Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 1

Глава III ГОСПОДИН ФУДЗИВАРА

Давным-давно[208] жил принц, которому император дал фамилию Минамото. Прозвание его было Фудзивара[209]. Ещё ребёнком он был известен всем в столице; он превосходил окружающих внешней привлекательностью, быстротой понимания, благородством души и разнообразными талантами. Мальчик с лёгкостью овладевал науками и музыкой. Глядя на него, все в один голос говорили: «Что за умный ребёнок! Если бы он был императором и управлял страной, как расцвела бы Поднебесная!»

Вельможи и принцы мечтали выдать за него замуж своих дочерей. В тот же вечер, когда надели на него головной убор взрослых и получил он взрослое имя Масаёри, первый министр женил его на своей единственной дочери. Тесть чрезвычайно заботился о нём и поселил в своём доме. У царствующего же императора Судзаку была младшая сестра, первая дочь отрёкшегося от престола императора Сага[210] и императрицы, Отец её сказал императрице-матери: «Уже сейчас видно, что перед этим Минамото открывается блестящее будущее. Отдадим-ка ему в жёны нашу дочь». Так господин Фудзивара женился на принцессе.

На третью ночь, обмениваясь с новобрачным чашами[211], отрёкшийся от престола император напутствовал его:

— Женившись на моей дочери, ты не должен забывать Дочь первого министра. Относись к твоим жёнам одинаково, будь добрым к обеим.

На пиру сочиняли стихи.

Отрёкшийся от престола император сложил так:

Масаёри, приняв чашу от императора, произнёс:

Правый министр Татибана Тикагэ[214] возгласил:

Левый министр Минамото Тадацунэ[216] произнёс:

Второй советник министра Юкитада сложил так:

На углу Третьего проспекта и проспекта Красной птицы, Судзаку[218] и, на территории в четыре те располагался дворец, который принадлежал императрице-матери. Как все владения императорского дома, он относился к Ведомству построек, и старшему ревизору Левой канцелярии было поручено перестроить эту усадьбу. Территорию разделили на четыре участка, на них были выстроены большие дома, крытые корой кипарисовика, коридоры, мостики-переходы между отдельными строениями, амбары и помещения, крытые тёсом. Дома на одном из участков были особенно красивы: здесь не было помещений, крытых тёсом, все были крыты корой кипарисовика. В эту усадьбу переехал жить Масаёри. Его первая жена, дочь министра, поселилась на одном из участков, а вторая жена, принцесса, — в самой красивой части.

У Масаёри было много детей. У его первой жены — четыре мальчика и пять девочек, а у второй — восемь мальчиков и девять девочек. Сначала шли дети второй жены: первая дочь, которую она родила, когда ей было пятнадцать лет, и сыновья — первый, второй, третий и четвёртый. Затем шли сыновья дочери министра: пятый, шестой. У второй жены родились седьмой и восьмой сыновья, у первой — девятый. Затем у второй жены родился десятый сын. Первая жена родила вторую, третью и четвёртую дочерей, а вторая — пятую, шестую, седьмую, восьмую, девятую и десятую. Затем дочь министра родила одиннадцатую и двенадцатую дочерей, а принцесса — тринадцатую и четырнадцатую. После этого обе жены в один и тот же год родили сыновей. Так рождались у первой и второй дети, но ни тени соперничества не было между женщинами, отношение их друг к другу было самым сердечным.

Сыновья Масаёри получали чины и службу в различных ведомствах, дочери, достигнув возраста, когда начинали они носить платья взрослых женщин и делать взрослую причёску[219], выходили замуж и поступали на службу во дворец. Сам же Масаёри получил третий ранг и стал старшим советником министра и генералом Личной императорской охраны. Все его дети были очень красивы и благородны. О них говорили: «Это не обычные люди, это бодхисаттвы и будды, воплотившиеся в образе людей. Таких детей рождают небожительницы. спустившись на землю».

К началу нашего рассказа первому сыну, Тададзуми, который был уже старшим ревизором Левой канцелярии, исполнилось тридцать лет. Второму сыну, помощнику военачальника Императорского эскорта Мородзуми, было двадцать девять лет. Оба были одновременно советниками сайсё. Третьему сыну, второму военачальнику Правой личной императорской охраны и главному архивариусу Сукэдзуми, было двадцать восемь лет. Четвёртому, помощнику военачальника Левой дворцовой стражи Цурадзуми, — двадцать семь лет. Пятый сын первой жены был помощником военачальника Левого императорского эскорта Акидзуми, которому было двадцать шесть лет, а шестой — помощником главы Военного ведомства Канэдзуми, двадцати пяти лет. Ровесником Канэдзуми был седьмой сын от второй жены, императорский сопровождающий Накадзуми. Восьмой сын, глава Ведомства двора императрицы-матери, Мотодзуми, был двадцати трёх лет от роду. Девятый, сын от первой жены, секретарь Палаты обрядов Киёдзуми, был двадцати трёх лет. Десятый, сын от второй жены, Еридзуми, двадцати лет от роду, был стражником Императорского эскорта и архивариусом. Одиннадцатому, сыну от первой жены, Тикадзуми, и двенадцатому, сыну от второй жены, Юкидзуми, было по шесть лет.

Старшая дочь Масаёри, рождённая второй его женой, была высочайшей наложницей царствующего ныне императора Судзаку и проживала во Дворце Человеколюбия и Долголетия, Дзидзюдэн. У неё было семь детей: четыре мальчика и три девочки. Ей был тридцать один год. Вторая дочь Масаёри, рождённая его первой женой, стала госпожой из северных покоев у младшего брата отрёкшегося от престола императора Сага, принца Накацукасакё[220]. Ей был двадцать один год. Третья дочь, от первой жены, была госпожой из северных покоев у Санэмаса, старшего сына левого министра Минамото Суэакира, который был главным архивариусом и советником сайсё. Ей было девятнадцать лет. Четвёртая дочь была госпожой из северных покоев у второго военачальника Левой личной императорской охраны Минамото Санэёри, второго сына левого министра Суэакира, ей было восемнадцать лет. Пятая дочь, от второй жены, была госпожой из северных покоев у младшего брата императора Судзаку, Мимбукё[221], ей было восемнадцать лет. Шестая дочь была госпожой из северных покоев у правого министра Фудзивара Тадамаса, ей было шестнадцать лет. Седьмая дочь была госпожой из северных покоев у военачальника Дворцовой стражи Фудзивара Тадатоси, второго сына правого министра, ей было четырнадцать лет. Восьмая, Тигомия, тринадцати лет, была ещё не замужем. Девятая, Атэмия, была двенадцати лет от роду, и десятая, Имамия, одиннадцати. Одиннадцатой и двенадцатой, рождённым первой женой, было десять и девять лет. Тринадцатой, Содэмия, от второй жены, было восемь лет, а четырнадцатой, Кэсумия, семь. Их младшим братьям было по шесть лет.

Итак, у Масаёри было много сыновей и дочерей. Сыновьям, которые были уже женаты, он тем не менее не разрешал переезжать из своей усадьбы. «У меня большая семья, — говаривал он, — но пока я жив, оставайтесь все в моём доме. Если кто-нибудь уйдёт отсюда, он уже не будет моим ребёнком». Дочери от первой и второй жён жили отдельно друг от друга. Им были предоставлены дома в пять ма и длинный дом в одиннадцать ма[222]. В таких помещениях жили три дочери Масаёри, вторая, третья и четвёртая, рождённые первой женой, и четыре дочери от второй жены, пятая, шестая, седьмая и восьмая. Для всех незамужних дочерей тоже были построены павильоны. Младшие дочери, начиная с Атэмия, жили со своими матерями. К его жёнам и дочерям были приглашены юные служанки, делающие причёску унаи, которые были очень красивы и исполнительны, и прислужницы низших рангов. Западный дом был предназначен для старшей дочери Масаёри, высочайшей наложницы императора, а восточный — для четверых её сыновей. Масаёри со второй женой жили в северном доме. Для младших сыновей были устроены комнаты в помещениях между зданиями. Для комнат прислуживающих дам использовали помещения, прилегающие к коридорам. Для жены старшего сына, Тададзуми, был построен особый павильон недалеко от главного дома. Вся остальная территория была занята амбарами, конюшнями и помещениями для чиновников домашней управы[223].

Среди дочерей-красавиц Масаёри особенно хороша была Атэмия. В год, когда ей исполнилось двенадцать лет, во втором месяце, на неё впервые надели взрослое платье, и она стала вести себя совсем как взрослая. Она была краше своих сестёр и имела благородное сердце. Она следила за модой, была очень рассудительна. Отец и мать холили её безмерно и проводили дни в мечтах о том, что с ней станет в будущем.

В Атэмия влюбился третий сын левого министра Суэакира, советник сайсё Санэтада, который был младшим братом главного архивариуса и советника сайсё Санэмаса и второго военачальника Личной императорской охраны Санэёри[224]. «Как же дать ей знать о себе?» — ломал он голову. Если бы отец девицы узнал о намерениях молодого человека, он вряд ли бы стал поощрять его; вступить же с Атэмия в тайную переписку казалось Санэтада недостойным. Он не знал, что предпринять, и подумывал, не просить ли о содействии третью дочь Масаёри, жену его старшего брата Санэмаса, но в конце концов решил открыться дочери кормилицы Атэмия. Это была девушка очень красивая и добрая, по прозванию Хёэ[225].

— Когда я буду в доме твоего господина, не известишь ли ты об этом Атэмия? — спросил её Санэтада.

— Если бы вы начали шутить о чём-нибудь другом, я, может быть, и стала бы вас слушать, но об этом вздоре я и знать ничего не желаю, — отрезала Хёэ.

— Не брани меня, я ведь люблю впервые в жизни, — стал уговаривать её Санэтада. — Я переполнен чувствами и ни с кем, кроме тебя, не могу поговорить.

— Честные ли у вас намерения? — спросила Хёэ. — Если нет, вам лучше вообще не заикаться об этом.

Советник показал девушке необычной формы гусиное яйцо и письмо:

Только об этом все мои мысли».

— Передай это послание Атэмия, но так, чтобы никто другой не заметил. — С этими словами он вручил письмо и яйцо девушке.

— А вдруг госпожа подумает, что в таком яйце вас и произвели на свет… — рассмеялась Хёэ.

— Как ты можешь говорить подобные вещи? — вскричал молодой человек.

Девушка отнесла письмо Атэмия.

— Посмотрите-ка на гусёнка, который навсегда хочет остаться в яйце, — сказала она.

— Ничего, кроме страданий, это желание ему не принесёт, — ответила красавица.

В то время правым генералом Личной императорской охраны служил Фудзивара Канэмаса. Красавец тридцати лет, он обладал большими светскими связями и славился неисправимым женолюбием. У него было несколько жён, девиц из хороших семей, которых он поселил в своей просторной усадьбе, устроив для каждой из них особый павильон. И вот Канэмаса стал подумывать о том, как бы ему в жёны взять Атэмия. С её отцом он был в прекрасных отношениях. Однако он решил ничего Масаёри на этот счёт не говорить, а передать письмо Атэмия через её брата, второго военачальника Личной императорской охраны Сукэдзуми, с которым Канэмаса вместе служил.

Как-то раз генерал завязал с Сукэдзуми задушевный разговор, пригласил к себе в дом и щедро угостил его. После этого Канэмаса приступил к делу:

— Хотел бы я просить вас кое о чём, но не знаю, как начать.

— Что за странные речи! — воскликнул тот. — Разве мы чужие, чтоб стесняться друг друга?

— Даже с вами мне неловко говорить об этом деле. Лучше бы мне не начинать этого разговора, но поскольку молчать я тоже не в силах, то хочу просить совета прежде всего у вас. В доме вашего отца многие мужчины нашли себе жильё. А что, если бы и я возымел такое желание?

— Бездомный человек, возможно, мог бы найти приют у нас. Но от вас мне странно слышать о таком желании.

— Ведь говорят же: «К чему нефритовая башня?»[227] — сказал Канэмаса. — Я впервые услышал об Атэмия, когда она была совсем девочкой, и не могу избавиться от мыслей о ней, хотя никому и не рассказываю, как я пылаю. Вспомните-ка, как вы сами страдали из-за молодых девиц, и вообразите мои терзания.

— Я раньше бывал так часто влюблён, что обо мне пошла слава как о повесе, и мне стало стыдно. Я давно всё забыл и не хочу слышать даже о чужих страстях. Сёстры мои не томятся в ожидании женихов, но относительно Атэмия родители говорят: «Пусть она пока живёт с нами». Наследник престола изволил выразить своё внимание к ней, но дело, кажется, так и не решено. Да уж ладно, напишите письмо, и я передам его Атэмия.

— Я даже не знаю, как выразить вам свою благодарность, — сказал Канэмаса и написал:

Увидев это письмо, Сукэдзуми поддразнил генерала:

Двоюродный брат наследника престола, второй советник министра Тайра Масаакира, был очень умён и знаменит как превосходный музыкант. Повеса он был известнейший: ни замужние женщины, ни принцессы, ни придворные дамы на могли не поддаться на его уговоры. И вот Масаакира стал подумывать о том, как бы ему послать письмо Атэмия. Он был в дружеских отношениях со стражником Императорского эскорта Ёридзуми и однажды, рассказав о своей страсти, попросил его отнести письмо сестре. Может быть, он и раньше посылал красавице письма, а на этот раз он написал вот что:

Как только подумаю об этом, мучусь ревностью».

Ёридзуми, придя домой, отозвал в сторону Атэмия и вручил ей письмо.

Она прочитала его совершенно равнодушно и заметила:

— Какое неприятное письмо ты мне принёс!

— Совсем оно не неприятное, — возразил брат. — Это от советника Тайра.

— Он мне не нравится, этот Тайра! — С этими словами девица встала и удалилась, но Ёридзуми успел сунуть ей письмо за пазуху.

Советник Санэтада опять завёл разговор с Хёэ о том, как он любит Атэмия.

— Принеси от неё хоть какой-нибудь ответ, пусть даже будет он обманчив, как сон! — упрашивал он.

Срезав очень красивую ветку вишни, всю усыпанную цветами, он написал стихотворение:

и вместе с веткой вручил Хёэ:

— Передай это твоей госпоже.

Девушка была в нерешительности:

— Уж очень я боюсь! Если выяснится, что я ношу такие письма, меня втопчут в грязь.

— Что же в моём письме может навлечь на тебя грозу? — удивился Санэтада. — Но если ты боишься, передай хотя бы Цветы. Как бы я ни любил твою госпожу, по цветам этого не видно. Ты можешь быть спокойна.

— Цветы, пожалуй, я отнесу, но за ответ не ручаюсь.

Девушка отнесла ветку Атэмия и приложила к ней такую записку:

— А не написать ли что-нибудь в ответ? — начала Хёэ.

— Конечно, напиши, но кто это ухаживает за тобой? — спросила Атэмия.

Увидев, что из её уловки ничего не вышло, девушка сама написала письмо и отправилась к молодому человеку

— Показав ветку госпоже, я сказала: «Посмотрите, что я получила». — Атэмия же от ответа уклонилась и только засмеялась. Вот это вам написала прислуживающая ей дама.

— Ах вот как! — опечалился Санэтада. — Думаю, что это ты сама написала. Такие письма не редкость, всё равно что падающий снег[229].

— Никогда больше не соглашусь на такие неприглядные дела. Атэмия даже в шутку не отвечает на легкомысленные послания, — предупредила Хёэ.

— Прошу тебя передать твоей госпоже только одно письмо и добиться от неё хотя бы крошечного ответа. Никогда больше я не обращусь к тебе с подобной просьбой. Как хотел бы я! отдать ей душу, но она даже не подозревает, что я люблю её!

Придя домой, он взял серебряную курильницу хитори и поставил её в серебряную клетку, потом растолок ароматическое вещество из древесины аквилярии, просеял порошок через сито и смешал с золой. Когда молодой человек зажёг порошок от огня своих сокровенных дум[230], из курильницы показался дым. Скатав так называемые чёрные благовония, Санэтада написал:

Скоро этот дым превратится в целое облако». Он надписал письмо: «Госпоже Хёэ». Девушка показала всё это Атэмия, и та воскликнула:

— Какая красота!

— А что, если ответить на это? Иногда ведь можно и отвечать на письма, — сказала Хёэ.

— Не знаю я, как писать подобные ответы, — ответила Атэмия, — теперь придётся учиться.

Когда Хёэ вышла из покоев, Санэтада бросился к ней:

— Ты никогда не научишься быть немного порасторопнее!

— Я показала госпоже ваше письмо и, как бы в шутку, посоветовала ответить, но она только засмеялась. После этого я уже рта не открывала, — рассказала служанка.

Дома Санэтада выбрал очень красивую лакированную шкатулку с росписью, положил в неё узорчатого шёлка, отнёс Хёэ и сказал:

— <…>

— Вы так считаете, но только я заговариваю о ваших намерениях с Атэмия, она сразу становится неприступной, переводит разговор на другое, всячески увиливает от ответа, поэтому я ей ничего такого говорить не стану, — ответила она.

— Почему же так? Разве не женаты на её сёстрах мои старшие братья, Санэмаса и Санэёри? Почему же она должна презирать меня? Не потому ли, что я позже них родился на свет? Разве можно знать, кого какое ждёт будущее?

— Дело не в том, что вы чем-то нехороши, ‹…› но кто знает, что думает о своём будущем Атэмия? Может быть, она так и не выйдет замуж? Подождите-ка лучше, — добавила девушка, — пока подрастут её младшие сёстры.

Второй военачальник Личной императорской охраны Сукэдзуми получил письмо от правого генерала Канэмаса:

«Хотелось мне навестить Вас, но всё это время не мог выйти из дому из-за неблагоприятных дней[232]. Сегодня я отправляюсь в паломничество в храм Касуга[233]. Сумели Вы передать письмо, о котором я просил? Всё это время я не могу понять, что со мной.

И сколько я к ней ни иду, но…»

С этим письмом военачальник Личной императорской охраны пришёл к Атэмия:

— Посмотри, что пишет генерал Канэмаса

— С какой стати мне читать письмо, присланное тебе? — возразила она и слушать брата не стала.

Тогда военачальник ответил Канэмаса сам:

«Извините, что не сразу ответил Вам. Я получил Ваше письмо, но особа, которой оно предназначалось, на него даже не взглянула и слушать о нём не стала.

Все усилия оказались напрасными».

Советник Санэтада прислал Атэмия в подарок очаровательный декоративный столик с рельефным изображением острова, по берегу которого ходят кулики[236]. К нему было приложено письмо:

Я мучусь днём и ночью, ожидая письма от вас». Прочитав его, Атэмия начала укорять Хёэ:

— Опять по твоей милости я оказалась в ужасном положении. Что я могу ответить на это?

— Вы всегда делаете вид, что ничего не понимаете, — ответила девушка.

— Надо ответить ему так, как мы отвечаем всегда[238], — решила Атэмия и сложила:

— Перепиши и передай ему, — велела она Хёэ.

— Так я прослыву замечательной поэтессой, — сказала девушка, явившись к Санэтада. — Я сделала вид, что вы принесли письмо мне, и Атэмия вот что написала как бы от моего имени.

— Какое счастье! Если она велела передать мне эти слова, значит, она увидела знак моей любви! Какое блаженство! — ликовал молодой человек.

Пришло письмо и от советника Масаакира:

«С большим трудом мне удалось послать Вам письмо, но ответа на него нет. Невзирая на Ваше молчание, я вновь пишу Вам.

Или Вы думаете, что это время никогда не настанет?» Атэмия ему ничего не ответила.

Пришло письмо от принца Хёбукё[240]:

— Вот ещё новости! Он, кажется, угрожает мне! — рассердилась Атэмия, прочитав письмо, и, конечно, ответа не написала.

Прислал письмо советник Санэтада:

— Хоть на этот раз ответьте ему, — стала упрашивать Хёэ. — Сдаётся мне, что вам неизвестно, что такое сострадание. Умоляю вас, напишите ему письмо.

— Что обо мне станут говорить, если я начну отвечать на такие письма? — возразила красавица, однако написала:

Санэтада, увидев эти строки, пришёл в необыкновенный восторг.

Пришло письмо от принца Хёбукё:

«О, как Вы жестоки! Ведь мы родственники, и Вы не должны меня чуждаться. Об обидах, что терплю от Вас, я расскажу самому императору.

Ничего на это не ответила Атэмия.

Как-то ночью, когда ярко светила луна, советник Санэтада подошёл к срединному дому, в котором жила Атэмия, и стал звать Хёэ:

— Выйди, пожалуйста, ко мне!

«Как красиво светит луна сегодня!» — подумал он и, подойдя к цветам, сложил:

Молодой человек побрёл дальше и, подойдя к соснам, произнёс:

Все прислуживавшие Атэмия дамы, услышав эти стихи, прониклись к молодому человеку жалостью. Одна из них, по прозванию Моку, умудрённая жизнью, воскликнула:

— Какое бесчувственное сердце нужно иметь, чтобы при таких словах сидеть с отсутствующим видом! — и обратилась к сёстрам Атэмия: — Ответьте хоть вы ему.

Тигомия, восьмая дочь Масаёри, заиграла на стоящей перед ней цитре и произнесла:

Санэтада ответил на это:

Однажды вечером лил дождь. Вода покрыла остров в пруду перед домом. Жалобно кричали птицы нио[245].

В покоях Атэмия находился императорский сопровождающий Накадзуми. Слушая крики птиц, он произнёс:

— Разве тебе не жаль их? — обратился он к Атэмия.

Она так смутилась, что ничего не ответила.

Накадзуми был превосходным музыкантом. Многие без околичностей предлагали ему своих дочерей в жёны, но он пропускал подобные разговоры мимо ушей. Он пылал любовью к Атэмия, которая была рождена той же матерью, что и он[247], поэтому надеяться на ответные чувства Накадзуми не мог. Юноша учил сестру игре на кото и под этим предлогом проводил в её покоях всё время.

Среди сыновей императора был один, которого все звали господином Камуцукэ[248]. Он был уже в годах. Это был человек криводушный. Видя, что вельможи и принцы хотят жениться на дочерях Масаёри, он подумал: «Вот и мне нужно так сделать!» Он выгнал из дому свою жену, рассудив: «Если Масаёри, в дом которого я собираюсь войти, узнает, что у меня есть, жена, он не согласится отдать мне свою дочь». Камуцукэ ждал своего часа, а подрастающие дочери Масаёри выходили замуж за других. Принца это не обескураживало. «Это ничего. Рано или поздно я всё равно стану его зятем», — думал он.

У Масаёри подросла восьмая дочь, и принц надеялся, что вот она-то обязательно станет его женой, но вдруг узнал, что её: отдали в жёны военачальнику Левой дворцовой стражи. Камуцукэ этому удивился: «Странно! Кажется, что генерал вовсе не думает обо мне».

Камуцукэ много раз посылал письма дочерям Масаёри, но те только смеялись над ним и за глаза поносили его, ответа он никогда не получал. «У него подросла уже девятая. Скажем, что её-то мы больше всего и желаем», — решил принц и написал Атэмия письмо. Но оно произвело на девицу неприятное впечатление, и она на него не ответила.

Тогда принц стал приглашать к себе со всех концов гадальщиков, познавших науку Тёмного и Светлого начал, шаманок, игроков в кости, болтающихся без дела подростков, стариков и старух и у каждого из них просил совета: «Я долго искал себе жену во всех шестидесяти провинциях нашей страны, в Танском государстве, в Силла, в Когурё[249], даже в Индии, но никак не мог найти. Я надеялся, что найду себе пару среди дочерей Минамото Масаёри, которых у него более десяти. Старшая из них въехала во дворец императора, ещё семь так или иначе устроены. А вот о девятой, которая ещё не замужем, по всей стране гремит слава: сравнить, мол, её не с кем. Услышал я эти толки, и запали мне мысли о ней в душу. Однако я просил её отца и посылал письма ей самой, но ни она, ни он до сих пор не согласились на моё предложение. Если служить молебны буддам или пойти на какую-нибудь хитрость, может быть, девица почувствует ко мне влечение?»

Сокэй, настоятель храма Совершенной отрешённости, Содзиин, который находится на горе Хиэй, один из десяти учителей медитации[250], ответил ему:

— Чтобы получить эту девицу в жёны, надо засветить лампаду перед Буддой в главной часовне храма Энрякудзи на горе Хиэй[251]. Кроме того, Великий Сострадающий из Нара и Хасэ[252] выполняет людские просьбы. Надо обойти все земли и везде — в Рюмон, Сакамото, Цубосака и Великом восточном храме[253], — везде, где есть статуя Будды, возжигать перед ней лампаду. Что же касается других богов, то им всем, вместе с индийскими богами, надо сделать подношение митэгура[254]. Если перед многочисленными богами и всеми семьюдесятью тремя тысячами будд ты засветишь лампады и сделаешь им подношения митэгура, будды и боги помогут тебе. И если бы ты даже захотел взять в жёны небожительницу, то и она спустилась бы с небес в твой дом. А уж что до нашего земного мира, то и дочери самого правителя страны не смогут противиться твоим уговорам. А ещё на всех горах и во всех храмах надо заказать службы во здравие подвижников, которые воздерживаются от еды и ничего не имеют.

— Совет ваш очень ценен, — поблагодарил принц, — но во сколько мне обойдётся всё это?

— Если для одного храма требуется один го[255] масла, то всем сорока девяти монастырям на горе Хиэй[256] для возжигания в течение одного месяца нужно будет пожертвовать тысячу четыреста семьдесят го. Во все храмы, невзирая на то, большие они или малые, нужно жертвовать одинаковое количество масла. Ты думаешь, быть может, что это слишком очного, но ничего из жертвуемого буддам не пропадает втуне. Ты получишь за это вознаграждение в будущем существовании, — пообещал преподобный Сокэй.

Вне себя от радости, принц совершил перед настоятелем семь поклонов стоя и семь — сидя.

— Ах, если дело удастся, то лишь благодаря вашей святости! — воскликнул он.

— Не тревожься, — успокоил его Сокэй. — Мысли об Атэмия, вероятно, глубоко укоренились у тебя в сердце, — всё будет так, как ты этого хочешь: если бы у тебя не было с ней? предопределённой в предыдущих рождениях связи, успех был бы ненадёжен. Отношения между мужчинами и женщинами всегда предопределяются в предыдущих рождениях.

— Однако посодействуйте этому делу и вы с вашей драгоценной святостью, — попросил Камуцукэ.

Он послал в храмы масло для лампад и подношения митэгура.

Студент университета, бывший в стеснённом положении, сказал принцу:

— В китайских книгах сказано, что если влюблённому, у которого нет жены и которому не оказывают какой-либо поддержки, трудно получить в жёны девицу, он должен заняться наукой, сдать экзамены, добиться вознаграждения и труды — и так постепенно, в соответствии с установленным порядком, продвигаться по службе[257]. Однако даровитые прозябают в неизвестности, а бесталанные выдвигаются вперёд. Если человек, подобный вам, станет избавлять людей от лишений, то все его желания будут удовлетворены. Так сказано в книгах, и это действительно верно.

— Воистину, так оно и есть, — согласился принц. — Если я помогу многим людям, то не может быть, чтобы одно-единственное моё желание осталось невыполненным.

О талантливых студентах, которые не могли выбиться из нужды, он сказал при дворе, и некоторых из них приняли на государственную службу, других принц рекомендовал учёным книжникам. Нагрузив повозки деньгами, шёлком и рисом, он велел отправить их тем, у кого не было ни жилья, ни средств к существованию. Он приказал разыскать учёных, достойных получить должность в том или ином ведомстве, но находящихся в бедственном положении, и отдал им часть своих земель.

Когда же принц рассказал о своём деле подросткам, болтающимся без дела, один из них предложил:

— Это очень просто осуществить. Если поискать в западной и восточной частях столицы[258], то таких, как мы, наберётся человек шестьсот, а если ещё собрать игроков в кости, то их, видимо, будет такое же количество. Мы все вместе нападём на её дом и доставим вам красотку без всякого труда.

— Болтаешь ты невесть что, — возразил на это игрок в кости. — В доме левого генерала прочные ворота; большие строения громоздятся, как рыбья чешуя; постоянно, как деревья во дворе, находятся в его доме вельможи и принцы, и самые грозные воины Поднебесной ничего там сделать не смогут. Поэтому надо предпринять вот что. Пустим-ка мы слух, что у пагоды в храме Процветающей добродетели, Дорюдзи, на восточной горе готовится богослужение. В каждом квартале мы будем устраивать репетиции и на всех углах шуметь, мол, вряд ли что-нибудь может быть великолепнее этой церемонии[259]. Все в доме Масаёри охочи до зрелищ. И как только красавица отправится в храм, мы, собравшись вместе, её похитим.

— Превосходный план, — одобрил принц. — Так мы и сделаем. Начинайте говорить на всех углах: «Такое богослужение, что должно состояться в храме Процветающей добродетели, вряд ли где-нибудь ещё можно увидеть».

И всем, кто должен был принимать участие в этом похищении, он отправил повозки, нагруженные деньгами и рисом.

Узнав об этом заговоре, Масаёри долго смеялся:

— Он принимает меня за глупца! Он готовит мне ловушку! Да разве я позволю кому-нибудь провести себя!

Он сказал младшему военачальнику Личной императорской охраны Кадзумаса:

— На всех углах только и разговору, что о торжественном богослужении, которое устраивает принц Камуцукэ в храме Процветающей добродетели. Попроси, чтобы для нас оставили места. Молодая госпожа Атэмия хочет присутствовать на этом празднике.

Кадзумаса отправился в храм и попросил места для большого количества экипажей. Слуги принца ответили ему:

— Левый генерал относится к нашему господину с пренебрежением. С какой стати мы дадим ему места?

— Оставьте место хотя бы для одного экипажа, — стал упрашивать их Кадзумаса. — Молодая госпожа сказала, что это должно быть очень интересно и что она желает присутствовать на празднике.

— Ладно. Ведь сказано: воздайте врагам добром[260], — смягчились те и предоставили место.

Когда наступил назначенный день, Масаёри вызвал к себе дочь одного из слуг, девушку молодую и миловидную, приказал одеть её в роскошные одежды и назначил ей в сопровождающие двух взрослых прислужниц, дочерей слуг, и одну девочку, дочь дровосека. Приготовили три экипажа, один позолоченный, два других — покрытых листьями пальмы арека[261]. В позолоченный посадили дочь слуги, взрослых прислужниц и, дочь дровосека, а в покрытые листьями пальмы посадили других прислужниц, и экипажи тронулись в путь.

— Благодаря Атэмия ты станешь госпожой из северных покоев у принца и будешь выше обычных людей. Но и во сне не проговорись, кто ты на самом деле. Ты сама должна думать, что ты Атэмия, — напутствовал Масаёри дочь слуги.

В день богослужения в храме Процветающей добродетели произошло много необычайных происшествий. Сначала стал браниться пастух из дворца отрёкшегося от престола императора Сага. Он был недоволен тем, что проповедь была какая-то легкомысленная, и забил при этом в барабан. Проповедник изменил тон, и речь его запестрела устаревшими выражениями[262]. Тем временем прибыли экипажи левого генерала в сопровождении тридцати слуг и были поставлены на отведённое им место. Принц, уверенный в том, что в экипаже Масаёри прибыла настоящая Атэмия, велел начать богослужение. Пастух из императорского дворца опять забил в барабан. Подошли игроки и хором начали браниться. Те, кто приехал на богослужение, были рассержены и не знали, что им делать. Игроки и подростки, собравшись толпой, захватили экипаж. Слуги Масаёри стали нарочно громко кричать. Прислужницы подняли занавески в своих экипажах и вопили:

— Её похитили! Это наша ненаглядная госпожа! Вы ответите за это! Вас накажут за такое злодейство! Это всё игроки в кости!

Пастухи при этом хлопали в ладоши, а косари дули в дудки.

Когда захваченный экипаж прибыл во дворец Камуцукэ, принц поместил пленницу в уже давно приготовленные для неё покои и устроил роскошный пир на семь дней и семь ночей. Вино лилось рекой, всё время играла музыка. Все игроки присутствовали на этом пиршестве. Принц пригласил настоятеля храма Сокэй.

— Давно терпел я жестокое обращение, и огорчение моё было велико, но сейчас благодаря вашим добродетелям всё изменилось к радости и счастью. В знак признательности за ваше содействие я прикажу вырезать статую Будды и сделаю подношения митэгура многочисленным богам, — пообещал он настоятелю.

Отправившись вместе с новобрачной на берег Камо, принц вознёс молитвы и совершил благодарственные посещения храмов.

— Разве можно не верить, что всё свершается по воле богов и будд? — обратился принц к своей жене. — Я молил всех богов и всех будд, чтобы получить тебя, и они снизошли к моим просьбам.

Новобрачная на это ответила:

Она не внушала мужу ни малейшего подозрения.

Принц Такамото был рождён наложницей низкого происхождения. Он получил фамилию Михару и с молодых лет управлял провинциями, дослужился до высоких чинов, был богат, но жены у него не было. Слуг в доме он не держал. Во время службы в провинциях он не выдавал подчинённым ни еды, ни платья. Сам же съедал в день три го риса — и это всё. Обязанности свои Такамото выполнял безупречно и во много раз умножил свои богатства. В каждой провинции он строил большие амбары и складывал в них добро. За время службы в Шести провинциях он построил множество амбаров и доверху наполнил их. Такамото был назначен советником сайсё и старшим ревизором Левой канцелярии. Через некоторое время он был уже вторым советником министра и генералом Личной императорской охраны.

Обосновавшись в столице, Такамото не изменил своего образа жизни: на еду не тратился, дорогих одежд не носил, слуг не нанимал. Когда ему надо было идти во дворец, он впрягал тощих коров в сколоченную из досок повозку, у которой не было колёс. К коровам была приставлена маленькая девочка. Вместо упряжи Такамото использовал простую верёвку, к повозке привесил занавески, сплетённые из низкорослого бамбука, который растёт в провинции Иё. Он накрасил простони полотна и сшил из него верхнее платье, а нижнее платье и штаны сшил из грубой ткани. Когда он шёл на службу в императорский дворец, ему нужна была свита. Такамото созвал для этой цели подростков, велел им прицепить к поясу деревянные детские мечи, собрать листья низкорослого бамбука и засунуть их вместо стрел в колчаны из старой соломы, а вместо луков согнуть ветки деревьев и привязать к ним тонкие бечёвки. Когда в таком виде они шли во дворец или возвращались домой, собиралась толпа, чтобы поглазеть на них, и конца не было поношениям и насмешкам. Сам Такамото шёл, не обращая на зубоскальство ни малейшего внимания. Он был умён, незаменим на службе, мог усмирять и свирепых воинов, и диких зверей, поэтому его не прогоняли из дворца.

Шло время. Такамото дослужился до поста министра. Он не мог более оставаться холостяком. «Нужно мне жениться на такой женщине, на которую не надо было бы тратиться», — думал он. Он знал одну богатую женщину по имени Токумати, которая торговала шёлком. На ней он и женился.

— Люди злословят по поводу того, что ты ездишь в такой повозке и носишь такое платье. Многие просились к тебе на службу. Может быть, кое-кто согласился бы служить у тебя без жалованья[263]. Неприлично, что в служанках у тебя лишь эта маленькая девочка, — выговаривала ему Токумати.

— Так я и сделаю, — согласился министр и взял нескольких человек на службу.

Как-то раз, когда Токумати отправилась в свою лавку, слуги по обыкновению сошлись в людской. В тот день там не оказалось закуски, и слуги стали жаловаться хозяину. Такамото так оторопел, что ничего не мог ответить. «Поэтому-то я до сего времени и обходился без слуг. В какие же они введут меня расходы теперь! Я нанял пятнадцать слуг. Предположим, что каждый из них съест по стручку мочёного гороха — вот уже и пятнадцать стручков! А если всё это посеять, сколько бы вышло! Если же каждый из них возьмёт по одному клубню ямса — вот и опять пятнадцать! А если их посадить, как много получится! А если оставить живыми жаворонков, что сушат на закуску, и использовать их как приманку, то сколько птиц можно поймать таким образом!» — думал он в замешательстве.

Возвратилась Токумати и спросила его:

— О чём ты задумался?

— Горе мне! — ответил он. — Я подсчитал, сколько мы тратим, и вижу, что урон огромный. Я послушался твоего совета, нанял слуг — и вот теперь они требуют у меня невозможных вещей.

Токумати стало очень жаль его.

— Они купили вина и пришли просить у меня закуски, — объяснил Такамото. — Когда я это услышал, у меня в голове помутилось.

Жена его рассмеялась и, щёлкнув пальцами[264], сказала:

— Из-за таких пустяков ты расстроился! Я женщина низкого происхождения, но о таких расходах никогда не беспокоюсь.

Токумати пошла в кладовую и вынесла слугам превосходные фрукты и сушёную снедь. Министр при этом чуть не лишился чувств.

Усадьба Такамото находилась на Седьмом проспекте. Она занимала территорию в два те и была со всех сторон окружена амбарами. Сам он жил в доме в три комнаты, крытом мискантом[265]. Постройка кое-где развалилась, вместо занавесок висели какие-то плетёнки. Вокруг был забор из веток кипарисовика. В усадьбе стоял длинный дом, в котором проживали слуги и свита министра. Было ещё одно помещение, где делали вино. Вся остальная территория использовалась под поля, их обрабатывали плугами и мотыгами все слуги Такамото. И только сам министр не возделывал полей.

Однажды ему сказали насчёт этого:

— Как можно — прямо под занавесками в вашем доме начинаются поля! Слуги обрабатывают землю совсем близко от вашей комнаты. На добро только одного из ваших амбаров вы можете построить себе прекрасный дворец. Ведь говорят, что хозяин сторонится богатства[266]. А то все в Поднебесной злословят насчёт вашей скупости.

— Напрасно они злословят, — возразил Такамото. — В огромной усадьбе левого генерала Масаёри понастроены прекрасные помещения, и все вертопрахи Поднебесной толпятся там. Вот как проглотят они его состояние всё без остатка, что будет в этом хорошего? Не умнее ли копить сокровища и потом открыть дело в торговых рядах? Разве я приношу кому-нибудь вред тем, что живу в таком доме? А вот вертопрахи и государству вредят, и людям приносят страдания.

Как-то в детстве он заболел и чуть не умер. Мать его тогда дала обеты богам и буддам. Умирая, она завещала Такамото их выполнить, но он, обладая огромными богатствами, делать ничего не стал.

Из-за этого греха он теперь заболел очень тяжело и находился на грани смерти. Токумати собралась было выполнить обряд очищения, но он остановил её:

— Это пустое! Не смей ничего тратить. Для обряда очищения нужен рис для разбрасывания[267]. Если же этот рис посадить, то какой урожай можно будет собрать осенью! Для выполнения обряда нужно пять коку риса. Чтобы устроить возвышение для обряда надо земли. А сколько всего может вырасти на трёх сун[268] земли! А как много плодов даёт одна ветка мелии![269] Как хороши эти плоды в пищу! А из кунжутного семени можно надавить масла, продать и получить много денег. Жмых же употребляют вместо соевых бобов. Так же разнообразно можно использовать чумизу, пшеницу, бобы и коровий горох.

Во время болезни Такамото съедал в день лишь один мандарин и даже не пил горячей воды.

— Люди попусту съедают слишком много мандаринов, — рассуждал он. — Ведь каждое семечко мандарина — это целое дерево. А когда оно вырастет, как много плодов оно принесёт! Не надо его есть сейчас.

В конце концов он совсем перестал есть. Так прошло несколько дней.

— Я хотел бы съесть мандарин, но сорви его где-нибудь в другом саду, а не у нас, — попросил он жену.

Была середина пятого месяца, и нигде, кроме его сада, мандаринов не было. Не говоря ни слова, Токумати сорвала один и дала больному. А их ребёнок, которому было тогда пять лет, разозлился за что-то на мать и рассказал отцу о том, что она сделала:

— Я ей сказал: «Расскажу батюшке, что ты сорвала мандарин в нашем саду», — тогда она дала мне чумизу и рис, чтобы я молчал.

Такамото и без того был очень слаб, а когда услышал эту душераздирающую новость, чуть не лишился чувств.

— Какой позор! Что скажут люди, когда узнают о том! — разгневалась Токумати. — Ребёнок разозлился на меня и в отместку насплетничал тебе…

Такамото не суждено было умереть, и он выздоровел.

Токумати же вскоре после этой истории задумалась о своём положении: «Я вышла замуж за знатного человека, но всех здесь, начиная с себя самой, я одеваю на те деньги, которые зарабатываю торговлей. Подыщу-ка я себе более подходящего мужа», — и она покинула дом Такамото.

При Токумати слуги за работу получали от неё плату, а теперь они стали требовать денег у министра. В конце концов он решил: «Человеку на государственной службе неприлично обходиться без слуг. Отныне я буду заниматься только возделыванием своих полей и оставлю в доме лишь одного или двух слуг».

Министр подал в отставку, сказав при этом:

— Такой ничтожный человек, как я, не должен занимать столь высокого места. Мне подобает жить, как живут люди в горах, и обрабатывать свою землю. Прошу разрешения оставить должность. Я хотел бы вместо этого получить провинцию.

— Пусть так и будет, — решил император.

Такамото был освобождён от должности министра и ему пожаловали провинцию Мино.

В это время в столице уже не осталось никого, кто бы не слышал толков о красоте Атэмия, и в сердце Такамото зародилась мысль жениться на ней. Однако дать знать о себе он не мог. Размышляя, как ему поступить, он решил: «Масаёри, конечно, слышал, как обо мне судачат, — мне надо было бы изменить мой нынешний образ жизни».

Вблизи Четвёртого проспекта Такамото купил большой дом и потратил огромные деньги на его устройство. Он убрал внутренние помещения со всевозможной роскошью, для услужения нанял много красивых девушек из приличных домов, разодел их в узорчатые ткани, да и сам начал носить узорчатый шёлк, а не груботканое полотно, а есть стал не иначе как на оловянных столах и из золотой посуды. Решив, что теперь ему стыдиться нечего, он вызвал к себе даму, которая состояла при Атэмия.

— Простите, что беспокою вас. Уже давно хочу я послать письмо девице, живущей в доме, где вы служите, но робею. Живу я один, и вот подумал — прошу простить мне мою дерзость, — не переедет ли ко мне дочь вашего господина? Она может приехать сюда совсем одна, здесь у неё не будет недостатка ни в прислуживающих дамах, ни в слугах. Я отказался от своей должности и живу один, но нет ничего такого, чего бы не было в моём доме. А влиятельные чиновники часто живут в бедности.

— В самом деле, вы живёте один, а в нашем доме много девиц, и если бы вы раньше сказали о ваших намерениях, генерал, наверное, согласился бы отдать за вас свою дочь, — ответила дама, — но сейчас нет никого на выданье. Что же касается девятой дочери, то все посылают ей письма, но она пока не собирается делать выбора. Тем не менее напишите ей о ваших желаниях, а я постараюсь, чтобы она вам ответила.

Такамото приказал положить в два платяных сундука красивого шёлка и шёлковую вату.

— Это в знак благодарности и уважения к вам. — Шёлк из провинции Мино. У меня много добра из тех провинций, где я раньше служил, — добавил он и распрощался с дамой.

Наступил четвёртый месяц. Императорский сопровождающий Накадзуми оставался во власти своих желаний и всё время думал о том, что бы предпринять. Он робел Атэмия больше, чем кто-либо другой из влюблённых в неё, но выкинуть мысли о ней из головы не мог. Однажды Накадзуми послал ей письмо:

Если бы я мог перестать думать о тебе, я бы и этого не написал».

Атэмия ничего ему не ответила.

Однажды Накадзуми всю ночь провёл на веранде дома, в котором жила его сестра. Он беседовал с прислуживавшими Атэмия дамами и вдруг воскликнул:

— Какая долгая ночь! Никак не наступит рассвет!

В этот момент начала куковать кукушка.

— Ведь говорят: «Голос плачущей кукушки»[270]. А вы жалуетесь, что никак не рассветёт, — заметила дама по прозванию Сёнагон.

сложил императорский сопровождающий.

— А для нас всех сегодняшняя ночь… — возразила Сёнагон, —

Накадзуми заметил, что одна ветка на сосне вся заткана паутиной, на которой сверкают капли росы. Он осторожно отломил её и, повернувшись лицом к комнате Атэмия, произнёс:

Как я завидую тебе в этом!

Атэмия притворилась, что не слышит его, и ничего не ответила.

Советник Санэтада отправился в паломничество в храм Сига[273] и оттуда прислал Атэмия письмо: «Я приехал в горы ненадолго…

Атэмия ответила ему:

Пришло письмо от принца Хёбукё:

«Я послал Вам много писем, и ни на одно из них не получил ответа. Но ведь говорят: то, что человек скрывает в сердце, так или иначе выйдет наружу. Вот я и думаю, что в конце концов смогу узнать, почему Вы равнодушны ко мне.

Атэмия написала ему в ответ:

Верьте моим словам».

Пришло письмо от советника Санэтада:

Надеялся я, что когда открою тебе моё сердце…»

Атэмия ему ничего не ответила.

Пришло письмо от советника Масаакира:

Странно, что у тебя такое холодное сердце…»

Ответа на это письмо не последовало.

Третий сын императора Судзаку от Дзидзюдэн, старшей дочери Масаёри, принц Тадаясу[275], был ещё не женат, и он стал мечтать об Атэмия, но никак не мог увидеться с ней. Узнав, что иногда Атэмия отвечает на письма, он решил написать ей:

«Не странно ли, что я, живя рядом, не могу поговорить с тобой, тогда как чужие люди получают от тебя ответы?

Как я завидую другим!»

Но ответа от Атэмия принц не получил.

Задолго до этого при дворе служил мальчик по имени Ханадзоно[277], единственный сын ныне покойного Ёсиминэ. Когда ему было всего десять лет, он уже обращал на себя внимание красотой и умом. Отрёкшийся от престола император Сага предсказывал ему блестящее будущее. Как-то раз вместе с отцом Ханадзоно отправился на остров Цукуси[278], где Ёсиминэ должен был встретить корабли из Танского государства. Увидев мальчика, один из чужестранцев пришёл в восхищение; «Этот ребёнок ни в чём не уступит китайским детям!» Он заманил Ханадзоно на корабль и увёз его с собой. Отец и мать мальчика умерли от тоски, но он об этом даже не узнал. И стране Тан молодой японец стал серьёзно изучать классические книги. Во всём он следовал примеру мудрых людей, выучился превосходно играть на разных инструментах, начиная с кото, и в музыке не осталось ничего, что было бы ему неизвестно. Ханадзоно очутился в стране Тан в возрасте десяти лет и возвратился на родину на торговом судне восемь лет спустя. Об этом рассказали императору Сага. «Это тот самый мальчик, который когда-то так странно исчез», — вспомнил император и велел, чтобы прибывший пришёл во дворец.

За эти годы Юкимаса стал ещё красивее, чем раньше. К тому же он оказался сведущ во всех науках.

— Раньше он состоял при дворце. Теперь пусть служит учителем музыки — будем слушать, как он играет, — сказал император и велел назначить Юкимаса секретарём Палаты обрядов и архивариусом.

Через некоторое время молодому человеку был присвоен пятый ранг и он был назначен помощником военачальника Императорского эскорта, а кроме того, стал служить во дворце наследника престола, которого он учил играть на лютне и цитре. Юкимаса был очень умён и вскоре стал известен повсюду. Дни и ночи он проводил во дворцах императора и наследника.

Жены у Юкимаса не было. Молодой человек посылал письма девицам из таких домов, где не мог надеяться на успех. Разговоры об Атэмия дошли и до него, и Юкимаса стал мечтать о ней. В молодого человека были влюблены многие женщины, но он, желая жениться на девице только из благородного дома, не обращал на них никакого внимания. Он служил вместе с помощником военачальника Императорского эскорта Акидзуми, пятым сыном генерала Масаёри. Они очень; подружились.

Об этом узнал Масаёри и как-то раз предложил Юкимаса:

— У меня в доме живёт много молодых людей. Ты собственным домом ещё не обзавёлся — переселяйся ко мне и живи вместе с Акидзуми. Займись воспитанием Мияако[279] и обучи его наукам и музыке.

Юкимаса обрадовался. Он переселился в покои Акидзуми и отныне только там и проводил время.

Наступил новый год. В третьем месяце, когда распустились цветы, во дворце было устроено пиршество. Юкимаса слагал стихи и исполнял музыку настолько прекрасно, что ему был пожалован полный женский наряд[280].

Молодой человек не переставал мечтать об Атэмия. Через несколько дней после пира он завёл разговор со своим воспитанником:

— Если ты любишь меня, выполни одно моё желание. Но дай обещание, что никому не проговоришься об этом.

— Откройте мне всё, я никому не скажу, — пообещал ему мальчик.

Юкимаса взял кисть и написал:

Моё положение таково, что я не должен был бы писать Вам…» Он вручил письмо мальчику:

— Отнеси это твоей сестре Атэмия и принеси от неё ответ. А не то не буду учить тебя книжности.

Воспитанник отправился с письмом к сестре.

— Кто это написал? — спросила она.

— Тот, кто учит меня литературе, — ответил ребёнок.

— Неслыханная наглость! — возмутилась она и далее читать письма не стала.

— Прочти и напиши ответ. Сейчас же напиши ответ, — начал плакать и бранить её брат.

— Не буду я отвечать такому человеку! — рассердилась Атэмия. — Скажи ему: «Как только я показал письмо, у неё глаза на лоб полезли от негодования».

— Но тогда он не будет учить меня литературе, — захлёбывался от слёз ребёнок.

— Очень умно поручать такие дела малышу, который, как говорится, ничего не понимает ни в пучинах, ни в мелях, — иронически заметила присутствовавшая при этом Имамия. — Он, вероятно, думал, что ты не сможешь отказать ребёнку…

В столицу возвратился советник сайсё Сигэно Масугэ, который до того времени был генерал-губернатором на острове Цукуси. Ему было около шестидесяти лет. На пути в столицу у него в родах умерла жена. Услышав разговоры об Атэмия, Масугэ подумал, не взять ли ему эту девицу в жёны. Возможности послать письмо у него не было. Он попросил помочь ему в этом деле одну недалеко от него проживавшую старуху.

— У генерала Масаёри много дочерей. Они все вышли замуж, но одна ещё не замужем, — сказала она.

— Прекрасно! — решил старый губернатор. — Я обращусь к её отцу.

Сын его, который служил в Личной охране наследника престола, рассказал ему:

— Сам наследник хочет жениться на этой девице. Многие вельможи и принцы посылают ей письма, но, кажется, она до сих пор всё ещё не сделала выбора. Об этом вам может подробно рассказать Кадзумаса[282].

«Её отец никогда не считал, что нужно копить добро. Поэтому он ничего не накопил. Я пошлю ему дары из своих поместий. Сваху я вознагражу шёлком, пусть она постарается для меня. Я готов на любые траты и непременно получу девицу в жёны», — решил Масугэ.

Когда он рассказал о своих планах старухе, она ответила:

— Так-то оно так, но, может быть, отец её всё-таки не согласится отдать вам дочь в жёны. Ведь, как говорят, в мире он первый[283]. Поручите дело мне. А отцу ничего не говорите.

— Хорошо, — согласился губернатор.

— Я знаю бывшую кормилицу старшего сына генерала, Накадоно. Её-то я и попрошу помочь вам, — сказала старуха и отправилась в усадьбу Масаёри.

Придя в гости, старуха обратилась к Накадоно:

— Уж несколько дней собираюсь навестить тебя, но всё время льёт такой дождь, что и носа не высунуть из дому.

— Когда дождь зарядит на много дней, тут уж ничего не придумаешь, не знаешь, как и занять детей, — ответила Накадоно. — Как ты поживаешь?

— Ничего хорошего у меня нет, — пожаловалась гостья.

— И я что-то всё суечусь, а дни проходят безрадостно, всё сижу дома, — поддакнула ей Накадоно.

— Похоже, что у тебя всё же есть досуг, я хочу пригласить тебя к себе. Как раз сегодня я выполнила то, что должна была сделать давно, — попросила людей расчистить мне поле и посеять пшеницу. ‹…› Это не такое уж лакомство, но есть можно. И по душам побеседуем. Ведь нам есть о чём поговорить… — сказала старуха.

— Это так, — вздохнула Накадоно, — хорошо ты сказала. Последнее время мне так хочется излить кому-нибудь душу. В усадьбе полно всякого народа, но подруги у меня нет. Теперь и кормилицы все молодые. А я обеднела, состарилась и поглупела.

— Кого из господ ты нянчила? — поинтересовалась гостья.

— Самого первого, старшего ревизора Левой канцелярии Тададзуми.

— За те годы, что ты служила первому сыну генерала, ты и состарилась, — посочувствовала старуха.

Они вместе отправились в дом Масугэ, и старуха привела Накадоно к хозяину.

— Живу я один, не знаю, куда деваться от скуки, — обратился к ней губернатор, — и я хотел бы посвататься к молодой дочери Масаёри. Не поможешь ли ты мне в этом деле?

— Если вы обратитесь с этим к генералу, вряд ли скоро добьётесь своего, — ответила Накадоно, — а если вы напишете письмо, я передам его Атэмия. Я была кормилицей у старшего сына генерала, а внучка моя прислуживает сейчас молодой госпоже.

— Очень хорошо, — сказал Масугэ.

Он попросил сына, который служит в Личной охране наследника престола, написать для него письмо:

— За время вдовства я как-то поглупел. Когда сватаются к Девице, к письму прикладывают стихотворение. Без этого нельзя, иначе стыда не оберёшься. Сочини-ка для меня такое стихотворение.

Сын удивился просьбе, но написал:

Не скосили ли бы Вы эту сорную траву?»

— Вам нравится? — спросил отца молодой человек.

— Как будто неплохо, — ответил тот и переписал письмо на красивую оранжевую бумагу.

— Обязательно принеси ответ! — наказал он Накадоно и дал ей при этом пять связок монет. Старухе же он дал два коку риса. Накадоно, очень довольная, распрощалась с Масугэ.

Придя домой, она позвала к себе Татэки, свою внучку, и спросила:

— Где изволит пребывать твоя госпожа?

— Вместе с императорским сопровождающим Накадзуми она играет на кото, — ответила девушка.

— Передай ей это письмо, но так, чтобы никто не видел. Скажи, что это от её старшей сестры.

Татэки отнесла письмо Атэмия. Когда та взглянула, то ахнула: оно было написано столь некрасиво, что и чёрт не смог бы на него глядеть.

— Моя сестра не могла так плохо написать. Это письмо кто-то передал Накадоно. — С этими словами она возвратила письмо.

Через несколько дней старый губернатор позвал к себе старуху и спросил:

— Передано ли Атэмия моё письмо?

— Кормилица обещала, что передаст при первом же удобном случае. Уже непременно должен быть ответ. Я пойду к ней и принесу вам письмо от девицы.

— Так иди же поскорее, — поторопил её Масугэ. И старуха отправилась к Накадоно.

— Я пришла за ответом, — сказала она.

Накадоно не призналась, что, мол, какой там ответ, даже письмо возвратила не читая, а ответила:

— Да кто же будет отвечать на первое письмо? Надо несколько раз написать нашей госпоже, и тогда она, может быть, один раз и ответит.

— В таком случае напиши губернатору, как обстоят дела, — я попросила старуха.

— Так я и сделаю, — ответила Накадоно.

«Почтительно сообщаю Вам, что, выбрав особенно удачный момент, я передала молодой госпоже Ваше письмо. Но сразу же она не может Вам ответить. Вам, тем не менее, не надо тревожиться. Будьте уверены, что теперь она уже Ваша. Раз я взялась за дело, всё будет в порядке».

Написав это письмо, она вручила его старухе, и та отнесла его Масугэ.

Старый губернатор думал, что она принесла ответ на его письмо, но, увидев почерк кормилицы, отбросил бумагу не читая.

— Эта кормилица просто воровка! — завопил он. — Ты говорила, что непременно принесёшь письмо дочери левого генерала, а принесла письмо, неизвестно кем написанное. Не хотите ли вы обмануть меня, обвести вокруг пальца? Ты обещала, что дело будет сделано. Возврати же немедленно два коку риса, которые я тебе дал. Ты лгала мне, ты украла моё добро! Я сейчас же подам на тебя жалобу государю.

Он приказал стянуть ей верёвкой волосы, связать руки за спиной и привязать её к большому дереву.

— Прошу вас, посмотрите ещё раз на это письмо, — запричитала несчастная женщина. — Кормилица пишет вам о ваших делах.

Подобрав брошенное письмо, Масугэ прочитал его и побежал во двор к старухе:

— Ну, голубушка, погрешил я против тебя. Думал, что письмо от самой девицы, но по почерку вижу, что нет, и поэтому накричал на тебя. А это Накадоно сообщает мне, как идёт дело.

Он сам развязал бедную женщину и, приказав расстелить на веранде циновки, усадил её и начал угощать. Он дал ей два коку риса и десять штук полотна.

— Когда я женюсь на девице, я дам тебе тысячу штук узорчатой ткани и парчи, — пообещал он. — Забудь о том, как я несправедливо поступил с тобой.

— Большое спасибо за подарки. Но когда вы приходите в гнев, то связываете людей и требуете назад подаренное. Если вы и впредь ошибётесь, как сегодня, то опять произойдёт то же самое. Вот когда дело будет сделано, тогда и жалуйте узорчатую ткань и парчу.

Услышав её слова, Масугэ опять загорелся гневом и начал браниться:

— Да как ты смеешь со мной так говорить! Смотри, свяжу тебя снова! Не нужна мне твоя помощь! С моим богатством я и сам добьюсь своего!

Старуха убралась восвояси.

После этого Масугэ пригласил к себе Тономори, старую служанку из дома Масаёри, и рассказал о своих мечтах.

— Это очень легко устроить, — заверила его Тономори.

— Если ты мне устроишь это дело, я посажу тебя на свою седую голову[284], — обрадовался губернатор и подарил ей десять штук узорчатой ткани и двадцать связок монет.

В один из этих дней советник Санэтада вызвал Хёэ, чтобы поблагодарить её:

— Недавно ты доставила мне большую радость: уговорила свою госпожу написать мне, и я очень быстро получил от неё ответ. Это было как раз в то время, когда я на горе Хиэй молил богов, чтобы они помогли мне забыть её.

— Вы так долго не показывались, что моя госпожа и даже сам генерал стали беспокоиться, куда вы пропали. А вы в это время, оказывается, совершали паломничество в горы!

— Когда душа моя спокойна, я могу нести и службу во дворце. Но сейчас я думаю, что мне не надо больше жить на свете, для кого же мне ходить туда? — ответил он.

В письме к Атэмия он писал:

«Сразу же хотелось мне ответить на Ваше письмо, которое получил, будучи в горах… Ах, когда же воздвигнется гора из пылинки?[285]

Он вручил письмо Хёэ:

— Отнеси это твоей госпоже и постарайся принести от неё ответ. Твоя беспредельная доброта доставила мне такую большую радость, прошу и впредь вкладывать душу в это дело.

— Я бы тоже хотела, чтобы сбылись ваши мечты, — ответила Хёэ. — Но сдаётся мне, Атэмия уверена, что вы уже женаты.

— У меня никого нет, даже чтобы зашить прорехи в платье, — вскричал Санэтада. — Погляди хорошенько!

Приказав принести платье из лощёного узорчатого шёлка, вышитую шёлковую накидку и штаны на подкладке[287], он вручил их Хёэ и написал письмо:

— Тяжело видеть такие прорехи, — вздохнула девушка, —

Не думаю, что Атэмия взглянет на ваше письмо. Опять будет она бранить меня, что беру поручения. Вряд ли в будущем смогу я выходить из покоев по вашему зову.

— Как это больно слышать, — пригорюнился Санэтада. — А ты не говори Атэмия, что виделась со мной.

— Вы слишком боязливы, — заметила девушка.

Они ещё долго разговаривали, и наконец она ушла в дом.

Хёэ вручила своей госпоже письмо Санэтада и рассказала о разговоре с ним. Атэмия на это письмо отвечать не стала.

Вскоре Санэтада подошёл к веранде дома, в котором жила Атэмия, и вызвал Хёэ.

— Ну, что? Передала ли ты своей госпоже то, о чём мы говорили? — спросил он.

— Я сразу же ей всё рассказала, но она ничего не ответила.

Уже наступили сумерки. Кто-то с улицы принёс птенца; вынутый из гнезда, он жалобно пищал. Поглядев на него, Санэтада произнёс:

Не только один я бездомный!

Он сказал это так громко, что голос его должны были услышать в покоях.

Пришло письмо от принца Хёбукё:

«Так долго я томлюсь, думая о Вас, но за всё время не получил от Вас даже маленького письмеца. Только в собственных мечтах нахожу я утешение.

Но и на это письмо Атэмия не ответила.

Правый генерал Канэмаса написал ей:

«Письма мои к Вам остаются без ответа. Лучше было бы не писать Вам больше, но не могу заставить себя забыть Вас.

Глубоко любящее сердце всегда надеется».

Ответа он не получил.

От второго советника министра Масаакира пришло письмо: «Уже давно послал я вам первое письмо. Почему вы заставляете меня так долго томиться ожиданием?

Я столько раз посылал Вам письма — видели ли Вы их?»

Но и на этот раз красавица ничего не ответила.

На большинство писем Атэмия не отвечала. Однажды принц Тадаясу, слушая, как под соснами, растущими перед его домом, громко стрекочут цикады, написал:

У цикад в траве прекрасное жилище, а у меня…»[291]

И ему Атэмия ничего не ответила.

Императорский сопровождающий Накадзуми, улучив удобный момент во время занятий музыкой с Атэмия, произнёс:

Сестра сделала вид, что ничего не слышит.

Юкимаса через своего воспитанника послал ей письмо:

Атэмия ничего ему не ответила.

Распространился слух, что девятая дочь Масаёри станет супругой наследника престола. Старый губернатор, услышав об этом, разгневался. Он пришёл в усадьбу Масаёри и направлен в комнату, где жила Тономори.

— Пятый месяц, в который нельзя устраивать свадеб[293], уже прошёл. Принимайся же теперь за дело, не оставляй его на произвол судьбы. Мешкать нам нельзя, — сказал он.

— Я только и думаю, что о вашем деле, но уж очень оно затруднительно, — ответила Тономори.

— Может быть, ты беспокоишься, что моя жена будет относиться к твоей госпоже невежливо и что между ними будут ссоры, — предположил он. — Насчёт этого волноваться не следует. По пути из Цукуси моя жена скончалась. Она была любимой дочерью помощника правителя провинции Бунго, он отдал мне её в жёны, потому что в жилах моих течёт императорская кровь. Этой весной она скончалась, родив мне дитя. Ребёнка я привёз с собой. ‹…› Вдруг слышу, что Масаёри отдаёт свою дочь наследнику престола. Как же так? Значит, у меня пытаются перебить девицу? Ведь я так давно мечтаю о ней!

— Ну, вряд ли дела обстоят так, — возразила Тономори. — В императорском дворце уже проживает старшая дочь генерала, как же может её сестра въехать туда?

— А не могла бы ты сейчас привести сюда Атэмия, чтобы мне посмотреть на неё? — спросил Масугэ.

— Как вам в голову могло прийти такое?! — ужаснулась Тономори. — Ведь это та самая Атэмия, слава о которой гремит по всей столице! Потерпите ещё немного, скоро она навсегда переедет в ваш дом.

— Если она выйдет за меня замуж, я для неё ничего не пожалею. Многие сёстры её уже замужем, а она всё ещё чахнет в одиночестве. А выйдя за меня замуж, она поселится в моём доме, я всегда буду давать ей первый кусок, стану холить её и лелеять. Всё, что есть у меня, я отдам ей одной, она никогда не будет испытывать недостатка в одежде, — воодушевлялся губернатор всё более и более. — Кто ни посмотрит на неё, все скажут, что она живёт не хуже самой императрицы.

Вдруг он заметил Санэтада, который вызывал к себе Хёэ. Гнев охватил его.

— Не советника ли Санэтада я вижу? — спросил губернатор.

— Именно так, — ответил тот. — Но с какой целью вы пришли сюда? Тономори, которая служит здесь, осталась сейчас без мужа. Не вздумали ли вы тайно посещать её?

Масугэ с досады взмахнул руками:

— Что делать вдовцу у вдовы? Но не беспокойтесь. Хорошенько обдумав ваш совет, я, может быть, так и сделаю.

Санэтада, выслушав его с подозрением, скрылся, а Тономори обратилась к Масугэ:

— Искренне ли вы это говорите? Вы никогда не обнаруживали своих намерений по отношению ко мне, но…

Не обращая внимания на её слова, Масугэ спросил:

— Так как же мы поступим с твоей госпожой? Завтра я жду решительных известий и уже не забуду хорошенько отблагодарить тебя за труды! — С этими словами он удалился.

Настал седьмой день седьмого месяца[294]. Все дамы семейства Масаёри, начиная с его первой жены и до младших дочерей, отправились на реку Камо мыть голову. На берегу реки были выстроены помосты. Мужчины тоже должны были прийти туда.

Итак, праздник решили провести на берегу Камо. Женщины, вымыв голову, начали играть на кото.

Вторая жена генерала получила от наследника престола письмо:

Как я завидую этим звёздам!»

Вторая жена Масаёри написала в ответ:

Вижу, что некоторые даже один раз в году встретиться не могут, как встречаются Волопас и Ткачиха».

Вместе с письмом она вручила посланцу наследника престола полный женский наряд.

«Как радостно, что Атэмия стала взрослой и уже получает письма от мужчин!» — подумала жена Масаёри и, приписав к письму наследника:

протянула послание Атэмия.

Красавица, прочитав, рассмеялась и передала письмо своей старшей сестре, Дзидзюдэн, со словами:

— Не ответишь ли ты на это?

Дзидзюдэн написала:

Уже стемнело, и господа начали вместе играть на кото.

Глядя, как Волопас переправляется через Небесную реку, пятая дочь Масаёри произнесла:

Вторая дочь генерала сложила:

Шестая дочь сложила:

Пятая дочь сочинила ещё одно стихотворение:

Восьмая дочь составила:

Третья дочь произнесла:

Четвёртая дочь сочинила:

Имамия, десятая дочь, составила:

Атэмия сложила:

После сочинения стихов дамы снова заиграли на кото.

Санэтада, глядя издали на берег реки, где находилась Атэмия, послал ей письмо:

Пришло письмо от принца Тадаясу:

Пришло письмо и от Юкимаса:

Никому из них Атэмия не ответила.

Утром все возвратились домой.

Наступил последний день седьмого месяца. От наследника престола пришло Атэмия письмо:

Относительно Вас ходит много слухов, и все они повергают меня в уныние».

Атэмия ответила ему:

Пришло письмо от Санэтада:

Атэмия ответила ему так:

Пришло письмо от правого генерала Канэмаса:

Атэмия ответила ему:

Пришло письмо от второго советника министра Масаакира:

Атэмия ответила ему:

От принца Хёбукё пришло письмо:

Как-то раз молодые люди собрались в доме, где жила Атэмия. Принц Тадаясу играл на кото и рассказывал разные истории. Увидев, как в фонарь, стоявший перед ними, влетают летние мотыльки, он произнёс, обратившись в сторону, где сидела Атэмия:

С каждым днём я страдаю всё больше и больше. Что же будет со мною?

Девица ничего ему не ответила.

Императорский сопровождающий Накадзуми сложил стихотворение:

Никто ему не ответил.

Юкимаса произнёс:

Ответа на это не последовало.