Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

Глава XII ЖУРАВЛИНАЯ СТАЯ

Как-то раз в шестом месяце[1] во дворце Человеколюбия и Долголетия император изволил играть с госпожой Дзидзюдэн в шашки. В это время во дворец прибыл генерал Масаёри. Узнав, что в покоях дочери находится император, он скрылся в одном из помещении и стал дожидаться. Наконец император позвал его к себе.

— Дзидзюдэн как-то просила разрешения посетить родительский дом. Что случилось? — начал он.

— Я звал её домой, когда положение Накадзуми стало безнадёжным, — ответил генерал.

— Я об этом совершенно ничего не знал, — сказал император. — Некоторое время тому назад Дзидзюдэн сказала мне: «Хочу посмотреть, как там обстоят дела»; но когда мои жёны хотят отправиться в родительский дом, они всегда говорят, что там кто-то болен, поэтому я и на этот раз разрешения не дал. А оказывается, у тебя действительно был болен сын. Вина за это лежит на тех, кто всё время лжёт мне.

— Моя жена постоянно твердит дочери: «Если в нашем доме всё спокойно, не отлучайся из дворца. Очень это хлопотно, когда дамы то и дело ездят из дворца к родителям и обратно». Да и с какой стати им стремиться домой? Разве они не ценят службы во дворце? — говорил Масаёри.

— Может быть, и не ценят, — рассмеялся император. — Известно ведь, что нет дыма без огня. Но скажи мне, как обстоят дела с вознаграждением Судзуси и Накатада? Мне кажется, в отношении Судзуси ты поступил против моего желания.

— Я думал выполнить ваше повеление теперь, в восьмом месяце, — пустился в объяснения генерал. — Я собирался последовать вашему приказанию относительно Судзуси, но наследник престола тут как раз изъявил желание видеть Фудзицубо в своём дворце. Когда же он услышал о вашем повелении, он изволил сказать мне: «Несмотря на это, пришли дочь ко мне. Перед государем я сам буду в ответе». Поэтому-то я и отправил Фудзицубо во дворец наследника, а та дочь, которую я думаю отдать в жёны Судзуси вместо неё, ещё мала — вот почему до сих пор я не выполнил вашего повеления.

— Разве тебе не всё равно было, кому отдать дочь в жёны? — спросил император. — О Судзуси в один голос говорят только хорошее. Раньше я и сам не принимал на веру эти разговоры, но в ту ночь понял: какое сокровище я ему ни преподнеси, всё будет недостаточно. Однако если наследник во что бы то ни стало хотел жениться на Фудзицубо, тебе, конечно, ничего другого делать не оставалось.

— Та дочь, которая ещё живёт в моём доме, ничем не уступит Фудзицубо, — сказал генерал.

— Не знаю, как-то будет. Боюсь, что и на этот раз что-нибудь помешает. Недаром говорят: «Пока дерево не засохло»,[2] — промолвил император и обратился к Дзидзюдэн: — Хоть этой ночью приди ко мне. Я всё время посылаю за тобой, но ты никак не хочешь подняться в мои покои. — С этими словами он покинул госпожу.

В тот вечер она отправилась в покои императора.

Когда Масаёри возвратился из дворца, вторая жена спросила его:

— Почему ты так долго пробыл во дворце?

— Я пришёл к Дзидзюдэн в тот момент, когда у неё находился государь. Он начал беседовать со мной и спросил об обещанном вознаграждении Судзуси и Накатада. Он говорит, что мы пошли против его воли в отношении Судзуси. Действительно, это непростительное своеволие.

— Имамия уже взрослая, она ни в чем Фудзицубо не уступает, отдадим её в жёны Судзуси, — сказала госпожа. — Я мечтала, что одну из своих дочерей отдам за Накатада и когда у них появятся дети, он будет учить их играть на кото. Разве он смог бы отказаться учить потомков государя?

— Император мечтает о том же и поэтому хочет отдать за Накатада свою старшую дочь. Кажется, он очень серьёзно о том думает. Накатада необычайно повезло. Из всех своих детей государь особенно любит старшую дочь. Судзуси не уступает Накатада, и в красоте, и в талантах, и в чине они равны, но о Накатада слывёт более громкая слава. В общем, когда дочерей много, тогда и хлопот с ними много. Поскольку и твои дочери, и дочери госпожи из северных покоев уже взрослые, не отдать ли их замуж за тех, кто добивался Фудзицубо? Что ты об этом думаешь? — спросил генерал.

— А ты сам что думаешь? — переспросила она. — Если ты решил, медлить не надо.

— Мне не хотелось бы, чтобы все эти молодые люди нашли себе жён в других домах. Отдадим Тигомия[3] за Канэмаса, Кэсумия[4] — за принца Хёбукё, одиннадцатую дочь от госпожи из северных покоев отдадим за советника Масаакира, а двенадцатую — за Судзуси.

— Мне бы хотелось, чтобы Санэтада вошёл в наш дом, — напомнила госпожа. — Он полюбил Фудзицубо ещё тогда, когда она была совсем юной. Как он, должно быть, сейчас печалится!

— В таком случае отдадим Кэсумия ему, а не принцу Хёбукё, — решил Масаёри.

Стояло самое жаркое время года. Придворные старались как можно реже являться во дворец, а то и вообще не выходить из дому.

Наступил восьмой месяц, в усадьбе Масаёри готовились к приёму зятьёв. За Накатада отдавали старшую дочь императора и госпожи Дзидзюдэн, за Судзуси — Имамия, эти браки были объявлены императорским указом. Кроме того, Масаёри решил одиннадцатую дочь от госпожи из северных покоев выдать частным образом[5] за принца Хёбукё, двенадцатую — за советника Масаакира, тринадцатую от второй жены — за правого генерала, а четырнадцатую — за Санэтада.

В доме начали готовиться к церемонии бракосочетания, шили одежду, особенно внимательно выбирали красивых прислужниц.

Масаёри написал всем женихам письма, но никто из них на его предложение не согласился. Все они хранили глубокую верность Фудзицубо.

— Неужели кто-то мог подумать, что сразу после отъезда Фудзицубо в императорский дворец я могу отдать своё сердце другой женщине! — воскликнул при этом Санэтада, и его охватила ещё большая скорбь.

— Кажется, все они остались недовольны, — сказал Масаёри жене. — Как это неприятно; что ж, я навязываться не буду. Я предполагал, что им хотелось жить в том доме, где жила Фудзицубо, но если им никто, кроме неё, не нравится, делать нечего — я не могу отдать им всем одну и ту же дочь! Но в отношении Накатада и Судзуси нет поводов для беспокойства. Что бы они там в душе ни думали, жениться они должны. Император выбрал счастливый день и издал специальный указ о замужестве своей старшей дочери и Имамия, и о чём бы женихи про себя ни мечтали, против высочайшей воли им не пойти.

В срединном доме, где жил сам генерал со своей второй женой, всё блистало, украшенное узорными шелками и парчой. Прислужницы невест были как на подбор: длинноволосые, приятные внешне и очень обходительные. Тринадцатого дня восьмого месяца состоялся приём женихов.

Так Накатада и Судзуси, хоть и против воли, вошли в дом Масаёри.

На третий день, вечером пятнадцатого дня, к Масаёри прибыл гонец от императора с повелением, чтобы Накатада и Судзуси отправились во дворец. Удивлённые этим приказом, оба молодых человека, в сопровождении сановников и принцев, отправились туда и предстали перед государем. Начались разговоры и развлечения. Тем временем от дочери Тосикагэ доставили Накатада кото «хосоо-фу», на котором он учился играть ребёнком и на котором Тосикагэ учил играть госпожу. К инструменту была приложена записка: «Не забыт ли ты те произведения, которым я обучала тебя на этом кото?» Инструмент внёс в императорские покои Канэмаса. Он поставил его перед сыном со словами:

— Посмотри, что прислали тебе из дома.

— Я и впрямь, должно быть, что-то вспомню, — ответил тот и принял инструмент.

В доме Судзуси было кото, которое называлось «дзюсан-фу», его в своё время привёз Ияюки из Танского государства. Оно напоминало «нан-фу», и было так же превосходно, как «хаси-фу». Это кото послала со своим мужем, Танэмацу, бабка молодого человека, велев передать ему: «Может быть, ты забыл о нём, но сегодня вспомнишь». В императорские покои этот инструмент внёс начальник Левой дворцовой стражи, поставил его перед Судзуси и сказал:

— Это вам прислали из дома.

— Ах, я и впрямь забыл, что у меня есть этот инструмент! — сказал Судзуси и принял дзюсан-фу.

Начали исполнять музыку. Сам император подпевал музыкантам.

— А вы что же не играете? — обратился он к Судзуси и Накатада.

После некоторого колебания молодые люди заиграли очень сосредоточенно. Прекрасные звуки нан-фу в Саду божественного источника потрясли душу, а звучание хосоо-фу, на котором Накатада играл в тот день, было громким и торжественным, музыка лилась спокойно, завораживая слушателей. Казалось, что дворец Чистоты и Прохлады даже названием своим был предназначен для подобных благозвучий. Полная луна пятнадцатой ночи заливала всё своим сиянием. До поздней ночи Накатада играл великолепно и неторопливо. Всё, начиная с самого императора, проливали слёзы.

— Сегодня ночью я услышал совершенное исполнение, — сказал император и велел поднести Накатада чашу с вином:

Накатада на это ответил:

Он передал чашу Масаёри, который, в свою очередь, передавая её Судзуси, произнёс:

Судзуси ответил:

Канэмаса произнёс:

и передал чашу принцу Сикибукё. Тот сложил:

Левый министр произнёс:

Правый министр сложил:

Принц Хёбукё сложил:

Санэмаса произнёс:

Исполнение музыки продолжалось, а время было уже позднее.

— Жёны этих молодых людей не знают, что мы здесь так развлекаемся, и, по-видимому, ждут не дождутся своих мужей. Нужно мне как-то загладить свою вину, — сказал император и велел пожаловать чины: левого министра Суэакира сделать первым министром, правого министра Тадамаса — левым, левого генерала Масаёри — правым министром, военачальника Левой дворцовой стражи Тадатоси — старшим советником министра, Судзуси и Накатада — вторыми советниками министра, Тададзуми — заместителем второго советника, Мородзуми — старшим ревизором Левой канцелярии, Сукэдзуми — советником сайсё, а Юкимаса — советником сайсё и вторым военачальником Личной императорской охраны.

Сев в экипажи, семь человек из девяти, получивших повышение,[12] отправились друг за другом в усадьбу Масаёри, ставшего правым министром. Когда они доехали до перекрёстка Большого и Второго проспектов, Накатада, покинув остальных, отправился в усадьбу на Третьем проспекте, чтобы рассказать о повышении в чине. Остальные шесть человек, начиная с левого и правого министров, остановили свои экипажи и стали терпеливо дожидаться Накатада. Канэмаса покинул императорский дворец ранее их и рассказывал жене о том, что там произошло. В это время появился Накатада с изъявлением благодарности.

— Сегодня можно было бы и не делать такого официального визита, — сказал ему отец.

— Но я совершенно неожиданно получил повышение в чине! — объявил новоиспечённый советник.

— Это радостное известие! — поздравил его отец.

— Мне бы хотелось побыть с вами, но на улице меня ожидают в экипажах, — сказал Накатада и поспешно откланялся.

Мать его, радостная и печальная одновременно, сказала мужу:

Канэмаса ответил:

Этот день принёс тебе утешение за все прошлые печали.

Дождавшись Накатада, господа снова пустились в путь, и экипажи их один за другим подъехали к усадьбе Масаёри. Прежде всего прибывшие отправились в восточную часть северных покоев, ко второй супруге Масаёри и, выстроившись в ряд, сообщили ей о назначении.

— Я очень рада такому известию, — сказала госпожа.

— О сегодняшнем повышении в чине мы должны рассказать и всем остальным членам семьи, — сказали господа и пошли в свои покои.

Поскольку Накатада и Судзуси получили повышение в чине, Масаёри решил устроить у себя особый приём. ‹…› Пир должен был быть особенно замечательным.

Накатада через даму Югэи передал жене: «Только что вернулся из императорского дворца. Хочу рассказать тебе о получении чина. Не выйдешь ли сюда?» «Я поздравляю тебя с повышением. Но сейчас я плохо себя чувствую и выйти не могу», — велела она сказать ему. «Неужели она всегда будет отвечать мне подобным образом?» — спрашивал себя Накатада.

В тот день все, начиная с левого и правого министров, отправились на пир к первому министру.

На следующий день такой же пир устраивал в усадьбе Масаёри левый министр Тадамаса. На пире присутствовал и Масаёри. Пир был великолепен и очень торжествен.

Через некоторое время в дополнение к должности второго советника император назначил Накатада главой Левой дворцовой стражи и главой Палаты правосудия, а Судзуси — главой Правой дворцовой стражи.

Накатада поселился в срединном доме. О нём заботились и император, и Масаёри, он жил в полном довольстве.

Судзуси стал жить в особом помещении, которое было украшено золотом, серебром, лазуритом, узорчатыми шелками и парчой. Там высились, как горы, семь сокровищ,[13] и все прислужники, от высших до самых низших, были так разодеты, что дом, казалось, наполнился цветами. Так он жил в доме, убранном с необыкновенной роскошью.

Ни Первая принцесса, ни Имамия красотой и благовоспитанностью Фудзицубо нисколько не уступали. Обе были замечательно красивы. Накатада и Судзуси испытывали к своим жёнам глубокую любовь. Министр Масаёри во всём оказывал им обоим большую поддержку, император всё время заботился о них, и молодые люди два или три раза в году получали повышение в чине. Но и Накатада, и Судзуси, оба бесконечно страдали от того, что после въезда Фудзицубо в императорский дворец они до конца своих дней собирались хранить ей верность, а сами… Особенно печалился Накатада — ведь Фудзицубо, пока оставалась в родительском доме, отвечала ему чаще, чем другим, и даже время от времени посылала ему письма из дворца наследника престола. Как-то раз, когда они с женой разговаривали о Фудзицубо, из дворца наследника пришло письмо, написанное ею самой и адресованное Первой принцессе:

«Извини за долгое молчание. Зная, что церемонии, связанные с замужеством, отнимают всё время, я решила написать, когда ты не будешь так занята, и вот дотянула до сего дня.

Я часто вспоминаю тот вечер, когда я оказалась в крайне трудном положении».

Прочитав письмо, принцесса рассмеялась, и Накатада спросил её:

— Что там написано? Дай-ка посмотреть!

— Ничего особенного, — ответила она и письма не показывала.

Накатада, сложив почтительно руки и кланяясь ей, умолил-таки жену. Прочитав письмо, он был в душе сильно смущён. Послание Фудзицубо было так очаровательно, что он почувствовал к ней огромную любовь, гораздо более сильную, чем раньше. Накатада не мог произнести ни слова, и жена, глядя на него, была удивлена.

В ответ она написала Фудзицубо:

«Я столь давно не писала тебе, что самой стало неловко от такой невежливости. Что бы ты ни писала, муж мой, думая о тебе, всегда вспоминает тень на вершине Цукуба.[15]

— Когда я полюбил Фудзицубо, я навсегда лишился покоя. Какой это был великолепный вечер! Я лишь мельком увидел её — потерял рассудок. Фудзицубо любовалась луной и играла на кото, а я, подойдя как можно ближе к срединному дому, слушал её. Я не боялся умереть, я не хотел больше жить в этом мире, я был готов на любое сумасбродство. И если я дожил до сего дня, не совершив ничего непоправимого, то это потому, что судьбой мне было назначено получить тебя в жёны, — сказал Накатада.

— Твой рассказ очень чистосердечен, — заметила госпожа.

— ‹…› Раньше Фудзицубо, играя на кото, совершенно завораживала всех, кто её слышал. Интересно, как она играет сейчас.

— Говорили, что раньше можно было слышать, как она, скорее для собственного удовольствия, играла на кото, даже не настроив его и не надев на пальцы плектра, но в последнее время она не садилась за инструмент и, вероятно, забыла всё то, что знала, — ответила госпожа.

— Она играла так прекрасно, что даже меня приводила в смущение. Кого же ей стыдиться? — рассмеялся Накатада. — На празднике в день крысы во дворце отрёкшегося императора она играла ещё лучше, чем в храме Касуга. Как же замечательно она должна играть сейчас! В мире редко можно встретить подобное мастерство. И наследник престола думал так, он и слышать не хотел ни о ком, кроме Фудзицубо, и не мог дождаться, когда она прибудет во дворец. Поэтому, хотя в его дворце служат и Пятая принцесса, и Насицубо, целый день возле наследника находится только Фудзицубо. Она и есть настоящая супруга наследника. А другие жёны проводят свои дни в тоске.

Тем временем архивариус, бывший также секретарём Палаты обрядов, доставил от императора подарки жене Накатада: длинный китайский короб, в котором лежали шёлковые платья царства Курэ,[17] китайское парадное платье, шёлк, парча, гладкий шёлк, кисея, великолепные драгоценности. Посыльный вручил письмо: «Эти китайские ткани не очень хороши. Может быть, они всё-таки сгодятся для утреннего платья молодому мужу?» Посыльному дали полный женский наряд. Принцесса написала в ответ: «Очень благодарна за великолепные подарки. Разве есть на свете человек, достойный подобного утреннего платья?»

В это время в их покоях появился Масаёри.

— Ну, как ты себя чувствуешь на новом месте? — обратился он к Накатада. — Удобно ли тебе здесь? Впрочем, как говорится, там, где сидишь…[18]

— Благодарю вас за заботу, — ответил тот.

Готовясь выдать других дочерей замуж, Масаёри старался, чтобы эти церемонии не уступали бракосочетаниям, совершённым по императорскому указу. И заготовленная утварь, и приглашённые прислужницы — всё было не хуже. Вторая жена сказала Масаёри:

— Как же мы поступим? Кажется, те, кому ты писал, предложением недовольны.

— Влюблённые в Фудзицубо так сильно, они, по-видимому, колеблются: «Что станет думать она, когда узнает об этом? Вряд ли она одобрит мой поступок». Похоже, что и эти два советника не хотели жениться, но сейчас, кажется, они очень довольны. Напишу-ка я ещё раз письма. И надо не забыть Санэтада. Изложу ему всё начистоту.

Он отправил с посланием к принцу Хёбукё помощника военачальника Императорского эскорта Акидзуми, к правому генералу — советника сайсё Сукэдзуми, бывшего также вторым военачальником Личной императорской охраны, к советнику Масаакира — помощника главы Военного ведомства Канэдзуми, а к Санэтада — помощника военачальника Левой дворцовой стражи Цурэдзуми.

Генералу Канэмаса он писал:

«Не знаю, как лучше изложить дело. У меня сейчас очень много забот: я собираюсь выдавать своих дочерей замуж и думаю, что, может быть, Вы согласитесь взять одну из них».

Советнику Санэтада он послал письмо:

«Давно беспокоюсь о Вас. Хоть и нелегко писать Вам, но я всё-таки взялся за кисть. Раньше Вы питали серьёзные чувства к моей дочери, однако я не согласился Вам её отдать. Я хотел оставить её у себя в доме и самому заботиться о ней, но наследник престола выразил желание видеть её у себя во дворце, и она отправилась к нему. У меня есть другие дочери-дурнушки, и я хотел бы спросить Вас, не возьмёте ли Вы какую-нибудь из них в жёны?»

Санэтада, прочитав письмо, залился слезами и ничего не мог произнести. Помощник военачальника Левой дворцовой стражи пустился в подробные объяснения. Санэтада долго не знал, что ответить, и наконец, сказал:

— Сейчас я стал совершенно никчёмным человеком, во дворце больше не служу, ни к кому не хожу, и ко мне никто не приходит, мне тяжело видеть людей. Всё вокруг кажется мне ненадёжным. Ваш визит и письмо министра доставили мне большое удовольствие. По-видимому, мне было суждено судьбой полюбить Фудзицубо. Как только во мне загорелось чувство к ней, мне стали безразличны и жена — а второй такой женщины в мире не найти, — и милые дети. Я любил Фудзицубо, не находил ни минуты покоя, тосковал и вдруг мне стало известно, что она отправилась во дворец наследника престола. Мне казалось, что моей жизни наступил конец, я не знал, что мне делать, и уединился в этих горах. Сейчас мне тяжело видеть даже родителей. Всё, что происходит в мире, меня не трогает, и даже по поводу свадеб и повышений в чине в вашем доме я не прислал поздравлений. Я всё время думаю, не постричься ли в монахи, и вот в такой час получаю это любезное послание. Нет, сейчас мне ничего не нужно. Горше всего, что Фудзицубо, услышав о моих страданиях, даже не пожалеет меня! — Он лёг на землю и горько заплакал.

Министру он написал в ответ:

«Я прошу Вас не слишком порицать меня за то, что я совершенно удалился от мира. Получив Ваше любезное письмо, я был очень тронут. Но сейчас у меня нет желания ни что-либо делать, ни даже жить в этом мире. Мне странно, как я дожил до сего дня, и дальше я жить не хочу. Поэтому я не могу принять Вашего предложения. Прошу Вас ещё раз простить меня.

Ах, если бы я не знал Фудзицубо, с какой радостью я бы женился на её сестре!»

Санэтада стал угощать помощника начальника Дворцовой стражи вином, несколько раз подносил ему чашу и долго разговаривал с ним. А на прощание преподнёс ему платье из узорчатого лощёного шёлка и полный женский наряд с китайским платьем красного цвета.

сложил он.

Цурэдзуми на это ответил:

После этого он отправился домой.

Все господа, посланные с письмами, возвратились домой в одно и то же время. Все они получили в подарок по полному женскому платью.

Принц Хёбукё ответил министру следующее:

«Узнав, что Фудзицубо вышла замуж, я хотел было уединиться в горной глуши, но получив Ваше любезное предложение, обрёл в сердце покой и буду рад жениться на Вашей дочери».

Советник Масаакира писал:

«После того, как все мои усилия оказались тщетными, я был в растерянности и унынии, мне не приходила и мысль жениться на ком бы то ни было. Ваше предложение очень любезно и полно сердечного участия, и я вновь и вновь благодарю Вас за это».

Когда помощник военачальника Дворцовой стражи принёс письмо от Санэтада, вторая жена министра прочитала его и показала мужу.

— Опять он отвечает отказом. Совершенно неразумный человек! — отозвался тот.

Советник же сайсё рассказал:

— Правый генерал ответил мне так: «Я задумал жениться на Фудзицубо ещё тогда, когда она была маленькой. С тех пор я не переставая посылал ей письма, и если сразу после её замужества я обращу свои помыслы к другой, это будет прискорбно. По крайней мере до тех пор, пока мы существуем в этом мире, я хотел бы хранить свои чувства к Фудзицубо».

Цурэдзуми же рассказал, что ответил ему Санэтада.

— Когда я увидел, в каком он обитает жилище, я от жалости к нему заплакал, — добавил он.

Слушая о том, что говорил Санэтада, который когда-то был блестящим придворным, а теперь стал непохожим на самого себя, все, начиная с министра и госпожи, проливали слёзы.

— Как прискорбно слышать это! — вздохнул министр. — Что тут поделать! Отец его, первый министр, по-видимому, очень из-за этого страдает. Он часто просит, чтобы я позаботился о Санэтада, но поскольку тот не желает внять моим словам, тут ничего не поделаешь. В таком случае выдадим четырнадцатую дочь вместо него за старшего ревизора Правой канцелярии Суэфуса. Он человек с большими достоинствами и скоро станет советником министра. А вместо правого генерала возьмём в зятья второго военачальника Личной императорской охраны Юкимаса. Я напишу им письма. Санэтада и Канэмаса оставим в покое.

Вторая жена министра написала ответ Санэтада:

Я всегда испытывала к Вам жалость и никак не могу забыть Вас».

Итак, одиннадцатую дочь от первой жены Масаёри отдал в жёны принцу Хёбукё, двенадцатую — советнику Масаакира, тринадцатую от второй жены — второму военачальнику Личной императорской охраны Юкимаса, четырнадцатую, Кэсумия, — старшему ревизору Правой канцелярии Суэфуса. Церемонии бракосочетания состоялись двадцать восьмого дня восьмого месяца. На третью ночь всех женихов встретил Масаёри и каждому из них преподнёс подарки ещё более великолепные, чем обычно, чтобы они почувствовали его богатство и влияние.

Фудзивара Суэфуса был старшим ревизором Правой канцелярии и вместе с тем младшим военачальником Правой личной императорской охраны, секретарём Палаты обрядов, магистром словесности и наставником наследника престола в книжности. Он имел доступ в императорские покои и во дворцы наследника и отрёкшегося императора. Ему дали военный чин: сделали младшим военачальником, потому что он побаивался мести со стороны врагов своего отца. Его личные достоинства были беспримерны. Когда он был свободен от службы во дворце наследника престола, он занимался классическими книгами с десятью учениками, сыновьями знатных сановников, которых он выбрал из тридцати студентов Университета. Ему было сорок лет. Он был очень хорош собой.

Как-то раз, когда он занимался со студентами чтением классиков, к нему пришли четыре доктора. Суэфуса завёл с ними разговор и между прочим спросил:

— Какое вы получили назначение? Когда вы собираетесь отправиться на места?

— Назначение мы получили и в скором времени думали ехать, но… — ответили они.

— И вправду, лучше не медлить с отъездом… — высказал он своё мнение.

— Времени свободного у нас совсем нет. Император велел нам приготовить комментарии к «Записям историка».

— А, да, государь выразил сожаление, что комментарии к «Записям историка» не доведены до конца, поэтому прежде вам надо завершить этот труд, а потом ехать на места, — согласился Суэфуса.

В это время пришёл Тадатоо, помощник главы Университета.

— Почему ты так долго не показывался? — спросил его Суэфуса. — Я уже начал было беспокоиться.

— Дела мои плохи. В последнее время многие кандидаты получили назначение в провинцию, а я до сих пор остаюсь на том же месте, — ответил тот.

— Это очень огорчительно, — посочувствовал Суэфуса. — Кажется, сейчас есть свободное место в Императорском архиве, я подумал о тебе и на днях рекомендовал тебя министру Масаёри. Он спросил меня: «Ты хочешь, чтобы я помог ему?» — и я подробно изложил министру твоё положение. Он ответил, что сразу же доложит императору. Я ещё раз поговорю с ним о тебе. Если министр сделает то, что обещает, успех тебе обеспечен.

— Да, но эта служба очень уж трудная, — колебался Тадатоо.

— Не беспокойся об этом, — начал успокаивать его Суэфуса. — Я тебе помогу. Могу ли я забыть твоё милостивое отношение ко мне! Если бы я, занятый своей службой, не похлопотал за тебя, ты, наверное, решил бы, что я отношусь к тебе не по-дружески.

— Я очень тебе благодарен за то, что ты меня рекомендовал. Не состоять на государственной службе, если живёшь один, — ещё так-сяк, но когда я слышу, как плачут мои престарелые родители, жена и малые дети, я сам от горя заливаюсь кровавыми слезами.

— Это понятно, — сказал Суэфуса. — Никто лучше меня не знает, как горько, обладая большими достоинствами, оставаться непризнанным. Я посоветуюсь с министром. Живя долго в столице, ‹…› где найти средства к существованию? В этом году мне в качестве жалованья должны прислать продукты из провинции Оми. Я ещё ничего не получил. Я напишу письмо правителю провинции, чтобы он переслал их тебе. Пожалуйста, возьми.

— Я очень признателен… — стал благодарить Тадатоо. — Пожалуйста, попроси министра как можно скорее.

— У меня ведь нет родственников, которым я должен был бы оказывать помощь. Сам я живу в достатке, и особенно ни в чём не нуждаюсь, — сказал Суэфуса и написал письмо правителю провинции Оми.

Они до рассвета вместе пили вино, сочиняли стихи, а когда на заре Тадатоо стал собираться домой, Суэфуса вручил ему летнее платье из узорчатого лощёного шёлка и штаны на подкладке.

Вскоре он опять убедительно попросил министра помочь его другу, и Тадатоо назначили архивариусом. Он был счастлив беспредельно. Суэфуса послал ему полный костюм архивариуса и в дальнейшем заботился о нём.

Таким образом, многие молодые люди, пылавшие любовью к Фудзицубо, обосновались в доме Масаёри или навещали там своих жён.

Подумав как-то раз: «Как живётся Накаёри?» — министр приготовил монашескую рясу и два платья из узорчатого шёлка и отправил с Мияако, одев его в роскошное платье. К одежде для Накаёри он приложил письмо:

Накаёри, прочитав это, заплакал и ответил:

Итак, все зятья Масаёри с жёнами стали жить в отстроенных для них павильонах. Помещения были просторные и богато обставлены, у всех было много утвари и драгоценностей. Вся территория между Первым и Четвёртым проспектами с севера на юг и от проспекта Красной птицы до Кёгоку с запада на восток была застроена домами зятьёв Масаёри. Сыновья же его там не жили. Накатада и Судзуси пока своих домов не имели и обитали в покоях министра.