Повесть о балтийском матросе

Восстание

На «Павел I» возвратился Василий Марусев. А до него на корабле появился Николай Ховрин.

Вася, шутя, говорил товарищам, что теперь он меченый. Снял тельняшку и показал спину. На ней ряды красных рубцов. Высекли, как он сказал, по приказу командира дисциплинарного батальона.

— Будете сидеть сложа руки — и вас скоро бить станут, — сердито произнес Марусев. — Действовать надо!

На следующий день в котельной встретились Павел Дыбенко, Григорий Светличный, Василий Алпатов, Григорий Чайков, Иван Чистяков. Совещались недолго. Решили связаться с руководителями Главного судового коллектива РСДРП в Кронштадте Иваном Сладковым или Тимофеем Ульянцевым, а если представится возможность, то и с Петроградским комитетом большевиков.

И все сложилось как нельзя лучше. Само начальство «помогло» подпольщикам. «Павла I» отправили на несколько дней в Кронштадт произвести кое-какой ремонт. Но Небольсин ведь мог никого на берег не отпустить. И Дыбенко нашел повод для увольнения, заготовил требования на электродетали. Механик охотно их подписал…

Павел пошел на Цитадельскую. Старушка хозяйка сказала, что унтер-офицер уехал, адреса не оставил. Жалел Дыбенко, что не застал друга, помощь и добрый совет Охоты сейчас так нужны были. Да и Главный судовой коллектив РСДРП не так просто оказалось разыскать, организация конспиративная. Приуныл Павел. Пошагал к линкору. По дороге встретил морского унтера. Тот ответил на приветствие да еще участливо спросил:

— Что, служивый, не веселый? Аль деньги украли?

«Топал бы ты своим фарватером», — не без злости подумал Дыбенко, но смолчал и шагу не прибавил, обернулся, а чернявый унтер стоит, смотрит, по-доброму улыбается. И сорвалось с языка у Павла:

— Бабушка умерла, а хоронить не на что, в кармане ни гроша. Оттого и грустный.

— Бабушку, конечно, жалко, — сказал унтер-офицер. — Только что же унывать, она свое отжила. А деньги найдем — шапку по кругу, и все тут. Другого горя нет?

— Если такой добрый — помоги разыскать унтер-офицера Сладкова. Зовут Иваном Давыдовичем.

— Я Сладков, а ты — Дыбенко с «Императора Павел I». Откуда знаю — не расспрашивай.

И рассказал, что они с Ульянцевым по очереди дежурили в районе стоянки «Павла I», все ждали Ховрина, Светличного или Дыбенко.

Так удалось установить связь с руководителями Главного судового коллектива РСДРП, получить пятьсот экземпляров прокламаций Петербургского комитета партии для Главной базы.

— Пусть каждый матрос знает, кому нужна война и почему мы выступаем против нее, — говорил Сладков. — Там изложено, за что борются большевики.

…«Павел I» вернулся в Гельсингфорс и занял свое постоянное место в гавани.

В один из вечеров, когда матросы на «Павле I» ужинали, разнеслась весть: на «Гангуте» бунт!

«Что это? — встревожился Павел. — Вчера видел Полухина, передал ему прокламации. О восстании Володя ничего не говорил. Значит, вспыхнуло внезапно»…

А старший офицер «Павла I» Гертнер уже подбирал надежных матросов и унтер-офицеров, чтобы в случае необходимости послать на «Гангут» усмирять бунтовщиков. Значит, дело серьезное. Надо помочь товарищам. Но как? Павел встретил Марусева, потом Ховрина. Решили собраться на броневой палубе в два часа ночи. Оповестили активистов… Пришли 130 человек. Горячо спорили. Одни — в их числе и Дыбенко — стояли за решительные действия: перебить офицеров; захватить линкор и присоединиться к «Гангуту». «Флот к восстанию не готов, все может кончиться поражением, а силы нужно собирать и беречь». Так говорил Ховрин. Его поддержали Светличный, Марусев. Дыбенко согласился с товарищами. Решили: установить контакт с Кронштадтом и петроградскими организациями.

Стихийное выступление на «Гангуте», как выяснилось, началось во время ужина. Вместо макарон, которые обычно выдавали после угольных авралов, была подана прескверная каша. Команда есть отказалась… «Каша — только повод, — думал Дыбенко. — Гангутцы восстали против войны, каторжной дисциплины и ненавистного самодержавного строя…»

Правительство и флотское командование быстро приняли меры, помешали стихийно возникшему восстанию перерасти в вооруженное выступление. На «Гангуте» арестовали 95 человек, на крейсере «Россия» —16, а на других кораблях вылавливали активистов. На «Павле I» выбрали Николая Ховрина и Василия Марусева. «Уже сидели в тюрьме — значит, бунтари». В Кронштадте разгромили Главный судовой коллектив РСДРП, а его руководителей — Ивана Сладкова, Тимофея Ульянцева и других — отдали под суд, и всем им грозило длительное тюремное заключение.

«Как помочь гангутцам?» — размышлял Дыбенко. И он решился…

Возвратившись из увольнения, поделился с товарищами:

— Был у адмирала Максимова, просил выступить на суде в защиту унтер-офицера Франца Янцевича и Григория Ваганова. Они старшие по званию среди арестованных и им грозит смертная казнь.

— И как это тебе на ум взбрело, — сердито спросил Светличный. — Ходить к адмиралу?

Дыбенко ответил, что ходил он вместе с бывшим вестовым адмирала Васильевым и что Максимов обещал подумать.

Через день стало известно, что вице-адмирал Максимов экстренно выехал в Англию[3]. Удивился Дыбенко такой поспешности: «Что бы все это значило?»

Арестовали и Павла, но быстро выпустили и вместе с другими отправили на сухопутный фронт под Ригу.

— Запомнят нас господа армейские генералы, — говорил Павел товарищам. — След в солдатских сердцах оставим.

С морским батальоном Дыбенко попал в район Сарнанайса. Его рота занимала оборону на участке так называемой Пулеметной горки. Павел быстро подружился с солдатами-фронтовиками. Сибиряки расспрашивали о флотских делах, жаловались на свое горькое окопное житье. Улучив момент, когда поблизости не было фельдфебеля, Дыбенко прочитал фронтовикам прокламацию Петроградского комитета РСДРП, рассказал о восстании на «Гангуте», о настроении на Балтике.

Ночью намечалась атака. «Ее не будет!» — Дыбенко в этом был уверен. Так и случилось. Ни моряки, ни солдаты не поднялись. Угрозы, брань офицеров, фельдфебелей действия не возымели.

Морской батальон перебросили на новый участок. Пытались с ходу послать в атаку, но матросы опять отказались, говоря, что офицеры пропили их жалование, что харчи плохие…

Пока армейское начальство разобралось, что к ним с флота попали «политически неблагонадежные», солдаты-сибиряки уже были «обработаны». Моряков построили, привели на железнодорожную станцию, посадили в вагоны. В пути разоружили. «Как видно, решили подвести наши «фронтовые успехи» под статьи морского устава о наказаниях». Товарищей же Павел подбадривал:

— Всех судить не осмелятся.

Под суд отдали немногих. Но Дыбенко привлекли. В обвинительном акте говорилось, что моряки и солдаты 45-го сибирского стрелкового полка под влиянием агитации Дыбенко отказались идти в наступление. Приговор оказался «мягким»: два месяца заключения с последующим переводом в штрафники.

Пока Павел «воевал» на суше, а потом отбывал наказание, на флоте произошло много разных событий. Судили гангутцев: Ваганова и Янцевича, как старших среди обвиняемых, приговорили к смертной казни[4], остальных — к разным срокам заключения.

С «бунтарями» расправились, а начальство продвинулось по служебной лестнице, — думал Дыбенко. Все офицеры «Павла I» получили очередные воинские чины и награды. Небольсин стал контр-адмиралом, командует 2-й бригадой дредноутов, его заменил Дмитриев 5-й. Канина сменил вице-адмирал А. И. Непенин.

Дмитриев 5-й не принял Дыбенко на линкор. «Своих смутьянов хватает». Назначили Павла на транспортное судно «Ща» баталером.

— Конечно, обидно, что не пустили на свой корабль, — говорил Дыбенко товарищам. — Но все же мне повезло. Должность унтер-офицерская. Имею постоянный пропуск на берег…