Повесть о бедных влюбленных

Глава первая

Пропел петух угольщика Нези, над подъездом гостиницы «Червиа» погас фонарь. Последний трамвай развозит ночную смену, и от его грохота вздрагивает парикмахер Оресте; он ночует у себя в цирюльне в пятидесяти шагах от виа дель Корно. Завтра базарный день, и его первым клиентом будет фатторе [1] из Каленцано [2] — каждую пятницу он является по утрам, чтобы сбрить семидневную щетину. Флюгер на башне Арнольфо повернулся на восток — значит будет хорошая погода. В закоулке, за Палаццо Веккьо [3] кошки роются в куче отбросов. Дома на улице так тесно прижаты друг к другу, что лунный свет проникает только в окна самых верхних этажей. Но петух старого Нези сидит на террасе; он увидел луну — и пропел.

После того как погас фонарь гостиницы, на виа дель Корно светится только одно окно — в спальне старой Синьоры: ей не дают уснуть язвы в горле. Лошадь кузнеца Коррадо то и дело бьет копытом у своей кормушки в глубине кузницы. На дворе май, тепло; в ночном безветренном воздухе застоялись дурные запахи. Перед кузницей — кучи навоза: много здесь перебывало за день лошадей. Писсуар на виа деи Леони засорен, и вот уже несколько месяцев, как из него льет. После уборки мусор из домов выметен, как обычно, прямо за двери, на улицу.

У полицейских тяжелая поступь и уверенные голоса. Они входят на виа дель Корно спокойно и уверенно, словно боксеры на ринг. Это ночной обход, проверка уголовников, состоящих под надзором полиции.

— Нанни, ты тут?

— Добрый вечер, бригадьере!

— Ну-ка, выгляни, Нанни!

Из окна второго этажа высовывается мужчина лет сорока с острой лисьей физиономией. На нем белая рубашка без воротничка, на запонке, рукава засучены. В зубах — окурок.

— Ну, отправляйся в постель, пусть тебе приснится, что ты стал честным, — говорят ему с улицы.

— А как же иначе, бригадьере! Обязательно!

Чуть подальше, из раскрытого настежь окошечка над кузницей, полицию приветствует другой поднадзорный:

— Мое почтенье, бригадьере!

— Послушай, Джулио, если в следующий раз застану тебя у окна — упрячу.

— Воля ваша.

— Иди спать, покойной ночи.

— Бригадьере!

— Что тебе?

— Не сердитесь. Мне всего восемнадцать дней осталось быть под надзором.

— А ты раньше времени не радуйся. Тебе ничего не известно насчет той кражи на виа Болоньезе?

— Ничего, истинный бог! Я об этом только в газете прочел. Да ведь вы знаете: виа Болоньезе — не мой район!

— Ладно. Спи пока. Завтра мы с тобой поговорим. Патруль доходит до Борго деи Гречи. Фасад церкви

Санта— Кроче омыт сияньем луны. Но полицию никакие красоты не интересуют.

Теперь на виа дель Корно котам приволье, и они пируют на самой большой груде отбросов: у Беллини (дом номер три, третий этаж) был свадебный обед: Милена Беллини вышла замуж за сына колбасника с виа деи Нери. Белокурой Милене восемнадцать лет, глаза у нее ясные и кроткие, как у голубки. Значит, виа дель Корно теряет второго своего «ангела-хранителя»: после свадебного путешествия Милена поселится с мужем в маленькой квартирке в Курэ [4].

Будильники на то и придуманы, чтобы будить своим звонком. На виа дель Корно их пять штук, и все они верещат по утрам на протяжении одного часа. Самый ранний будильник у коммивояжера Освальдо, который разъезжает по провинции. У него будильник маленький, но очень точный; он заливается тоненькой трелью, словно поет девочка-подросток, а через четверть часа пронзительно, точно трамвайный звонок, трезвонит будильник в доме Чекки. Но только такой звон и может пробудить мусорщика — ведь он спит, как сурок. У зеленщика Уго будильник из той же шумной породы, но чуть-чуть охрипший и дребезжащий — полная противоположность голосу самого хозяина, который день-деньской ходит с тележкой, полной фруктов и зелени, и звучным баритоном расхваливает свой товар. Уго живет в доме номер два, на четвертом этаже — снимает комнату у жильцов; поэтому у супругов Каррези никогда и не звонит будильник. Мария всегда просыпается от рева будильника квартиранта, протягивает руку и выключает свой собственный, чтобы не проснулся спящий с ней рядом Беппино, иначе он не позволит ей встать с постели, пока Уго не уйдет из дому.

Уго целых полчаса сидит в уборной, покуривая сигарету. Потом долго возится в своей комнате. Марии очень любопытно знать, что же он там делает. Обычно она встречается с квартирантом в кухне, когда он умывается. Уго в одних трусах, и трусы на нем короткие, почти как женские. У него широкая грудь и тонкая талия, ноги мускулистые. Смотреть на него приятно, словно на красивые вещи в витрине магазинов, даже когда нет денег на покупку. После мимолетной встречи с Уго Мария с самого утра бывает в хорошем настроении.

Мария разводит огонь, греет воду для умывания и для кофе. Уго подставляет голову под кран, моется холодной водой и фыркает от удовольствия. (Беппино любит мыться теплой водой из таза. Спит он, лежа на спине, полуоткрыв рот. Проснувшись, Мария смотрит на мужа, и ей всегда чудится, будто он мертвый.)

— Живей, живей, — говорит Мария. — Мне тоже помыться нужно.

Уго держит полотенце за концы и усердно трет себе спину и бока.

— Пожалуйста, мойся, — отвечает он. — Не испугаешь!

Она выталкивает Уго за дверь, упираясь ладонями в его голую спину.

Приходит в действие механизм пятого будильника. Землекоп Антонио вздрагивает и чертыхается. Его зычный голос первым нарушает утреннюю тишину. Рассветные лучи озаряют улицу, где кошки устроились теперь на отдых. Петух поднял с постели своего хозяина — угольщика. Мать Милены тоже на ногах и, сложив руки на переднике, вздыхает у опустевшей постели своей дочки. В каждом доме уже кто-нибудь да встал. А вот Синьора только-только задремала. Нанни, быть может, снится, что он стал честным. Коррадо отпирает кузницу. Лошадь приветствует его ржаньем, которому вторит плач новорожденной, спящей в комнате наверху; ей душно в одной постели с родителями. Мать пытается успокоить девочку, дает ей грудь. Отец провел бессонную ночь после того, как бригадьере намекнул ему о краже на виа Болоньезе.

Фатторе из Каленцано уже проехал по улице в своей повозке. Он решает прежде всего отвести пегого к Коррадо, а потом побрить у Оресте отросшую за неделю бороду. Когда конь подкован, а хозяин побрит, дела идут лучше — этой старой приметой не следует пренебрегать.

Коррадо задал своей лошади корма, потом взялся за меха, и вот уже в глубине кузницы разбрасывает искры веселое пламя; кузница большая и просторная, как дворцовая галерея.

Коррадо — мужчина лет тридцати, ростом без малого два метра. Он могуч, как Мачисте [5], — поэтому его так и прозвали. На войне он был в гренадерах. Когда его призывали, капитан хотел определить кузнеца в королевские кирасиры, но, узнав о его политических убеждениях, отказался от этой мысли. В девятнадцатом и двадцатом годах Мачисте был «народным смельчаком» [6]. Однажды утром в марте двадцать второго года в кузницу явилось четверо фашистов. Их привел Карлино, тот самый, что живет на виа дель Корно в доме номер один. Они заявили, что намерены свести счеты с Коррадо. Орава фашистов стерегла на обоих концах улицы. Это была засада, но кузнец решил, что они слишком уж обнаглели, напав на него в его собственном доме. Он прислонился к стене у наковальни, где на гвоздях висели подковы, и сказал: «Если вы бросите пистолеты, я охотно с вами посчитаюсь. Со всеми четырьмя разом расправлюсь». Карлино сказал: «Вот поглотаешь у нас касторки — тогда поговорим». В ответ Коррадо запустил ему в голову подковой. И тут в кузнице началось настоящее побоище. Люди подглядывали в окна, встала с постели даже сама Синьора. А хозяин гостиницы «Червиа» заперся на засов: знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Фашисты так и не стали стрелять — может быть, потому, что мать Карлико неистово стучала в дверь кузницы, умоляя сына вернуться домой. Нападение больше не повторилось.

Мачисте дружит со всеми, кто живет в его районе — между площадями Синьории и Ментана и церквами Сан-Симоне и Санта-Кроче. Ломовые извозчики с Понтассьеве и Руффины, фатторе из Импрунеты и Каленцано знают, что во всей Флоренции не найти лучшего кузнеца. Но у Мачисте есть друзья и на виа дель Корно, где он живет и работает. Уго был «народным смельчаком» вместе с Мачисте — теперь он каждый вечер оставляет свою тележку в кузнице.

Мачисте дружит и с Джулио. Когда Джулио бывает безработным-г а это с ним частенько случается, — Мачисте дает ему поручения: посылает купить гвоздей или заплатить по счетам. Он знает, что на Джулио можно положиться. Вот и сегодня — еще семи часов нет, а Джулио уже явился в кузницу: хочет пособить у мехов, пока не пришел подмастерье.

— Ты что нынче спозаранку вскочил? — кричит Мачисте и дает ему сигарету.

Оба прикуривают от уголька из горна. Джулио в плохом настроении и молча изо всех сил раздувает мехи. Мачисте приводит в порядок инструменты. В конце концов у Джулио развязывается язык. Он заговаривает как будто небрежно, но голос у него взволнованный, и это его выдает:

— Коррадо, у меня к тебе просьба…

— Сразу тебе скажу — не проси, — отвечает Коррадо. Тон у него решительный, тем более что он боится, как бы Джулио его не разжалобил. — Если тебя посадят, то я еще раз помогу твоей семье — это я тебе обещаю. А насчет остального — удивляюсь, как это тебе в голову пришло просить меня…

— Но я же тебе еще не сказал, в чем дело.

— Я и сам знаю. Я не спал сегодня ночью, когда приходил бригадьере.

Перед кузницей, в последний раз тряхнув головой и звякнув бубенчиками, остановилась пегая лошадь фатторе. Мачисте говорит Джулио:

— Возьмись за ум, бездельник! Ну, до свиданья, мне надо работать.

В этот час Уго со своей тележкой уже на окраине города. Сегодня он торгует кабачками и картофелем. Женщины охотно покупают у него. Мария думает об этом, посыпая пол опилками и орудуя щеткой в конторе, где она служит уборщицей. Она улыбается своим мыслям: вот познакомиться бы им с Уго раньше да пожениться — какое было бы счастье!… Беппино такой раздражительный. Сегодня проснулся злой-презлой и швырнул в Марию рамочкой с ночного столика. А в рамке вставлена фотография их дочки, умершей, когда ей было всего три месяца. Стекло разбилось вдребезги.

Беппино служит вторым поваром в ресторане, и сегодня у него свободный день. Мария торопится с уборкой: хочет поскорее вернуться домой — раньше, чем он встанет. Надо погладить мужу его любимую голубую рубашку. Если Беппино еще будет в постели, когда она вернется, и у него не болит живот, он, может быть, позовет ее лечь к нему. Любовные ласки по утрам, когда комната залита солнцем, напоминают Марии далекое первое свиданье на лугу.

Виа дель Корно — совсем маленькая улица: пятьдесят метров в длину и пять в ширину. Тротуара нет. Одним концом она упирается в виа деи Леони, другим — в виа дель Парлашо и замкнута между ними, словно остров, словно тихий уголок в лесу, в стороне от дорог и движения, вдалеке от любопытных глаз. Кто пойдет на виа дель Корно? Только тот, кто живет здесь или же связана с ее жителями какими-нибудь интересами. А между тем виа дель Корно совсем рядом с Палаццо Веккьо, дворец высится на ней, подавляя улочку своей громадой. Мостовая на улице посредине слегка вогнута: там устроены водостоки. В дождливые дни по улице, разделяя ее надвое, катится поток, и ребята, как выглянет солнышко, устраивают тут корабельные гонки, пуская по воде пробки, апельсинные корки и бумажные лодочки. Два года назад, в ноябре двадцать третьего года, после сильных ливней водостоки засорились и на улице несколько дней было настоящее наводнение: валило погреба и первые этажи. В похвале, где находится угольный склад Нези, вода простояла целую неделю. Сначала Нези горевал: вот будут убытки! — а обернулось все это для него выгодой. Женщины неохотно отказываются от своих привычек и ужасно нерасчетливы: они прекрасно знали, что уголь у Нези еще мокрый, не загорается и весит вдвое больше — так нет же, им, видите ли, не под силу дойти до угольщика на виа Моска, хотя до него всего пять минут ходу.

Нет, дело вовсе не в привычке, тут другая причина: у Нези, можно брать уголь в долг, даже по полкило, а ведь уголь-то всем нужен, как хлеб. Жена Джулио с этой бесконечной сушкой пеленок перебрала угля в долг по полкило да по мерочке на двадцать семь лир и тридцать чентезимо. Но Нези умеет ждать. Другие торговцы таким типам, как Джулио и Нанни, не поверили бы в долг и булавки, а Нези уверен, что с этим народом можно иметь дело: внакладе не останешься. Нези хорошо знал, что это за птицы. Он и с фашистами в добрых отношениях — не раз давал свой грузовик для их «экспедиций». Однажды они покалечили машину, но Нези даже отказался взять с них деньги на ремонт. «Я надеюсь, вы вспомните обо мне, когда будете у власти», — сказал он. Что ж, теперь Нези получил подряд на поставку угля для школ всего округа. А вместо одного грузовика у него стало три: все три стоят в гараже на виа де'Ренаи; у Нези в этом гараже тоже есть пай.

— Нези ловко сеет, ловко жнет, — говорит Синьора едва слышным голосом.

Он посеял в доме Джулио; вот жатва и подоспела.

— Мое почтенье, синьор Нези.

— Как твоя девчурка?

— Синьор Нези, на одно слово.

Лавка угольщика в подвале; надо спуститься на шесть ступенек. Когда дверь открыта, с улицы видны весы на высокой подставке. Лавка слабо освещена электрической лампочкой, висящей над столом, где у Нези лежат книги долговых записей, которые ведутся поаккуратней, чем дела в квестуре. Сын Нези просеивает мелкий уголь. Лицо у него измазано угольной пылью, глаза светятся, как у кошки. Он высок и худ; в июне ему минет двадцать лет. Отец велит ему стать у дверей и говорить покупателям, что «продажа прекращена на полчаса». У Нези-отца тоже измазаны углем щеки и лоб. Джулио видит только его зубы, белые и ровные, как у сына.

— Я думаю, в полчаса управимся.

— Вполне, — говорит Джулио.

Глаза у него привыкают к окружающей полутьме, словно лампочка над столом с каждой секундой светит все ярче. Угольная лавка, пожалуй, больше кузницы, потолок здесь высокий; у стен навалены целые угольные горы; время от времени с них срываются маленькие лавины и струйками бегут к подножию. Угольщик приглашает Джулио присесть у стола и сам усаживается напротив, опершись локтями на выдвинутый ящик. На голове у него черная кепка, рубашка тоже черная. (Но это только из-за ремесла, — так сказать спецовка угольщиков. Нези всячески подчеркивает, что в фашистскую партию он не записан.) Он весь черный, и фигура его сливается с угольными кучами за его спиной. Только лицо и руки смутно выступают из полумрака, и Джулио кажется, что он разговаривает с призраком. Но так или иначе, разговаривать приходится. Мысль о том, что дома под кроватью лежит краденое добро, не дает Джулио покоя, словно у него спрятана там адская машина.

Позавчера вечером прибежал Моро и попросил приятеля подержать у себя несколько часов «покойничка». Джулио очень хотелось отказаться, ведь ему всего три недели осталось быть под надзором. Но раз Моро обратился к нему — значит, у него не было другоговыхода. Полиция наступала ему на пятки, а в таких случаях не отказывают. И вот теперь Моро забрали, а «покойник» все еще под кроватью, на которой спит дочка. Нет, недаром, видно, бригадьере сказал: «Завтра мы с тобой еще поговорим».

— Ну, что скажешь хорошенького, Джулио?

— За мной долгу лир тридцать, если не ошибаюсь.

— Пустяки! Говори — я слушаю.

— Я с вами никогда еще не работал… Не хотелось бы ошибиться…

— Давай говори, не бойся!

— Дельце не очень чистое, заранее предупреждаю…Лицо, две руки, а выше и ниже все черно. Глаза 20

угольщика горят, как у злого бродячего кота. На обеих руках блестят золотые кольца, пальцы беспокойно шевелятся, словно лапки перевернутого на спину жука. Между губ высовывается кончик языка: он светлее, чем кожа на лице. Пауза. Слышится только шуршание осыпающегося угля. Наконец губы раскрываются.

— А какие там вещи?

— На ощупь — как будто серебро.

— Почему «как будто»?

— Я ведь в этом деле не участвовал, а мешка не открывал. Но это вас не касается.

— Если хочешь, чтобы я тебе помог, сбавь тон. А тяжелый мешок?

— Килограммов тридцать. Но вещи-то не мои. Я только хочу дать их на хранение и заплачу за беспокойство. Может, они уже кому-нибудь обещаны.

— И я, Нези, должен хранить их ради твоих прекрасных глаз и ради Моро?

— Моро? Кто такой Моро?

— Мы с тобой так не сговоримся. Ты думаешь, я глухой, ничего не слыхал? Да будет тебе известно: я, Нези, сплю вполглаза. А по утрам первым делом газету покупаю.

Видно, по ночам только стены спят на виа дель Корно. Люди не спят. Сон приходит лишь к тем, у кого нет забот. А у кого же нет забот на виа дель Корно? Спят еще те, у кого нет болезней. А кто не болен? Не от всех болезней помогает полосканье горла или питьевая сода, как Синьоре или повару Беппино. В сердцах и умах борются страсти, — алчность и добрые намерения, любовь и страх божий. Тот, кого обуревают волнения, ворочается в ночной тишине без сна под одеялом и оказывается невольным сотоварищем поднадзорных, которые бодрствуют в ожидании полицейского обхода. На виа дель Корно все чувствуют себя поднадзорными и настораживают уши при прощальном приветствии бригадьере. Вчерашний ночной разговор слышал Мачисте: ему не давали спать мысли о товарищах, которых арестовали как «неблагонадежных»; слышал этот разговор и зеленщик Уго, не спавший по той же причине; и Мария, которая в мечтах видела Уго рядом с собою; и мать Милены, тосковавшая о дочке; и Антонио-землекоп, размышлявший о том, что с субботнего вечера он останется без работы, потому что стройка закончена; и коммивояжер Освальдо — тот, что квартирует у Карлино, такого же фашиста, как и он сам; и клиенты гостиницы «Червиа», где живут уличные проститутки, и многие другие, кого мы еще не знаем. Этот разговор слышали и угольщик Нези, у которого на уме цифры, уголь и грузовики, и мусорщик Чекки с женой — их дочь Аурору соблазнил Нези и поселил в квартирке на Борго Пинти, как содержанку, взятую из борделя. И все поняли, что не уйти Джулио из-под полицейского надзора.

Не только у Беппино сегодня выдался свободный день. В доме номер два на втором этаже двадцатилетний парень уже полчаса стоит перед зеркалом: не так-то просто завязать узел галстука. Парень среднего роста, миндалевидный разрез глаз придает ему мечтательный вид, на щеке маленькая родинка. Сложения он крепкого, голос у него густой, как у мужчины, и сильным рукам непривычно возиться с галстуком. Он работает на железной дороге, ходит по путям с зеленым и красным сигнальными флажками; кроме того, он учится на курсах машинистов и скоро будет сдавать экзамены. Его отец тоже водил паровоз, да погиб два года назад в крушении. Это несчастье облегчает юноше продвижение по службе, и, кроме того, его освободили от воинской повинности. Он живет с матерью и восьмилетней сестрой, заботится о них. Но сердце его как магнитом притягивает окно напротив, где стоит девушка еще моложе его и показывает знаками, что она собирается выйти. Ну, теперь уж не до галстука: как узел завязался, так и ладно.

Они встречаются на виа делла Нинна, всего в нескольких шагах от дома. Но здесь уже совсем иной мир — даже не глядя вверх, чувствуешь, что над тобою небо, тут и воздух как будто чище, с реки тянет прохладный ветерок. А может, это только кажется им — они ведь влюблены. Они проходят под лоджиями Уффици, садятся на каменную скамью и берутся за руки. Клара пристально смотрит на Бруно, стараясь держаться непринужденно.

— Что ж ты ничего не скажешь о моем новом платье? Я трудилась над ним всю ночь, так хотелось надеть его сегодня.

— Чудесное платье! Это что за материя?

— Органди. Я тебе уже говорила, когда купила ее.

— А я позабыл. Нельзя разве забыть?

— Нельзя. То, что я тебе говорю, ты не имеешь права забывать.

— Погоди, куда ты? Уже убегаешь?

— Я сейчас вернусь. Мама велела кое-что купить. Но я ненадолго. А потом опять выйду — надо отнести работу в мастерскую.

— Я тебя подожду у «Фоли-Бержер».

Чтобы скоротать время, он покупает спортивную газету, пачку сигарет и закуривает. Ждать приходится недолго; вот Клара уже бежит ему навстречу. Две косы прыгают у нее за плечами. Эта прическа еще больше подчеркивает ее юный возраст. Девушка прелестна, потому что молода и влюблена. Только один Бруно дорог ей, ей милы каждое его слово, каждый жест, никто другой на свете для нее не существует. Виа дель Корно — их Пятое авеню: эта улица принадлежит им, они здесь живут, они смотрят в окно друг на друга. И его окно кажется ей прекрасным, словно окно Палаццо Фарнезе. Клара слышала, что есть за океаном страна, которая называется Америкой. Туда ездят, чтобы нажить состояние. О Риме она знает только то, что там есть Колизей. Эти сведения она приобрела недавно — Милена прислала ей цветную открытку с приветом.

— Быстро я сбегала?

— Как стрела! Теперь ты будешь называться «Клара, или Быстрота».

— Опять смеешься надо мной?

— А помнишь, как называется комедия про Стентерелло [7]? «Стентерелло-пивовар, или же Бахус, Табак и Венера».

— Значит, я похожа на Стентерелло? Да?

— Ну, пойдем скорей, глупышка!

У Клары под мышкой матерчатый чехол, в котором лежат два мужских костюма: она несет их в швейную мастерскую на виа Торнабуони. Мать у Клары — искусная петельщица, и сама Клара тоже становится мастерицей обметывать петли. Работа у них всегда есть, но очень уж плохо она оплачивается: одно сольдо за петлю. Так или иначе, элегантность обладателей фраков, смокингов, костюмов для прогулок зависит от петелыциц с виа дель Корно.

— Почему ты на меня так смотришь? Недоволен чем-то?

— Мне не нравится, как ты причесываешься. Я не говорю, чтобы ты постриглась под мальчишку, но почему тебя заставляют носить косички, как первоклассницу?

— Это все папа. Я позавчера уговаривала, уговаривала его. Мама была за меня, и он уже как будто согласился, а вчера вдруг на попятный: не позволяю — и кончено.

— А обо мне вы с матерью ему больше не говорили?

— Говорили. Да только он уперся — и ни в какую. Когда мне исполнится восемнадцать, он позволит нам обручиться. Но все-таки он говорит, что ты на всей нашей улице единственный порядочный парень.

— Значит, мы так и будем видеться на лету и на бегу?

— Ну не сердись! Всего четыре месяца потерпеть. Оставим папу в покое. Ему вчера объявили, что в субботу работы кончаются, и, говорят, других подрядов нет. Он прямо в отчаянии. Сейчас очень трудно найти работу.

— А знаешь, в нашем депо нужны землекопы на поденную работу. Десятник был приятелем моего отца; если я его попрошу, он не откажет. Передай отцу.

— А почему ты сам не придешь и не скажешь?

— Можно…

— Сегодня же вечером! А я его подготовлю.

— Ты и вправду мой ангел-хранитель, — говорит Бруно.

История об «ангелах-хранителях» такова.

Четыре девочки, примерно одних лет, подрастали в соседних домах на виа дель Корно; у них были такие разные характеры, что они никогда ни в чем не сходились. Может быть, поэтому они всегда были вместе.

Аурора Чекки — дочь мусорщика.

Милена Беллини — дочь мелкого судейского чиновника.

Бьянка Квальотти — дочь уличного торговца сластями.

Клара Лукателли — дочь землекопа.

Однажды воскресным утром они шли к обедне, празднично одетые, аккуратно причесав свои красивые волосы. Синьора, которая тогда еще не была прикована к постели, сидела у окна и увидела их. «Они похожи на ангелов-хранителей», — сказала она матери Ауроры, Луизе Чекки, которая ходила к ней на поденную работу. Луиза вышла на улицу и передала это жене сапожника Стадермни, который живет в том же доме. Фидальма Стадерини сказала мужу: «Синьора говорит, что эти девочки — ангелы-хранители виа дель Корно». От сапожника это узнала вся улица и согласилась с таким мнением.

Полиция — точь-в-точь заботливая, но эгоистичная мать. Впрочем, таковы все матери. Ночью она укрывает одеялом сыновей, которые удостоились чести состоять под ее надзором, но по утрам требует, чтобы сыновья отдавали ей визит и являлись в ближайший полицейский участок отмечаться. Джулио назначено приходить к десяти. Последний квартал он уже бежит, подгоняемый боем часов на башне Палаццо Веккьо. Он едва yспeл зайти домой, взять мешок и отнести его к угольщику. АЛешок, пожалуй, весит больше тридцати килограммов. В газетах писали, что одно только серебро стоит сто тысяч лир. Сейчас Джулио бежит, и с каждой секундой растут его сомнения и тревога. Зачем он обратился к Нези? Всем известно, какой он вымогатель. Разве можно ему доверять? Укрывателю краденого воры всегда доверяют: ведь он — сообщник, и если дело откроется, — сколько он ни клянись в своей честности, а наказания, пусть даже небольшого, ему не избежать. Но Нези якшается с фашистами и, может быть, доносит полиции! Разве такой жадина упустит случай поживиться?

Нанни говорил Джулио: «Нези — вымогатель. Держись от него подальше!» Сегодня Нанни не показывался на улице. Обычно в хорошую погоду он уже в восемь часов утра сидит у порога верхом на стуле, вытянув больную ногу. А сегодня не появлялся. Может, ему нездоровится. Тогда его любовница Элиза придет в участок объясняться с бригадьере.

Джулио дал себе клятву избавиться от надзора полиции, но сейчас ему приходит мысль, что недурно было бы проучить Нези. Ведь он форменный выродок, рассуждает Джулио. Аурора Чекки была настоящий цветочек, а он что из нее сделал? Свою любовницу! Из четырех «ангелов-хранителей» она была самой женственной. Красивее всех всегда считалась Милена. Клара тоже миловидная, и Бьянка хороша собой да к тому же отличная белошвейка, но Аурора развилась раньше подруг. Говорят, этот кабан взял ее силой на пустых мешках из-под угля. Но она, видно, продолжала ходить к нему, пока не забеременела.

Джулио был на фронте в Албании и там заболел малярией, но при медицинском осмотре для назначения пенсии малярии не признали. Все-таки, когда он бежит, у него сразу же отдает в селезенку и перехватывает дыхание. Он опоздает всего на несколько минут, а бригадьере, конечно, ждет его и уже подозревает во всех грехах. Но вот Джулио миновал ворота Санта-Мариа и оказался напротив участка. Нужно перевести дух и идти непринужденно: у дверей стоит дежурный агент, он, наверное, еще издали заметил Джулио.

И вдруг Джулио вспоминает, что когда он вошел в комнату взять мешок, то девочка плакала и Лилиана, меняя ей пеленки, что-то сказала ему, а он не расслышал. Она попыталась повторить, но он уже стремглав бежал вниз по лестнице. Что она могла сказать ему? Пораженный этой мыслью, Джулио остановился в нескольких шагах от входа в участок. Неужели не вспомнить? Лилиана говорила про Нанни — что же она сказала? Девочка плакала так громко…

Дежурный агент наблюдает за ним, но Джулио твердо решил: не сдвинусь с места, пока не вспомню, что сказала жена. Может быть, Моро нашел способ передать ему из тюрьмы, какой линии следует держаться? Джулио не хочет встречаться с бригадьере без подготовки. Жена что-то сказала про Нанни. Да, да, он ясно помнит, что она произнесла имя Нанни. Ну, конечно… Моро, очевидно, опасался, не арестован ли Джулио, и прислал разузнать, а чтобы посланец не попал в лапы полиции, дал ему адрес Нанни. Моро, должно быть, рассуждал так: если Джулио еще не забрали, то Нанни это, конечно, знает и передаст ему наставления Моро, что говорить в полиции. Но эти советы до него не дошли, что же ему теперь отвечать? Вот беда! Почему же Лилиана его не задержала? Неужели не поняла важности этого поручения? Наверняка у полиции в руках такие сведения, что могут его запутать… Нет, погоди, меня голыми руками не возьмешь. Зачем сдаваться? Если теперь признаешься, не только продлят надзор, но еще отсидишь в тюрьме месяцев десять, а то и полтора года. Нет! Держись, Джулио, крепче! Нези даст сегодня вечером пять тысяч лир! Половину — любовнице Моро, сколько-нибудь оставить Лилиане… К черту полицию!…

Джулио делает полный оборот на месте. Но агент внимательно следил за каждым его движением. Он видел, как Джулио поднес руку ко лбу, как приложил палец к губам, как закусил губу, глядя на небо, а потом круто повернулся и бросился бежать. Агента взяли в участок временно, и он очень хотел выслужиться. У него были бесцветные глаза, черные усики и, как полагается, быстрые ноги. В два прыжка он настиг Джулио и мгновенно надел на него наручники, наслаждаясь собственной ловкостью.

Джулио сразу весь обмяк и пнет не и внутренне. Один рукав изношенного и выцветшего пиджака лопнул в пройме, когда его схватил полицейский; лицо стало землисто-бледным. Облизывая губы, Джулио чувствовал, что они прыгают от волнения.

— Ну вот видишь, надзор еще не кончился, а ты опять попался. Уж если я что сказал, так оно и будет.

Это были первые слова бригадьере, обращенные к Джулио. Потом явился чиновник вести протокол допроса.

«Сейчас признается, — думал бригадьере, — можно не сомневаться».

Но в самом начале допроса Джулио узнал, что в мешке, кроме серебра, было еще ожерелье, которое газеты оценивают в триста тысяч лир. И когда бригадьере, безуспешно испробовав «более убедительные методы», отправил Джулио в камеру, у того сложилось впечатление, что Нанни как-то замешан в этом деле. Но замешан иначе, чем Джулио раньше думал: Нанни — на стороне полиции.