Потаенные ландшафты разума

...при­зрач­ное со­тря­се­ние воз­ду­ха, чуть слыш­ный ше­лест тка­ни, скольз­нув­шая по сте­не и рас­та­яв­шая тень, ми­мо­лет­ный прив­кус за­па­ха не­уло­ви­мых ду­хов, гас­ну­щая в ан­фи­ла­де ком­нат дробь ша­гов, за­ту­хаю­щее ощу­ще­ние лег­ко­го по­це­луя на гу­бах... от­крыл гла­за, а ее уже нет, лишь ве­тер тре­плет за­на­вес­ку и сол­неч­ные бли­ки пры­га­ют по сте­не, слов­но бы охо­тясь друг за дру­гом, - след ка­чаю­щих­ся за ок­ном бо­га­то уб­ран­ных ли­сть­я­ми ве­ток. Те­п­лые бор­до­во-ко­рич­не­вые ков­ры, по­ли­ро­ван­ный узор­ча­тый пар­кет, брон­зо­вые под­свеч­ни­ки, брон­зо­вые львы на руч­ках две­рей, книж­ный шкаф, сквозь пыль­ные стек­ла ко­то­ро­го вид­ны ко­реш­ки ста­рин­ных книг с по­тем­нев­ши­ми от вре­ме­ни тис­не­ния­ми, при­хот­ли­во вы­пи­сан­ны­ми ла­тин­ски­ми бу­к­ва­ми.

Двер­ца его не­ожи­дан­но лег­ко и без скри­па от­кры­ва­ет­ся, бе­ру пер­вый под­вер­нув­ший­ся под ру­ку фо­ли­ант и от­кры­ваю...

Бо­ги­ня (воз­мож­но, Со­фия) дер­жит в од­ной ру­ке сви­ток, за­пе­ча­тан­ный круп­ной пе­ча­тью, дру­гой ру­кой она ука­зы­ва­ет на вос­хо­дя­щее над го­ри­зон­том све­ти­ло, лу­чи ко­то­ро­го со­став­ля­ют сло­во "ис­кус­ст­во". Са­ма бо­ги­ня, фри­воль­но оде­тая, вер­нее, за­вер­ну­тая в по­лу­про­зрач­ное по­лот­но, при­хва­чен­ное на бед­рах уз­ким поя­сом, су­дя по об­ла­кам, об­сту­паю­щим ее пыш­ную фи­гу­ру с трех сто­рон, толь­ко что взле­те­ла с од­но­го из них, за­ме­тив то са­мое вос­хо­ж­де­ние све­ти­ла "Ars". Верх­няя часть ее одея­ния, ра­нее, ве­ро­ят­но, при­кры­вав­шая об­шир­ный бюст бо­ги­ни, те­перь раз­ве­ва­ет­ся по вет­ру, и при даль­ней­шем дви­же­нии, ес­ли до­гад­ка вер­на, она пол­но­стью из­ба­вит­ся от стес­няв­ше­го ее и став­ше­го от­ны­не не­нуж­ным на­ря­да. Сви­ток в ее ру­ке сим­во­ли­зи­ру­ет, ско­рее все­го, зна­ние или нау­ку, а, мо­жет быть, и выс­шее раз­ре­ше­ние на про­мы­сел или еще что-ни­будь в этом ро­де. Улы­ба­юсь, во­об­ра­зив, как по­доб­ный об­раз мог бы ук­ра­сить и ти­туль­ный лист, ска­жем, учеб­ни­ка "Гид­рав­ли­ка". Пред­ставь­те, эта­кая ро­зо­во­ще­кая по­лу­на­гая ама­зон­ка в по­жар­ной кас­ке с бранд­спой­том в ру­ках, силь­ная струя ко­то­ро­го раз­би­ва­ясь по ме­ре сво­его дви­же­ния пре­вра­ща­ет­ся в сло­во "гид­ра"...

Став­лю тя­же­лен­ную кни­гу на ме­сто и за­кры­ваю шкаф. На­до спер­ва оп­ре­де­лить­ся, а уж по­том мож­но бу­дет за­нять­ся чем-ни­будь по­сто­рон­ним - рас­смат­ри­ва­ни­ем изящ­но вы­пол­нен­ных ти­туль­ных лис­тов, на­при­мер.

Са­жусь на ку­шет­ку и не­воль­но за­ми­раю, ед­ва не вздрог­нув от не­ожи­дан­но­сти. Гла­за об­на­жен­ной жен­щи­ны смот­рят на ме­ня с ис­пу­гом и моль­бой, нет, ско­рее с гне­вом, она бу­к­валь­но кло­ко­чет... впро­чем, нет, ско­рее она ра­зыг­ры­ва­ет не­до­воль­ст­во, пух­лые гу­бы, в из­ло­мах ко­то­рых пря­чет­ся ус­меш­ка, вы­да­ют ее, да, она ско­рее за­ма­ни­ва­ет в ло­вуш­ку, чем от­тал­ки­ва­ет, а по­за, по­за... Гра­ци­оз­но ле­жа на бо­ку, чуть при­под­няв­шись на лок­те над бар­хат­ной по­душ­кой, по­иг­ры­вая за­жа­тым в ру­ке бе­лым страу­си­ным пе­ром, лег­кий пух ко­то­ро­го плав­но ло­жит­ся на из­гиб ее пер­ла­мут­ро-ро­зо­во­го бед­ра... Пыш­ная при­чес­ка из вью­щих­ся ма­то­во-чер­ных во­лос, алею­щие губ­ки, бле­стя­щие ак­ку­рат­ные но­гот­ки, ок­руг­лые ли­нии плеч, гру­ди, жи­во­та, та­за, бе­дер, пе­ре­те­каю­щие по­доб­но струя­ще­му­ся по ва­лу­нам иг­ри­во­му лес­но­му ру­чью...

Жаль, что это лишь изо­бра­же­ние - длин­ная, в рост, кар­ти­на в тя­же­лой рез­ной ра­ме, ви­ся­щая на­про­тив ме­ня, та­ив­шая­ся до сво­его вре­ме­ни в по­лу­мра­ке, что­бы, по­доб­но охо­тя­щей­ся льви­це, бро­сить­ся на ме­ня из за­са­ды, по­ва­лить, под­мять под се­бя, вон­зить­ся клы­ка­ми при­род­ной гра­ции и на­го­ты и рвать, рвать, рвать ког­тя­ми при­зыв­ной лас­ки взгля­да, бу­ду­чи уве­рен­ной в сво­ей не­при­ступ­но­сти, га­ран­ти­ро­ван­ной ра­мой, стек­лом и не­проч­ной фак­ту­рой ста­ро­го хол­ста.

"По­го­ди у ме­ня..." - гро­жу я ей паль­цем, а соз­на­ние са­мо, без ко­ман­ды, на­чи­на­ет ис­тон­чать раз­де­ляю­щее нас про­стран­ст­во-вре­мя, рас­тво­ря­ет гра­ни­цы мое­го бы­тия...

"Стоп. Сна­ча­ла я дол­жен оп­ре­де­лить­ся здесь. Hельзя без­дум­но рвать­ся впе­ред - впе­ред. Стоп, - ус­по­каи­ваю я се­бя. - Кар­ти­на ни­ку­да от те­бя не уй­дет".

Кое-как уняв на­чав­шую­ся бы­ло ли­хо­ра­доч­ную дрожь, я сжи­маю пот­ны­ми ру­ка­ми го­ло­ву и за­кры­ваю гла­за. Итак, все сна­ча­ла...

...сол­неч­ные бли­ки пры­га­ют по сте­не, слов­но бы охо­тясь друг за дру­гом, - след ка­чаю­щих­ся за ок­ном бо­га­то уб­ран­ных ли­сть­я­ми ве­ток. Те­п­лые бор­до­во-ко­рич­не­вые ков­ры с ви­ся­щи­ми по­верх них ста­рин­ны­ми кин­жа­ла­ми, бле­стя­щий по­ли­ро­ван­ным узо­ром пар­кет, брон­зо­вые мас­сив­ные под­свеч­ни­ки в ви­де птиц, ос­ка­лен­ные пас­ти львов на руч­ках две­рей, книж­ный шкаф с тис­не­ны­ми ко­реш­ка­ми ста­рин­ных книг.

Она уш­ла, ос­та­вив ме­ня од­но­го, пусть на вре­мя, но это не­че­ст­но, ох как не­че­ст­но с ее сто­ро­ны... уш­ла имен­но то­гда, ко­гда мне боль­ше все­го нуж­на ее под­держ­ка... ус­кольз­ну­ла... Стоп. Я ведь пом­ню ее гла­за. Тем­ные... да, ко­рич­не­вые, с пят­ныш­ка­ми, ве­се­лые гла­за, пра­виль­ный овал ли­ца, да, да, вспо­ми­наю, чуть вы­тя­ну­тый овал ли­ца, глад­кие каш­та­но­вые во­ло­сы, уло­жен­ные в по­до­бие слож­но­го бан­та на го­ло­ве, сим­мет­рич­ный про­бор...

- Что ты лю­бишь на де­серт? - го­во­рит она мяг­ким го­ло­сом и слов­но бы чуть-чуть вол­ну­ясь, но на са­мом де­ле со­вер­шен­но спо­кой­но - про­сто это ее ма­не­ра го­во­рить.

Впро­чем, нет, она ска­за­ла:

- Я за­крою ок­но?

- Hет, нет, что ты. Эта за­на­вес­ка, она та­кая лег­кая под по­ры­ва­ми вет­ра и ли­сть­ев, их ше­лест, нет, не за­кры­вай, пра­во, они так ус­по­каи­ва­ют ме­ня.

- Хо­ро­шо. Я ни­как не пой­му, че­го ты хо­чешь. Мне уй­ти, или я ос­та­нусь?

- Ос­та­вай­ся, - от­ве­чаю я не сра­зу, за­дум­чи­во и тут же спо­хва­ты­ва­юсь, ви­дя, как она чуть за­мер­за­ет от этих слов, от то­го, как они ска­за­ны, но уже позд­но, вы­ле­тел во­ро­бей...

- Я схо­жу во двор, по­смот­рю, ров­но ли под­стри­га­ют кус­ты, - бы­ст­ро го­во­рит она, лег­ко вста­вая, слов­но бы и не си­де­ла, це­лу­ет ме­ня в гу­бы, стре­ми­тель­но на­гнув­шись, це­лу­ет так, как уме­ет она од­на, так что те­ло про­ни­зы­ва­ет ко­рот­кая мол­ния, бы­тие та­ет, оч­нув­шись, я ощу­щаю при­зрач­ное со­тря­се­ние воз­ду­ха на том мес­те, где она толь­ко что бы­ла, слы­шу чуть слыш­ный ше­лест тка­ни, вды­хаю не­уло­ви­мый за­пах ду­хов, чув­ст­вую за­ту­хаю­щее при­кос­но­ве­ние ее губ... от­крыл гла­за, а ее уже нет, лишь ве­тер тре­плет за­на­вес­ку и сол­неч­ные бли­ки пры­га­ют по сте­не, слов­но бы охо­тясь друг за дру­гом, - след ка­чаю­щих­ся за ок­ном бо­га­то уб­ран­ных ли­сть­я­ми ве­ток.

Вот и все. Боль­ше о ней мне, по­жа­луй, не вспом­нить, но это уже не важ­но, а важ­но то, что я те­перь лег­ко уз­наю ее да­же со спи­ны, да­же по си­лу­эту, да­же по те­ни, мельк­нув­шей как об­лач­ко ды­ма, таю­ще­го, ед­ва вы­рвав­шись из тру­бы.

Итак, я си­жу на ку­шет­ке. Hапротив ме­ня кар­ти­на. Круп­ная жен­щи­на, при­под­няв­шись на лок­те, смот­рит на ме­ня от­кры­то и с вы­зо­вом, по­гла­жи­вая се­бя страу­си­ным пе­ром. По­лу­тем­ный бу­ду­ар ее рас­по­ла­га­ет к ин­тим­но­сти, все эти бар­хат­ные за­на­ве­си, го­то­вые сомк­нуть­ся за сча­ст­лив­чи­ком, по­душ­ки, кис­ти, изящ­но смя­тые по­кры­ва­ла и про­сты­ни, ле­жа­щие по­доб­но мор­ским вол­нам. Ок­на, ду­ма­ет­ся мне, уже за­на­ве­ше­ны, ина­че, от­ку­да взять­ся это­му по­лу­мра­ку и та­ин­ст­вен­но­сти.

Встаю, по­сы­лаю на­гой кра­сот­ке про­щаль­ный воз­душ­ный по­це­луй и вы­хо­жу из ка­би­не­та, за­тем толь­ко что­бы тут же вой­ти в со­сед­нюю ком­на­ту, в ко­то­рой сто­ит ка­мин, три вен­ских стуль­чи­ка, ма­лень­кий сто­лик с фар­фо­ро­вы­ми без­де­луш­ка­ми, а по сте­нам ви­сят гол­ланд­ские не­взрач­ные пей­за­жи.

"Ты здесь уже ми­нут пят­на­дцать, а все еще не при­шел в се­бя", - го­во­рю я сам се­бе, боль­ше со­блю­дая за­ве­ден­ный по­ря­док об­ще­ния с са­мим со­бой, чем по не­об­хо­ди­мо­сти. Вы­гля­ды­ваю в ок­но. Тре­тий или вто­рой этаж, су­дя по по­тол­кам - вто­рой. Вни­зу ти­пич­ный пей­заж эпо­хи клас­си­циз­ма из двор­цо­во-пар­ко­вой рас­ти­тель­но­сти, ста­туй, до­ро­жек и фон­та­нов. Где-то там под­стри­га­ют кус­ты и ту­да уш­ла моя... моя бла­го­вер­ная. Бу­дем на­зы­вать ее по­ка так. Hо от­сю­да это­го мес­та не вид­но.

- Вре­мя обе­да, мосье.

- Что? Ах, да, да (мосье...гм), иду. А ку­да, кста­ти? (ка­кой рас­тя­па, мог бы и по­мол­чать, про­во­дить - его обя­зан­ность).

- Сю­да, мосье.

Как и сле­до­ва­ло ожи­дать, бо­га­то уб­ран­ная сто­ло­вая, пять вы­со­ких окон, по­хо­жих на па­рад­ные ар­ки, сер­ви­ро­ван­ный на дво­их стол, фар­фор, фла­манд­ская гас­тро­но­ми­че­ская жи­во­пись, ро­зо­во-го­лу­бая обив­ка стуль­ев, все тот же пар­кет...

- Жур­ден, при­го­товь па­ру ло­ша­дей. Ты по­едешь со мной, ми­лый? - моя бла­го­вер­ная, по­хо­же, серь­ез­но со­бра­лась на про­гул­ку вер­хом. Ее не сму­ща­ет да­же то, что сей­час обе­ден­ное вре­мя, она уже оде­лась со­от­вет­ст­вую­щим об­ра­зом, толь­ко жо­кей­ской ша­поч­ки не хва­та­ет и хлы­ста, и, по­хо­же, не ждет с мо­ей сто­ро­ны ни ма­лей­ших воз­ра­же­ний.

- Да, до­ро­гая, - сту­ше­вав­шись, от­ве­чаю я, - как те­бе бу­дет угод­но, до­ро­гая, но сей­час обед...

- Так что же? Я ведь его не от­ме­няю, - и как буд­то в сторону, - ни­ка­кой ло­ги­ки у этих муж­чин.

Слу­ги рав­но­душ­но по­мо­га­ют нам за­нять мес­та друг про­тив дру­га за не­сколь­ко бо­лее длин­ным, чем, как мне ка­жет­ся, по­ло­же­но при обе­де тет-а-тет сто­лом, и тра­пе­за на­чи­на­ет­ся.

Верх­няя по­ло­ви­на уб­ран­ст­ва мо­ей бла­го­вер­ной со­вер­шен­но гар­мо­ни­ру­ет с об­ста­нов­кой изящ­но­сти в сти­ле ро­ко­ко. Ро­зо­вая блуз­ка с длин­ны­ми ру­ка­ва­ми, во­лан­чи­ки, рюш­ки, тон­кие кру­жев­ные узо­ры, боль­шое оваль­ное де­коль­те, в ко­то­ром, слов­но в ра­ме, вы­став­ле­ны две нежно-розовые ша­ро­об­раз­ные по­ло­вин­ки. Имен­но это при­во­дит ме­ня в не­ко­то­рое за­ме­ша­тель­ст­во. И во­все не по­то­му, что она, эта блуз­ка, ни­как не со­от­вет­ст­ву­ет плот­но об­ле­гаю­ще­му ее строй­ные, чуть пол­ные ввер­ху но­ги бе­ло­му три­ко, в ко­то­ром раз­ве что ос­ме­ли­лась бы вый­ти, и то на эс­т­ра­ду, звез­да поп-му­зы­ки, а вслед­ст­вие не­по­сти­жи­мой ме­та­мор­фо­зы раз­де­ляю­ще­го нас про­стран­ст­ва, ко­то­рое те­перь мед­лен­но пуль­си­ру­ет, и я то вдруг ви­жу мою бла­го­вер­ную как буд­то в пе­ре­вер­ну­тый би­нокль, то она сво­им жую­щим ртом и по­лу­от­кры­тым бюс­том под­плы­ва­ет так близ­ко, что, ка­жет­ся, сто­ит мне кач­нуть го­ло­вой, и я уго­жу сво­им но­сом пря­мо в эту щель ме­ж­ду ее по­лу­на­гих ук­ра­ше­ний.

Из-за это­го я не ви­жу то­го, что ем, и толь­ко ка­ким-то чу­дом не по­па­даю сво­ей опус­каю­щей­ся вил­кой в ее те­ле­са. Ка­жет­ся, это ры­ба. Да, вид­ны по­лу­об­на­жив­шие­ся реб­ра ске­ле­та, хвост, го­ло­ва с круг­лым гла­зом...

Я смот­рю... да это же мои реб­ра. Уф... есть от че­го пе­ре­вес­ти дух. Хо­ро­шо, что у этих олу­хов не поль­зу­ют­ся ус­пе­хом ры­бьи моз­ги и гла­за. Вот так бы­ва­ет, ле­жишь, ле­жишь се­бе на сто­ле, в та­рел­ке, да и во­об­ра­зишь се­бя че­ло­ве­ком. Дай, ду­ма­ешь, пред­став­лю, что он из се­бя есть, о чем ду­ма­ет, чем жи­вет, что чув­ст­ву­ет, и не­пре­мен­но так за­меч­та­ешь­ся, что не ус­пел ог­ля­нуть­ся а те­бя са­мо­го уже на­по­ло­ви­ну съе­ли, глянь - од­ни реб­ра тор­чат, раз, два и ос­та­лось от те­бя го­ло­ва да хвост, хва­ла соз­да­те­лю, хоть это есть, мож­но, зна­чит, еще то­во, хоть и рыбь­и­ми моз­га­ми, а рас­ки­нуть, что и как, хво­стом, зна­чит, еще то­во, виль­нуть...

Слы­ха­ли, вид­но, по­го­вор­ку "как ры­ба в во­де"? То-то. Стрем­ле­ние, дви­же­ние, вверх, вниз, вле­во, впра­во и все впе­ред, впе­ред, не зе­вай, ши­ре рот ра­зе­вай, и так всю жизнь. Hе то что те - тра­вя­ни­стые. Лю­ди, то­же, ки­чат­ся сво­им дви­же­ни­ем, а на де­ле блу­ж­да­ния од­ни, из до­ма - в дом, из до­ма и об­рат­но, как киль­ка в бан­ке, ту­да-сю­да, а все на мес­те. А ты дви­же­ние, дви­же­ние, дви­же­ние, и вот на­ко­нец, ко­гда со­зре­ют в те­бе ми­риа­ды се­мян но­вой жиз­ни, воз­вра­ща­ешь­ся то­гда из Океа­на в пра­ро­ди­тель­ни­цу Ре­ку и ос­во­бо­ж­да­ешь­ся от дра­го­цен­но­го гру­за...

Зна­чит, как звез­до­лет, всю жизнь ле­тишь, ле­тишь, ле­тишь, а по­том да­ешь жизнь но­вым по­ко­ле­ни­ям - это я по-ва­ше­му, по­про­ще, что­бы по­нят­ней бы­ло. И вдруг, на пол­до­ро­ге, не су­ще­ст­во, не ор­га­низм да­же, а ка­кая-то за­ху­да­лая клет­ка из маль­ка, ко­то­рый сам еще и не дал ик­ры, и не­из­вест­но, вы­жи­вет ли во­об­ще и за­се­ет ли Ве­ли­кий Оке­ан, и вот ка­кая-то за­ху­да­лая клет­ка пре­ры­ва­ет твой стре­ми­тель­ный ход, и, опля, от те­бя ос­та­лись толь­ко по­ли­ро­ван­ные реб­ра да круг­лый глаз...

- Оч­нись, оч­нись, ми­лый, ты уже це­лую ми­ну­ту ко­вы­ря­ешь вил­кой эти го­лые кос­ти. О чем ты за­ду­мал­ся?

- Я? Про­сти, ни о чем.

- Что ты лю­бишь на де­серт? - го­во­рит она сво­им мяг­ким го­ло­сом, слов­но бы чуть-чуть вол­ну­ясь - это ее ма­не­ра го­во­рить.

- Ба­на­ны.

- Жур­ден, ба­на­ны, - по­ве­ле­ва­ет она, и встав, до­бав­ля­ет: - Я про­сле­жу при­го­тов­ле­ния ло­ша­дей.

- Hо...

- Хо­ро­шо, хо­ро­шо, мой ми­лый. По­сле обе­да мо­жешь ча­сок от­дох­нуть, ес­ли те­бе боль­ше нра­вит­ся, а че­рез час я жду те­бя.

Про­гул­ка, да еще вер­хом!.. нет, толь­ко там, в ти­ши ка­би­не­та мож­но прий­ти в се­бя. Вос­хи­ти­тель­ный обед, прав­да, с не­при­выч­ки не­сколь­ко тя­же­ло­ва­тый... впро­чем, в этом не­ко­го ви­нить, кро­ме са­мо­го се­бя, но все бы­ло так вкус­но...

Там, в глу­би­не ком­на­ты, книж­ный шкаф, сквозь пыль­ные стек­ла ко­то­ро­го вид­ны ко­реш­ки ста­рин­ных книг с по­тем­нев­ши­ми от вре­ме­ни тис­не­ния­ми, при­хот­ли­во вы­пи­сан­ны­ми ла­тин­ски­ми бу­к­ва­ми.

Hо пла­ну мо­ему не да­но бы­ло осу­ще­ст­вить­ся сра­зу. Сна­ча­ла бы­ла про­гул­ка на ло­ша­дях, ужин на тер­ра­се, спус­каю­щей­ся в парк, том­но-тя­гу­чая душ­ная бес­сон­ная ночь и еще один день с про­гул­ка­ми, объ­я­тия­ми, бе­се­дой, едой или пир­ше­ст­вом, как вам угод­но, вер­хо­вой ез­дой, не­вин­ны­ми за­ба­ва­ми но­вой но­чи, и еще день или два, вре­мя буд­то бы рас­тво­ри­лось в од­но­об­ра­зии, пе­ре­ста­ло су­ще­ст­во­вать во­все. Вче­ра-Се­го­дня-Зав­тра из веч­ных ис­тин пре­вра­ти­лось в за­бав­ную иг­ру слов шу­та или цве­та­стую фра­зу бро­дя­че­го ак­те­ра в пье­се из жиз­ни ры­ца­рей и свет­ских дам, ра­зыг­ры­вае­мой при све­те фа­ке­лов и по­ве­ст­вую­щей о вол­шеб­ных зам­ках, под­ви­гах во имя дам серд­ца, ры­цар­ском ко­дек­се чес­ти...

Hо я не под­дам­ся ис­ку­су лег­кой лжи уп­ро­ще­ния, нет, все дни бы­ли раз­ны, как и но­чи, то с гру­ст­ной ме­лан­хо­лич­ной му­зы­кой за­ез­жих ги­та­ри­стов, то с гро­зой и ад­ски­ми мол­ния­ми, то с ве­сель­ем шу­ток, тол­па­ми гос­тей, цы­ган­ским пе­ни­ем и фей­ер­вер­ком, то вы­спа­рен­но-изящ­ные бе­се­ды на не­сколь­ких язы­ках, пе­ре­сы­пае­мые ста­рой ла­ты­нью с иг­рой на кла­ве­си­не и фо­ку­са­ми в пе­ре­ры­вах для от­дох­но­ве­ния от серь­ез­ных спо­ров, то паль­ба из пу­шек и ров­ные ря­ды по­теш­ных рот сол­дат в мун­ди­рах и вы­со­ких шап­ках, чет­ко бью­щих шаг под гро­хот и рев ду­хо­во­го ор­ке­ст­ра... все­го не вспом­нить и не пе­ре­ска­зать, как не вспом­нить при­чуд­ли­вые фи­гу­ры, ви­ди­мые в круг­лый гла­зок вра­щаю­ще­го­ся ка­лей­до­ско­па.

И вот те­перь я сно­ва в этой за­ле... кра­ду­чись, буд­то бы я - не я, а про­брав­ший­ся в особ­няк лов­кий вор, под­хо­жу к книж­но­му шка­фу...