пустоты, неприступной со всех сторон. Рассказать ли, как моя жизнь привела меня к трассер-дао, или о легендарном человеке, где-то живущем среди нас, об Экс-Со-Кате, или же о романе "Закон иллюзий" - это было бы, пожалуй, самым простым, но стоит ли отвлекаться на ничего не значащую фабулу, на вымышленных героев, когда есть примеры, которые я видел сам, людей, которые стали частью и моей жизни.
За размышлениями я взглянул на Агату. Она шла, потупив взор, обходя черточки пробивавшихся сквозь песок травинок, молча ожидая продолжения моих слов, как удара. И в тот же миг я понял, понял и почувствовал всю подавленность и смятение маленького человека перед лицом чего-то большего, неотвратимого, уже вошедшего в его жизнь, но еще не сконцентрировавшегося в реальный образ, с которым можно было бы бороться, и это ожидание, ожидание того, как рассеется туман, закрывающий чудовище, парализовывало.
Я почувствовал, что надо говорить, говорить скорее, иначе страх может смертельно сжать мятущуюся душу. Но молчал.
- Неужели воображаемый мир существует на самом деле? - были первые ее слова после долгого молчания.
- Нет. Но он может существовать для человека, который несет его в себе, так же сильно и повелительно, как и реальный. Для этого надо только знать вход.
- И выход? Ведь в нем, наверное, можно потеряться?
Я невольно усмехнулся прямолинейности наивной догадки.
- Да, можно, но в этом-то и есть цель каждого трассера.
Мир этот был когда-то назван "трассой", а те, кто его создают, называют себя "трассерами".
- И ты - трассер?
Я кивнул, проглотив комок, подступивший к горлу.
- А я, и все это, - она обвела пышноцветущие окрестности, - все это - "трасса"? И меня тоже не существует?
- Нет, ты существуешь, и этот мир тоже, но только в моем мозгу.
- Значит, все это не настоящее?
- Настоящее. Но создано мною.
- А если ты меня обманываешь? Мне кажется, это слишком жестокая и циничная шутка. Это ведь невозможно доказать. Я тоже могу сказать, что ты и весь мир этот - плод моей фантазии.
Я отрицательно покачал головой. Она же, видимо, прочтя нечто в моих глазах, спросила:
- Значит, можно?
- Нет.
- Ха-ха-ха, - нервно-коротко рассмеялась она, но вдруг, оборвав смех, спросила:
- Если ты создал меня, то почему я помню детство? Косоглазую гувернантку, меньшого брата, умершего в пять лет, отца, поездку на море...
- Я все это придумал.
- Значит, ты знаешь про меня все? Все-все?
- Да.
- Тогда скажи... тогда скажи, как звали любимую лошадь отца?
- Ночь.
- Какого цвета было глаза у моей матери?
- Зеленые.
- Где стоял наш дом?
- На косогоре, у ручья, в трех милях от дубовой рощи и в двух от трактира "На развалинах".
- Верно... но это можно было узнать откуда-нибудь... Я бы спросила, как мне объяснялись в любви в первый раз в жизни, но мне самой никак не вспомнить, - простодушно призналась она. По ее сосредоточенному лицу было видно, что она пытается придумать новые вопросы.
- Ничего, как назло, нейдет в голову, - наконец, сказала она, сердито притопнув ножкой.
- Ладно, я подумаю и спрошу как-нибудь потом. А сейчас будем считать, что я тебе поверила.
Меня это, конечно же, не удовлетворяет. Мне нужен помощник, или хотя бы человек, который бы мне не мешал, но судя по ее тону, цели своей я не достиг.
- А расскажи мне, знаешь, что... как ты ТАМ жил?
Приходится рассказывать: взялся за гуж, не говори, что не дюж. Мало-помалу я увлекаюсь, вспоминая одну подробность за другой. Память, сбрасывая страх, все ярче рисует мне картинки обыденной городской жизни, и вот уже кажется, закрой глаза и...
Я закрываю глаза. Открываю. Передо мной стоит красивая женщина и, чуть ли не заглядывая мне в рот, ждет продолжения рассказа. В ее глазах прыгают игривые огоньки, и вообще она не кажется больше ни подавленной, ни смятенной.
- Слушай, - говорит она, - ты рассказывал о друзьях-трассерах. Но вы-то не можете доверять друг другу только на слово?
"Доехали", - думаю я.
У Экс-Со-Ката недвусмысленно сказано о том, что процедуру "капкан трассера" не следует обсуждать с непосвященными, и ни в коем случае нельзя ее демонстрировать. Под страхом бойкота. Но сомнения не гложут меня. "Все равно никто из реального мира об этом не узнает. Я покажу ей, а значит - самому себе, и это не будет нарушением обета молчания".
- Хорошо, - я меняюсь в душе на удивление быстро, если так можно выразиться, "прямо на глазах у самого себя".
- Есть способ доказать всякому, что ты владеешь техникой выхода на трассу. Его придумал Экс-Со-Кат и назвал "капкан". Если человек способен выходить на трассу, то он может это доказать. Все предельно просто. Я говорил об аксиоме - жизнь на трассе, та же жизнь, с ее опасностями и радостями. Если в созданном мире человек гибнет, он гибнет и на самом деле. Это, кстати, лишний раз проводит границу между трассер-дао и сном. Если сломает руку, то, выйдя из трассы, у него будет все та же сломанная рука. Итак, все очень просто. Надо выйти на трассу, самую простую - не в этом суть, там может ничего не быть, но там должны быть: свеча, тавро и муха. Муха нужна для того, чтобы проверить действенность живой воды - ведь никто не хочет ходить с тавром всю жизнь...
- Значит...
- ...когда трассер ставит себе тавро, вот здесь, - я указал на предплечье, - то тот, кто проверяет его, видит, как появляется, а потом исчезает маленький значок, буква Т в кружке. Вот и все.
- Значит...
Она опять не договорила, но все было ясно и без слов.
- Это ничего не докажет, кроме того, что я умею нечто, чего не можешь ты, - пояснил я, но ее выразительные глаза сказали: "Все равно. Это - то, что нужно. Зуб говорит за динозавра".
"Неужели все так просто разрешится? Стоит поразить человека фокусом, и он уже убежден? Сегодня - это подействует, но не усомнится ли она в увиденном завтра? Не истолкует ли по-иному?" Но я, конечно, ни о чем подобном не сказал вслух, а только отошел на обочину и, сев по-турецки в тени высокой живой изгороди, коротко сказал, засучив рукав левой руки:
- Смотри.