Повесть о балтийском матросе

Авантюра ликвидирована

Утром 28 октября Дыбенко был в Смольном у Подвойского. Разговор короткий, тревожный: наши части оставили Гатчину; Керенский двигается на Петроград. Подвойский предложил сейчас же выехать в Царское Село, узнать, что там делается, и немедленно обо всем сообщить. Пояснил, что по согласованию с Центральным Комитетом партии он, Подвойский, руководит обороной Питера, Антонову-Овсеенко поручено командовать левым, Пулковским участком, а на правый, у Красного Села, назначен Дыбенко. Попрощавшись, Павел вышел.

На лестнице встретил Антонова-Овсеенко. Как он изменился — лицо вытянулось, глаза покраснели!

В район Пулкова приехали вместе. Здесь и солдаты, и оружие есть, только порядка нет. «Наших бы, флотских, сюда», — подумал Павел.

В небольшой избушке — «штабе» их встретил немолодой военный. На форменной шинели виднелись следы от погон. Узнав, кто перед ним, назвался полковником Вальденом, пожаловался:

— Штаб развалился, офицеры удрали, да и солдаты разбегаются.

Пошли к солдатам. Говорили о революции, о декретах, принятых II съездом Советов. Сначала не слушали, а когда узнали, что перед ними члены Советского правительства, оживились, перебивая друг друга, стали спрашивать о Ленине, о земле, скоро ли конец войне. Дыбенко выступил перед солдатами.

— Сейчас я возвращаюсь в Петроград за балтийскими матросами. До их прибытия вы должны во что бы то ни стало сдержать натиск казаков. Солдаты, Советская власть на вас надеется!

Эти слова приободрили солдат. По распоряжению Вальдена они стали занимать позиции на Пулковских высотах.

Но Дыбенко понимал, что при первом же натиске неприятеля фронт не устоит. Нужно было немедленно двинуть сюда моряков. Дыбенко поспешил в Петроград. В Смольном встретился с Подвойским. Уже уходя от него, Павел увидел В. И. Ленина. Владимир Ильич подозвал его.

— Ну, что, как дела на фронте? — спокойно спросил Владимир Ильич.

Дыбенко доложил, потом сказал:

— Я еду в морской революционный комитет и сейчас двину матросские отряды, которые должны сегодня же прибыть из Гельсингфорса; в противном случае Керенский может быть в Петрограде.

«Владимир Ильич безмолвным кивком головы одобрил мое предложение», — писал в своих воспоминаниях Дыбенко об этой встрече.

Военно-морской революционный комитет находился в Адмиралтействе в помещении Центрофлота, распущенного 26 октября по решению II съезда Советов. Председатель ВМРК Иван Вахрамеев, выслушав Дыбенко, доложил:

— Под Пулково только что отправились отряды под командованием Сладкова и Ховрина. Еще формируем. Пошлем тысяч десять матросов. Столько же останется в Петрограде.

Вахрамеев подошел к висевшей на стене морской карте, показал, где стоят в данный момент боевые корабли. Добавил, что поставлены здесь они по указанию товарища Ленина.

— Под прицелом находятся подъездные пути к Петрограду по линиям Балтийской, Варшавской, Витебской и Северной дорог.

— Это хорошо, — прикинул Павел. — Если войска Керенского-Краснова попытаются прорваться к городу, то попадут под перекрестный огонь корабельной артиллерии.

Присел к столу, стал беседовать с матросами, находившимися тут же.

Зазвонил телефон. Дыбенко снял трубку. Все заметили, как посуровело его лицо.

— Это Подвойский, — сказал он, кончив разговаривать по телефону. — Сообщил, что юнкера готовят мятеж, как видно, приурочивают его к подходу красновских войск. Тебе, Вахрамеев, приказано держать постоянную связь со Смольным. Часть моряков нужно двинуть к юнкерским училищам — Николаевскому, Владимирскому, Павловскому, а также манежу. Латышские стрелки, отряды красногвардейцев уже приведены в боевую готовность. Действовать решительно. Я сейчас же поведу матросов к Пулкову. Остальных присылайте…

Всю ночь 29 октября отряды моряков отбывали на фронт. С одним из них отправился Дыбенко…

Обстановка под Пулковом и Колпином изменилась. Здесь образовался своеобразный штаб красных войск. Дыбенко встретил знакомых командиров матросских отрядов: как всегда спокойный, деловитый Николай Ховрин; подтянутый мичман Сергей Павлов; двадцатипятилетний офицер-большевик Рудольф Сиверс, у него совсем юношеское лицо, выглядит он подростком. Выли тут и другие. Самый старший — полковник Вальден. Он принял новую власть и честно служил ей. Встретив Дыбенко, полковник повеселел.

— У нас теперь порядок! — бодрым голосом доложил он.

Не было растерянности и на лицах солдат-фронтовиков. Они перемешались с матросами и прибывшими из Петрограда рабочими, подтянулись.

Подкрепления продолжали прибывать. Доставили пушки, отправленные Дыбенко из Гельсингфорса. Противник не наступал, и красные отряды сумели укрепиться. Ночь на 30 октября прошла спокойно. Утром начался артиллерийский обстрел позиций моряков. А через некоторое время показались всадники. С гиканьем и свистом мчались они, обнажив сабли. Казалось, никакая сила не остановит эту лавину, вот-вот ворвутся в окопы.

Прямой наводкой ударили флотские трехдюймовки. Затараторили пулеметы, защелкали винтовочные выстрелы. И дрогнули казаки. Вздыбились, неистово заржали кони. Нарушился строй, лава повернула обратно. Вместе с матросами Дыбенко выскочил из окопа и повел их в наступление…

Отбив две атаки, ободренные успехами, моряки, увлекая за собой солдат, решительно шли вперед. Вот уже и Царское Село. Красновцы беспорядочно отступают. Дыбенко в сопровождении группы матросов направился к Царскосельской радиостанции. Оттуда радировал:

«31 октября, 17 час. 21 минута. Царскосельская радиостанция. Центробалт. Призываю всех товарищей к спокойствию. Час поражения врагов революции близок. Они отступили от Царского Села и преследуются нами. Доблестью товарищей матросов все восхищаются, и стоящие на позициях шлют привет всему Балтийскому флоту. Нарком Дыбенко».

Казаки прислали парламентеров, предлагают начать переговоры о перемирии. «Отказываться не следует», — подумал Дыбенко. Посоветовался с Сиверсом и Павловым. Оба колеблются. «Убьют они наших», — говорит кто-то из них. И все же Павел решает поехать на переговоры. Сиверсу и Павлову дал указание незаметно подтянуть моряков к Гатчине. Взял с собой матроса Трушина. Оба пошли к машине, на которой приехали казаки.

Темная ночь. Дует холодный ветер. Под колесами шуршат жухлые листья. Парламентеров трое — офицер и два казака. Объясняют, что ни Краснов, ни Керенский не знают об их поездке. Машина остановилась перед громадой гатчинского дворца. Едва Дыбенко ступил на землю, перед ним вырос офицер. Это дежурный. Приказывает сдать оружие. Павел отказывается. Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут заговорили казаки.

— Пусть большевики сами растолкуют нам про Советскую власть. — Предложили пройти в казарму.

Дыбенко согласился, но потребовал от офицера-парламентера приставить к Керенскому надежную охрану. Уже на ходу предупредил:

— В случае его побега головой отвечаете.

В казарме под потолком тускло мерцают две лампочки. Казаки — одни лежат на нарах, другие кучками сидят прямо на полу, курят. То тут, то там видны офицеры, юнкера. Духотища страшная. Один из парламентеров, выступая вперед и обращаясь к станичникам, говорит, что прибыли два матроса-большевика, хотят рассказать о новой власти.

— Всыпать бы им по сотне шомполов, тогда узнали бы новую власть, — раздается злобный голос из темноты.

Дыбенко всматривается и замечает погоны. «Тут офицерье». Взбирается на табурет:

— У шомпола, как известно, два конца… — Павел рассказывает о предательстве Временного правительства и Керенского, о декретах, принятых II съездом Советов… — Весь гарнизон Петрограда, Балтийский флот, рабочие, ряд армий целиком поддерживают Советское правительство. Флот, ряд армий послали к Петрограду на помощь восставшим войска с фронта… А кого вы поддерживаете, станичники? Керенского. Да ведь он из вас жандармов сделает. Стоит ли позориться?

Казаки слушают. И вдруг голос сиплый, ядовитый:

— Станичники! Не верьте предателям России! Гоните немецких шпионов! Бейте их!

Павел смотрит на дверь — ее запрудили. «Отсюда не выберешься».

— Не немецкие шпионы взяли власть, она в руках рабочих, крестьян, солдат и матросов! — По тому напряженному вниманию, с каким слушают его речь, понимает — верят ему. — Балтийский флот доказал свою преданность революции и готовность защищать Россию в Моонзундских боях. Мы, матросы, первыми выступили на защиту Советской власти и будем за нее бороться до последнего дыхания!

Офицеры и юнкера шумят, требуют расправиться с моряками. А из толпы казаков слышны уже совсем иные выкрики:

— Правильно! Матросы — наши братья. Мы с ними пойдем.

«Значит, действует наше оружие»!» — и Дыбенко опять говорит…

А ночь уже прошла. Бледный утренний рассвет проник в окна казармы… Станичники колеблются» К 8 часам утра удается убедить их — прекратить гражданскую войну и арестовать Керенского. Станичники ставят условие — согласовать с казачьим комитетом…

В сопровождении возбужденной толпы Дыбенко и Трушин выходят на улицу… Встреча с членами комитета состоялась в большом зале дворца. «Одни офицеры. С этими не договоришься». Дыбенко решает пойти на площадь к казакам, оставив комитетчиков одних.

Площадь запружена станичниками.

— У вас же офицерский комитет, — громко крикнул Дыбенко. — Где же казаки?

— Правильно… Свой изберем…

Тут же довольно быстро выбрали новый комитет, поручив ему вести переговоры… Арестовать Керенского согласились не сразу. Станичники хотели кое-что выторговать — уйти на Кубань и Дон с полным вооружением, а этого допустить было нельзя. Но в тот момент Дыбенко пришлось уступить. Эшелоны с войсками, за которыми, как стало известно, отправился помощник Керенского Савинков, вот-вот могли подойти… Судьбу переговоров решил сам Керенский.

…В своих воспоминаниях, дополняя друг друга, Керенский и Краснов рассказывают, что они внимательно следили за каждым шагом Дыбенко. «Совершенно неожиданное известие: казаки-парламентеры вернулись с матросской делегацией во главе с Дыбенко! Основное условие матросов — безусловная выдача Керенского в распоряжение большевистских властей: казаки готовы принять это условие!» — пишет Керенский.

Краснов вспоминает: когда он вошел к Керенскому, то «застал его смертельно бледным… Я рассказал ему, что настало время, когда ему надо уйти… Я через надежных казаков устроил так, что караул долго не могли собрать. Когда он явился и пошел осматривать помещение, Керенского не было…».

Прапорщик Миллер достал одежду сестры милосердия. «Нелепо переодетый, я прошел мимо караулов», — признается сам Керенский… Автомобиль с заведенным мотором ждал в парке. Еле державшегося на ногах от страха главковерха усадили на заднее сиденье. Автомобиль помчался в сторону Пскова.

Не ведал тогда Керенский, что своим трусливым бегством он помог Дыбенко успешно завершить переговоры. А ведь именно в те минуты, когда бывший правитель России переодевался в женское платье, казачьему комитету стало известно содержание телеграммы Савинкова, что из Луги вышли 12 эшелонов с «ударниками». Станичники, почувствовав силу, вновь стали торговаться… И вдруг ошеломляющая новость:

— Керенский сбежал!!!

Казаки осатанели. Их настроение резко изменилось. По радио полетела депеша:

Когда ворвался во дворец меньшевик Войтинский и, потрясая телеграммой Савинкова, пытался поднять боевой дух казаков, уверяя, что Керенский не сбежал, а отбыл за подкреплением, его уже никто не слушал…

В Гатчину вступили матросы и красногвардейцы, которых привели Сиверс и Павлов. Тут уж и казаки сникли, но продолжали просить обещанное оружие. Дыбенко им сказал: не получите, сами виноваты, не устерегли Керенского. И обращаясь к Войтинскому:

— Вы воюете с большевиками и Советской властью, я вынужден вас арестовать… Товарищ Трушин, возьмите этого гражданина[6]!

Через два часа юнкера и казаки были разоружены.

Дыбенко арестовал и Краснова. Доставленный в Смольный, генерал дал слово, что не будет вести борьбу с Советами. Его отпустили. Слова он, конечно, не сдержал. Перекочевал на Дон. Там создал контрреволюционную казачью армию и повел ее против советских войск.

Первая ночь в Гатчине прошла спокойно, если не считать попытки группы пьяных офицеров поднять мятеж. Их тут же расстреляли… А день начался тревожно. Поступили сведения о приближении эшелонов с 4 ударниками», встреча с которыми ничего хорошего не сулила. 500 моряков и два батальона финляндского полка вряд ли бы выдержали бой… 3 ноября в 8 часов утра <ударники» находились в 5 верстах от Гатчины. «А что, если попытаться решить дело миром?» И Дыбенко снова отправился на переговоры. Сформировали состав из нескольких вагонов, на паровозе, в среднем и хвостовом вагонах разместили небольшой отряд матросов с пулеметами. Вдоль железнодорожного полотна выставили несколько пушек.

Поезд двигался медленно. Не доезжая примерно версты до места, где находился передовой эшелон с «ударниками», Дыбенко попросил машиниста остановить поезд, а моряков предупредил:

— Услышите три выстрела из пистолета, открывайте огонь. — Спрыгнул с паровоза и не спеша пошагал к безмолвной толпе солдат. Приблизившись, громко стал говорить о бежавшем Керенском, о сдавшихся казаках, о Краснове, арестованном и отправленном под конвоем в Петроград.

— Предлагаю и вам сложить оружие. Даю три минуты на размышление.

— Согласны, — закричали солдаты.

Часть офицеров отделилась в сторону. Совещаются. Некоторые шарахнулись к лесу, отстреливаясь. Убежать удалось немногим. Солдаты сами же с ними и расправились… Прибывший с <ударниками» Савинков удрал.

К Дыбенко подошла группа солдат. Это делегаты. Старший назвался Федоровым, сказал, что был на Северном областном съезде Советов, слушал там выступление Дыбенко. Предлагает провести митинг, принять резолюцию в поддержку Советской власти и послать товарищу Ленину. Дыбенко соглашается.

…В гатчинском дворце расположились матросы, солдаты… Из Петрограда приехал Антонов-Овсеенко. Владимир Александрович обнял Павла.

— Молодцы балтийцы! Пятнадцать тысяч моряков и более сорока боевых кораблей бились за власть Советов! На вас можно положиться. Вы действительно завоевали всеобщую славу…

Связной принес несколько запоздавшую радиограмму, подписанную Антоновым-Овсеенко и Владимиром Бонч-Бруевичем. Павел присел к столу, стал читать. Глаза слипались. Столько бессонных ночей! Строчки прыгали, терялись и снова появлялись, словно из тумана. «… Войска Керенского разбиты. Арестован весь штаб Керенского с генералом Красновым и Войтинским во главе… ищут Керенского с тем, чтобы передать в руки военно-революционного комитета. Авантюра… ликвидирована. Революция торжествует. Честь ареста штаба Керенского принадлежит матросу Дыбенко…»

Бумага падает из рук, голова опускается на стол. Уснул. Все вышли. Антонов-Овсеенко на листе бумаги крупными буквами написал: «Тихо! Дыбенко спит». Приколол бумагу к двери.

Когда Павел открыл глаза, удивился, что никого нет, только с дивана торчали грязные сапоги. Это спал Сиверс…

Дыбенко уехал в Петроград, передав командование Сиверсу.