Повесть о балтийском матросе

Крушение империи

Павел мог отлучаться с судна, встречаться с нужными людьми, выполнять поручения партии. По делам службы его посылали в командировки… Вечером 23 февраля он выехал в Петроград. На Финляндском вокзале расхаживали только городовые и жандармы. В центр города никого не пускали… У знакомых на Выборгской стороне узнал: «В столице началось восстание — революция!». Павел побежал разыскивать Выборгскую партийную организацию. Нашел быстро. Тут всем дела хватало. Моряка приняли с радостью.

Вместе с группой большевиков-выборжцев Павел ездил в казармы Московского полка, разъяснял колеблющимся солдатам цели и задачи революции.

Взобравшись в кузов грузовой машины, громко, чтобы все слышали, он говорил:

— Балтийские матросы вместе с восставшим народом, не отставайте от нас и вы, товарищи пехотинцы!

Солдаты присоединились к восставшим…

Досадовал Павел, что не может попасть на Главную базу — поезда не ходили. Как только возобновилось железнодорожное сообщение, выехал в Гельсингфорс. На вокзале его окружили друзья, узнал, что 3 марта на грандиозном митинге командующим Балтийским флотом избран вице-адмирал Максимов, а адмирал Непенин убит. Убит и Небольсин. По-новому называются и корабли: их линкор — «Республика», «Цесаревич» — «Гражданин», «Император Александр II» — «Заря свободы», «Двина» опять стала «Память Азова». Светличный с товарищами пригласили Дыбенко на заседание Гельсингфорсского Совета:

— Мы тебя от «Республики» в Совет избрали. Ожидается выступление Максимова! Павел уважал адмирала и был весьма доволен, что именно он избран командующим.

Заседание Совета вначале проходило довольно спокойно. Но при обсуждении резолюции по текущему моменту делегаты резко разделились на две непримиримые группы — офицеров и матросов. «Оскалили клыки, с ними борьба предстоит упорная и длительная», — сделал вывод Дыбенко и не ошибся…

Офицеры организованно, настойчиво выступали за ограничение прав матросских комитетов, против выборности и смещения начальников и вообще против демократизации порядков на флоте. Их поддерживало морское министерство, в составе которого никаких изменений не произошло — там жили и правили по старым царским законам.

Дивились матросы:

— Правительство новое, а дела идут как при царе.

«Выходит, революция мало что изменила, — думал Дыбенко. — Война продолжается, народ бедствует, разруха в стране углубляется, у власти стоят помещики и капиталисты. Заседания Гельсингфорсского Совета превратились в пустую говорильню. Решающее слово там имеют меньшевики и эсеры. Их в Совете большинство».

Перед флотскими большевиками жизнь ежедневно выдвигала вопросы один сложнее другого, ответить на которые не хватало ни знаний, ни опыта. Большую помощь оказали товарищи, возвратившиеся из тюрем. На «Республику» прибыли Ховрин и Марусев.

— Надо издавать свою газету!

Дыбенко, Светличный, Ховрин, Марусев, Штарев писали заметки, воззвания. На транспорте «Ща» имелся ротатор, на нем их размножали, потом разносили по кораблям. Светличного отправили в Петроградский комитет партии большевиков.

— Проси, чтобы прислали опытных агитаторов, а главное — пишущих, — наставлял своего друга Павел…

Вернулся Григорий быстро, доложил:

— Подмога будет!

И вот первая ласточка. На «Ща» появился красивый голубоглазый молодой человек, волосы расчесаны на пробор. Представился: Борис Жемчужин. Большевик, бывший студент Технологического института, недавно вышел из «Крестов». В Гельсингфорс приехал из Кронштадта, где помог выпустить матросскую газету «Голос правды».

Вскоре прибыл Леонид Старк, революционер, журналист, хотя молодой, но уже сидел в царских тюрьмах. Под стать ему Иван Егоров (К. Орлов), А. Ф. Ильин-Женевский, С. Г. Пелихов…

30 марта на кораблях главной базы уже читали свою матросскую газету «Волна». «Поднялась волна революции, — так начиналась редакционная статья. — Смело ринулась она на темную, мрачную скалу, одним ударом обрушила она ее подмытые, расшатанные устои… Не упадет, не успокоится волна, но будет расти, вбирая в себя новые силы, пока не довершит свое дело, дело правды…»