Повести небесных гор

К. Каимов МЛАДШАЯ ЖЕНА

По тропинке, сбегающей в долину с вершины серого холма, ехали два всадника. Уставшие лошади осторожно ступали по крутой дороге. Их подбадривали камчой, но они, пробежав немного рысью, снова плелись. Да и сами всадники устали не меньше и, покачиваясь в седлах, дремали. От зари до зари — жара. Изо дня в день мерное покачивание в седле, однообразный топот лошадей утомили путешественников. Наконец они достигли земли, где родились и выросли. Священна родина! Да хранит ее аллах! Лошади, подбодренные запахом знакомых глинистых склонов, стали бить копытами землю, кусать удила, прибавляя шагу.

Путники, до этого ехавшие угрюмо, подняли головы, посмотрели вокруг и радостно сообщили друг другу:

— Слава аллаху, добрались! Живы-здоровы!

Они с наслаждением подставили открытую грудь прохладному ветерку горной долины.

Забыв дорожные мучения, они взмахнули камчами, отпустили поводья, и лошади понесли их галопом домой.

Всадники возвращались из далекого Андижана и Аксы. Один из них — всем известный Токобай, другой — его джигит Шертай.

Расстояние, оставшееся до дома, равное одному дню пути, всадники заставили лошадей пробежать за несколько часов. Кони, почуяв дом, рвались вперед. Когда перебрались вброд через реку и забрались на крутой берег, всадники увидели на лугу двадцать юрт и большое стадо — аил Токобая. Юрта первой жены, и еще юрта второй жены, и еще юрта третьей жены… Пай-пай, слава аллаху! И еще юрта четвертой жены, и еще юрта пятой жены. Пай! Пай! Да будет вечен закон шариата! И еще юрта шестой жены, и, наконец, юрта седьмой, самой молодой, самой красивой жены. О кудай! Беспредельна милость твоя! Вокруг разбросались юрты детей, родственников и подневольного люда, зависимого от Токобая. На краю аила островерхая серая юрта Шертая.

Спутники, месяцами находившиеся в дороге, при виде аила обрадовались, как дети, нашедшие вновь своих родителей. Сон это? Явь? Неужели они опять дома? Теперь Токобая тревожило только одно: сохранился ли его скот от падежа и воров? Увидя табуны и отары, он успокоился, его хозяйский глаз не обманывал — все было на месте. Кругом аила пасся его скот, в аиле, оживленно играя, бегали стайкой его младшие дети. Куда ни взглянешь, все принадлежало ему — Токобаю.

Убедившись, что в аиле все в порядке, Токобай посмотрел на семь юрт своих жен. У большой юрты старшей жены — байбиче — стоят на привязи лошади. Из юрты струится слабый дымок. «Моя заботливая старушка!» — чуть-чуть улыбнувшись, прошептал Токобай.

Вторая юрта тиха. Вид у нее хотя странный, но для него и для всех привычен, она вся увешана вывернутыми наизнанку шкурами — вторая жена занималась дублением кож и выделкой мехов.

Токобай уважал свою байбиче, вторую жену он не любил за ее скупость. Смотря на почти одинаковые юрты, он сразу не мог вспомнить, в какой из них какая жена. Его глаза загорелись, остановившись на белой, как яйцо, юрте, расположенной в конце ряда семи юрт. Там была его младшая жена — Айымкан. Юрта токол стоит на еще не помятой зеленой траве. Всевидящая Айымкан, угадывая скорый приезд мужа, наверно, нарочно обновила место стоянки своей юрты.

Что может быть приятнее для вернувшегося из путешествия горца-киргиза, чем ночевка на новом месте, в объятиях молодой любимой жены? Ничего не может быть приятнее! Если есть на свете для Токобая счастье, то оно заключается именно в этом. Но не может он, строгий последователь шариата, имея семь жен, сегодня, минуя всех остальных, остановиться в юрте токол, которую любит больше всех. На такой дерзкий поступок, как ни властен Токобай, он никогда не решится, ибо, по шариату, непреложному закону мусульман, глава семьи обязан остановиться в юрте байбиче и там провести первую ночь после своего возвращения. В последующие ночи он должен осчастливить своим посещением одну за другой всех семь жен, начиная от старшей и кончая младшей, — так говорит шариат. Он мог добраться до своей любимой токол только на седьмую ночь.

Бедные жены! Разная у них судьба. Каждая хотела бы обладать привилегией первой или хотя бы второй жены. Что делать? Третья жена должна быть довольна радостями первых двух, согласно мудрой пословице: «Бурьян пьет воду, которую оставляет ему благородный рис по своей доброте».

Остальным женам остается только на словах хвастаться, что у них тоже есть муж, достойный всяческого уважения. Какое кому дело до их горестной судьбы? Они злятся на старших соперниц и в тоске и скуке проводят свои дни почтенных жен достопочтенного Токобая.

Муж, покорный раб шариата, требующего от него одинакового внимания и любви к каждой жене, в душе любит только самую младшую. С этим и шариат не может ничего поделать. Ах, если бы муж мог…

Юрту байбиче он обязан посетить раньше других жен не только по обычаю и повелению аллаха, но чтобы не обидеть своих старших детей небрежностью к их матери. Избегая объятий почтенной старухи, ему придется быть внимательным к ее детям, серьезно разговаривать со старшими, ласкать и забавлять младших и нетерпеливо ждать утра, когда можно будет считать, что после возвращения он, как правоверный, провел первую ночь в юрте своей первой жены, уважаемой байбиче.

Неужели байбиче не догадывается, что старый муж холоден к ней? Она это знает и говорит себе: «Вижу, твои глаза жадно смотрят на белую юрту токол… Так нет же, ты выпьешь у меня весь яд бесплодного ожидания». И, как ни в чем не бывало, она ухаживает за милым супругом, не обращая внимания на его нетерпение. С каким наслаждением она прошлась бы по спине возлюбленного мужа его же грозной камчой! Досталось бы от байбиче и всем его женам… «Да поразит их всех ломота и корчи!»

Ни одна из жен не довольна своим супругом, но не осмелится бранить его, это противоречит законам священного шариата. Ни одна из жен, за исключением байбиче, не имеет права возражать ему. Подчинение мужу должно быть беспрекословным, хотя в глубине души они презирают своего повелителя.

Стоит только жене не угодить мужу, как невероятные мучения свалятся на несчастную, грозный властелин вправе жестоко наказать жену. Мало того, она тотчас же станет посмешищем для окружающих, всегда поддерживающих мужа по законам шариата.

В народе говорят: «Киргиз богатеет — берет себе много жен, узбек богатеет — строит много домов». Но и те и другие, соблюдая обычай многоженства, не в состоянии понять угнетаемых ими женщин и уверены, что женщины довольны своим положением.

А батрак Шертай, имеющий одну жену и одну юрту, счастлив. Догадавшись о беспокойных мыслях хозяина, он злорадствует, от всей души возносит тобо — благодарственную молитву аллаху за то, что тот дал ему только одну любимую жену.

Спутники торжественно въехали в аил.

— Ата вернулся! Ата едет! Ата! Ата! Ата!

Визг, крики детей. Встречать хозяина-владыку из каждой юрты выскочили маленькие дети, выбежали средние, вышли степенно старшие.

С громким лаем за детьми бросились собаки и, узнав всадников, неистово завиляли хвостами и, мешая ребятам, с не меньшим визгом прыгали то с одной, то с другой стороны на лошадей.

Байбиче, вытирая лицо и поправляя шаль, с улыбкой встала у двери своей юрты, зная, что ее повелитель первым подойдет к ней. Остальные жены, обязанные по обычаю хранить терпение, не выходили из своих юрт и поглядывали на встречу через щели дверных завес. Каждая ожидала, как милости, взгляда мужа в ее сторону. Токобай видит все семь юрт, однако делает вид, что не смотрит на них, и едет прямо к юрте байбиче, ио незаметно он нет-нет да умильно поглядит в сторону юрты токол. Властелин не смеет это сделать открыто.

«Милая токол, просунь голову в щель завесы, поздоровайся со мной хотя бы глазами!» — молит он. Токол понимает взволнованные мысли своего старого мужа, но он покорно проезжает мимо, и красавице становится горько, словно сердце ей посыпали солью. Она падает на кошму и и плачет от досады и жалости к себе. Остальные жены, как ни скрывал Токобай, заметили взгляд, брошенный им на юрту токол. Обозлившись, они шлют ему проклятье: «Чтоб ты ослеп!»

А жена Шертая — Толгонай, взяв на руки ребенка, спокойно стояла перед входом в свою юрту. Шертай, проезжая мимо, чтобы не быть неучтивым перед хозяином, только кивнул жене, улыбнулся открытой, светлой улыбкой и бросил ей узелок. Кажется, немного. Но как обрадовалась женщина, как была горда этой дружеской улыбкой и этим незатейливым подарком! С завистью жены Токобая смотрели на эту бедную женщину.

Джигиты у дверей юрты байбиче, подбежав, подхватили Токобая, слезавшего с лошади. Шертаю, как приехавшему издалека, тоже оказали почет — помогли спешиться.

Токобай сначала поздоровался со стариками — аильными аксакалами, обнял и поцеловал сыновей, дочерей, внуков и внучек и только после этого протянул руку байбиче. Так установлено шариатом — да не нарушит этот закон ни один правоверный! Кроме байбиче, никто из других жен не имел права поздороваться с ним за руку. Так-то!

Когда путники и аксакалы удобно устроились в юрте байбиче, снохи набрались смелости, кланяясь, вошли в юрту, разожгли огонь и занялись хозяйством. Другие жены Токобая сидели в юртах с детьми, возвратившимися к ним с пригоршнями конфет, полученных от отца. Они тоже хотели присутствовать в юрте байбиче и разделить с мужем угощение, но это не допускалось обычаями. Поэтому обиженные сидели в юртах и злились. Младшие желали смерти старшим, старшие — младшим. Так жены Токобая «любили» друг друга… Да простит им аллах!

Токобай не торопясь рассказал аксакалам о новостях Андижана и Аксы.

Только после того как закончили пить чай и убрали дасторкон, хозяин наконец разрешил Шертаю уйти домой, а сам остался в окружении старшей семьи.

Жаждущий свидания с токол, Токобай был вынужден остаться у байбиче до утренней зари. Затянув разговор с детьми, он, притворившись невероятно уставшим, довольный тем, что после многих недель может наконец лечь в свою постель, уютно пристроился на ней и спокойно заснул. А его бедные жены всю эту ночь не могли уснуть… Но байбиче — хороший сторож, она не упустит мужа из своей юрты. Она мечтает, что он немного поживет в ее юрте — два-три дня.

— Мой путь жизни уже отмерен… — рассуждает она. — Почему бы моему старику не разделить со мной быстро текущие дни, отпущенные мне аллахом, до моей смерти? Моим соперницам, пока достигнут моего возраста, еще много остается дней для наслаждения солнцем.

Она знает: ее мечты неосуществимы, и вот кряхтит, ворочается, горестно вздыхает, не смея разбудить спящего сладко мужа…

Ей хочется поговорить с ним, расспросить о поездке, провести с ним, как прежде, хотя бы эту одну ночь. И все же байбиче, жалея мужа, разбитого долгой ездой, не будит его и только тихо вздыхает. Она не верит, что упрямый старик, проснувшись, пожелает ласково поговорить с ней.

Остальные жены всю ночь стирали, мыли, чистили юрты, а потом тщательно заплетали волосы, чтоб понравиться уважаемому мужу, который ведь должен прийти. Да будут благословенны законы шариата!

Каждая из них делает все, чтобы нарядом, красотой перещеголять другую.

Токол тоже в эту ночь не могла уснуть. У нее испортилось настроение. Она была недовольна законами шариата и не утруждала себя заботами по хозяйству. Седьмая мрачно рассчитала, что у нее впереди, до встречи с мужем, еще целая неделя. Как долго! Много событий может произойти за это время. Возможно, завтра мужа вызовут к себе манапы Солто, Сарбагыш или Саяк. Во время заключения договоров, тяжб, споров таких людей, как Токобай, всегда призывают для участия в бютюме, то есть в судебном разбирательстве. Токобай известен неустрашимым мужеством, хотя народ не помнит его подвигов. Известен он также находчивостью и красноречием — эти качества он проявляет на каждом шагу. Недаром народ называет его «Токобай-хитрец»! Он пользуется большим уважением; возможно, что его пригласят на этой неделе на какой-нибудь той. И опять отлучится Токобай из аила, опять потекут для токол безрадостные дни. Пиры, развлечения, сборища заставят Токобая забыть, что в юрте тоскует и плачет его молоденькая жена, попавшая в круг соперниц.

— Пусть пропадут навеки, пусть скроются в могиле несчастные мои дни! — рыдает токол.

Что такое токол?

Токол — меткое, разящее слово. Безрогих коров и коз киргизы, так же как и младших жен, называют несчастным именем «токол». Токолы — самые беззащитные существа среди животных и женщин. Кто бесправнее младшей жены? Разве может защититься безрогая корова от рогатой коровы, безрогая коза от рогатой? Перед байбиче младшая жена безоружна, беспомощна и вся в ее власти. Безрогая козочка должна трепетать от страха перед бодливой злой козой, имеющей острые рога.

Байбиче, старшая жена, выдав замуж дочь, приобретает новых родственников и тем самым поднимает свое значение среди всех членов семейства и окружающих людей. У женщины появляется чинара, на которую можно опереться, появляется ветка, за которую можно держаться. Ну а младшая жена? Надеждой для нее могло быть еще рождение сына. А если его не было? Опорой токол в семье являлся только ее многосемейный и многоженный муж. Но муж не всегда мог являться для нее защитой, так как хотя он не боится байбиче, но должен считаться со своими взрослыми сыновьями и дочерьми, считаться с мнением окружающих людей, живущих по законам шариата.

Бедная токол всегда запугана и несчастна. Если ее родня не знатна и у нее нет ребенка, она в семье мужа рабыня.

Исполнилось пять лет, как она переступила порог юрты Токобая. Айымкан девятнадцать лет! Она начала задумываться над своей судьбой, как взрослый человек. На оскорбления и издевательства она может отвечать только слезами. Видя ее беспомощность, ее старшие соперницы беснуются еще сильнее.

Токобай, любящий супруг, заботится о ней, защищает, охраняет и утешает ее, когда он в аиле. Уезжая, он дает наказ своим джигитам: «Не оставлять токол без топлива и воды, без законной доли мяса при забое скота». Обеспечив, таким образом, возлюбленную жену всем, он спокойно уезжает. Но стоит ему удалиться, как старшие жены призывают к себе джигитов и запрещают им даже близко подходить к юрте токол. А если кто-либо из джигитов не исполнит их приказа, они заставят преданных им джигитов избить его и после возвращения мужа наговорят на него, очернят, обвинят его в чем угодно и не успокаиваются до тех пор, пока не изгонят ослушника из аила. Уже пять лет никто из джигитов добровольно не осмеливается помочь Айымкан без Токобая.

Айымкан удается жить сносно среди свирепых жен Токобая только благодаря своему изворотливому уму. Лишившись помощи джигитов, она стала прибирать к рукам детей байбиче. Старшему сыну старухи Осману сорок лет, кроме него у байбиче еще три сына и дочь. Младшему сыну Субану девятнадцать лет.

Вначале Айымкан зазывала к себе в юрту Османа, называя его возлюбленным сыном, кормила мясом, угощала всем, чем могла. Умела она вести с ним и интересные разговоры, обнаруживая и остроумие и недюжинный ум. Осман полюбил свою младшую маму и много раз спасал ее от гнева байбиче. Однако собственная мать ближе, и с нею нельзя не считаться почтительному сыну. Вскоре ему все-таки пришлось делать вид, что он не видит и не замечает скандалов между ними. Обладателю трех жен было достаточно своих скандалов, ссор и женских рыданий.

Остальные два сына старухи относились к ней равнодушно. Один только младший, строптивый красавец Субан, называл Айымкан апа и оказывал ей уважение. Субана боялись все, когда он бывал в аиле, скандалистки-соперницы не смели собираться в юрту токол, чтобы ругаться с ней: он сразу выгонял их, невзирая на возраст. В начале кочевок он созывал джигитов и приказывал снимать и вывозить на кочевку в первую очередь юрту младшей апа. Байбиче и другие его мамаши выходили из себя и грозили джигитам. Но те отвечали злюкам: «Попробуйте сами усмирить Субана! Вы же знаете — он бешеный. Если мы не выполним его приказания, он нас всех уничтожит!» И женщины понимали, что джигиты правы, и больше не придирались к ним.

Но Субан вскоре сам женился, и у него появился ребенок, и он стал больше думать о своей семье, чем о токол. А тут еще случилось так, что в течение пяти лет, как говорила в старину, «пятки Айымкан не орошались кровью» — она не принесла Токобаю ребенка. Для нее это было горем, для соперниц — радостью. Токобай, равнодушный к детям, по-прежнему хорошо относился к своей молодой жене. Но старшие жены не успокаивались. Воспользовавшись молодостью жены Субана, они добились того, что поссорили ее с Айымкан, после чего и Субан отдалился от токол.

«Что делать? За кого теперь мне держаться? Опереться на детей средней жены? Они и их настроят против меня, — безнадежно думает токол о своей судьбе. — Если бы моя родня была сильна, она бы не дала меня в обиду». Но отец Айымкан — человек среднего достатка. Если Айымкан уйдет от мужа к нему, отец должен будет вернуть Токобаю полученный за нее калым. А это разорит всю семью, лишит ее последнего барана и «последних волос на голове» отца. Среди киргизов еще не родился человек, кто мог бы забрать свою дочь от Токобая.

Токол всю ночь проплакала, печально думая о своей судьбе.

На следующую ночь Токобай перекочевал в юрту второй жены — Джанылкан. Прославленная хозяйка, чтобы похвастаться перед мужем, развесила по стенам юрты и разложила на самых видных местах меха, расшитые всевозможными цветами кошмы, выделанные мерлушки для шубы, дубленые кожи. Богатая лавка, да и только.

Все это сделали ее умелые руки, все это — результат ее огромного труда, и все это — приданое дочери. Ну и что же? Она не дождалась похвалы от мрачного мужа.

К несчастью, как бы она ни старалась, ее мозолистые руки не становились мягкими, а тело не переставало пахнуть дубильной закваской.

— Для нашей дочери Алтын я приготовила три кошмы, два ковра. Свадебная белая юрта тоже готова, — хвасталась Джанылкан. — Теперь ей не хватает только шекуле — богатого ожерелья на шею. Ты привез его ей?

Говоря все это, она стелила пышную постель: на ковер положила несколько войлочных кошм, на них — огромную медвежью шкуру, на шкуру — несколько тонких стеганых подстилок, набитых бараньей шерстью. Сверху легла простыня, а затем шелковое одеяло. Приготовив пышное ложе, она пригласила своего повелителя почивать. Стоило ему лечь, как она начала рассказывать о бесчисленных дедах, совершенных ею в отсутствие мужа, и упрекала:

— Как понимать, что своей байбиче уважаемый муж привез чапан, а меня, которая все время заботится о твоей пользе, ты забыл?

— Хватит! Не болтай! — только и сказал угрюмо муж.

Джанылкан не умолкала, упрек за упреком, жалоба за жалобой так и сыпала она своей скороговоркой. Она болтала до тех пор, пока Токобай не заговорил сам, чтобы как следует отчитать говоруху. Слава аллаху: летняя ночь коротка, а то бы еще больше попало Джанылкан…

Третью ночь Токобай посвятил больной жене Кымбат. Та не претендовала на его внимание. Если бы только она не старалась добиться хорошего наследства для своих детей, Токобай был бы для нее совершенно не нужен. Конечно, она встретила его хорошо, показала ему детей, красивых, чистеньких, аккуратно одетых. Токобай вынужден был похвалить ее и приласкать детей. Она бы не обиделась, если бы он после этого тотчас же ушел в четвертую юрту, но шариат есть шариат, и непреложны законы его. Он остался ночевать и спокойно выспался.

Четвертая ночь… Характер четвертой жены был вздорный, на глазах у нее так и кипели слезы. Она всегда была готова устроить истерику, но… она была еще молода и довольно красива. Токобай давно не любил ее, однако… согласно закону шариата… утром солнце разбудило его около красивой женщины-плаксы, всхлипывающей даже во сне, по ее щекам текли слезы.

Потом, как и полагалось, он провел ночь в юрте пятой жены. Зная, что Токобай не выносит запаха насвая, она перед этим весь день усердно жевала табак с золой. Куленда этим запахом всегда отгоняла от себя нелюбимого мужа, давно примирившегося с дурной привычкой жены. Они мирно спали, отвернувшись друг от друга. Шариат всегда шариат, и пятая ночь, принадлежащая пятой жене, была проведена в ее юрте. О кудай, да будет прославлено имя твое!

Так жизнь Токобая шла по мрачному пути среди уже давно не нравившихся ему женщин. Бедный старик! Ни он, ни его жены не могли вознести молитвы благодарности за ниспосланное им счастье. Его сердцу была мила только одна Айымкан, он стремился к ней, но она, к несчастью, была седьмая.

Ах, любовь многоженца! Что же? Любя седьмую, он не прочь жениться еще и на восьмой, совсем молоденькой, чтобы ее юностью вернуть себе молодость.

Стареет он. Человеку шестидесяти пяти лет иметь семь жен — вполне достаточно, но Токобай, чувствуя свое охлаждение, обвиняет в этом не старость, а своих недостаточно интересных жен.

«Эх, если бы все жены были такие, как Айымкан, как Айша…» — печально думает Токобай. Айше — шестой жене — всего двадцать три года. Она — мать четырех детей. Ее родня из богатых мест. Богатого рода. Сама красива, весела и большая затейница. Айша знает, чем угодить мужу: она переодевает его во все новое белье и новую верхнюю одежду, но, прежде чем сделать это, она сажает его, как малое дитя, в таз и собственноручно купает в горячей воде. Прекрасная жена! А как она нежна, как умеет приласкаться, расчесать бороду, погладить и покрутить усы, щекотно поцеловать шею.

Токобай с нетерпением ожидал шестую ночь, но пришел к Айше обозленный. Старик давно сомневался в поведении слишком ласковой жены, которую находил подозрительно веселой: не верил, что он мог приносить ей счастье. Придя к ней, он посадил к себе на колени очень похожих на мать, веселых детей, обнял, поцеловал, но, лаская их, придирчиво осмотрел юрту. Все было в порядке… Вдруг он заметил у капшита, на месте соединения кошм, образующих стены юрты, над самой постелью Айши, что циновка из прутьев чия смята, в ней, как видно, была проделала дыра, достаточная для того, чтобы пролезть человеку. И хотя циновку тщательно приводили в порядок, тростинки чия хранят на себе следы излома. О кудай! Где законы шариата? И мрачный муж будто видит, как в юрту его жены ночью зверем пролезает похититель семейного счастья, осквернитель священного ложа.

У Токобая ощетинились брови, лоб прорезали морщины, ресницы спрятали в щелки свирепые глаза. Он пристально уставился на Айшу. Глаза его сверкнули бешенством. Айша угадала причину гнева Токобая, покраснела и испуганно опустила глаза. Это было равносильно признанию.

«Эх, умереть бы, да жизнь сладка, провалиться бы, да земля крепка! — мелькает в сознании Айши. — Бежать к родным? Всесильный Токобай опозорит не только меня, но и родителей, братьев и всех родственников». По законам шариата женщину, изменившую мужу, никто не имеет права защищать. Отныне Айша — преступница, ее жизнь и смерть в руках этого старика.

Пока дети не съели угощение и не заснули, Токобай не сказал ни одного слова, только его глаза все больше наливались кровью. Он не дотронулся до еды, не выпил ни одного глотка кумыса, словно боялся опоганиться прикосновением к пище, изготовленной порочной женой.

Когда дети заснули и в аиле погасли огни, он, не повышая голоса, сказал ей:

— Принеси узду.

«Как бы он не превратил меня в лошадь, не вскочил на плечи и не погнал бы к моим родным… О кудай, спаси меня!» Сердце комом застряло в горле. Чувствуя неминуемую гибель, жена покорно принесла узду, а потом тяжелую камчу — нагайку.

— Иди сюда!

Токобай сбросил с себя чепкень, засучил рукава, подошел к дрожащей женщине и надел на нее узду. Жена вынуждена была закусить удила. Ее голову крепко охватили ремни лошадиной узды, поводья очутились в левой руке мужа — началось избиение. Рассвирепев, Токобай бил ее по лицу, выбил ей зубы, рассек губу. Изо рта лилась кровь… Однако Токобай продолжал бить ее до тех пор, пока не онемела его рука и не сломалась рукоятка плети. Наконец обессиленный властелин в изнеможении опустился на кошму.

Айша с зеленым лицом судорожно вздрагивала у порога. До рассвета у Токобая ныли ноги, он не мог подняться, а Айша лежала без памяти… Так прошла шестая ночь в юрте шестой красавицы-жены. Да будет соблюден закон шариата…

На рассвете бай накинул на плечи чепкень и вышел в степь. Он поднялся на холмик, недалеко от въезда в аил, и улегся на траву.

На востоке брезжил рассвет. Скоро солнце бросит свои животворящие лучи на землю. Но эти лучи не оживят, не согреют жизнь Токобая. Солнце, которое грело его, давным-давно зашло.

Сегодня раньше всех проснулась Айымкан и открыла тюндук юрты. «Наверно, она ночь перед встречей со мной провела без сна», — подумал любвеобильный муж.

Токобай поднял голову.

— Ты единственный друг мой, милая Айымкан. Ты одна по-настоящему любишь меня, — благодарно прошептал он.

Да, в этот момент Айымкан увидела на холме мужа, но боязливо притаилась у себя в юрте.

Через некоторое время проснулись остальные жены. Только у одной Айши юрта осталась с закрытым тюндуком.

Весть о несчастье Айши сразу распространилась по аилу, но никто не осмелился зайти к ней, страшась гнева Токобая.

Когда солнце взошло, въезжавший в аил одинокий всадник, издали узнав Токобая, спешился и поднялся на холм, ведя лошадь за собой. Токобай, растроганный вниманием и уважением всадника, поднялся с места и пошел к нему навстречу. Это был дядя Тоймат, младший брат его матери. Поздоровавшись, гость горько заплакал…

Тоймат человек семейный, среднего достатка. Токобай любил его за честность и преданность родне. Не понимая, что случилось со всегда веселым Тойматом, Токобай бережно повел его в аил. Байбиче, увидев гостя, приказала позвать их в большую юрту. Когда уселись, Токобай начал разговор:

— Дорогой дядя, жива ли, здорова ли твоя семья?

— У меня большое горе — твоя несчастная тетя умерла, — он заплакал сильнее.

Слезы Тоймата по такому поводу удивили и вывели из терпения Токобая.

— Мужчине не пристало горевать об умершей жене! Стыдись! Перестань плакать, дядя! — Он повернулся к Шертею: — Собери всех моих жен и приведи их сюда, живо.

Тоймат явно вел себя неприлично. Токобай и все сидевшие в юрте подсмеивались над ним, не понимая, как можно мужчине так горевать о смерти своей жены, тем более на людях.

Вошли семь женщин в огромных, ослепительно белых тюрбанах — элечеках. Среди них была и еле живая Айша, вся в синяках и ранах, с вспухшими глазами и рассеченной губой, без передних зубов. Айымкан, в полном соку, как круглая луна, заставляла любоваться своей красотой всех, но в юрте байбиче она чувствовала себя самой бедной и ничтожной. Она скромненько остановилась у порога.

— Если ты плачешь, дядя, потому что тебе недостает жены, — Токобай гордо посмотрел на Тоймата, — у меня их много, выбирай себе любую…

Тоймат, семь женщин и все в юрте были поражены этой выходкой старика. Они не понимали, серьезно ли он говорит или шутит для утешения своего дяди. Но вот стало ясно, что Токобай это сказал от всего злого сердца. Он хотел избавиться от одной из нелюбимых жен.

Все знали, что это противоречит обычаям, но властелин-муж может поступать с женами, как ему заблагорассудится. Жизнь и смерть жен — в руках их господина.

«Да, так еще никто не делал, — зло думает Токобай. — Пусть теперь все узнают о моем мужественном и благородном поступке».

Дядя Тоймат от смущения не знал, куда деться, он краснел и потел, не говоря ни слова.

— Ты молчишь? Понимаю! В таком случае, ваша очередь! — Токобай повернулся к своим женам, и его голос зазвенел: — Говорите! Кто из вас хочет идти в жены к моему дяде? Я предлагаю во имя аллаха. Я требую! Говорите!

Жены испуганно переглянулись, словно спрашивали друг друга, что делать, но ни одна из них не осмелилась высказать желание покинуть своего старика. Все присутствующие смотрели на избитую Айшу, уверенные в том, что только она одна скажет сейчас о своем желании уйти. Токобай и сам ждал ее согласия, предполагая, что нашел подходящий случай, чтобы избавиться от ненавистной.

Айымкан вдруг подняла голову и открыто и дерзко посмотрела на своего повелителя. Ее взгляд говорил многое. В нем было презрение к человеку, который считает ее за скотину, который так избивает своих жен, который и любить-то не умеет. Взгляд Токобая молил ее о любви, молил ее молчать.

— Я пойду! — вдруг крикнула Айымкан, выступив вперед.

У Токобая сердце покатилось в бездну. Когда оно вскарабкалось кое-как на свое место, ой как он пожалел, что затеял эту историю, но было уже поздно.

— Хорошо! Годишься! Согласен, — прохрипел Токобай, стараясь держать себя бодро, а сам был готов зарыдать, как рыдал перед этим смешной его дядя. — Эй, джигиты, переселите токол вместе с ее юртой и вещами к моему дорогому дядюшке. Да будьте вы… счастливы! — выдавил он, корчась от обиды.

Жены радовались, что избавились от самой молодой соперницы. Тоймат был несказанно рад, что, не выложив пятака, приобрел красавицу с приданым.

Токобай прелюбезно улыбался, показывая всем своим видом, что он чрезвычайно доволен происшедшим и счастлив доставить удовольствие дяде. Одна мудрая байбиче понимала, что улыбка его крива и таит много злости.

Юрту, вещи и саму Айымкан погрузили на три верблюда и повезли к дяде ее бывшего мужа. Тоймат гарцевал впереди каравана.

На голом месте, где находилась юрта любимой жены, не осталось ничего, кроме пепла и дотлевающей головешки. Тускло горевшее пламя в сердце Токобая так же потухало, как последний огонек забытого костра.

Перевод В. Швембергера.