Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 1

Глава V СЛИВА, ПОКРЫТАЯ ШАПКОЙ ЦВЕТОВ

Уже давно император Сага отрёкся от престола[348], и страной стал править наследник, ныне император Судзаку. Царило спокойствие, и государство процветало. Левый генерал Масаёри принадлежал к роду Минамото, но мать его происходила из Фудзивара. О многом он хотел просить богов и решил отправиться для этого в храм Касуга[349] и исполнить там священные песни и пляски. Он был весь поглощён приготовлениями. В доме генерала шили новую одежду молоденьким прислужницам, делающим причёску унаи, и слугам низших рангов, которых брали в храм. Одежда сопровождающих, не имевших права носить определённых цветов[350], одежда музыкантов низших рангов[351] и танцовщиков шилась такой же, как на внеурочном празднике в храме Камо. Генерал входил во все детали и сам выбирал для шествия людей приятной наружности.

В свиту было выбрано сорок мальчиков красивой внешности, сорок взрослых, восемьдесят танцовщиков. Масаёри велел вести в Касуга десять скаковых лошадей[352]. В танцах должны были принимать участие известные исполнители, начиная с сыновей самого генерала, уже имеющих доступ в императорский дворец, а кроме того самые младшие его дети. И даже в сопровождающие были приглашены подростки, прислуживавшие в императорском дворце.

Взрослых прислужниц было сорок, юных служанок, делающих причёску унаи, — двадцать, прислужниц низших рангов — двадцать. Взрослые были одеты в зелёные китайские платья, девочки — в красные одежды и узорчатые штаны, прислужницы низших рангов — в зелёные китайские платья и белые платья на зелёной подкладке. Взрослым прислужникам низших рангов было не более двадцати лет, юным служанкам — не более пятнадцати. Все девочки и слуги низших рангов были одного роста и похожи друг на друга.

Двадцатого дня второго месяца семья Масаёри отправилась в храм. Экипажей, украшенных цветными нитками, было десять, покрытых листьями пальмы арека — тоже десять. В экипажи, украшенные нитками, сели вторая супруга генерала и девять её дочерей, которые были уже замужем. Только старшая дочь, госпожа Дзидзюдэн, была беременна и осталась дома. Все дамы были одеты в красные китайские платья со шлейфами из полупрозрачной ткани, окрашенной травами. Нижние же платья были светло-зелёного цвета.

В десять экипажей, покрытых листьями пальмы, село по четыре человека. Подростки, которые обычно делали причёску унаи, на этот раз сделали причёску бидзура[353]. Они ехали верхом. Слуги низшего разряда шли пешком. Среди них было шесть чистивших нужники слуг, одетых в зелёные платья. Перед экипажами ехали верхом восемнадцать чиновников четвёртого ранга, тридцать — пятого ранга и пятьдесят — шестого. Цвета их нижних платьев были подобраны таким образом, что их длинные полы гармонировали с мастью лошадей. Множество народу участвовало в паломничестве, от принцев и сановников до живущих в горах дровосеков. Из дома Масаёри процессия двинулась по Дворцовому проспекту, Омия[354].

Наконец добрались до храма. Там было разбито множество шатров. Господа вышли из экипажей. Мужчины выстроились в ряд. Исполнение танцев началось в час дракона и продолжалось до часа обезьяны[355].

Танцовщики получили в награду по полному женскому наряду, музыканты низших рангов — по белой накидке с прорезами из узорчатого шёлка на розовой подкладке и по штанам на подкладке. Всем, находившимся в свите знатных господ, было вручено по полному женскому наряду из узорчатого шёлка, а чиновникам ниже пятого ранга — штаны из белого лощёного шёлка. Каждому из участников был вручён подарок, и когда все накинули на плечи полученные платья, казалось, что ветер осыпал их лепестками цветов.

— Удивительно! Много видел я храмов и мест, знаменитых своей красотой, но в этом храме очарование особое, — обратился Масаёри к окружающим. — Даже трава и деревья, которые везде одинаковы, здесь выглядят очень изысканно и исполнены особой прелести.

— Вы правы, — согласился принц Хёбукё. — Я посещал этот храм десять раз, но такого не видел. В нынешнем году весна наступила неожиданно рано, цветы, которые обыкновенно цветут позже, уже распустились, и оттого, что в одно и то же время лопаются почки и распускаются цветы, весна кажется совершенно необычной.

Масаёри улыбнулся и сказал:

— Узнав, что в этом году я вознамерился посетить храм, травы и деревья приготовились встретить меня.

Принц Хёбукё отломил красивую ветку цветущей сливы и, взяв фигурку мальчика, вырезанную из аквилярии, брызнул на неё каплями росы с цветов. Он сочинил стихотворение и послал Атэмия:

Мне надо было жениться на тебе, когда ты была ещё девочкой».

Атэмия, в свою очередь, попросила отломить ветку сливы, прикрепить к ней изображение бабочки миномуси[357] и поставила под нею куклу в шляпе. Она написала в ответ такое стихотворение:

Масаёри обратился к младшему военачальнику Личной императорской охраны Накаёри:

— Сегодня очень радостный день, и всё находит отклик в сердце. Было бы жаль, если бы такой день прошёл бессодержательно. Не могли бы вы предложить темы для сочинения стихов?

— Это так трудно! — стал было отнекиваться Накаёри, но написал:

«Сегодня уже середина весны. Темы для стихотворений будут таковы:

„Вчера, лёжа в постели, ожидал появления луны”;

„Жду, когда начнёт петь соловей, навстречу которому цветы шлют аромат”[359];

„Вереница гусей, улетающих весной”;

„Ряды уток на берегу реки”;

„Весна, почки на деревьях”;

„Прибытие в храм Касуга”.

Темы для последующих стихотворений:

„Соловьи среди цветущих ветвей”;

„Под звон цикад в соснах пережидаю осенний дождь в шалаше”;

„Разбуженная людьми, трава узнаёт о приходе весны”;

„Жду, когда зацветёт горная вишня”;

„Бледно окрашенные весенние глицинии”;

„Связанные нити веточек ивы”;

„Пестреют цветы под весенним дождём”;

„Под ветром облетают с веток цветы”;

„Блекнут цветы сливы, растущей у изгороди”;

„Утренний туман всё зелёным одел”;

„Жёлтая парча вечерних облаков”;

„Зимой были молоды в горах, но с приходом весны в поле созрели”;

„Ближнее поле, глядя на танцующих, жаждет покрыться цветами”;

„В далёких горах при звуках музыки тают снежные вершины”;

„Трава, растущая под снегом”;

„Молодые травы покрыты инеем”;

„Нежная зелень почек”;

„Расцвела красная слива”;

”Весна, в тающем снегу показались ростки папоротника”;

„Лёд, тающий от жара камней”;

„Не помнящая возраста сосна”;

„Второй раз в году цветы встречают весну”;

„Никто больше не выходит в поле”;

„Олень, спешащий в горы”;

„Гнёт ветер ветки”;

„Трава под весенним дождём”;

„Тоскуют цветы, потому что уходит весна”;

„Цикады, мечтающие о лете”;

„Листья деревьев ждут прихода осени”;

„Птицы не любят зимы”;

„Собрались друзья, но нет луны”;

„Ранним утром восхищаюсь луной”».

Так написал Накаёри и передал список принцу Хёбукё. Пробежав глазами список, принц сочинил стихотворение на тему: «Вчера, лёжа в постели, ожидал появления луны»:

написал он и передал принцу Накацукасакё, который сочинил стихотворение на тему: «Призываю цветы»:

Принц Мимбукё написал на тему: «Жду соловья»:

Левый министр сочинил на тему: «Вереница гусей»:

Левый генерал написал на тему: «Утки на речном берегу»:

Правый генерал сочинил на тему: «Весна, почки на деревьях»:

Глава Налогового ведомства Минамото Санэмаса написал на тему: «Посещение храма Касуга»:

Военачальник Левой дворцовой стражи Фудзивара Киёмаса написал на тему: «Соловьи среди цветов»:

Второй советник министра Тайра Масаакира написал на ему: «Цикады в соснах»:

Старший ревизор Левой канцелярии Минамото Тададзу. ми сочинил на тему: «Трава, узнавшая о приходе весны»:

Помощник военачальника Правого императорского эскорта Минамото Мородзуми сочинил на тему: «Вишня, мечтающая о поре цветения»:

Второй военачальник Правой личной императорской охраны Минамото Сукэдзуми написал на тему: «Бледно окрашенные глицинии»:

Аривара Мотоюки, бывший в том же чине, что и Сукэдзуми, сочинил на тему: «Связанные веточки ивы»:

Советник сайсё Санэтада написал на тему: «Цветы поднимаются под весенним дождём»:

Советник сайсё Наомаса сочинил на тему: «Облетающие на ветру цветы»:

‹…›

Второй военачальник Левой личной императорской охраны Санаёри написал на тему: «Блёкнут сливы цветы»:

Младший военачальник Левой личной императорской охраны сочинил на тему: «Утренний зелёный туман»:

Мотоката, бывший в том же чине, что и Накаёри, написал на тему: «Парча облаков»:

Бывший в том же чине Кадзумаса написал на тему: «Зимой были молоды, но с приходом весны уже созрели»:

‹…›

Помощник военачальника Левого императорского эскорт Акидзуми написал на тему: «Тает снег на горах»:

Бывший в том же чине Юкимаса сочинил на тему: «Трава под снегом»:

Помощник главы Военного ведомства Канэдзуми написал на тему: «Иней на травах»:

Императорский сопровождающий Накадзуми написал на тему: «Крошечные почки на деревьях»:

Императорский сопровождающий Минамото Тадамаса сочинил на тему: «Красная слива»:

Императорский сопровождающий Фудзивара Накатада написал на тему: «В тающем снегу ростки папоротника»:

Императорский сопровождающий Канэтоки сочинил на тему: «Лёд, тающий от жара камней»:

Императорский сопровождающий Корэкадзэ сочинил на тему: «Не знающая возраста сосна»:

Императорский сопровождающий Мотомацу написал на тему: «Второй раз в году цветы встречают весну»:

Чиновник пятого ранга Тикадзуми написал на тему: «Никого нет в поле»:

Секретарь Палаты обрядов Киёдзуми сочинил на тему: «Олень, спешащий в горы»:

Стражник Левого императорского эскорта Ёридзуми написал на тему: «Гнёт ветер ветки»:

Архивариус Фудзивара Накатоо сочинил на тему: «Клонится трава под дождём»:

Помощник начальника Строительного управления Корэмото написал на тему: «Тоскуют цветы, потому что уходит весна»:

Старший стражник Правой личной императорской охраны Киёвара Мацуката написал на тему: «Цикады, мечтающие о лете»:

Стражник Императорского эскорта Фудзивара Тикамаса сочинил на тему: «Листья деревьев ждут прихода осени»:

Стражник Правого императорского эскорта Аривара То-кикагэ написал на тему: «Птицы не любят зимы»:

Стражник Правого императорского эскорта Мотосукэ сочинил на тему: «Собрались друзья, но нет луны»:

Бывший в том же чине Тайра Корэсукэ написал на тему: «Восхищаюсь луной ранним утром»:

Таковы были стихотворения, сочинённые в тот день.

Наступил вечер, полный очарования. Прислуживающие дамы начали играть перед госпожами на различных инструментах. Атэмия тоже села за кото «катати-фу», которое Масаёри купил когда-то у госпожи с Первого проспекта[373], и несколько раз сыграла пьесу «Варварская свирель», удивляя слушателей своим мастерством.

«Она играет превосходно, но ещё чуть-чуть незрело. О, как бы я хотел, хоть бы в других мирах, передать ей своё умение!» — стал в душе молить небо Накатада.

Монах Тадокосо в большом храме, построенном на горе Курама, служил торжественные заупокойные службы по отцу и матери, переписывал сутры и делал изображения будд. Он ни с кем не разговаривал, и даже во сне, даже обмолвкой, с его уст ничего не слетало, кроме молитв, обращённых к буддам. Подвижник, который привёл Тадакосо в храм, был человеком выдающейся мудрости, до конца проникшим в суть великого учения, и Тадакосо выучился у него всему. Он особенно почитал монастырь Курама как место, где принял монашество, но совершал паломничества в храмы шестидесяти провинций, читая сутры перед буддами и богами.

Как-то раз Тадокосо совершал паломничество в близлежащие от Курама храмы и пришёл в Касуга. Здесь каждый вечер он читал «Сутру Великой Мудрости» и по окончании думал отправиться в храмы Кумано[374]. Вдруг Тадакосо услышал звуки кото, на котором Атэмия играла в храме, и поспешил туда. Разноцветные шатры казались издали рыбьей чешуёй, а толпившиеся там и шумевшие люди в пёстрых одеждах — букетами цветов. Доносились тысячи разных звуков, заглушавших шум ветра. Монах подошёл ближе и стал слушать, а слуги Масаёри принялись ругать его: «Что это за подвижник? Разве дозволено тебе находиться в храме наших богов?»[375]

На это Тадакосо ответил:

и не уходил.

Услышав это, Накатада воскликнул:

— Какое глубокое стихотворение! — и, сняв с себя накидку, надел её на монаха со словами:

После этого он взял кото «катати-фу», которое стояло перед святилищем, и заиграл ту же самую пьесу «Варварская свирель», полностью отдавшись вдохновению. В этот день он показал всё своё мастерство. На блестящих императорских пирах Накатада отказывался сесть за кото, которое специально для него настраивал сам государь, а сейчас он начал играть без всяких просьб, и все понимали, что присутствуют при необычайно редком событии.

— Императорский сопровождающий Накатада не прикасается к инструменту, даже когда его изволит просить сам государь, — заметил принц Хёбукё, — а теперь перед каким-то монахом он играет всё, что знает.

— Ах, я забыл сыграть одну часть, — спохватился Накатада и вновь полностью сыграл «Варварскую свирель».

Генерал Масаёри взял из разложенной перед ним одежды верхнее платье из лощёного узорчатого шёлка, светло-зелёную шёлковую накидку и штаны на подкладке и преподнёс их Накатада. Он пригласил к себе подвижника. При взгляде на него генералу показалось, что когда-то он видел это лицо. «Странно!» — подумал Масаёри и стал вспоминать людей, с которыми его сводила судьба. Вдруг его осенило: «Тадакосо!»

— У меня странное ощущение, что я встречал вас раньше. Узнаёте ли вы меня? — спросил он.

— Не припоминаю. Кто вы? — ответил монах.

— Раньше во дворце государя меня называли господином Фудзивара, — сказал Масаёри. — Мне кажется, что вы Тадакосо, сын покойного министра Татибана Тикагэ. Ах, какое горе! Почему вы постриглись в монахи?

Уже долгое время я живу в горах, вместе с птицами и зверями. Мне казалось, что меня уже все забыли. Сейчас я отшельник. А вы в каком чине состоите? — поинтересовался Тадакосо.

— Я служу советником[377]. Как странно! Ходили разные слухи о том, что с вами произошло, а оказывается вы приняли постриг. Но почему вы решили стать отшельником?

— В пять лет я потерял мать. В этом мире мне было нестерпимо тяжело, к тому же я был совершенно одинок. Можно ли существовать, не имея поддержки отца? Я служил в императорском дворце, подбадривая себя, но мне было безрадостно. Я много размышлял о своём положении, а в четырнадцать лет решил оставить мир и уединиться в горах. С тех пор прошло двадцать лет. Все несчастья моей жизни происходят от того, что в детстве я потерял мать. Чтобы искупить мои прегрешения в предыдущих рождениях и для того, чтобы возродилась моя мать в блаженной стране Будды, я воздерживаюсь от еды, хожу по храмам и служу в них службы, — рассказал он, и все, слушавшие его, начиная с самого генерала, проливали слёзы.

— Должно быть, Поднебесная перевернулась вверх дном, — произнёс Масаёри. — Я никак не думал, что доживу до того времени, когда люди, подобные вам, будут уходить в монахи. Мне становится страшно за моих сыновей, живущих в таком изменчивом мире. С самого первого дня, как вы исчезли, ваш отец горько убивался, с этого и началась его болезнь, и вскоре он скончался. Разве вы не должны были получить согласие вашего отца, чтобы принять монашество? Может быть, грех сыновней непочтительности и был причиной того, что ваш отец не вынес страданий и умер.

— Тогда я так страдал, что даже отец мне стал чужим, — ответил Тадакосо. — Если бы он узнал о моём намерении, он вряд ли бы дал мне разрешение. Поэтому-то я так поспешно скрылся в горах.

— Ваши молитвы, должно быть, имеют чудодейственную силу, сказал Масаёри. — У меня много детей. Старшая дочь служит в императорском дворце. У неё много сыновей. Соперничающие с ней придворные дамы кипят ревностью и не хотят примириться с таким положением. К несчастью, избежать соприкосновений с ними невозможно. Это так мучительно. Дочери моей ничего не нужно, кроме долголетия и избавления от несчастий. Поэтому помолитесь, пожалуйста, от всего сердца, чтобы избежала она злых проклятий.

— Когда судьба благоволит человеку, ему не вредны ничьи проклятия, — ответил подвижник. — В противном случае конца страданиям нет — человеку кажется, что на его долю уже выпали все мыслимые несчастья, но он должен ждать ещё худших. Но осмотрительным нужно быть и тогда, когда судьба благоволит человеку. Я буду усердно молиться за вас. Сейчас я отправляюсь в Кумано. С восьмого месяца прошлого года я читаю сутры в различных храмах. Я пришёл в это святилище, потому что услышал удивительную музыку, которую знавал когда-то давно. Хоть я и стал монахом, но душа, видно, осталась прежней. Поэтому я пришёл на звуки кото. Благодаря милости богов я смог встретиться с вами.

— А я прибыл сегодня в храм, чтобы поднести богам лошадей, — сказал Масаёри. — Я хотел бы, чтобы вы посетили меня и мы смогли бы побеседовать о том, что произошло за все эти годы.

— Сейчас я спешу в Кумано, — сказал подвижник. — С наступлением жарких дней, в течение четырёх-пяти месяцев, я буду целиком предаваться Пути. Если я благополучно возвращусь оттуда, то обязательно навещу вас.

— Сколько прошло времени, мы встретились сегодня случайно и расстаёмся, как следует не поговорив. Как это грустно! Я расскажу отрёкшемуся от престола императору Сага: сейчас Тадакосо живёт там-то и там-то, делает то-то и то-то. Государь часто вспоминает с необыкновенной грустью: «Когда-то я обменялся с Тадакосо клятвами в дружбе, и только ты один знаешь об этом». Как он опечалится, когда я расскажу о вашем нынешнем положении!

— Ах, нет! — воскликнул подвижник. — Не говорите императору о том, что я ещё живу на свете. Уйдя из дворца самовольно, без разрешения, я больше туда не возвратился, и это тяжкий проступок. Как сильно я сейчас сожалею об этом!

Выбрав из приготовленных подарков накидку с прорезами из белого узорчатого шёлка на розовой подкладке, Масаёри вручит её монаху со словами:

Тадакосо ответил на это:

Вечером ветер, уносящий с собой лепестки цветов, усилился, порывы его поднимали полотнища шатров, и можно было видеть всех, кто находился внутри. Тадакосо увидел девять прекрасных дам; Атэмия выделялась из них, затмевая других своей красотой.

«Что же это за красавица, которая так несравненно блистает даже в собрании столь прекрасных лицом женщин!» — подумал Тадакосо. В голове у него зашевелились мысли, которых он давно уже не знал: «Ели бы я остался в миру, то сейчас, наверное, дослужился бы до высокого чина. Все эти годы питаюсь я росой и инеем, травой и корнями растений, иногда ем змей и ящериц. Ни о чём другом, кроме как о служении Будде, я даже не помышляю. Но сейчас я боюсь, что Будда накажет меня», — он пытался думать о чём-нибудь другом, но не мог. Тадакосо был в полной растерянности. Выпустив из-под ногтя кровь, он написал на опавших лепестках:

и дал кому-то из слуг, которые находились перед дамами.

Наконец Тадакосо покинул храм. У него пропало намерение идти в Кумано, он весь был охвачен желанием ещё раз поглядеть на красавицу, которую случайно увидел. Он возвратился в монастырь Курама и проводил время в грустных размышлениях и стенаниях.

Генерал Масаёри возвратился из храма Касуга только двадцать третьего дня в час овна.[379]

В тот же день он устроил у себя дома пиршество по поводу посещения храма. Танцовщикам в награду были вручены Накидки из белого узорчатого шёлка на подкладке, музыкантам — простые детские платья и шаровары. Мальчики-музыканты тоже получили подарки.

Наступил третий месяц.

Наследник престола с младшим военачальником Правой личной императорской охраны прислал Атэмия письмо, прикрепив его к ветке ивы:

Прочитав это письмо, Масаёри сказал:

— Ну, на такое послание, может быть, отвечать и необязательно. Но ответим-ка ему так. — И написал:

Он передал стихотворение Атэмия, и та, переписав, отправила принцу. Посыльному был вручён полный женский наряд из узорчатого шёлка.

Пришло письмо от советника Санэтада:

Атэмия ничего ему не ответила.

Пришло письмо от принца Хёбукё:

Последнее время ничто не радует меня в моём доме, и все дни я провожу на службе». Атэмия написала ему в ответ:

Пришло письмо от советника министра Масаакира:

Атэмия ничего ему не ответила.

Принц Тадаясу, видя, что многие посылают письма Атэмия, написал ей так:

Она ему ничего не ответила.

Императорский сопровождающий Накатада по поручению императора отправился в местечко Мидзуноо[383]. На обратном пути он увидел удивительной формы сосну, обвитую очень красивой цветущей глицинией. Накатада отломил ветку, всю в цветах, и, принеся её домой, написал на лепестках стихотворение:

Так и моё сердце!»

Он отдал ветку со стихотворением Соо, сказав:

— Покажи это письмо госпоже, а цветы возьми потом себе.

Распрощавшись с девушкой, Накатада отправился в императорский дворец.

Когда Атэмия увидела эту ветку, она подумала, что из всех молодых людей Накатада самый незаурядный. Она написала в ответ:

Накаёри уже давно хотел написать письмо Атэмия, но, боясь, что она сочтёт его дерзким, не решался. После того, как Накаёри увидел её через штору на пиршестве по поводу победы в стрельбе из лука, он слёг в постель. Когда Масаёри совершал паломничество в храм Касуга, Накаёри, подчиняясь приглашению генерала, пересилил недомогание и отправился туда. Поездка подбодрила его. Молодой человек не мог больше терпеть своих страданий и послал Атэмия письмо, прикрепив его к прекрасной ивовой ветке, покрытой почками:

Он отдал это Иэако[385] и попросил:

— Отнеси, пожалуйста, это твоей сестре.

Увидев послание, Атэмия подумала: «Неприятное чувство вызывает эта ветка, мне даже смотреть на такое не следует» — и, связав все, велела выкинуть.

Пришло письмо от императорского сопровождающего Накадзуми:

Атэмия ничего на это не ответила.

Прислал письмо и Юкимаса:

Ответа на это не последовало.

Правый генерал Канэмаса в красивом месте на берегу реки Кацура построил большой дом и проводил там время в своё удовольствие весной, когда распускались цветы, и осенью, когда клёны покрывались багрянцем.

Сейчас как раз было время цветения, и, приехав туда со своей женой, матерью Накатада, генерал предавался блаженному отдыху.

— Удивительно, как совершенно забываешь здесь о том, что происходит в остальном мире! — сказал он. — Проведём-ка тут весну и лето.

В саду распустилось множество цветов всевозможных оттенков, как спутанные нити, струились ручейки — всё было необычайно красиво.

— Какое великолепие! — восторгался Канэмаса. — Надо пригласить сюда знаменитых музыкантов и устроить пир.

— Действительно, пригласи гостей, пока не осыпались цветы. Пусть они полюбуются на эту красоту, — ответила госпожа из северных покоев.

Канэмаса тоже посылал Атэмия письма, но ответа не получал. Из Кацура он также послал ей письмо:

Атэмия на это ответила:

Прочитав письмо, Канэмаса сказал жене:

— Удивительно: Атэмия ещё так молода, но мало того, что она красивее прочих, она превосходит других и своими манерами. Как мне хочется получить её в жёны! Она во всём равна тебе. Как бы все удивились, если бы у меня были две такие жены! Все стали бы говорить: «Он женился на знаменитой Атэмия, но и прежнюю жену не оставил. Видно, это потопу, что мать Накатада всё-таки превосходит Атэмия. Ведь, если две жены во всём равны друг другу, больше любят новую — такова человеческая натура. Как обворожительна, должно быть, мать Накатада!» Но ты, думаю, возненавидела бы меня, стала бы ревновать.

— Было бы прекрасно, если бы ты женился на Атэмия, — ответила она. — Напиши ей серьёзное письмо. Я была бы только рада, если бы исполнились твои желания.

— Ты привыкла быть здесь единственной хозяйкой и вряд ли сможешь не ревновать меня. Поэтому не говори так, — возразил Канэмаса.

— Странные вещи ты произносишь. Отчего бы я стала ревновать? Будь у тебя целая толпа жён, я бы только радовалась, если бы ты при этом сохранил своё отношение ко мне. Я ведь продолжала жить даже тогда, когда ты покинул меня. Если ты меня не забудешь, о чём мне беспокоиться?

— Ты права, — сказал Канэмаса. — Как я вспомню о том времени, сразу становится грустно на сердце.

Роняя слёзы, он произнёс:

Неисповедимы пути нашей жизни. Я так тебя любил — и был таким жестоким по отношению к тебе. Когда я думаю об этом, у меня пропадает желание писать любовные письма даже известной во всей Поднебесной Атэмия. Раньше моя любовь к тебе с каждым годом становилась глубже и глубже. Жён моих живущих на Первом проспекте, я тоже любил глубоко, но всю любовь, которую я раньше делил между ними всеми, всю эту любовь я потом испытывал к тебе одной. В прошлом я никогда не мог удовлетвориться любовью лишь одной женщины но как только ты стала моей женой, мне больше никого не нужно. Это, наверное, и есть доказательство моей глубокой любви к тебе.

— Каким печальным было то время! — сказала госпожа из северных покоев. —

— Верь мне, что не забывал я тебя и всеми силами просил Будду о том, чтобы встретиться нам опять, — сказал Канэмаса. —

Они погрузились в воспоминания и стали рассказывать друг другу о разных событиях того времени, когда жили в разлуке. Затем Канэмаса и госпожа из северных покоев поднялись на веранду и принялись музицировать. Канэмаса взял лютню, жена его села за цитру, одна из прислуживающих дам — за японскую цитру. Согласно настроенные инструменты под их пальцами звучали прекрасно.

Слуги внесли множество красивых столиков с разнообразными яствами. Повсюду были расстелены роскошные одежды. На веранде стояли двадцать служанок, одетых в тёмно-фиолетовые платья и платья со шлейфом, окрашенные травами. Четыре прелестные юные служаночки в парадных платьях, штанах на подкладке и тёмно-фиолетовых накидках прислуживали господам.

Затем Канэмаса с госпожой из северных покоев играли на Музыкальных инструментах под цветущими деревьями, рассказывали удивительные истории прошлых лет и клялись друг другу в верности.

Как-то вечером император, удивившись, что Канэмаса давно не показывается во дворце, заметил правому министру Тадамаса:

— Что-то давно не было видно правого генерала.

— В окрестностях Кацура у него восхитительный загородный дом, — ответил министр, — он отправился туда, чтобы любоваться цветами.

— А какую из жён он взял с собой? — поинтересовался император.

— Он взял с собой мать Накатада.

— Так это к ней он так привязан! — воскликнул император.

— Сейчас Канэмаса с ней одной и проводит время, — скатал министр. — Она ему истинная жена, остальных он совсем забыл.

— Как это удивительно! — промолвил император. — Я никогда не думал, что генерал может удовлетвориться любовью одной женщины. Даже тогда, когда он любил мою сестру, Третью принцессу, у него кроме неё было ещё семнадцать или восемнадцать жён. Как же сейчас он живёт с одной-единственной? Наверное, она так завладела его сердцем, что он даже забыл императорскую дочь. Ещё в давние времена многие пылали к матери Накатада любовью, я тоже стремился получить её в жёны, но она так и не переехала в мой дворец.

Император решил написать матери Накатада письмо и, хотя подумал, что, может быть, смутит её этим, всё-таки рискнул:

Раньше ты была неприступна. А сейчас?»

Он вручил письмо младшему военачальнику Правой личной императорской охраны Накаёри со словами:

— Отнеси это в дом на берегу Кацура и передай госпоже из северных покоев.

Накаёри поспешно покинул дворец. Он сел в экипаж вместе со вторыми военачальниками Юкимаса и Сукэдзуми, а также императорским сопровождающим Накатада, и молодые люди отправились в Кацура. По дороге они играли на флейтах, и, услышав эти звуки, Канэмаса произнёс:

— Кажется, едет Накатада. Вели приготовить ему закуску.

Увидев, что в ворота входит императорский гонец Накаёри с письмом, прикреплённым к прекрасной цветущей ветке, генерал приказал опустить поднятые занавеси и вышел навстречу гостям. Все женщины скрылись в глубине дома. Императорский посланец поднялся на веранду, его спутники уселись в тени цветущих деревьев.

Когда Накаёри передал письмо госпоже, Канэмаса очень хотелось посмотреть, что написал император, но она ему не позволила. Прочитав письмо государя, госпожа улыбнулась.

Из дома поспешно несли угощение посыльным. Квадратные подносы из сандалового дерева были поставлены на восемь столиков из аквилярии. Хозяин не придерживался строгого этикета, на подносы было положено много сушёной и свежей снеди. Гостям прислуживали юные служанки, делающие причёску унаи, в роскошных одеждах. Несколько раз хозяин подносил гостям чаши с вином.

Накаёри торопился возвратиться во дворец, но Канэмаса стал уговаривать его:

— Почему вы так спешите уйти? Полюбуйтесь сначала цветами.

Опять принесли вина, и хозяин произнёс:

Накаёри сказал:

— Прямо не знаю, как быть.

Сукэдзуми сложил так:

Накадзуми[389] произнёс:

Юкимаса сложил так:

Накатада в это время находился в глубине дома, поэтому он стихотворения не сложил.

Наконец Накаёри поднялся:

— Засиделись мы здесь. Мне давно уже нужно возвратиться к государю.

Хозяин не стал более его задерживать. Госпожа из северных покоев написала в ответ на письмо императора:

Она велела поднести посланцу платье из узорчатого шёлка, ещё одно платье из лощёного шёлка, штаны и полный женский наряд. Накаёри спешно покинул дом генерала. Остальные провели у Канэмаса всю ночь и исполняли музыку. Когда утром они собрались уходить, мать Накатада вручила им по полному женскому наряду[391].