Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

Глава XVIII Восшествие на престол (Окончание)

К вечеру того же дня[259] от императрицы доставили письмо первому министру Тадамаса: «Мне хотелось бы с тобой кое о чём поговорить. Приди потихоньку во дворец вместе с сыновьями — старшим советником Тадатоси и советником сайсё Киёмаса. Дело важное».

Императрица прислала письмо и правому министру Канэмаса:

«Приди во дворец вместе с Накатада».

«Сказано — сделано, — передали ответ братья. — Повинуясь вашей воле, обязательно придём». И ночью в сопровождении сыновей они отправились во дворец.

Императрица удалила прислуживающих ей дам, велела братьям сесть поближе и обратилась к первому министру:

— Я пригласила вас вот по какому поводу. С давних пор наследником престола провозглашался сын супруги императора из нашего рода, но сейчас, по-видимому, от этого обычая отступят, а если так, то больше к нему не вернутся. Передача престола должна состояться в этом месяце, и император сказал: «В тот же день надо будет провозгласить наследника престола». Я придерживаюсь того же мнения. Среди всех сановников ты самый важный, а следующие чины занимают Канэмаса и Накатада. Что же касается рода наших противников, там в высоком чине один только Масаёри. Суэакира скончался, а остальные в чинах небольших. Трон всегда переходил к принцу из нашего рода, и можно ли допустить, чтобы на этот раз императрицей объявили дочь Минамото, а её сына — наследником престола? Когда разные девицы прибывали на службу во дворец наследника престола, я всё ждала, кто из них родит сына. В течение долгого времени — так, что мы уже начали беспокоиться, — ни одна из них не беременела, а тут вдруг появилась эта никудышная девица, завладела всеми помыслами принца и раз-раз — родила мальчика. Все решили, что он-то и будет провозглашён наследником. Я горевала, что линия нашего рода прекратится, но неожиданно Насицубо осуществила мои желания, и её сына я хочу провозгласить наследником. Женщиной в нашем мире пренебрегать нельзя.[260] Помните же об этом ребёнке, думайте о будущем. Не относитесь легкомысленно к тому, что может стать позором для нашего рода.

Воцарилось молчание. Затем, после некоторого колебания, Тадамаса заговорил:

— Как можем мы судить в данном случае? Мы ведь только подданные, — и если даже государь слишком молод и поспешен в своих решениях, не в наших силах что-либо изменить. В эпоху таких мудрых монархов, как наши, что мы в состоянии решать по своей воле? Но если вы сами скажете будущему государю «Мне хотелось бы, чтобы был провозглашён вот этот», — и если он будет с вами согласен, тогда вряд ли возникнут какие-то препятствия.

— Так-то оно так, — согласилась императрица, — но уже давно Фудзицубо находится в отчем доме, а наследник престола очень горюет и тоскует — ничего не ест, исхудал до того, что стал похож на тень, и если я заикнусь о провозглашении наследником сына Насицубо, он, по-видимому, тут же испустит дух. Однако и в заморских странах министры и другие сановники успешно осуществляют самые трудные дела. Нам всем нужно объединить усилия и сказать в один голос: «Если бы у вашей супруги из нашего рода сына не было, тогда делать нечего, пришлось бы провозгласить наследником мальчика из другого рода. Но коли уж такой сын есть, к чему искать далеко?» Если и вы, и я будем так говорить, мы своего добьёмся. Наследник престола умён и понимает разумные доводы, и хоть он затаит в сердце скорбь, но чтобы сохранить мир, поступит по-нашему. Но не я одна должна говорить ему об этом.

— Я с вами согласен, — ответил Тадамаса. — Придворные часто вмешиваются в подобные дела. Сейчас же речь идёт о дочери Канэмаса, так что решение зависит прежде всего от него. — Затем Тадамаса обратился к сыновьям: — Дети мои, что вы думаете, как нам поступить?

— Это дело не нашего ума, — был ответ. — Мы согласны с любым решением государя.

— Что же, мы говорили о дочери Канэмаса и его внуке, — повторил первый министр. — Накатада ещё в чине невысоком, но в будущем он станет человеком влиятельным, да и сейчас уже… Теперь мы держим речь о его младшей сестре и племяннике. Решайте, как вы хотите поступить, и скажите нам. Я присоединюсь к вашему мнению.

— Мне очень приятно, что вы до такой степени озабочены этим делом, и я слушал вас с удовольствием, — взял слово Канэмаса. — Но из собравшихся здесь пятерых человек четверо — родственники Масаёри. Да и я тоже, поскольку Накатада женат на Первой принцессе, не могу идти против Масаёри. И высочайшая наложница государя, который должен сейчас отречься от престола, родившая ему многих детей, и Фудзицубо, которая родила трёх сыновей наследнику, вступающему на престол и любящему её, как никого на свете, — обе они дочери Масаёри, с которым вы все, начиная с Накатада, в близком родстве. Кроме того, жён своих вы любите глубоко и жизнью готовы ради них пожертвовать. Когда у Тадамаса скончалась жена, мать этих его сыновей, он взял в жёны шестую дочь Масаёри, сестру Дзидзюдэн, и любит её так, что ни одной ночи не может провести вдали от неё. Она родила ему четверых детей. А Тадатоси женат на седьмой дочери Масаёри. У них двое детей, и не сегодня завтра она родит третьего. Зимой прошлого года она, укоряя его в связи с никчёмной женщиной, отправилась в отчий дом и живёт там. А Тадатоси с двумя детьми не знал, как ему быть, и сейчас кое-как добился с ней примирения. Жена же Киёмаса — восьмая дочь Масаёри. И у них дети. Накатада не женат на дочери Масаёри, но жена его — дочь Дзидзюдэн, которую государь наш чрезвычайно балует и беспредельно любит, и у Накатада от принцессы дочь, в которой он души не чает. А скоро она родит второго ребёнка. Таким образом, у нас у всех руки связаны; отношения чрезвычайно тесные, порвать их можно только с риском для жизни. Если у Масаёри узнают, кого мы решили сделать наследником престола, он сейчас же разлучит своих дочерей с их мужьями, и тогда никому, даже самому государю, их никогда больше не доведётся видеть. Масаёри- человек благородный, но вспыльчивый и упрямый. С другой стороны, совершенно естественно, что он хочет добиться своего. В наше время быть в родстве с императорским домом очень полезно.

Императрица в сердцах воскликнула:

— И Дзидзюдэн к тому же нарожала дочерей! Да что за штучка у дочерей этого Масаёри, что все мужчины от них оторваться не могут! Из-за этого все и трудности!

— Накатада слушает ваши слова и не знает, куда ему деться, — заметил Тадамаса. — Мне-то уже всё равно. А он хоть и мужчина, но ещё молод и смущается.

Все рассмеялись вслед за ним.

— Ничего страшного, — продолжала императрица. — Я женщина, но меня беспокоит то, что линия наша прервётся. Кто знает, в каком виде вы возродитесь после смерти, но то, что вы так привязаны к своим жёнам и детям, явится большим препятствием на пути к просветлению.[261] Вы думаете, что на свете нет других женщин, кроме дочерей Масаёри? Я вам найду таких, которые ещё лучше. Что далеко ходить — возьмите в жёны мою единственную дочь. Пусть утверждают, что угодно, но она не хуже дочерей этого министра. Уважайте же самих себя и не будьте столь малодушны.

— Это всё к делу не относится, — сказал первый министр. — Будем же говорить по-существу: нет никого, кто бы не любил своего ребёнка, и это совершенно естественно. И не надо обвинять нас в бесхарактерности. Как я говорил, нужно, улучив момент, внушить наследнику престола, как он должен поступить. Если он последует совету государыни, это будет неслыханным счастьем.

— Вы все думаете только о родне своих жён, — упрекнула его государыня. — Ты говоришь всё это, зная, что наследник любит Фудзицубо, как никого на свете. Пусть так. Но и я кое-что понимаю в жизни.

— Вы, наверное, ещё не видели того, кого прочат в наследники престола, — сказал Канэмаса. — Старший сын наследника с первого дня получил благословение богов Неба и Земли, он рождён для того, чтобы в будущем быть мудрым монархом. Пытаться побороть его — настоящее преступление. Все будут говорить: «Разве вы не видите по всему его облику, что это настоящий наследник?» Все будут ругать нас. Уже то, что у Насицубо родился мальчик, — для нас честь, будем же довольны этим. Я не хочу вступать в напрасную борьбу и погубить себя ‹…›.

– ‹…› По виду вы мужчины, а рассуждаете, как малодушные женщины. Среди вас нет ни одного разумного! Совсем как маленькие девочки! — воскликнула в гневе императрица. — Завтра и наследник престола сойдёт, наверное, с ума от любви к бабе! Наследник довольно хорош собой ‹…›. А у неё характер ужасный, ей ничего не стоит убить человека.

— Фудзицубо такова и есть, — согласился Тадамаса. — Это далеко не простая женщина, она всем показала, что у неё страшный характер. Накатада ещё молодой человек, но обладает даром видеть людей насквозь.

— Охота вам шутить! — ответил Накатада. — Однако она действительно очень умна. Когда она жила у своего отца, мне случалось бывать недалеко от неё. Она меня часто пугала.

— Давно бы боги и будды забрали таких людей к себе, — проворчала императрица.

— Ваши намерения превосходны, но мы ничего сделать не можем. Лучше вам самой поговорить с наследником, — повторил первый министр.

На этом все разошлись.

Через несколько дней императрица передала наследнику престола: «Я должна поговорить с тобой об одном деле. Приди ко мне».

Когда он пришёл, она сообщила ему своё мнение о провозглашении будущего наследника и затем спросила:

— Как, по-твоему, надо поступить?

У сына сразу испортилось настроение. Он то бледнел, то краснел и очень долго не мог ничего произнести.

— С давних пор так ведётся: что бы родители ни сказали, им нельзя идти наперекор. Поэтому я вам отказать не могу. Однако даже в больших странах, не таких, как наша, государыня в делах правления идёт рука об руку с министром. Это наш подданный, но он благородного происхождения и занимает высокое положение, нам следует принимать решения, советуясь с ним.[262] Если я расстанусь с Фудзицубо, то лишусь всякой поддержки. Поступи я так, как вы советуете, Фудзицубо никогда больше сюда не вернётся, в конце концов вместе с сыновьями уйдёт в горы и будет вести жалкое существование между жизнью и смертью. Я могу взойти на престол только в том случае, если будет человек, который поддерживает меня. Как я буду жить, лишившись её и детей? — сказал наконец наследник престола, проливая слёзы, и покинул её покои.

«Не хотела я говорить с ним об этом, — думала мать с раздражением. — Тадамаса и прочие стали на сторону своих жён. Им безразлично, что будет с нами, а вот Фудзицубо они боятся разгневать. Братья должны поддерживать сестру, а они в семейные дела вмешивают совершенно постороннюю для них Фудзицубо. А обратиться к сыну — он вот как отвечает. Что же делать?»

Императрица вновь послала записку Канэмаса:

«Приди во дворец тайно, в обычном верхнем платье. Я должна с тобой кое о чём поговорить».

Он пришёл к ней в тот же вечер. Императрица рассказала ему:

— Я говорила с наследником престола об этом деле, и он мне ответил: «Делай, как хочешь. Я не знаю, что лучше», однако настроение у него было плохое. Поэтому я собираюсь поговорить с самим государем и провозгласить нового наследника в день восшествия на престол. Но меня тревожит Тадамаса. Ты, как я думаю, не будешь колебаться, на чью сторону встать. Надо, чтобы вступив на престол, новый император сразу же провозгласил наследником сына Насицубо. Разве не правители велели отправить Ван Чжаоцзюн к варварам и казнить Ян Гуйфэй?[263] Тадамаса любит свою жену, поэтому он малодушничает, но я твёрдо решила выполнить то, что задумала, и ты должен знать о моих планах.

— Вы в душе рассудили правильно, но я вам скажу вот что, — ответил ей Канэмаса. — Все вокруг нас встали на сторону Фудзицубо, поэтому то, о чём я в одиночестве мечтаю, никогда не свершится. Я и думать об этом больше не хочу. Тем не менее я вам полностью подчиняюсь. Во всех своих делах я советуюсь с Накатада, но мало того, что он держит сторону родственников жены, он ещё хранит какие-то чувства к самой Фудзицубо. И вряд ли он в данном случае своё отношение изменит.

— Непочтительный сын — вот как это называется, — воскликнула императрица. — Если он так поступит, отрекись от него! Но что поделать? Пусть Накатада и не будет с нами заодно, лишь бы Тадамаса был на нашей стороне.

— Совершенно с вами согласен. Так и решим, — сказал Канэмаса. И на этом их разговор окончился.

Когда император пожаловал к императрице, она спросила:

— Когда же состоится церемония передачи престола?

— После десятого дня этого месяца, — ответил он.

— Не будет ли в тот же день провозглашён новый наследник престола?

— Лучше этого не делать. Такой шаг был бы слишком поспешным, можно и повременить, — промолвил император.

— А я вот что думаю. Пока у наследника не было других сыновей, я считала: что ж, провозгласим наследником престола сына Фудзицубо. Но сейчас, когда у Насицубо родился сын, его-то и нужно избрать будущим наследником.

Некоторое время император ничего не отвечал и думал: «Пятая принцесса беременна, и если она родит мальчика, отрёкшийся от престола император захочет, чтобы его и назначили. Но так или иначе, мы не должны забывать о Масаёри. Это дед многих моих сыновей, и если мы захотим провозгласить наследником отпрыска Насицубо, он сразу же заберёт к себе Дзидзюдэн и никогда больше не отпустит её во дворец. Что я тогда буду делать?» Наконец он произнёс:

— Вряд ли мы должны с этим так спешить. Когда наследник вступит на престол, он сам, как отец, рассудит. Если же мы назначим кого-нибудь против его желания, это будет крайне неразумно и навлечёт на нас позор. Ты согласна?

— Вы говорите так потому, что приблизили к себе эту злодейку Дзидзюдэн, — возразила императрица. — Она приносит вам один лишь вред — отправилась в отчий дом, заперлась там и выжидала, заставила вас печалиться и тосковать. А потом жужжит, как синяя муха,[264] и никак от неё не отделаться, только настроение вам портит. Поэтому-то вы и принимаете близко к сердцу дела её сестрицы!

— Откуда такие мысли? — рассмеялся император. — Добро бы Дзидзюдэн была молоденькой, но она — мать уже взрослых детей, — о чём тут говорить? У Масаёри живёт её десятый сын, которого она видит редко, вот она время от времени и отправляется в отчий дом, чтобы побыть с ним. Когда наследник вступит на престол и немного освоится, тогда и надо будет поговорить с ним, как лучше поступить. Если дать ему разумный совет, вряд ли он пойдёт наперекор. Все его сыновья — дети благородных дам. Ты настаиваешь на малыше, к которому особенно привязана. Но знай, что дела по управлению Поднебесной могут взять на себя только Масаёри или Накатада. Первый министр Тадамаса — человек превосходный, однако таланта у него нет, а такой человек не годится, чтобы быть опорой Поднебесной. Канэмаса справедлив и умён, но очень уж охоч до женского полу, и стань он во главе государства, к нему доверия не будет. Из двух названных мной — о Накатада говорить нечего, у второго же, Масаёри, есть и талант, и прекрасный характер, и ум. Если Масаёри запрётся у себя дома, и призвав своих дочерей, поставит своих зятьёв в трудное положение, это может вызвать большие волнения. Подумай же сама.

— Всё поняла, — ответила императрица со злобой. — Больше не произнесу ни слова.

До самого дня отречения от престола Фудзицубо так и не обратилась к супругу с просьбой простить выгнанного со службы Корэкосо. Наследник же думал: «Если не исправить это дело, он погибнет зазря», — и накануне церемонии простил молодого человека. Вечером он послал к Фудзицубо другого архивариуса с письмом:

«До самого последнего мгновения ждал, не возвратишься ли ты во дворец, но, к сожалению, ты не выполняешь данного ранее обещания.

Она ответила только вот что:

«Это всё из-за разговоров императрицы, — подумал он. — Теперь в Поднебесной будут говорить, что я слишком молод».

В одиннадцатый день состоялась церемония отречения от престола. Отрёкшийся император переехал во дворец Судзаку, и его сопровождала госпожа Дзидзюдэн. Императрица оставалась в императорском дворце.

Новый государь стенал днём и ночью оттого, что с ним нет Фудзицубо, и никого из жён к себе в опочивальню не приглашал. Все его жёны, кроме Фудзицубо, переехали в императорский дворец. Вскоре была назначена церемония присвоения им звания высочайших наложниц. С этим можно было бы и повременить, но император рассчитывал таким образом заставить Фудзицубо вернуться во дворец. Император решил присвоить Пятой принцессе и дочери покойного первого министра, госпоже Сёкёдэн, звание высочайших наложниц первой категории, а дочери нынешнего первого министра, госпоже Рэйкэйдэн, и Фудзицубо — второй. Императрица-мать спросила его:

— Почему ты не хочешь сделать высочайшей наложницей Насицубо? Если ничего не случится, она будет провозглашена матерью наследника престола и императрицей. Если у тебя на женской половине нет порядка, я таким образом его восстановлю. Обязательно сделай Насицубо высочайшей наложницей.

— Две первых высочайших наложницы — дочери первых министров. Я не хочу сказать, что Насицубо низкого происхождения, но всё же нужно соблюдать иерархию. Как же присвоить ей это звание? — пустился в объяснения наследник.

— Но не делай высочайшими наложницами дам с плохим характером.

— Этого и быть не может, — ответил он. — Все мои жёны из самых благородных семей. Например, дочь покойного министра Суэакира, который в течение долгого времени верно служил престолу и сохранял в государстве спокойствие. Из всех моих жён она самая беззащитная, и если я не буду оказывать ей покровительство, откуда ей ждать помощи? Поэтому я и хочу сделать её высочайшей наложницей, а Насицубо дам право ездить в ручной коляске.

— У тебя на всё готов ответ, — заметила императрица. — Ну хоть бы послушал, что я тебе говорю.

Всё сделали по желанию императора. Насицубо присвоено право на ручную коляску. Пятая принцесса была поселена во дворце Одаривания ароматами, Сёкёдэн; дочь покойного первого министра — во дворце Отражённого света, Сёкёдэн; дочь нынешнего первого министра — во дворце Живописных видов, Рэйкэйдэн; дочери левого министра опять был отведён Павильон глициний, Фудзицубо; дочь принца Сикибукё поселили во дворце Восхождения к цветам, Токадэн; дочь правого министра — в Грушевом павильоне, Насицубо; дочь советника Тайра Масаакира — во дворце Явленного блеска, Сэнъёдэн. И все дамы стали именоваться по названию их дворцов. Госпоже Токадэн не было присвоено звание высочайшей наложницы. Позор пал на всю семью, начиная с самого принца Сикибукё, и он, стеная, проводил всё время дома и во дворец не являлся. Госпожа Сёкёдэн всё ещё была в трауре и оставалась в доме покойного отца. Государь же долгое время никого из своих наложниц к себе в покои не приглашал.

Императрица-мать раздумывала: «Раз в день восшествия на престол не назначили наследника, сейчас мне осуществить свои планы трудно. Если Тадамаса так любит свою жену, он никогда не пойдёт против воли её родителей».

Наступил осенний праздник Другого берега.[267] Выбрав благоприятный день и приготовив всё для осуществления задуманного,[268] императрица велела Тадамаса прийти потихоньку во дворец. «Если бы отрёкшийся от престола император Судзаку и узнал об этом, он вряд ли был бы недоволен. Ведь он отдал свою дочь Накатада, который был в невысоком чине, а Тадамаса и годами ещё молод, и красив, покладист, занимает самое высокое положение…» — думала императрица-мать. Она послала Тадамаса записку: «Я хочу с тобой кое о чём поговорить. Приди сегодня вечером ко мне».

«С чего бы это? — удивился тот. — Она зовёт меня к себе, выбрав благоприятный день». Подумав, что императрица опять будет говорить о наследнике престола, он воскликнул: «Ах, как мне это надоело!» — и ответил государыне: «Письмо Ваше получил, благодарю. Вы мне велите явиться во дворец, но я сейчас болен и ни к отрёкшемуся императору Судзаку, ни к самому императору прийти не могу. Через несколько дней, когда состояние моё улучшится, я нанесу Вам визит».

«Какая досада! — подумала императрица. — Надо его как-то заполучить. Если бы он любил даже известную во всей Поднебесной красавицу, вряд ли он решился бы пренебречь моей дочерью».

Она никого в свои планы не посвящала и таила их в сердце. Снова и снова она приглашала Тадамаса к себе, но он так и не приходил.

В покоях Фудзицубо царило оживление. Её поздравляли с присвоением звания высочайшей наложницы, и к ней явились её мать и сёстры: пятая дочь Масаёри, которая была замужем за принцем Мимбукё, шестая, бывшая замужем за Тадамаса, одиннадцатая, которая была женой принца Хёбукё, и третья, жена Санэмаса. «Мы были уверены, что твой сын обязательно будет объявлен наследником престола, но слышали, что теперь обозначились какие-то препятствия к этому. Может быть, тебе лучше вернуться во дворец?» — говорили сёстры Фудзицубо.

— Все эти дни я очень беспокоюсь, кого объявят наследником престола, — ответила она. — В сердце у меня будто рана. Я так расстроена, что даже горячей воды не могу выпить, очень мучительно всё это. Иметь детей — иметь только заботы.

— Я тоже всё время думаю, кто же будет наследником престола, и тревожусь необычайно, — сказала её мать. — Поговаривают, что это назначение не пройдёт безболезненно. Я боюсь, что нам придётся испытать всяческие унижения!

— Очень много волнений поднялось в связи с назначением наследника, — сказала жена Тадамаса. — Недавно императрица-мать звала моего мужа к себе. Она звала его уже несколько раз, но он всё твердил: «Надоело!» — и не шёл. Я спросила его: «Не зовёт ли она тебя, чтобы посоветоваться о провозглашении наследника престола?» Он мне ничего не ответил, но я чувствую, что именно об этом речь и идёт.

— Все стараются обернуть дело в свою пользу, — заметила жена Масаёри. — Мы сейчас можем рассчитывать только на Тадамаса. Остаётся надеяться на то, что он не будет заодно с императрицей, что бы ни произошло.

— Мне кажется, что Тадамаса очень не по душе происки императрицы-матери, — продолжала шестая дочь.

— Но ходят какие-то странные слухи, — начала мать. — Не знаю, правда ли это. Говорят, что Тадамаса пригласили в некий благородный дом и заперли там. Это какая-то ужасная интрига!

— С кем заперли? От кого вы слышали? — испугалась шестая дочь.

— Говорят, что его заперли у принцессы, дочери императрицы-матери, — ответила мать.

Шестая дочь почувствовала, как сердце у неё упало.

— О, я несчастная! — заплакала она. — Я ничего об этом не знала. Он даже виду не подавал. Неужели он сделал это тайно? У нас много детей, но он хочет ещё, и если его заполучила к себе принцесса, благородная и красивая, то на меня он, наверное, больше и смотреть не станет. Как же быть?

Она совсем пала духом.

— Это ещё только слухи, — утешала её мать. — Может быть, всё и неправда.

— Да ведь то и дело она его в тайне от всех приглашает во дворец… — сквозь рыдания произнесла дочь.

— Отрёкшийся от престола император Судзаку из всех своих дочерей самой красивой считал Первую принцессу. Это, наверное, потому, что он её особенно нежно любил с младенческих лет. Но Третья принцесса, дочь императрицы-матери, вряд ли уступает сестре. Она ещё слишком молода, в ней есть что-то детское, поэтому она особенно мила. Когда она немного подрастёт, можно думать, что станет красавицей; — рассуждала жена Масаёри.

— Тадамаса время от времени говорит: «Вторая принцесса — редкая красавица. Как бы мне хотелось взглянуть на неё! Как я завидую Накатада, который постоянно находится рядом с нею!» Императрица-мать сватает за Тадамаса её сестру, он вряд ли устоит, — заливалась слезами дочь.

— По словам моего мужа, кормилица принцессы[269] и очень болтлива, и случалось, что её за это очень ругали, — вступила в разговор жена Санэмаса. — Так вот, она говорит, что это всё имеет одну цель: объявить наследником престола того, кого хочет императрица. А вчера вечером, — сменила тему жена Санэмаса, — мне рассказали о Санэтада совершенно удивительные вещи. Санэмаса поселил его бывшую жену на Третьем проспекте, но брата об этом не известил. Сказав, что я туда поехала, он привёл с собой Санэтада. Так вот, Санэтада даже не узнал своей дочери, Содэмия, так она выросла и похорошела. Увидев её, Санэтада принял дочь за меня. Как он потом изумился! Говорят, Санэтада совсем отдалился от жены и дочери, о них словно и не вспоминает и собирается возвратиться в Оно, но хотел бы один раз навестить тебя, — повернулась она к Фудзицубо. — Его жена стала настоящей красавицей. Санэмаса считает её великолепной женщиной. Она отнеслась к мужу, как к постороннему, и даже когда он заговорил с нею, ничего ему не ответила. А к Санэмаса, с которым она раньше двух слов не сказала, сейчас и она, и дочь её относятся как к отцу и брату; встречаясь с ним, они ведут себя по-родственному.

— Всё это время Санэтада был одержим беспокойством и блуждал далеко от дома, — ответила Фудзицубо. — Когда я встретилась с ним, я посоветовала ему возвратиться к жене и дочери. Поскольку Содэмия выросла такой красавицей, было бы хорошо, чтобы она служила во дворце. Я хочу ввести во дворец дружественных мне людей.

— Если у тебя такие планы, я с радостью сообщу им об этом. Я передам твои слова Санэмаса при первой же возможности.

Пришло письмо от госпожи Дзидзюдэн из дворца отрёкшегося от престола императора Судзаку:

«Я всегда была уверена, что ты станешь высочайшей наложницей. К несчастью, у тебя много соперниц, но, несмотря на них, ты это звание получила, и я рада бесконечно. Остаётся ещё одно дело, которым сейчас занимается государь…»

Фудзицубо ответила сестре:

«Благодарю за письмо. Если то, о чём ты пишешь, пройдёт удачно и я возвращусь во дворец, меня там ждут одни только хлопоты. Вокруг этого дела бушуют страсти, и я не могу не думать с горечью, что все находятся в страшном заблуждении».

Седьмая дочь левого министра, жена Тадатоси, в последний день седьмого месяца родила. Она ещё полностью не оправилась после родов, но всё же послала гонца с поздравлением к Фудзицубо.

Пришло поздравление от Судзуси:

«Я должен был бы сам явиться и лично поздравить Вас, но сейчас жена моя нездорова, и нет никого, на кого я мог бы её оставить. Я поистине очень рад, что Вы наконец стали высочайшей наложницей, чего я давно уже ждал и всё время спрашивал себя: «Так когда же? Когда же?» Если Вы в связи с этим захотите преподнести поздравления главной распорядительнице Отделения дворцовых прислужниц и другим дамам, то извольте только приказать — подготовку подарков я возьму на себя».

Фудзицубо ему ответила:

«Письмо получила, благодарю Вас. Вы пишете, что Ваша жена больна, — как она себя сейчас чувствует? Я совершенно ничего об этом не знала. Вы давно ждали с нетерпением моего назначения, вот время и подошло. Как быть с кормилицами, нужно ли сделать им подарки? Если да, то прошу Вас распорядиться немедленно».

Пришло письмо от Первой принцессы:

«В последнее время чувствовала себя отвратительно и даже головы не могла поднять, поэтому и не писала тебе, а тем временем узнала новость, которая меня очень обрадовала и всем нам служит к чести. Но радуясь, мы должны, однако, не забывать теперь о другом деле. Накатада говорил мне: „Императрица-мать строит разные планы, но я к этому всему не причастен. Если кто-нибудь подумает, что я в них замешан, мне будет очень неприятно". Он очень беспокоится».

Фудзицубо написала в ответ:

«Ты была нездорова, и мне нужно было бы навестить тебя, но я так этого и не сделала… Благодарю тебя за беспокойство обо мне, думаю, всё окончится, как кончается с цветами вишни: быстро они облетают и скоро их забывают. Мне кажется, что Накатада кривит душой, но спасибо и за то, что он так говорит».

После разговора с матерью жена Тадамаса почувствовала ко всему отвращение, она, не разговаривая ни с родителями, ни с сёстрами, днём и ночью оставалась погруженной в свои думы, стенала и плакала. Всё стало ей безразлично. Она не произносила ни одного слова. Тадамаса любил жену беспредельно, но она не могла утешиться.

После того, как одиннадцатая дочь Масаёри, выйдя замуж за принца Хёбукё, стала жить отдельно, она с Фудзицубо не могла встречаться. Поэтому Фудзицубо настойчиво приглашала её, чтобы поговорить по душам о том, что произошло за тот долгий период. Но жена принца всё ещё к ней не приезжала.

Через несколько дней вечером в покоях Фудзицубо собрались её мать, сёстры, братья. Все были одеты в красивые платья на подкладке и вышитые шёлковые накидки. От первого министра пришли за женой, но она ответила, что эту ночь проведёт здесь. Никогда ничего подобного не бывало, и министр, крайне удивлённый её ответом, сам явился за женой.

— Сейчас здесь много народу, свободного места нет, и увидеться с тобой я не могу. Возвращайся домой. Я вернусь через два-три дня, — сказала ему из-за занавеси жена.

— Никогда я не слышал от тебя таких странных речей, — воскликнул министр. — Як этому не привык. Не поверив посыльному, я прибыл сюда сам. Почему ты разговариваешь со мной, как с посторонним? Выйди сейчас же ко мне.

— Выйди к нему, — стала уговаривать дочь жена Масаёри. — Нельзя быть такой несговорчивой с мужем.

— Я не могу простить, что он мне ничего не рассказал о происках императрицы. О, я несчастная! — ответила та.

Для министра разложили подушки на веранде, и к нему вышли Тададзуми, Сукэдзуми и Мородзуми. «В покоях, куда вы собрались войти, сейчас много народу», — стали извиняться они.

В то время, как сыновья Масаёри хлопотали вокруг первого министра, императрица-мать думала: «Как же мне добиться своего?» Она холила и лелеяла свою дочь, как жемчужину. Даже варвар, женатый на богине счастья Китидзётэн,[270] был бы тронут красотой этой принцессы и начал бы посыпать ей письма, одно за другим, а первый министр отговаривался болезнью и к императрице-матери не показывался. «Если боги и будды сделали меня матерью страны,[271] то вряд ли мои желания не сбудутся», — думала императрица.

Когда-то она взяла на воспитание малолетнего сына дяди, старшего брата своей матери, который умер молодым, дослужившись только до советника сайсё и второго военачальника Личной императорской охраны. Он в своё время сопровождал Тадамаса в поисках младшего брата.[272] Сейчас воспитанник был заместителем правителя одной из провинций, служил во дворце и слыл у императора незаменимым человеком. Он был умён и справедлив. К Тадамаса он относился, как подобает родственнику. Написав письмо, императрица-мать велела заместителю правителя провинции отнести его министру.

— Не доверяй этого письма никому, — наказала она. — Спрячь за пазуху и отнеси первому министру. Со слугами его не передавай, а вручи министру в собственные руки. Разведай, действительно ли он болен, как пишет, и доложи мне.

Заместитель правителя провинции с письмом отправился к министру. Проезжая мимо усадьбы Масаёри, он увидел, что к северу от восточных ворот стоял экипаж и толпились сопровождающие первого министра. Решив, что и сам министр находится здесь, он остановил экипаж и вошёл в усадьбу. Тадамаса с сыновьями Масаёри находились в это время на веранде. Заместитель правителя провинции велел доложить о своём приезде и направился к дому, не дожидаясь, пока к нему выйдут навстречу. Он подошёл к лестнице и сразу же заметил Тадамаса. «Как же так? Он сидит здесь, а пишет, что болен», — подумал заместитель правителя провинции, но ничего не сказал. Дамы за занавесями забеспокоились и хотели узнать, в чём дело.

— Пожаловал заместитель правителя провинции, — передал Тададзуми первому министру.

— Что тебе угодно? — спросил пришедшего Тадамаса.

— Я пришёл от императрицы-матери. Она велела мне передать вам в собственные руки вот это, — заместитель правителя провинции вытащил из-за пазухи письмо, написанное на бумаге из провинции Муцу, и через Тикадзуми передал Тадамаса.

«Вот оно!» — переговаривались между собой дамы за занавесями. Жена Тадамаса позеленела, как трава.

— Императрица-мать зовёт сегодня ночью Тадамаса к себе, чтобы отнять его у меня, — горько заплакала она и упала ничком на пол. Сёстры её смотрели на неё с жалостью.

Министр с мрачным видом взял письмо и прочитал:

«У меня к тебе важное дело, и я много раз писала тебе, чтобы ты пришёл ко мне, но ты всё время отвечаешь, что болен. Мне говорят, что это не так, — может быть, ты уже выздоровел? Если ты совершенно оправился, приди хотя бы ненадолго. Я не столь важная персона, и меня все презирают, но родители мне постоянно твердили: „До конца жизни советуйся с братьями”. Кому же ещё могу я откровенно рассказать о моих многочисленных печалях? Обязательно приди».

Читая письмо, Тадамаса и представить не мог, что задумала императрица, он полагал, что речь по-прежнему идёт об объявлении наследника престола. Прочитав письмо, он сказал себе: «Если я после этого не явлюсь…» — но идти во дворец не хотел. Однако жена его, лежавшая на полу за занавесью, тотчас поняла, что речь идёт о женитьбе, и решила: «Это расставание навеки». Она зарыдала ещё громче. Министр ответил императрице:

«Письмо Ваше получил, благодарю. Всё это время, по-видимому из-за бери-бери, я совсем не могу ни стоять, ни ходить. Жена моя, которая в течение долгого времени ухаживала за мной, отправилась в отчий дом и неожиданно заболела. Мне сообщили, что положение её серьёзно, и возможно, нужно ждать худшего. Я должен был её увидеть, и даже не приготовив как следует экипажа, приехал сюда. К чему напоминать мне о покойных родителях? Во всех делах я стараюсь быть Вам полезным. Как только смогу немного ходить, я сразу же приду к Вам».

Он сложил письмо и отправил императрице.

Прочитав письмо, императрица спросила заместите правителя провинции:

— Где ты видел Тадамаса? В каком он был состоянии?

— Я видел его в доме Масаёри, где сейчас находится высочайшая наложница Фудзицибо. У неё собралось много придворных, и министр разговаривал со всеми.

— А как тебе показалось, действительно ли он болен? — допытывалась императрица.

— Определённо я сказать не могу. Экипаж его стоял за воротами. Сидя на веранде, министр не производил впечатления тяжело больного человека.

«Опять он, по-видимому, не хочет внять моим словам. Но я не поддамся на его хитрости. Бери-бери! Что ж! Прикажу отправить за ним ручную коляску», — решила императрица.

Первый министр всё ещё сидел на веранде.

Время шло. Луна семнадцатого дня восьмого месяца поднималась всё выше и выше; ручьи в саду, деревья и травы были очень красивы. Стрекотание цикад навевало грусть. Дул прохладный ветер.

— И впредь, когда я уезжала бы к отцу, он являлся бы за мной, так иногда мы могли бы расставаться… Но если его запрут в этом ужасном доме — как я тогда буду жить? — причитала жена Тадамаса.

Сёстры её сидели у занавеси главных покоев, совсем близко от министра.

— Посадили меня перед занавесью, как мальчишку, который только что приходил от императрицы, и разглядывают — достойно ли это? — обратился он к жене. — Раньше ты никогда так бесцеремонно со мной не обращалась. По-видимому, это результат наущений Фудзицубо.

Но жена так к нему и не вышла. Всю ночь министр оставался на веранде, и сыновья Масаёри не осмеливались покинуть его. На рассвете он решил возвратиться домой и написал жене письмо:

«Впервые пришлось мне испытать такое унижение. Хорош, должно быть, учитель!

И на старости лет мне такому учиться? Пожалуйста, возвращайся скорее. Я пришлю за тобой экипаж».

Госпожа на это ничего не ответила. Письма от неё не было, а приехавшие за ней слуги министра целый день прождали её напрасно и возвратились ни с чем. «Госпожа ничего нам не сказала», — доложили они министру. Он был совершенно озадачен поведением жены. У них было четверо детей, старшему исполнилось одиннадцать лет, младшим сыновьям — четыре и пять. Девочку семи лет, свою единственную дочь, и отец, и мать любили особенно нежно.

Было объявлено, что церемония восшествия на престол состоится двадцать третьего дня. Император об этом совсем не думал, он с утра до вечера стенал о том, что Фудзицубо к нему не возвращается. Несколько дней император не посыпал к ней гонцов с письмами. С глубоким унынием размышлял он о словах императрицы-матери, и не знал, что предпринять. Кормилицы, придворные дамы и архивариусы говорили: «В начале своего правления вы должны сделать что-то памятное. А вы всё время погружены в печальные думы и с каждым днём выглядите только хуже и хуже».

Все наложницы, кроме Фудзицубо, находились во дворце, но император ни к одной из них не приближался и лишь повторял: «В этом мире меня ничего не радует».

Наступил день восшествия на престол нового императора. Во дворец прибыли все придворные, кроме первого министра, который, прислав прошение позволить ему на церемонии не присутствовать, остался дома.

Император был мрачен. «Если я не могу показать церемонию Фудзицубо, с которой хотел быть всегда вместе, то к чему всё это?» — думал он. Но в конце концов придворные уговорили его, и он вышел в зал.

Когда церемония была окончена, придворные, рассевшись в караульном помещении, принялись обсуждать между собой: «Как первый министр мог отсутствовать сегодня! Он прислал письмо, но не так уж он болен!», «Его жена перебралась в родительский дом, малолетние дети плачут, и он должен нянчить их».

«По-видимому, стало известно о замыслах императрицы-матери. В этом, собственно, нельзя было сомневаться», — считали Канэмаса и Накатада. По поводу же отъезда в отчий дом жены министра Накатада и Тадатоси полагали: «Если уж человек в таком положении, как Тадамаса, вынужден терпеть подобное, что же нам жаловаться!»

В тот же день состоялась церемония присвоения рангов, и все придворные получали повышение. Масаёри и Канэмаса был присвоен второй ранг, помощнику управляющего делами наследника престола — четвёртый. Учёный Суэфуса, старший ревизор Правой канцелярии, получил третий рант. Иэако стал помощником военачальника Дворцовой стражи, ему был присвоен пятый ранг. Получили повышение и дамы. Высочайшим наложницам присвоили более высокие ранги. Не были обойдены ни кормилицы, ни прислуживающие дамы.

В последний день месяца, во время назначения на должности, неожиданно скончался военачальник Дворцовой стражи, бывший одновременно советником сайсё, поэтому старшего ревизора Правой канцелярии Суэфуса назначили советником сайсё, а Накатада, будучи правым генералом, был назначен кроме того особым надзирателем над местными властями. На должность военачальника Дворцовой стражи был назначен Цурэдзуми, бывший до этого помощником главы Военного ведомства, и по этому поводу говорили: «‹…›». Помощником же главы этого ведомства стал Акидзуми, а старшим ревизором Правой канцелярии — помощник управляющего делами наследника престола. Архивариус Корэкосо стал помощником военачальника Правой дворцовой стражи.

Жена Тадамаса перебралась жить в покои матери. От министра приходили письма, она на них не отвечала, а когда он сам приезжал, к нему не выходила. И Масаёри, и его жена увещевали её:

— Это неразумно! Ты не ребёнок. Если даже отношение его к тебе изменилось, ведь у вас много детей. Он приезжает за тобой, и можно думать, что он не перестаёт любить тебя.[273] Он так тебя упрашивает, прими же его.

— Пока никто не знает о его женитьбе на принцессе, я хочу покинуть его, несмотря на то, что он уговаривает меня вернуться домой. Дети привыкли ко мне, они умны и меня не забудут. Им не брали постоянной кормилицы, всё время они были при мне и сейчас тоскуют и плачут. Как мне их жалко! Если бы взять их сюда! Самое худое, что я не могу быть с ними, — говорила их дочь.

Тем временем Тадамаса был погружён только в заботы о детях и очень мучился, он даже не явился на церемонию восшествия на престол. «Жена так любит дочь, что тоскуя по ней, может быть, приедет хоть взглянуть на неё», — думал он и не спускал глаз с дочери.

Обо всём происходящем узнал Канэмаса. «Я это предвидел, — вздохнул он, — и даже предупреждал императрицу-мать».

Накатада же был охвачен беспокойством. «Как бы со мной не случилось того, что с дядей», — думал он и из дому никуда не отлучался, дни и ночи проводя возле жены. А когда ей приносили какое-то письмо или когда мимо дома проезжал экипаж, он посылал спросить, от кого письмо, кто проехал. Он всё время был настороже.

Отрёкшийся от престола император никого из дам, кроме высочайшей наложницы Дзидзюдэн, с собой во дворец Судзаку не взял. Только она сопровождала его, когда он покидал императорский дворец, и только она прислуживала ему в новых покоях.

— Сейчас императрица-мать остаётся во дворце, — говорил отрёкшийся от престола император. — Вряд ли кто-нибудь будет приезжать сюда. Ты возле меня, детей у нас много, меж нами дружелюбие. Я хочу жить с тобой, как обыкновенный глава семьи, в окружении детей.

В новом дворце помещения были просторные ‹…›. Император велел приготовить экипаж и сказал Дзидзюдэн:

— Надо пригласить сюда Первую принцессу.

Дзидзюдэн написала письмо, но на него ответил Накатада:

Сейчас моя жена очень плохо себя чувствует. Когда пройдёт её недомогание, я привезу её к Вам во дворец».

Зато к отрёкшемуся императору прибыла Вторая принцесса. О ней император сказал Дзидзюдэн:

— Я всегда думал, что лучше Первой принцессы никого нет. Но и Вторая очень хороша собой. Она прекрасно играет а лютне и на цитре. Пусть она учит музыке своих младших братьев.

Принцы тоже поселились в новом дворце, они днём и ночью музицировали. Те из них, кто был женат, отправлялись к своим жёнам только ночью. Принц Тадаясу всё время проводил во дворце, и император как-то спросил наложницу:

— В чём дело? Мне кажется, что он никогда от нас не уходит. Разве у него нет своего дома? Разве он не посещает какую-нибудь девицу из благородного дома?

— Многие предлагали ему своих дочерей в жёны, но, не знаю почему, он так и остаётся один, — ответила она.

— Может быть, он мечтает о Фудзицубо, которая так же далека от него, как луна?

— Мне рассказывали, что Санэтада раньше был таким же, но теперь изменился. Санэтада жил в горном селении и в столице не показывался, но когда, получив чин второго советника, он явился с благодарностью к Фудзицубо, она принялась уговаривать его возвратиться к жене. После этого он стал время от времени появляться в столице, а Санэмаса его ловко обвёл вокруг пальца и привёз к жене.

— Он, должно быть, очень удивился. Опять его обманули! — улыбнулся император. — У Санэтада прекрасная душа, и время, проведённое в горах, не прошло для него без пользы.

— Санэтада — человек невезучий. В ночь, когда должна была родиться Фудзицубо, порешили, что если, как того желали мои родители, родится девочка, её обязательно отдадут в жёны Санэтада. И его родители, и все в моей семье были согласны, но этому воспрепятствовала персона самого высокого положения, и Фудзицубо въехала во дворец. Родители Санэтада говорили: «Почему мы не умерли раньше, чтобы не видеть такого позора!» Они были погружены в столь глубокую скорбь, что не пили даже горячей воды, и только плакали. Может ли быть худшее несчастье, чем повергнуть родителей в такую скорбь?

— Если родители с двух сторон дали друг другу обещание, препятствовать этому было нельзя, — согласился император. — Мы этого совсем не хотели. Всё совершилось так, как того желал Масаёри.

— ‹…› — ответила Дзидзюдэн.

В подобных разговорах они обычно и проводили время.

Когда до императрицы-матери дошли слухи о жизни во дворце Судзаку, она подумала: «Дзидзюдэн взяла с собой детей, она дни и ночи возле государя и делает всё, что ей вздумается. Какая досада!» Она написала письмо Канэмаса: «Мне хочется увидеться с тобой, но тебе всё это уже надоело, поэтому я не прошу тебя прийти. Мне необходимо поговорить с Тадамаса, и я много раз приглашала его, а он отвечает, что болен. Но совсем он не болен ‹…›. Что ты думаешь об известном тебе деле? Неужели и ты робеешь перед той, которую любил когда-то, и не хочешь сделать того, что было бы радостью навеки? Я много об этом размышляю, но ведь с посторонними тут не посоветуешься. Если бы ты захотел встретиться и серьёзно поговорить с Тадамаса, он бы тебе не отказал. Может быть, Накатада удерживает тебя в этих важных делах? Если так, забудь, что это твой сын! Какой бы репутацией умного человека он ни пользовался в Поднебесной, человек, который не уважает своих родителей, — человек злой. В царстве Хань император Вэнь смог взойти на престол только благодаря совместным усилиям четырёх старцев.[274] Если бы все вы пятеро были единодушны и заявили бы государю „Издревле наследником престола был принц из рода Фудзивара. Если сын Насицубо не будет провозглашён наследником престола, мы уйдём в лес и служить вам больше не станем. К чему все наши старания?” — то император вряд ли отказал бы вам. В подобном деле ‹…›».

Канэмаса был изумлён её словами. Пусть сына Насицубо и не провозгласят наследником престола — но как он может расстаться с Накатада? То, что советовала ему императрица, было чудовищно. Погруженный в эти мрачные мысли, Канэмаса написал ответ:

«Благодарю Вас за Ваше письмо. Я готов выполнить Вашу просьбу и во всём следовать Вашим желаниям, но кроме меня нет никого, кто был бы готов на решительные действия. Я обязательно поговорю с братом и доложу Вам».

Он позвал в себе Накатада и сказал ему:

— От императрицы-матери пришло вот письмо.

Накатада прочитал его и спрятал, никому решив не показывать.

Сначала в императорском дворце, а потом повсюду стали поговаривать:

— Наследником престола будет, должно быть, сын Насицубо. Императрица-мать днём и ночью в слезах молит об этом, и император склоняется к её мнению. Тадамаса и Канэмаса только делают вид, что ничего не знают, но оба поддерживают императрицу-мать.

Масаёри гневался на своих зятьёв за их равнодушие к делу. Они же говорили между собой: «К чему слушать пустые разговоры? Мы ничего толком не знаем». Ни один из них не пытался утешить Масаёри. Среди тех, кто приходил с визитом к Фудзицубо, уже никто не просил её о повышении, а в покоях её старшего сына не было никого. Всё как будто перевернулось вверх дном.

В усадьбе Масаёри все были погружены в мрачные думы. Из дворца уже давно не было писем. Масаёри решил сразу же, как только подтвердятся слухи, уйти в монахи. «К чему мне оставаться в этом мире и общаться с людьми?» — сокрушался он. Собираясь у него, сыновья старались ободрить отца, но он был безутешен.

Фудзицубо о чём-то размышляла, но ничего не говорила. «А что, если я ошиблась в своих расчётах на чувства государя? Когда только и говорили, что о сыне Насицубо, я перестала отвечать на письма государя. Почему сейчас от него нет посыльных? Если слухи подтвердятся, и отец выполнит своё намерение, я тоже уйду в монастырь. К чему оставаться в этом мире?» — думала Фудзицубо. Она обращала взор к сыновьям. Старший принц беззаботно резвился.

Наступил десятый месяц.

— Все сейчас только и говорят о назначении наследника престола, и я боюсь, что тебе рассказывают, будто я замешан в эти интриги, — сказал Накатада жене. — Суди же сама. Я присутствовал на церемонии восшествия на престол, но не сопровождал отрёкшегося императора во дворец Судзаку, к отцу на Третий проспект не хожу, — к этому делу я не имею никакого отношения. Я не хочу, чтобы ты меня в чём-нибудь подозревала. Ведь именно поэтому жена Тадамаса не возвращается домой, и он уже долгое время тоскует один. Мне не надо беспокоиться о многочисленной семье, но когда я думаю о твоём настроении, мне становится страшно.

— Люди не будут болтать попусту, — ответила она, — вы все утверждаете, что не видитесь друг с другом, но люди говорят иначе. И хоть ты непосредственно ни с кем не видишься и рассказываешь мне всякие небылицы, я и сама понимаю, что к чему.

— О чём ты говоришь? — вскричал Накатада.

— Вы с первым министром действуете заодно. И не прикидывайся простачком!

— Я ничего не хочу слышать об этом. Я действительно ничего не знаю. Ещё в прошлом году я дал обещание навестить Накаёри, который живёт отшельником в Мидзуноо. Но что-то всё время мешало — то цвели вишни, то ещё что-нибудь. А сейчас, пока клёны не начали осыпаться, я решил отправиться туда. Меня не будет несколько дней, но я беспокоюсь, как бы чего не случилось в моё отсутствие. Если тебя станут приглашать во дворец Судзаку, ни в коем случае не езди туда. Мне будет очень плохо, если я, вернувшись домой, не найду тебя здесь. У меня есть причины просить тебя об этом. Никуда не отлучайся, пока меня не будет!

— Куда мне отлучаться? — спросила она. — Я страдаю и мечтаю только о том, чтобы вставать и ложиться без мучений. Но здесь никогда никто не показывается, и мне скучно.

— Да, это правда, — согласился он. — Позови к себе сестру Накаёри, которая живёт в восточном флигеле. Пусть она будет около тебя. Она отлично играет на кото и вообще всё умеет делать превосходно. Репутация её безупречна, у неё чистая душа.

— Ах, мне стыдно! В таком виде как я могу с кем-то встречаться?

— Она не тот человек, которого надо стесняться, — уговаривал Накатада.

Он послал за сестрой Накаёри, и она пришла. Она была одета со вкусом, казалась степенной и лицом была очень красива: Сестра Накаёри была превосходной музыкантшей, и принцесса очень обрадовалась, что познакомилась с дамой, которая так искусна в разных предметах. Её все называли Адзэти. Накатада сказал ей:

— Я еду к вашему брату. Не хотите ли, чтобы я передал что-нибудь?

— Думаю, если он узнает, что вы взяли на себя заботу обо мне, он будет смущён, — ответила она.

— Вряд ли он будет недоволен. Он только похвалит вас.

Инумия была очень мила. Она уже могла сама вставать и начинала ходить. Глядя на неё, Накатада сказал:

— Я так по-родственному отношусь к вам ради моей дочери. Если б Инумия упала в воду или угодила в огонь, жена моя и головы бы не повернула в ту сторону, она все заботы о девочке поручает кормилице. Это меня беспокоит. Когда меня не будет, пусть она никуда не выходит. Вдруг Инумия выйдет наружу, и её кто-нибудь увидит — страшно подумать. Пожалуйста, перебирайтесь на некоторое время сюда и присматривайте за Инумия. — Затем сказал жене на прощанье: — Я вернусь очень скоро. Делай всё так, как я наказывал. — И он отправился в путь.

Спутники уже ждали его. В подарок жившему в горах другу Накатада вёз короб для одежды и длинный короб. Кроме того, он вёз с собой кото «хосоо-фу». С ним было шесть человек передовых, шесть верховых. Двое из передовых были придворные четвёртого ранга, двое — пятого, двое — шестого, но занимавшие при дворе важные должности.[275] С генералом ехало также четверо его приближённых и шестеро слуг. Эти последние были одеты в белые шаровары, платья из белого узорчатого шёлка, крашенные зелёной травой, они ехали на белых конях. Сопровождающие были в белых и зелёных одеждах, согласно их рангу.

Второй советник Судзуси был в красном охотничьем платье на вате, в серых шароварах, платье из узорчатого лощёного шёлка, он ехал на рыжем коне. С ним ехало двое передовых, и они были не в столь высоких рангах, как передовые Накатада. Судзуси вёз с собой кото «ямамори-фу».

Старший ревизор Правой канцелярии Суэфуса был в тёмно-сером охотничьем костюме на вате. Его сопровождающие были в такой же одежде. С ним ехало четверо верховых, а передовыми у него оказались четверо книжников — два доктора и два кандидата, и кроме того в свите было много мелких чиновников, служивших в Университете.

Второй военачальник Личной императорской охраны Юкимаса был в светлом платье из узорчатого шёлка, зелёном охотничьем костюме на вате, белых шароварах. Сопровождающие его были в такой же одежде. Он вёз с собою лютню.

Заместитель главы Музыкальной палаты Мацуката вёз с собой кото, помощник главы Правой конюшни Тикамаса — японскую цитру, а помощник начальника Левой дворцовой стражи, бывший одновременно главой Палаты правосудия, Токимаса — флейту. Они оделись, как кому вздумалось.

С ними ехал святой отец Тадакосо в сопровождении четверых служек, четверых монахов и шестерых подростков. Их костюмы гармонировали между собой.

Господа пригласили с собой только знаменитых музыкантов, ‹…› выбрали с особым вниманием, желая в путешествии наслаждаться прекрасными вещами и слушать замечательное исполнение. Все сопровождающие были чем-то знаменитыми молодыми людьми. С ними ехали низшие слуги, которые везли коробы для одежды и коробки с едой.

Собрались в усадьбе Накатада на Втором проспекте, пожалованной ему императором Судзаку. Накатада приказал вынести своим спутникам угощение.

Наконец тронулись в путь. Поехали на север по Дворцовому проспекту. Там собралась большая толпа, разглядывавшая путешественников, многие из зрителей сидели в экипажах, другие были верхом, много было и пешеходов. Аристократы старались не привлекать к себе внимания,[276] но и в таком большом сборище Накатада притягивал взгляды всех.

До горной дороги за путешественниками кроме их свиты следовала большая толпа. Там провожающие с путниками распрощались. «Когда вы будете возвращаться, мы придём вас встретить», — пообещали они.

Путешественники добрались до Мидзуноо.

Накаёри в то время жил в большом, величественном храме, недалеко от которого низвергался живописный водопад. Он взял к себе дочь и учил её музыке. В тот вечер он велел сыновьям, Ямаину и Сатоину, играть одному на органчике, второму на флейте, а дочь учил играть на цитре. Как раз, когда они музицировали, путешественники и прибыли. Накаёри обрадовался несказанно, и разговорам не было конца. В кленовой роще для гостей устроили сиденья, все расселись. «Вы, наверное, устали с дороги», — сказали им, и монахи вместе с подростками из монастыря стали собирать хворост, достали серебряные чашки. Было приказано приготовить угощение. Собрали грибы, которые росли на гнилых деревьях в этой же роще, поджарили их, готовили блюда из побегов «горького» бамбука. Положив еду в серебряные чашки, поставили их перед прибывшими. Гости с удовольствием принялись за еду. Шёл оживлённый разговор. Накатада велел принести коробки с едой и угостить столичной пищей детей Накаёри и подростков из монастыря, которые ему прислуживали. Гостям подали фрукты. Несколько раз чаши наполняли вином.

Зазвучала прекрасная музыка. Дул горный ветер, и сыпались с веток алые листья. Вечер был полон очарования.

Заместитель главы Музыкальной палаты Мацуката отломил красивую ветку с большого дерева. Он преподнёс чашу с вином Накаёри и, заплакав, сказал:

— Раньше я всегда сопровождал тебя, даже когда ты ненадолго уезжал из столицы. Если бы ты мне рассказал о своём намерении уйти в монастырь, я бы последовал за тобой, стал бы твоим учеником и прислуживал тебе. Вокруг меня много людей, но после твоего ухода никакой радости жизни у меня не осталось. Мы бы вместе служили Будде.

Протягивая чашу монаху, он произнёс:

— Сегодня, — ответил ему Накаёри, —

Накатада продолжал:

Судзуси сложил:

Суэфуса, вспомнил, как когда-то давно, когда он сам был студентом Университета, увидел в свете факелов Накаёри на празднике Встречи звёзд, и сложил:

Тадакосо произнёс:

Юкимаса сложил:

Тикамаса продолжил:

Токикагэ прочитал:

Следом за тем заиграли на музыкальных инструментах, Судзуси на лютне, Накаёри на цитре, заместитель главы Музыкальной палаты на кото, Тикамаса на японской цитре, Токикагэ на флейте, один из сопровождающих, глава Портняжного управления, на органчике. Кто-то из свиты заиграл на хитирики, другие принялись подпевать. Потом пели песни. Музыка звучала всю ночь напролёт.

С вершины, на которой стоял монастырь, вокруг виднелись горы, внизу лежали две долины. Далеко в горах жгли костры. Неподалёку от пирующих тоже разожгли огромный костёр, на огонь поставили большой сосуд на трёх ножках. Каштаны жарили или варили из них кашу. Сопровождающих угощали фруктами. На рассвете гостей, игравших всю ночь, угостили кашей.

Земля была покрыта росой и инеем. Гости сменили вымоченную росой одежду, и Накатада, Судзуси, Юкимаса и Суэфуса отдали свою влажную одежду четверым подросткам из благородных семей, которые жили в монастыре вместе с Накаёри.

Во второй день господа, избрав тему, сочиняли стихи. Некоторые из книжников, прибывших с Суэфуса, вместе со всеми слагали стихи, другие их декламировали перед собравшимися.

В тот день подавали угощенье, приготовленное Судзуси. Внесли простые коробки, коробки из кипарисовика с едой и подносы с рисовыми колобками. Угощение расставляли перед господами и перед слугами. Было подано много вкусных блюд.

До вечера того дня занимались сочинением стихов, а потом стали читать вслух лучшие произведения. У Суэфуса голос был очень красивый и торжественный, у Накатада тоже очень красивый, но полный печали. Стихи читали до поздней ночи. На рассвете под порывами ветра кленовые листья посыпались с деревьев, как капли дождя. Всех охватила печаль, и Тадакосо стал произносить заклинания. Накатада вторил ему на цитре с неподражаемым мастерством. Впечатление было изумительное. И те, кто жил в монастыре, и приехавшие сюда господа, все как один проливали слёзы. Потом заклинания читал Накаёри, как он это делал каждое утро, а Судзуси аккомпанировал ему на ямамори-фу. Затем господа хором читали стихи. Тадакосо отозвался с похвалой о голосе Накаёри, взял чашу и произнёс:

Накаёри ответил:

Накатада сложил:

Судзуси продолжал:

Суэфуса произнёс:

Юкимаса сложил:

В таких развлечениях господа провели ночь до рассвета.

Рано утром Танэмацу велел красиво приготовить такую еду, которую обычно ел Накаёри, — кашу и приправу, — погрузить всё на двадцать лошадей, кроме того погрузить на двадцать лошадей сушёной снеди, взять много полотняных охотничьих костюмов на вате, положить в длинные коробы варёного рису, налить в бочонки вина — и повёз всё это отшельникам. Он угостил их рисом, сушёной снедью и вином и каждому преподнёс по охотничьему костюму.

Накатада преподнёс Накаёри привезённые подарки: длинный короб и короб для одежды. Длинный короб был из светлой аквилярии, с ножками из аквилярии, с шестами из цезальпинии. Внутрь было положено множество предметов: серебряные миски, золотые чашки, палочки, ложки, кувшинчики, сосуды для воды. В коробе для одежды была превосходная монашеская ряса, ночное платье, шаровары из узорчатого шёлка, охотничий костюм на вате, платье из узорчатого шёлка. К охотничьему костюму был привязан лист бумаги со стихотворением:

Ещё там была очень красивая одежда для сыновей и для дочери Накаёри. Увидев всё это, Накаёри произнёс:

Судзуси тоже преподнёс подарки: в трёх мешках гладкий и узорчатый шёлк, всё было завёрнуто как для приношения на алтарь. Суэфуса, в свою очередь, преподнёс прекрасные подарки, святой отец Тадакосо — множество употребляемых при службах предметов, начиная с чёток из дерева Прозрения. Военачальник Юкимаса подарил Накаёри чёрную одежду, нижнее платье, шаровары, верхнюю одежду тёмно-серого цвета, одну дорожную и три обычных рясы. Для служек он приготовил четыре дорожных костюма, для низших слуг — двадцать костюмов. Разнообразную одежду Юкимаса вручил подросткам. Кроме всего перечисленного Накаёри было преподнесено множество изящных подарков. После этого поднесли угощение.

На следующий день опять сочиняли стихи. Господа заказали в храме, где жил Накаёри, и в других близлежащих храмах читать сутры и служить молебны. Ещё одна ночь прошла в разнообразных развлечениях.

— Раньше в усадьбе твоего отца на Первом проспекте влачила жалкое существование моя сестра, — обратился к Накатада Накаёри. — После того, как я удалился от мира в эти горы, я всё время беспокоюсь, как она живёт. Я узнал, что ты заботишься о ней. Эта весть меня глубоко обрадовала, и я хочу поблагодарить тебя. В молодости она не была красива, а когда я думаю о том, какой она стала сейчас, у меня щемит сердце.

— Твоя сестра долго жила на Первом проспекте, но я её совсем не знал, — ответил генерал. — В прошлом году отец рассказал мне о ней. Я был поражён и хотел сразу же поехать за ней. Но в той усадьбе проживало много жён моего отца, было много хлопот, и оказать предпочтение твоей сестре значило оскорбить других… Третью принцессу поселили на Третьем проспекте, других жён тоже устроили пристойно, и тогда-то я пригласил твою сестру к себе и поселил в восточном флигеле дома, в котором живёт моя жена. Возможности мои ограничены, но не думай обо мне как о постороннем для вас. Жена не любит нашу дочь, брезгует ею, но я её очень люблю и поручил девочку заботам твоей сестры. Она очень умная, замечательная женщина. Зная твои таланты и ни разу не встретившись с нею, я бы думал, что говорят пустое…

— Меня очень радует, что ты так относишься к сестре. Я благодарю за это Будду, — промолвил Накаёри. — Со мной здесь мои дети. Узнав, что мать их живёт одна и терпит лишения, я забрал их сюда, чтобы они, как и я, ели сосновую хвою и одевались в одежду из мха.[281] Я взял на себя заботу о дочери, и мне бы хотелось, чтобы по крайней мере сыновья получили в будущем службу во дворце. Но что я могу для них сделать? Прямо не знаю, как быть.

— Как ты хотел бы поступить с детьми? — спросил Накатада. — Куда ты хочешь их определить? Скажи мне, что для них сделать. Их можно отдать на воспитание твоей сестре, и я буду всячески заботиться о них.

— Это было бы замечательно! — обрадовался Накаёри. — В своё время я не смог служить нынешнему императору, и не хочу, чтобы мои сыновья служили ему. Я был бы рад определить их во дворец наследника престола.

— Наследником станет сын Фудзицубо, — сказал Накатада. — Это существо незаурядное. Уже сейчас он мог бы взойти на престол. Он необычайно умён.

— Мне говорили о другом сыне императора,[282] — возразил Накаёри, — и я тогда бы ещё больше радовался за моих сыновей, которые очень хотят служить принцу.

— То, что тебе сказали, полная нелепость. Откуда ползут эти слухи? — рассердился Накатада.

— Но ведь всё уже решено, — вступил в разговор Судзуси. — Говорят, что даже назначен день.

— Я об этом ничего не знаю, — ответил Накатада. — От меня всё скрывают.

— Ты утверждаешь, что всё решилось без твоего ведома, но другие так не думают, и их вполне можно понять, — сказал Судзуси.

— Скоро вы сами увидите, — ответил Накатада. — А от одной мысли, что Фудзицубо верит подобным пересудам, мне становится не по себе. Впрочем, она рассудительна, и надеюсь, что относительно меня не заблуждается, — и добавил, обращаясь к Накаёри: — Твоих детей я сегодня же возьму с собой.

— Я в этом году буду заниматься с ними музыкой, а на службу хочу послать в следующем году, — ответил Накаёри.

Они разговаривали долго.

…Гости собрались в обратный путь. Они оделись в белые охотничьи костюмы на вате, с серебряным рисунком, в нижнее платье из узорчатого лощёного шёлка и шаровары светло-оранжевого цвета. Сопровождающие были в светло-фиолетовых охотничьих костюмах на вате, на которых травами были наведены горные узоры. Низшие слуги были в охотничьих костюмах на вате цвета прелых листьев. Нижнее платье они надели какое кто хотел.

Накаёри с детьми, монахи, служки проводили путешественников вниз с горы. Господа, велев слугам вести лошадей, сами шли пешком. Генерал играл на органчике, Судзуси на флейте, Юкимаса на хитирики, Тикамаса шёл впереди, исполняя сначала «Танец князя Лин-вана», а потом «Танец с приседанием». Все следовали за ними, ступая по листьям клёнов, покрывающим землю точно парчою. Под порывами сильного ветра листья дождём сыпались с деревьев, у подножия горя, охваченные печалью, господа сочиняли стихи. Затем Накаёри возвратился в монастырь.

Встречать путников явилось много слуг. Слуги Накатада и Судзуси были в охотничьих костюмах и держали на руках небольших соколов, так что на обратном пути господа смогли поохотиться; пойманных птичек посадили в бамбуковые клетки. Суэфуса распрощался с друзьями в начале проспекта. Судзуси, Юкимаса и Тадакосо, проводив Накатада до дому, отправились к себе. Накатада распорядился угостить своих сопровождающих, передовым подарил одежду, а верховым и прочим слугам — шёлк.

Войдя к жене, Накатада узнал, что она никуда не выходила и ждала его. Это его очень обрадовало. Живых птичек, пойманных на охоте, Накатада отдал Инумия, и девочка пришла от них в восторг, а прочих птиц он вынул из клеток и отправил на кухню, велев приготовить их для Первой принцессы. Обратившись к ней, Накатада произнёс:

Она на это ответила:

«Как всегда, равнодушна…» — подумал он и отправился к сестре Накаёри рассказать о путешествии в горы.

Таким образом, Накатада начал выходить из дому и вскоре отправился с визитом к отрёкшемуся от престола императору Судзаку. Император велел проводить его в покои и сначала, пристально смотрел на него, ничего не говоря. Наконец произнёс:

— В течение долгого времени я даже мечтать не мог жить так, как живу сейчас, — делать то, что хочу, и видеть тех, кого хочу. Почему ты столько времени не показывался у меня? Я уже давно не видел Первую принцессу и посылал за ней, но она почему-то не приехала.

Генерал в крайнем смущении не знал, что ответить. После некоторого молчания он сказал:

— Я долго был болен и никуда из дому не выходил. Потом я отправился в Мидзуноо, чтобы хоть немного ободрить Накаёри, и возвратился оттуда только что.

— Мне рассказывали, что он живёт один и бедствует, — сказал император. — Путешествие было интересным?

Накатада рассказал обо всём, что происходило в монастыре, и показал императору сочинённые там стихи.

Рассмотрев полученные подарки, Накаёри раздал всё, что предназначалось другим, и оставил у себя лишь то, что могло ему понадобиться. Полученную от Судзуси кухонную утварь он послал жене, сопроводив подарок письмом:

«Несколько дней у меня гостило много народу, я был занят и не мог писать тебе. Если ты хочешь выйти замуж, как это часто бывает, то никаких препятствий к тому нет. Но я тебе вот что хочу сказать. Не думай, что другие будут относиться к тебе, как я в своё время. Среди современных людей ты вряд ли найдёшь такое сердце, как у меня. Из этих глухих гор я иногда могу что-нибудь тебе послать, пусть хоть это будет тебе утешением…

Это мне преподнесли, чтобы я варил кашу, а я посылаю тебе. Когда будешь шить ночные платья для детей, положи побольше ваты. Дети тоскуют по тебе, но я хочу ещё немного поучить их музыке».

Госпожа, прочитав это письмо, горько плакала и написала в ответ:

«Благодарю за письмо. Я с грустью читала, что у тебя были такие именитые, такие блестящие гости. Поступить, как делают все? Выйти вторично замуж? Нет, даже появись у меня такая возможность, я не стала бы о том думать. Я хочу только одного: уйти в монастырь и жить рядом с тобой. И слушая ветер в соснах, мечтаю лишь об этом.

Спасибо за утварь, я буду ею пользоваться, тебя вспоминая».

Она открыла подарки и увидела, что там очень много шёлка и ваты. Часть она послала матери, один ящик отправила госпоже Адзэти, а часть дала прислуживающим ей дамам. Они стали разворачивать шёлк, дёргая его друг у друга.

— Как всегда, Судзуси делает очень богатые подарки, — сказала госпожа.

Раньше вокруг усадьбы Масаёри на Третьем проспекте со всех сторон стояло множество экипажей, а ныне не было ни одного. К Фудзицубо тоже никто не являлся с визитом. Но у Накатада всегда было много народу, и в покоях у Санэёри тоже было людно. У Масаёри же собирались только его сыновья. К Суэфуса тоже часто приезжали гости. Он мог стать инспектором Палаты правосудия, и его посещали многие книжники. У Суэфуса была очень хорошая репутация, он был учителем нынешнего императора, и его достоинства признавались всеми. Император после восшествия на престол продолжал всем сердцем отдаваться сочинению стихов и всегда при этом призывал к себе Суэфуса ‹…›. Во внешности его не было ни одного изъяна. Он часто говаривал жене:

— Когда я учился в Университете, ноги у меня торчали, как у журавля, я был худ, как скелет, но продолжал читать книги, пока мог различать письмена. Ночью я собирал светляков и занимался при их свете. Я ни о чём не мечтал и ни на что не надеялся. Сейчас же я служу государю, повсюду известен, но в душе радости не испытываю. Почему? Потому что ты родителей своих не навещаешь и живёшь так, как будто чем-то недовольна. Вот и я не чувствую никакой радости. Ты не права, затаив обиду на своих родителей за то, что они отдали тебя мне в жёны. Твой отец от себя меня не отпускает и советуется со мной даже в вопросах государственных. И о тебе он постоянно заботится, а твоё отношение поистине постыдно. Мир непостоянен. Фудзицубо с давних пор была знаменита и погубила многих людей. Начав служить во дворце, она полностью завладела сердцем наследника престола, и никто из его жён не мог больше приблизиться к нему. Она сразу же родила мальчика, и все утверждали, что он-то и станет наследником престола, а она — императрицей, но сейчас никто уже так не говорит. Другая наложница, о которой всерьёз и не думали, родила сына, и вот его-то, по-видимому, и провозгласят наследником. Людей, находящихся в зените славы, судьба свергает вниз. Совсем не обязательно, что я так и останусь человеком заурядным. В Университете меня все презирали, а сейчас разве я не вхож к самым важным сановникам? Ведь мало на свете таких, кого можно назвать учёными.

Но госпожа из северных покоев делала вид, что ничего не слышит.

Все говорили о том, что провозглашение наследника престола состоится до конца месяца. Перед воротами домов Канэмаса и Накатада постоянно толпился народ, господа приезжали к ним верхом и в экипажах, и шум стоял, как на базаре. Императрица-мать каждый день посыпала Канэмаса письма. В усадьбе же Масаёри не появлялись даже посыльные от императора. Известий о провозглашении наследника не было, и Масаёри решил, что если наследником станет не его внук, он на следующий же день примет монашество и удалится в горы. Он даже определил, куда именно скроется, и заказал монашескую рясу.

В его покоях собралась вся его семья, и все, плача, спрашивали, что с ними будет.

— У меня много дочерей, но из всех них я больше всего с самого её младенчества любил Фудзицубо, — отвечал министр. — Я воспитывал её с особой заботой, носил на руках. Мне хотелось, чтобы хотя бы она добилась надлежащего успеха в мире. Глядя на неё, я испытывал гордость и особую нежность и принимался заботиться о ней ещё больше. Но из-за неё же меня сильно ненавидели, говорили, что ради неё я не щадил человеческих жизней. Я отдал её на службу в императорский дворец — ей все завидовали. А сейчас я вижу, как её высмеивают, как её позорят — для чего мне оставаться с людьми?

Распространились слухи, что церемония провозглашения наследника престола назначена на следующий день. Сыновья Масаёри старались насколько возможно утешить отца, но он раздражённо отмахнулся:

— Я ничего не хочу слышать об этой церемонии. Не говорите мне ничего.

На следующий день рано утром он заперся в гардеробной.

— За какие прегрешения мне суждено видеть всё это? — но сокрушалась его жена, сидя рядом с ним.

Сыновья, расположившись у правой и левой дверей, лили слёзы и не знали, что им предпринять.

Днём показался посыльный: «Пожалуйте во дворец», — но Масаёри не произнёс в ответ ни единого слова.

Когда императору доложили, что Масаёри не придёт, он вызвал к себе Тадамаса. Тот тоже не явился, но император снова послал за ним. «Дело решилось очень быстро. Вряд ли кто-нибудь заподозрит, что я приложил к этому руку», — подумал первый министр и поехал к императору.

Масаёри сказал Тикадзуми и Юкидзуми:

— Пойдите во дворец и расскажите мне, как обстоят дела. Мне было велено явиться к государю, но я колеблюсь.

Сыновья в полной растерянности отправились во дворец.

Наступил час курицы.[286] Первый министр явился во дворец. Император, не произнося ни слова, придвинул тушечницу, что-то написал, приложил печать и велел Санэёри передать бумагу Тадамаса. Когда министр прочитал написанное, камень свалился у него с души. Глядя на него, Тикадзуми подумал: «Итак, это его внучатый племянник! Всё совершилось по его желанию. Усилия моего отца оказались тщетными». Он побледнел, и лицо его задёргалось. Император, глядя на него, чувствовал удовлетворение, но в то же время ему было жалко молодого человека.

— Не теряй мужества. Пойди за первым министром, — сказал он.

«Может быть, когда мы останемся вдвоём, министр что-нибудь расскажет», — подумал Тикадзуми и пошёл к Тадамаса.

Тадамаса остался на ночь в служебном помещении. Тикадзуми прошёл туда и всё время оставался подле министра. Утром Тадамаса, улучив мгновение, когда около них никого не было, написал коротенькую записку и отдал Тикадзуми. Взяв её, тот поспешно вышел. Записка была запечатана и сверху надписана: «Министру Масаёри». Молодой человек не стал разыскивать своих сопровождающих, он сел на стоявшего у ворот крепости коня и помчался на Третий проспект. Сыновья Масаёри сначала решили, что это мчится кто-то с мечом наголо, дабы покончить с ними со всеми, и похолодев от страха, ожидали, что с ними будет, не в силах произнести ни слова. Весь дрожа, Сукэдзуми, запинаясь, произнёс:

— Ну, что? Кого же избрали?

— Я не мог разузнать, — ответил Тикадзуми. — Письмо от первого министра. — Его била мелкая дрожь.

— Открой же письмо, — зашумели братья.

— Как я могу открыть? — возразил тот и, постучав в дверь гардеробной, сказал: — Это Тикадзуми. Я должен вам что-то передать.

Масаёри в полной растерянности не мог произнести ни одного слова.

— Он хочет что-то сказать, — прошептала его жена и открыла дверь.

Сыновья Масаёри протиснулись в узкое помещение, Тикадзуми протянул отцу письмо. Масаёри лежал на полу, накрывшись с головой. Он велел Тададзуми прочитать письмо.

Женскими знаками было написано:

«Наследником престола избран Молодой господин. Указ был составлен вчера в час курицы. Обычной церемонии не было. Император решил по собственной воле. Он велел мне никому не говорить, пока указ не будет обнародован. В час змеи[287] состоится официальная церемония. Приходите же во дворец».

Масаёри вскочил на ноги.

— Знает ли Фудзицубо? — закричал он.

— Первый министр написал вам первому.

— Скорее сообщите ей. Она, наверное, вся извелась, — сказал он. Его уныние сняло как рукой.

Когда Тикадзуми прошёл в южные покои, Фудзицубо сидела со старшим сыном на коленях и держала на руках младшего. Она была погружена в мысли об обещаниях, которые ей расточал император.

Тикадзуми сообщил ей новость, и Фудзицубо рассмеялась:

— Вот как! А я-то думала: неужели государь изменит своим давним клятвам? Но ходили странные слухи, и я начала тревожиться.

Она одела наследника престола в парадное платье. После этого Масаёри и его сыновья, все в парадной одежде, отвели наследника в северные покои главного помещения. Второго сына Фудзицубо поместили в западных покоях. Сыновья Масаёри велели слугам убрать помещение, и в мгновение ока покои заблистали, как драгоценный камень. Повсюду в усадьбе готовились к церемонии. Двор был посыпан песком так ровно, что казалось, будто выпал снег. Можно было подумать, что все приготовления сделали заранее. Когда с убранством усадьбы было покончено, господа отправились в императорский дворец.

В покоях Фудзицубо собрались кормилицы, служанки и юные прислужницы, все в высоких причёсках и парадных платьях. В западных покоях собрались замужние дочери Масаёри. Жена его, пятая и шестая дочери прошли в главное помещение.

Услышав о том, что наследник престола избран, Накатада вздохнул с облегчением: «Из-за этого дела я ни к кому не мог подойти, — подумал он. — Даже император Судзаку нашёл меня странным. Переезд на Третий проспект принёс мне одни неприятности».[288] Он поспешно отправился в императорский дворец.

Несмотря на все усилия императрицы-матери, Канэмаса и во сне не верил, что его внук станет наследником престола. «Если бы судьба предназначила сыну Насицубо стать наследником, она не дала бы Фудзицубо столько сыновей», — думал он, и хотя все единодушно указывали на его внука, он в душе этому не верил и ни с кем о престолонаследии не хотел говорить. «Не надо приводить мне различные примеры. Я хочу, чтобы нас оставили в покое. Зачем посторонним вмешиваться в мои дела? Ничтожные люди могут сговориться между собой, но о них пойдёт дурная слава, и это приведёт их к погибели», — думал он. Поскольку он не принимал близко к сердцу слухов о своём внуке, то и не был очень расстроен, когда наследником престола стал сын Фудзицубо. Однако в императорский дворец не пошёл.

Второй советник Санэтада больше в Оно не ездил и жил в столице, но, как и раньше, всех чуждался, и к нему никто не приходил. Он был всё время погружён в дорогие для него воспоминания. Когда он слышал, как все с сожалением отзывались о Фудзицубо, ему становилось больно, но вот наследником престола был провозглашён её сын, и он успокоился. ‹…› Санэтада отправил госпоже Дзидзюдэн письмо:

Госпожа Дзидзюдэн ответила ему:

Вечером с указом императора прибыл Тадамаса, и в усадьбе Масаёри собрались придворные. Приготовление к торжеству взял на себя Судзуси, и всё было устроено, как должно. Телохранителями наследника престола были избраны один из сыновей Масаёри и один из его зятьёв. Все сановники и архивариусы двора наследника были назначены по рекомендации Масаёри.

Как раз в тот момент, когда распределялись должности, Накатада обратился с письменной просьбой:

«Я несколько раз являлся с визитом к наследнику престола, но вокруг него было так много народу, что я не мог поговорить о моём деле. Об этом я должен был бы подробно рассказать лично, но что же делать… У меня есть человек, о котором я долгое время заботился. На него не обращают должного внимания, и до сих пор я не мог его куда-либо рекомендовать. Но сейчас я непременно постараюсь помочь ему. Вас со всех сторон донимают просьбами, но мне очень хочется, чтобы его взяли на службу. Это человек, который будет полезен. Я прошу, чтобы его назначили дворецким к наследнику престола».

Речь шла о помощнике правителя провинции Иё, одном из тех, о ком заботился Накатада.

Масаёри ответил:

Масаёри хотел сделать главой Ведомства двора наследника престола одного из своих сыновей, но император, считая, что здесь нужен человек более известный, назначил Накатада. Помощником управляющего стал военачальник Правой дворцовой стражи Тададзуми, его заместителем по просьбе Масаёри, был назначен ‹…›. Учителем словесности, тоже по просьбе Масаёри, назначили ‹…›. Дворецким стал помощник правителя провинции Иё, рекомендованный Накатада, его помощниками были назначены один — по ходатайству супруги Масаёри, второй — по просьбе Фудзицубо, а третьим выбрали того, кто служил у прежнего наследника престола. Более низкие чины тоже были распределены по тому или иному ходатайству. Главой Портняжного отделения при дворе наследника престола была назначена четырнадцатая дочь Масаёри, жена Суэфуса.

Императрица-мать продолжала строить различные интриги, но когда она попробовали втянуть в них императора, у него сразу испортилось настроение, и она больше его ни во что не посвящала. Казалось, она не сердилась на императора за сделанное назначение, но в душе испытывала страшную зависть к семейству Масаёри. «Ах, если бы сыновья Фудзицубо умерли, тогда я смогла бы устроить иначе», — вздыхала императрица-мать. Она ещё больше, чем раньше, ненавидела Дзидзюдэн, которая поселилась во дворце Судзаку рядом с отрёкшимся от престола императором. Императрице-матери хотелось извести наложницу или выжить её из дворца.

Госпоже Дзидзюдэн было предоставлено несколько домов неподалёку от дворца Судзаку, в которых поселились её сыновья. Они были женаты на девицах из хороших семей. Восьмой сын женился на дочери советника сайсё Сукэдзуми. Все сыновья Дзидзюдэн были очень хороши собой и пользовались хорошей славой. Тадаясу по-прежнему не женился, и дочери важных сановников, умелые во всевозможных искусствах, миловидные, старались поступить на службу к нему во дворец. У него было много прислуживающих дам. В покоях Дзидзюдэн всегда собирались её дети, и взрослые и подростки, — как букет цветов. Там днём и ночью звучала музыка и было очень оживлённо. Отрёкшийся от престола император с радостью смотрел на детей, слушал их исполнение; он всё своё время проводил у Дзидзюдэн.

— Надо пригласить Первую принцессу и попросить, чтобы она поиграла на кото вместе со своим мужем, — говорил он наложнице.

Масаёри с сыновьями часто навещали Дзидзюдэн; Накатада и другие зятья являлись к отрёкшемуся императору и наносили визит высочайшей наложнице. Пятый принц, горячо влюблённый во Вторую принцессу, неотступно размышлял, как осуществить свои желания.

Императрица-мать ненавидела семью Масаёри, а также всех придворных и принцев. Ни Тадамаса, ни Канэмаса, с которыми она должна была бы быть в хороших отношениях, у неё не показывались. «Гнусный мир! Кончится тем, что всё в нём захватит Масаёри. Хотела бы я удалиться туда, где бы я ничего этого не видела, стать монахиней», — размышляла она, но ей казалось, что время для этого ещё не настало, что душа её ещё не спокойна.

С тех пор, как жена Тадамаса узнала, что императрица-мать хотела женить его на своей дочери, она мужу не писала. Дети их плакали, тоскуя по матери. В скором времени она должна была рожать.

Она оставалась ко всему безучастной. Осенние холодные ночи наводили на душу уныние, она уже долго была в разлуке с мужем. Каждую ночь Тадамаса приходил к ней, плакал и просил прощения. «Видно, делать нечего!» — решила она как-то раз и возвратилась к мужу.

— Почему ты до сих пор оставалась у отца? — допытывался он.

Она сначала не говорила ему, что слышала о происках императрицы-матери, а отвечала, что, мол, об одной принцессе очень много говорят, что мужчины всегда хотят чего-то ещё, что её отец был того же мнения и запретил возвращаться.

— Мне очень грустно, что ты так думаешь, — сказал Тадамаса. — Пусть люди говорят, что хотят, я никогда не относился к тебе легкомысленно. Если бы ты меня любила, то, несмотря на уговоры твоего отца, ты бы так долго меня не мучила. Разве я отношусь к тебе пренебрежительно, как утверждает твой отец? Да разве у меня есть другая цель в жизни, кроме как любить тебя? Пусть в нашем мире есть люди достойнее меня, но нет ни одного, который бы питал более глубокие чувства, чем я.

Жена решила, что мужу было всё известно с самого начала, и рассказала:

— Когда императрица-мать посылала тебе письма, я думала, что между нами всё будет кончено. Ты же мне этих писем не показывал, вот я и рассердилась.

— Ничего странного, что ты рассердилась, если ты слышала об этом деле. Как же, думая о тебе ‹…›. Посмотри, что у меня. — С этими словами он преподнёс ей красивый подарок.

С тех пор отношения между ними были превосходными.

Императрица-бабка, супруга отрёкшегося императора Сага, давно уже думала: «А вдруг у Пятой принцессы родится мальчик…» — и она сказала императору Судзаку, когда он вскоре после отречения от престола нанёс родителям визит:

— Я давно хотела поговорить с тобой. Сейчас Пятая принцесса ждёт разрешения, и если, как все мы того желаем, у неё родится мальчик… Я думаю сказать императору: „Пятая принцесса должна не сегодня завтра рожать. Назначь её сына наследником престола". Если ты со мной согласен, скажи ему об этом со своей стороны. Первая принцесса, проживающая на Третьем проспекте,[289] конечно, рассердится, узнав о моей просьбе. Я родила её,[290] когда ты был уже взрослым. ‹…›

— Если наследник престола не будет провозглашён до рождения ребёнка принцессы, я скажу императору, — пообещал тот.

— Ты и скажи, чтобы пока никого не провозглашали. — Это единственное, что заставляет меня цепляться за оставшуюся жизнь. Я не смогу спокойно отойти в страну мрака.

Когда же императрица-бабка узнала, что наследником престола объявлен сын Фудзицубо, она с горечью подумала: «Не дождались, не сделали того, о чём я просила». Отрёкшийся император Судзаку был с ней заодно, не потому что он возражал бы против решения императора, но из-за того, что ему было жаль свою мать.

Царствующий император мучился угрызениями совести, что императрица-мать осталась недовольной. «Она просила меня сделать наследником престола сына Насицубо», — думал он и провозгласил его Вторым принцем. Среднего сына Фудзицубо, хотя он и был старше сына Насицубо, он провозгласил Третьим принцем. В своё время, когда Фудзицубо забеременела, он обещал ей: «Если всё пройдёт благополучно, твой сын будет наследником престола». С тех пор Фудзицубо родила и других сыновей, но императрица-мать твердила, что наследник престола может быть только из рода Фудзивара, и совещаясь с важными сановниками, строила планы в пользу ребёнка Насицубо. Потом сановники, император Судзаку и старая императрица задумали провозгласить наследником престола будущего сына Пятой принцессы и все вместе пытались помешать избранию сына Фудзицубо. Царствующий же император ни с кем по этому поводу не совещался, таил думы глубоко в душе, до самого последнего момента не проронил ни слова — и вдруг сделал наследником престола сына Фудзицубо! Все, кто видел, как страшно изменилась в лице при этом императрица-мать, порицали его выбор.

Фудзицубо всё ещё не возвращалась к императору, и он дни и ночи проводил в унынии. Других наложниц он к себе не призывал, и сам ни к одной из них не ходил. Ложился ли он спать или вставал с постели, он был погружён в глубокую задумчивость. В этом месяце он гонцов к Фудзицубо уже не посылал. «Узнав о назначении наследника престола, она должна обрадоваться и напишет мне письмо», — думал он, ожидая от неё весточки, но напрасно. «Она страшно упряма. Наверное, и на этот раз мне придётся уступить», — сдался он и отправил письмо с архивариусом, бывшим в то же время помощником начальника Ведомства построек.

Дамы, прислуживающие Фудзицубо, встретили его с большой радостью, вышли к нему на веранду и преподнесли вина. В письме было сказано:

«Всё время пишу тебе, но ответа от тебя нет. Ты могла бы и сообщать мне, что получаешь мои письма. Даже посторонние этому удивляются. Такое поведение совершенно беспримерно. Всё это время мне кажется, что вот-вот я расстанусь с жизнью.

Неужели и сейчас ты не приедешь ко мне?»

Фудзицубо это письмо очень понравилось, и она ответила:

«Благодарю Вас за Ваше чудесное письмо. Я хотела сразу же выразить Вам свою радость по поводу провозглашения наследника престола, но от Вас писем не было, и я, не зная, что думать, решила подождать. Вы пишете о горном эхе…

Не могу выразить, как я горевала. Что же до моего возвращения во дворец, то думаю поступить следующим образом: наследник должен на днях въехать в Восточный дворец и я приеду к Вам в тот же день».

Посыльному она велела вручить шёлковую накидку с прорезами и штаны на подкладке.

Прочитав письмо Фудзицубо, император возликовал:

— Наконец-то она возвращается!

Он сразу же написал ей:

«Вчера получил твоё письмо, которое очень меня обрадовало. Ты пишешь о чёрных тучах…

Ты мечтала об исключительном, поэтому и радость твоя огромна. Из-за моего решения многие родственники возненавидели меня. Всё перевернулось вверх дном. Многие мучаются завистью. После того, как я всех увидел…»

Он послал письмо с архивариусом Корэкосо. Тот охотно отправился к Фудзицубо.

У Фудзицубо в это время находилась её мать. Прочитав письмо, она сказала:

— Я слышала, что и отрёкшийся от престола император Сага говорил с государем о назначении наследника…

— И мне говорили об этом. Что за нелепые планы! — засмеялась Фудзицубо.

Она написала в ответ: «Благодарю за Ваше письмо. Вы пишете о солнце и луне…

Не могу выразить Вам свою радость по поводу избрания наследника престола».

Сразу же после провозглашения наследника престола в доме Масаёри началось чтение сутр. Там собрались представители высшего духовенства и знаменитые учёные, которые обсуждали смысл тех или иных мест в священных текстах. На чтения прибыл и Накатада, а вечером он отправился в западный дом к Фудзицубо.

Она велела вынести на веранду подушку и приняла его. Они разговаривали через Соо.

— Отныне наши отношения стали ещё более тесными,[294] и мы могли бы говорить без посредников, — сказал Накатада. — В недавнее время повсюду распускали так много нелепых слухов, но я сам и другие в моём доме были бы огорчены, если бы вы, услышав их, усомнились в наших чувствах. Никто из нас все эти долгие дни из дому никуда не выходил. Моему отцу давали много советов. Он получил от императрицы-матери письмо, где она пишет о своих планах. Я подумал, что после того, как всё будет решено, вы захотите это письмо увидеть, и сохранил его. — Через Соо он передал письмо высочайшей наложнице. — Мне не следовало бы касаться этой темы, но мои старые чувства к вам ещё не заглохли, да и в дальнейшем я буду обращаться к вам с просьбами, и мне было бы неприятно, если бы вы подумали, что у меня неверное сердце.

Прочитав письмо, находящаяся рядом с дочерью жена Масаёри ахнула:

— Как она могла написать такие ужасные вещи?

— Если вы прочитали, верните, пожалуйста, мне, — попросил Накатада.

написала Фудзицубо и передала Накатада. Он, в свою очередь, написал:

В это время в покоях появился Масаёри и заговорил о въезде наследника во дворец.

Пятнадцатого дня десятого месяца наследник престола вместе с Фудзицубо должен был въехать во дворец. Всё к этому дню было готово. Тридцать взрослых служанок и восемь юных прислужниц были одеты в пятислойные китайские платья и штаны из голубого узорчатого шёлка, а восемь низших служанок — в китайские платья красного цвета с чёрным отливом, на голубой подкладке и такие же нижние платья. Накануне Фудзицубо доставили письмо от Санэтада: «Я очень рад, что дело решилось таким образом. Я хотел было лично явиться к Вам с визитом, но потом подумал, что такому жалкому отшельнику, как я, лучше от этого воздержаться. Вы писали мне, чтобы я не удалялся от Вас, и я живу так близко, что, кажется, „наступаю на тень”.[296] Но писем от Вас я не получаю, а сейчас ещё больше печалюсь, потому что Вы возвращаетесь во дворец. Ведь Вы знаете, что чувствуют люди на горе Асадзума.[297]

Я думал, что всё будет так, как Вы сказали, но чувствую в сердце, что ошибался».

Прочитав письмо, Фудзицубо ответила Санэтада: «Благодарю Вас за письмо. О провозглашении наследника многие отзываются со злостью, и я скорблю, что нет уже тех, кто был нам опорой.[298] Мы живём в жестоком и страшном мире, и если Вы будете служить во дворце и поддерживать наследника престола, мне не о чем будет беспокоиться. Я говорила с Вашим старшим братом об одном деле. Сказал ли он Вам о том? Если Вы согласитесь, Вам ничего не надо будет стыдиться…»

Прочитав письмо, Санэтада спросил Санэмаса:

— О чём она пишет?

— Да, я действительно говорил с ней, — ответил тот. — Речь идёт о Содэмия. Фудзицубо сказала: «Мне хотелось бы, чтобы императору прислуживали дружественные мне люди. Поэтому хорошо бы Содэмия, не привлекая лишнего внимания, тихонько явилась во дворец и обосновалась там. Скажите об этом Санэтада». Разговор наш состоялся тогда, когда Фудзицубо была назначена высочайшей наложницей и в усадьбу её отца являлось с поздравлениями много народу.

— Это внушает опасения. Во дворце так много знатных дам, которые уже давно поступили на службу, но государь на них даже не смотрит. Что уж тут говорить о моей дочери! Когда родители должным образом поддерживают девицу, она может достичь высокого положения, а что будет с дочерью такого неудачника, как я?

— Вряд ли об этом нужно беспокоиться, — успокоил его брат. — Когда государь увидит, что Содэмия находится под покровительством Фудзицубо, то он не станет пренебрегать ею. При дворе много дам, которые служат уже давно, но все они ненавидят Фудзицубо, да и она сама относится к ним недружелюбно, вот государь и не расположен к ним. Если Фудзицубо будет относиться к твоей дочери благосклонно, ей обязательно улыбнётся счастье. В четвёртом месяце, когда окончится траур по нашему отцу, ей нужно будет отправиться в парадном платье во дворец, а мы поедем её сопровождать. Среди известных мне людей нет никого, кто бы годился мужья Содэмия. Я слышал, что Сукэдзуми с давних пор питает к ней особые чувства, но он оказался человеком легкомысленным. Молодых людей много, но подходящей партии нет…

— В последнее время часто приходили письма от Пятого принца, но тут ничего хорошего ждать нельзя, и я запретил отвечать на них, — сказал Санэтада.

— Пятый принц — страшный повеса. Как только услышит, что в доме есть девица, сразу же посылает ей любовное письмо. Он влюбился во Вторую принцессу, дочь императора Судзаку, и пытается проникнуть к ней, но её всё время охраняют принц Тадаясу и другие братья, они днём и ночью музицируют вместе, и сам отрёкшийся от престола император приходит, чтобы их послушать. Пятый принц тоже приходил туда, но они, дабы не проник злоумышленник, поставили вокруг воинов. Как-то раз Масаёри сказал: «Если императрица-мать задумает предпринять что-нибудь коварное, она пустит слух о Пятом принце и Второй принцессе, и честь её будет погублена. А что мы будем делать, если он потом принцессу оставит?» Поэтому он решил, чтобы принцессу охраняли не только его сыновья, но и множество других людей, а Пятого принца к ней и близко не подпускали. Однако и среди тех, кому Масаёри доверяет, многие влюблены в принцессу. Чем всё это кончится? Но вернёмся к твоей дочери. Как я сказал, у этого принца такой прискорбный нрав: как только он услышит о какой-нибудь благородной девице, его уже ничего не остановит. Так что надо быть предусмотрительным.

— ‹…› Две красавицы могут пользоваться одинаковой известностью, но помести их друг подле друга, и всем станет ясно, что это пыль и жемчужина, — говорил Санэтада.

— Так-то оно так. Однако я уверен, что Содэмия никому не уступит.

— Ты говоришь нелепости, — остановил его Санэтада. — Какова, по-твоему, Фудзицубо? Говорят, что Первая принцесса так же хороша, как и она, но поставь их рядом и увидишь, что принцесса хуже. С Фудзицубо в нашем мире никого нельзя и сравнивать.

— Каждый думает по-своему. Влюблённому всегда так кажется. Ты всегда был очень странный, — ответил Санэмаса.

Наступил день въезда наследника престола в Восточный дворец. Поезд его состоял из десяти экипажей, поезд высочайшей наложницы — из двадцати. Из них шесть экипажей было украшено цветными нитками, а двадцать — листьями пальмы арека. В двух экипажах ехали юные служанки, а в двух — низшие прислужницы. Сопровождающих выбрали очень тщательно, даже погонщики волов были одеты в парадное платье. Для участия в процессии пригласили только людей с красивой внешностью, около каждого экипажа шло десять человек. Сопровождающие наследника престола были одеты в тёмно-синие платья. В его свите состояли господа высоких рангов. Одни были одеты в штаны белого цвета с серебряными узорами, другие — в нижнее платье бледных тонов и штаны, окрашенные неравномерно: чем ниже, тем темнее. В остальном все выбрали цвета одежд по своему вкусу. Свита Фудзицубо была в охотничьих костюмах, и сопровождающие каждый экипаж отличались цветом платья.

Экипажи наследника престола дожидались его на Дворцовом проспекте у восточных ворот усадьбы. В них были запряжены волы светло-каштанового цвета. Погонщики — двадцать сыновей поваров из дворца отрёкшегося от престола императора Сага — были все одного роста и красивы лицом. Они были в платьях из лощёного шёлка, нижних платьях и кожаных сапогах. В свите находилось множество чиновников из Императорского архива. Экипажи для Фудзицубо поставили на Третьем проспекте у южных ворот. В них были впряжены чёрные волы. Погонщиками назначили двадцать человек из собственных слуг Фудзицубо, они были в платьях цвета пурпурного винограда. Свита состояла из двадцати придворных, трёх сыновей Масаёри, а также Судзуси, Юкимаса и Суэфуса. Тадамаса не хотел вызывать нареканий императрицы-матери, поэтому никто из его семьи участия в шествии не принимал. Семья Санэмаса тоже не явилась, из-за траура по отцу. Другие придворные, четвёртого и пятого рангов, явились все без исключения. Чиновники шестого ранга присутствовали также в полном составе. Когда наследник престола сел в экипаж, архивариусы заняли свои места. За экипажем наследника ехали две кормилицы. Сыновья Масаёри были в свите Фудзицубо. Жена министра тоже хотела сопровождать наследника престола, но поездка могла очень утомить её, и она осталась дома. В экипаж, стоящий за экипажем Фудзицубо, сели три кормилицы её младших сыновей и Соо.

Наконец тронулись в путь. Двое важных сановников следили за порядком. За экипажем Фудзицубо выехала четырнадцатая дочь Масаёри, жена Суэфуса, а за ней многие знатные персоны. Дамы, прислуживающие Фудзицубо, оказались позади всех. Кормилицы младших сыновей злились:

— Мы прислуживаем принцам, рождённым той же самой госпожой, почему же кормилица старшего принца едет впереди нас, в первой коляске? Почему мы едем за низшими служанками, которые чистят нужники?

— Потому что они служат наследнику престола, — пыталась утихомирить их Соо.

Поезд двигался по Дворцовому проспекту, на котором по обеим сторонам стояло множество великолепных экипажей. Ночь была тиха, луна светила так ярко, что было светло, как днём. У находившихся на проспекте экипажей слуги держали горящие факелы: перед украшенными цветными нитками стояло по шесть человек, а перед украшенными листьями пальмы арека — по четыре. Занавески в экипажах были высоко подняты, и внутрь набилось столько народу, что, казалось, задние вот-вот упадут. Одежда и лица участников процессии были ясно видны, поезд являл собой великолепное зрелище. Зрители, узнав Накатада и Судзуси, заволновались: «Это знаменитые Накатада и Судзуси. Они стали ещё красивее». Увидев старшего ревизора Правой канцелярии, они говорили: «Это Фудзивара Суэфуса. Человеческая жизнь чревата переменами. И в нашем мире можно достичь рая Будды Амитабхи». — «А вот и Юкимаса! — воскликнула одна женщина при виде молодого человека. — Как он ослепительно хорош! Ах, если бы младший военачальник Накаёри не ушёл в монахи, как он был бы блистателен! Он и лицом красив, и душа у него прекрасная, а уж каллиграф он необыкновенный и стихотворец замечательный».

Так, глядя на проезжающие экипажи, жители столицы переговаривались между собой. Среди зрителей были жена Накаёри и её мать, которые тоже выехали в экипаже, чтобы полюбоваться на шествие.

— О, как прекрасна эта Фудзицубо, которая погубила твоего мужа! — прошептала мать. — Как он мог, при своём положении, полюбить такую взысканную счастьем красавицу?

— Поэтому-то он и заболел смертельной болезнью, — отозвалась её дочь. — И он ожил только тогда, когда принял монашество. Накатада в те времена был сопровождающим императора, а сейчас как он возвысился! И мой муж мог бы сейчас быть министром!

— Так высоко, как Накатада, он бы не поднялся, но мог бы дослужиться до советника сайсё. Накаёри все любили, и недавно многие блистательные сановники навестили его в монастыре и преподнесли ему великолепные подарки. А сегодня этим зрелищем мы любуемся с тобой благодаря Накаёри, — сказала мать, и обе женщины заплакали.

Жена Накаёри произнесла:

Мать её ответила:

Процессия была такой длинной, что когда первые экипажи достигли средних ворот крепости, последние находились ещё возле усадьбы Масаёри.

Когда экипаж наследника престола подъехал к императорскому дворцу, наследник вошёл во дворец первым. С ним было две кормилицы, которые шли в сопровождении двадцати архивариусов. Экипаж Фудзицубо остановился у Павильона сливы. Там её ждал экипаж императора, в который она и перешла. С нею сели кормилицы её младших сыновей и Соо. За ними шло шестьдесят человек — взрослых, подростков и низших слуг. В свите были чиновники четвёртого и пятого рангов. Среди них присутствовали и сыновья Масаёри. Свита прибыла к Павильону глициний, и сопровождающие, мужчины и женщины, удалились.

Фудзицубо явилась к императору. Он расспрашивал её о том, что произошло за это время, укоряя, что она с таким опозданием прибыла во дворец. Она оправдывалась. Они всё ещё разговаривали и не входили в опочивальню, когда раздался голос служителя хранителя времени, оповещавшего, что наступила вторая четверть часа быка.[299] Фудзицубо хотела удалиться в свои покои, но император остановил её:

— Подожди немного. Сейчас такие ночи, что хоть и наступила вторая четверть часа быка, но до рассвета ещё далеко.

Раньше рассвет никак не наступал. Фудзицубо ответила:

— Бессердечные слова, — промолвил император. — Недаром сказано: «Удары колокола».[300]

Тем временем стало светать, и Фудзицубо поспешила в свои покои. Император сразу же написал ей письмо:

«Сейчас же…

Она на это ответила:

Второго сына Фудзицубо одели в однослойное платье из лощёного узорчатого шёлка красного цвета, в шёлковое верхнее платье, в штаны с тесёмками, а третьего сына одели в однослойное платьице из белого узорчатого шёлка и подвязали ему рукава тесёмками. Полненький мальчик, ползающий по комнате, выглядел очаровательно.

Император пришёл к Фудзицубо, и она вывела к нему обоих принцев. Кормилицы за переносными занавесками гадали: «Кого государь обнимет первым?» Каждая хотела, чтобы это был её питомец. Император обнял второго сына, посадил к себе на колени, гладил по голове и не отводил от него взгляда. У мальчика волосы были красивые и блестящие, как Драгоценный камень, он был крепок и лицом очень красив.

— Мне хотелось бы прежде всего увидеть наследника престола. Позови его, пожалуйста, — сказал император.

— Вы увидите его через пару дней, — ответила Фудзицубо.

Кормилица третьего принца испытывала сильную ревность, кормилица же второго торжествовала: «Мой питомец лучше». В это время младший мальчик, ни с того, ни с сего, залился смехом и пополз к брату.

— И он так же мил, как другие, — сказал, глядя на малыша, император. — Хотя из-за этого младенца ты так долго не возвращалась во дворец, я не сержусь на него.

Фудзицубо на это ответила:

— Ты так долго оставалась у отца, что я очень сердился на малыша и видеть его не хотел. Но он не должен страдать за грехи матери, — сказал император, обнимая младшего сына.

Император оставался у Фудзицубо довольно долго и на прощание сказал:

— Приходи же вечером ко мне.

Фудзицубо отправилась в отведённый ей Павильон глициний, и император пришёл к ней.

— Позови наследника престола, пусть он придёт сюда, — сказал он. Фудзицубо вышла из комнаты и передала распоряжение военачальнику Левой дворцовой стражи. Наследник престола прибыл в сопровождении Масаёри и придворных. Император, сделав вид, что он не знает о приходе сына, вошёл в комнату и остановил на нём глаза. Наследник выглядел очень степенно, тесёмки его платья были аккуратно завязаны, волосы были длинными и красиво ложились на спину. Поистине, он был прекрасен.

— Мне говорили, что это необычный ребёнок. Так оно и есть. Он очень похож на мать. Только бы у него не было её характера, — сказал император.

— Почему же? — спросила Фудзицубо.

— Потому что она очень упряма и никогда не хочет согласиться с другими, — ответил он.

Император постоянно приходил к Фудзицубо, чтобы посмотреть на сыновей. Каждую ночь он вызывал её к себе, а днём отправлялся к ней.

Даже если бы я приехала одна, обо мне бы нещадно злословили, а сейчас, когда я привезла с собой сыновей, я боюсь, не стряслось бы чего-нибудь с ними, — сказала она как-то императору.

Сейчас вряд ли что-либо может случиться, — успокоил он её, — я сочувствовал другим наложницам. Но всё-таки поступил по-своему, хотя и навлёк на себя недовольство отрёкшегося императора.

Наложницы государя должны были поочерёдно нести службу в его покоях. Все они были блистательными красавицами и совершенно очаровательными. Император мудро решал государственные вопросы, занимался науками и музыкой, очень хорошо играл на музыкальных инструментах. Иногда он беседовал с Насицубо, но только с нею. И даже тогда, когда дамы являлись на ночное дежурство, он, думая о Фудзицубо, не обращал на них особого внимания.

Пятая принцесса покинула дворец перед возвращением Фудзицубо. Госпожа Сёкёдэн из-за траура по отцу оставалась в своём доме. Дочь принца Сикибукё, госпожа Токадэн, не была назначена высочайшей наложницей, и отец её был этим очень раздосадован. Она всегда являлась к императору с недовольным видом, и он наконец издал указ о присвоении ей звания. Император иногда захаживал днём в её покои, и с десятого месяца она забеременела. Отец её немного воспрял духом.

В государстве царил порядок. Тадамаса был превосходным министром, но Масаёри взял государственное управление всецело в свои руки. Император передал ему бразды правления и даже в незначительных вопросах всегда советовался с ним. Император одобрял всё, что делал министр, а тот не предпринимал ничего такого, что могло бы навлечь на него недовольство у других придворных. О несущественных делах он даже не докладывал. Масаёри предполагал, что ему следовало бы опасаться Канэмаса, но почитал его за человека рассудительного. Накатада же он считал необыкновенно умным, как в вопросах государственных, так и в частной жизни. Всем придворным Масаёри нашёл какое-то применение. О Санэтада многие сожалели, и император велел найти ему службу во дворце.

Наступил новый год. Первого дня первого месяца состоялось утреннее поздравление.[304] Во второй день отрёкшийся от престола император Судзаку отправился с поздравлениями к отрёкшемуся императору Сага. В третий день царствующий император нанёс визит императору Судзаку. Накатада обратился с просьбой, чтобы его в этом году в ранге не повышали. Прочим же чиновникам присвоили высокие ранги. Присвоили новый ранг и Корэкосо. Прошли своим чередом новогодние церемонии, на которых присутствовали все придворные. Во время дворцового пиршества[305] императору прислуживала высочайшая наложница Сэнъёдэн, дочь второго советника министра Масаакира. Она была очень красива. Среди высочайших наложниц она была самого скромного происхождения.

Во время весеннего назначения[306] Фудзицубо обратилась к государю:

— Разве глава Ведомства внутридворцовых дел Аривара Тадаясу не заслуживает приличной должности?

— Я ничего порочащего его не слышал, — ответил тот. — Кажется, это человек достойный, но в правление императора Сага он допустил какую-то оплошность и больше не получал повышения.

— Если так, это очень прискорбно. Но сейчас свободна должность главы Ведомства построек, не назначить ли его туда?

— Почему тебе захотелось ходатайствовать за него? — удивился император.

— Особых причин никаких нет, но он для моей Хёэ вместо отца родного, — ответила она.

И Тадаясу назначили на эту должность. Все придворные были удивлены и переговаривались между собой: «Ведь было так много желающих получить это место!»

Масаёри, улучив момент, когда император был в хорошем настроении, обратился к нему:

— Отправленный в ссылку Сигэно Масугэ — человек неглупый, нельзя до бесконечности держать его в немилости. В начале вашего царствования преступников надо бы простить. Мне жалко его самого и его детей. Не простить ли их всех и не разрешить ли возвратиться в столицу?

— Я об этом судить не могу, — ответил государь. — Решай, как тебе кажется лучше, и распорядись.

Масаёри был очень доволен и велел возвратить изгнанников.

У Пятой принцессы родился мальчик. И отрёкшийся император Сага, и императрица-бабка с сожалением думали: «Надо было бы подождать с провозглашением наследника престола до рождения этого ребёнка!»

Комната роженицы была устроена самым лучшим образом. Со всех сторон поступали поздравления, и среди них особенно торжественным было поздравление от Масаёри.

Когда Тадаясу нежданно-негаданно получил назначение, его радости и изумлению не было предела. Он был уже в преклонном возрасте. Тадаясу собирался нанести визиты, но у него не было ни экипажа, ни приличной одежды. Верхнее платье ему сшила дочь, однако парадного костюма недоставало. Вытащили платье, которое носил ещё Накаёри, но Тадаясу оно оказалось велико. Пока перешивали, прошло три дня. И наконец Тадаясу смог сделать визиты важным лицам.

— В последние годы я был отстранён от службы и продавал дорогие вещи, драгоценности, которые у меня были. Я испытал много горестей и большую нужду. Бывший муж моей единственной дочери, удалившийся в глухие горы, иногда присылает нам то одежду из мха, то сосновую хвою.[307] Так мы и живём. Никакой прислуги у нас нет. У меня и костюма нет, из дому я и не выходил. Но когда я по милости нашего просвещённого государя вознёсся так высоко и получил такую великолепную должность, я должен был начать делать визиты. До сих пор я жил в страшной бедности, на самом дне, — рассказывал он в разных домах.

— Да, представляю, как трудно вам приходилось, — сказал ему Канэмаса, когда Тадаясу явился к нему с визитом. — Но меня вам благодарить не за что. Вам снова и снова нужно благодарить госпожу Фудзицубо. Это она просила за вас много раз. Желающих получить это место было много. Я слышал, что её родной брат, старший ревизор Мородзуми, упрашивал, чтобы она посодействовала ему в получении этой должности. Но она просила за вас.

— Почему она так хлопотала за меня? — удивился Тадаясу. — Может быть, из-за моих семейных дел? Должно быть, ей рассказали, что моя дочь всё время плачет и говорит, что это из-за госпожи Фудзицубо Накаёри ушёл в монахи. Накаёри в погоне за наслаждениями потерял разум, возымел непомерные желания и погубил себя. Я внушаю дочери, что высочайшая наложница не виновата, но она находится в таком отчаянии, что доводам моим не внемлет.

— То, что вы сказали, относится ко всем мужчинам, — промолвил Канэмаса. — Когда мы слышим о какой-либо женщине, мы стремимся добиться её любви, будь она самой небожительницей. Фудзицубо, узнав о положении в вашей семье, хлопотала за вас. Таким же образом и Санэтада стал вторым советником, хотя место должен был получить родной брат Фудзицубо. Вам нужно явиться с визитом к Фудзицубо и передать ей свою благодарность через Тикадзуми или кого-нибудь другого.[308]

Как-то раз явившись к матери, Накатада сказал ей:

— Я хочу кое о чём поговорить с отцом. Он скоро придёт сюда?

— До вечера, я думаю, он не вернётся, — ответила госпожа. — Но ночует он здесь. Он пошёл проведать сына Насицубо.

— Захаживает ли он в восточный флигель? — спросил сын.

— Не то чтобы он являлся туда с визитами, но днём иногда заглядывает туда.

— Всё-таки он не забывает госпожу. Как, вероятно, сердится на него госпожа Адзэти, сестра Накаёри. Она очень красива, и непонятно, почему отец пренебрегает такой женой и равнодушен к ней… Я уже давно думал навестить вас, но жена должна скоро рожать, около неё народу мало, она тревожится, и я боюсь оставлять её, — говорил Накатада.

— Конечно. Я хотела было сама отправиться к вам, но подумала, что госпожа Адзэти на меня сердита, и постеснялась. А почему госпожа Дзидзюдэн сейчас не может покинуть дворец и приехать к вам?

— Всё из-за Второй принцессы. Пятый принц решил жениться на ней и он не обращает внимания ни на отрёкшегося императора Сага, ни на императрицу-бабку. Он только и ждёт отъезда госпожи Дзидзюдэн, чтобы похитить принцессу. Поэтому-то она и не может выехать из дворца. Но не только он, другие тоже хотят её увезти или тайно к ней проникнуть. Вот госпожа Дзидзюдэн и не решается оставить дочь. В своё время вокруг Фудзицубо тоже было очень много искателей, но она точно разграничивала, кому посочувствовать, кому ответить, кому не отвечать — делала по-своему. Вокруг Второй принцессы шума много. Может быть, и эти молодые люди поймут на горьком опыте, что принцессы им не добиться. Но думаю, что в один прекрасный день госпожа Дзидзюдэн скажет: «Не могу же я вовсе не покидать дворца», — и на следующий день надо будет готовить экипажи и ехать за ней.

В это время возвратился Канэмаса и долго говорил с сыном и женой.

За Второй принцессой отправился Масаёри с сыновьями. Военачальник Дворцовой стражи Тададзуми сказал:

— Зачем тебе беспокоиться? Я и один съезжу за ней.

— Нет, я сам должен позаботиться, — ответил министр. — Тем более, что это не так трудно, как ехать за семью принцами, моими внуками. А вдруг, пока я буду важно восседать дома, что-то случится, — к чему тогда всё моё достоинство? Я же не знаю, кому что может прийти на ум. Нельзя быть спокойным, когда молодые братья и сёстры находятся вместе.

— Вы слишком серьёзно относились к тому, что болтают в столице. Таких повес, которые могли бы внушить вам беспокойство, среди нас нет… — сказал Сукэдзуми, засмеявшись и делая вид, что это к нему не относится, но про себя подумал: «Ах, надо воспользоваться случаем и похитить принцессу!»

Тикадзуми же ничего не говорил, но думал то же: «Надо проникнуть к ней, когда она будет выходить из экипажа и входить в покои. Неужели за это убьют? Да если и убьют, лучше умереть, чем терпеть такие муки».

Итак, господа отправились за Второй принцессой.

— Важнее этого дела ничего нет, — объявил Масаёри. — Я рассержусь на вас, если вы отнесётесь к нему легкомысленно.

С ними были Санэмаса, Судзуси и Суэфуса. Придворные ехали верхом. Возглавляло поезд множество передовых со стрелами и колчанами. Тададзуми и Сукэдзуми, сев на лошадей, выехали последними из усадьбы.

В воротах дворца Судзаку стоял экипаж императрицы-матери, окружённый её свитой. Экипажи Масаёри не могли въехать в ворота, министр распорядился остановить их перед воротами и вошёл во дворец.

Отрёкшийся император вышел к госпоже Дзидзюдэн, и она сказала:

— Я покидаю дворец, и сразу же, как только Первая принцесса родит, возвращусь.

— Раз ты будешь рядом с нею, мне волноваться нечего, — ответил император. — За тобой прибыл твой отец с братьями, это сопровождающие надёжные, поэтому не бери с собой сыновей. А то мне будет очень скучно.

По распоряжению отрёкшегося императора стражники императрицы-матери освободили проход, и экипажи для Дзидзюдэн и Второй принцессы подъехали к самому дворцу. Масаёри, Накатада и Тададзуми предстали перед отрёкшимся государем. Пятый принц, в страшном волнении, вышел из комнаты и отправился на поиски Второй принцессы.

— Куда это так поспешно удалился Пятый принц? — спросил император.

«Какая нелепость!» — подумал Накатада, и двинувшись за принцем, остановил его. У того слёзы хлынули из глаз, он горько зарыдал.

— В чём дело? Пятый принц, кажется, что-то задумал. Если он чего-то хочет, пусть скажет мне, — произнёс император.

Пятый принц, утирая слёзы, вернулся к государю. В это время Вторая принцесса вышла и садилась в экипаж. Справа и слева от её экипажа стояли коляски Масаёри и Накатада, их окружала многочисленная свита, и ни один злоумышленник не мог и приблизиться к принцессе. Накатада, заметив, что в свите не было ни Сукэдзуми, ни Тикадзуми, подумал: «По-видимому, они что-то замышляют». Он покинул собравшихся и поспешил в усадьбу Масаёри.

В это время Сукэдзуми, выбрав быстрого коня, велел накормить его, оседлать и держать наготове. Четверо безмерно ему преданных слуг, в охотничьих костюмах и в соломенной обуви, притаились у конюшни. Это показалось Накатада странным, он вошёл в дом и там, куда должны были подъехать экипажи, увидел Сукэдзуми. Сделав вид, что он ничего не замечает, Накатада прошёл в покои, зажёг лучину и осмотрел комнату, приготовленную для Второй принцессы. Он заметил одетого в верхнее платье Тикадзуми, который стоял за раздвижной перегородкой. Накатада это тоже показалось странным, и он стал ждать прибытия поезда.

Когда экипажи подъехали и были поставлены переносные занавески, Накатада сказал:

— Поскорее выходите из экипажей.

Масаёри и Тададзуми стали около госпожи Дзидзюдэн, но она, заметив Накатада, воскликнула:

— Ах, вы здесь! Как же нам быть? Я-то вас не стесняюсь, но здесь есть девица, которая робеет.

— Я решил прийти сюда, зная, что Тадаясу и другие принцы вас не сопровождают. Не надо меня стесняться. Я велю потушить огни, чтобы здесь не было слишком светло. — И он приказал загасить факелы.

Дзидзюдэн, понимая, что за этим что-то кроется, вышла из экипажа первой, а за ней вышла Вторая принцесса. Масаёри и Тададзуми, держа переносные занавески, шли впереди, шествие замыкал Накатада. Не заходя в покои, предназначенные для Второй принцессы, господа направились к жене Накатада, и дамы прошли за полог.

«Накатада заподозрил, что я намереваюсь сегодня похитить принцессу. И вот, несмотря на то, что принцев нет и я мог легко бы выполнить задуманное…» — думал Сукэдзуми, скрежеща от злости зубами. Делать было нечего, он покинул дом. Тикадзуми тоже тихонько удалился. Рано утром они явились как ни в чём не бывало. Накатада, глядя на них, про себя ухмылялся, но разговаривал с ними с самым серьёзным видом. Сукэдзуми отвечал ему неприязненно.

Пятый же принц проплакал всю ночь, уткнув лицо в колени Тадаясу.

— Опасаясь меня, они нарочно отправили принцессу к Масаёри, — говорил он. — Принцессе сказали, что я влюблён в неё, и она уже давно избегает меня. Наш отец мной недоволен, но мне всё равно. Будь мне вместо отца, помоги мне…

Рано утром он написал письмо Второй принцессе и попросил брата:

— Вложи это в твоё собственное письмо и отнеси ей. Вряд ли она ненавидит меня, ведь никто из принцесс не относится ко мне плохо.

— Это меня не любят, и я до сих пор живу один, — промолвил Тадаясу.

— Почему ты так глупо вёл себя? — сказал Пятый принц с укором. — Почему ты упустил Фудзицубо, которая была к тебе расположена? Ты не должен был отступать. Вопреки всем доводам, надо писать женщине письма и обязательно добьёшься желаемого. Где это видано, чтобы мужчина, полюбив женщину, решил, что она для него недостижима, и жил бы один? Если бы я не боялся навлечь на себя гнев государя, я не тянул бы со Второй принцессой до сего дня. Вчера меня постигла неудача, но и поделать ничего нельзя было, ведь она всегда окружена толпой.

— Мне говорили, что ты посылал письмо Содэмия, дочери Санэтада. Все о ней отзываются самым лучшим образом, — сказал Тадаясу.

— Все твердят, что она очень хороша собой, поэтому я и послал ей письмо, но она мне не ответила.

— Напиши ей опять и женись на ней. Я не могу оставаться один до скончания века, и мне хотелось бы как-нибудь встретиться с Содэмия, но узнав, что ты за ней ухаживаешь, я оставил эту мысль, — признался Тадаясу.

— Помоги мне получить Вторую принцессу, и я уступлю тебе Содэмия, — пообещал брат. — Поскорее отнеси это письмо.

Они оба написали письма.

«Как ты провела ночь? — писал Тадаясу. — Сожалею, что вчера не мог сопровождать тебя, и хочу узнать, благополучно ли вы прибыли. В этот же конверт вкладываю письмо Пятого принца, который много мне жаловался и которому я сострадаю».

Пятый принц писал:

«Вчера хотел быть в твоей свите, но, к сожалению, император мне не разрешил.

Я хотел бы прийти к тебе. Из тех, кто следит за тобой, особенно неумолим Накатада».

Прочитав письмо, Вторая принцесса подумала: «Ах, как неприятно!» Дзидзюдэн же, увидев письмо, разволновалась: «Если он решил что-то, он обязательно своего добьётся. Прямо беда!»

Сукэдзуми и Тикадзуми у Дзидзюдэн не показывались, но как ни в чём не бывало пришли в покои Второй принцессы, без тени смущения разговаривали с другими господами и были очень любезны.

Накатада приказал молить богов о благополучных родах у Первой принцессы, отправлять службы на горах и в храмах. Комнату для роженицы убрали тщательнее, чем обычно, и со дня на день ждали разрешения. Прошёл десятый день второго месяца. Волнение возрастало. Прошёл и двадцатый день. Накатада пригласил самых известных своей мудростью монахов и приказал устроить несколько помещений для непрерывных служб. Он попросил самого Тадакосо читать «Павлиновую сутру». Все были в тревоге.

Двадцать третьего дня около полудня начались схватки. Принцесса мучилась весь день и всю ночь. В крайней тревоге жена Масаёри и мать Накатада отправились к ней. Роженица промучилась весь следующий день. Жена Масаёри сказала, что её Третья дочь, жена Санэмаса, недавно родила быстро и легко, и чтобы принцесса родила побыстрее, нужно позвать её. Жена Санэмаса пришла в покои роженицы. О Накатада говорить нечего, но и от Масаёри, Канэмаса, отрёкшегося императора Судзаку то и дело приходили монахи читать сутры, отправляли службы во всех храмах, вплоть до монастырей в Хасэ и Цубосака. В доме Накатада, на веранде, собралось множество народу.

Сукэдзуми и Тикадзуми, желая воспользоваться всеобщим волнением, подкупили кормилицу Второй принцессы, дали ей множество драгоценных подарков и с вечера уговаривали её: «Помоги нам похитить принцессу. Допусти нас к ней» — и ждали наступления ночи.

Отрёкшийся от престола император Судзаку, находясь в своём дворце, приходил во всё большее волнение от новостей, которые ему приносили посыльные, и собрался было сам отправиться к Первой принцессе, но императрица-мать пришла в гнев, начала браниться и хлопать в ладоши, посылая на голову принцессы проклятия: «Чтобы она умерла, дочь этой негодяйки!» Император, не желая раздражать её ещё более, от своего намерения отказался.

Пятый принц строил планы, как, пользуясь тревогой, царящей в доме, похитить Вторую принцессу, и ждал ночи. Никто об этом не догадывался, все дамы, во главе с Дзидзюдэн, отправились к роженице и хлопотали вокруг неё. Вторая же принцесса, не ведая ни о чём, оставалась в западных покоях в окружении нескольких прислужниц. Но жена Накатада, зная о той опасности, которой подвергалась сестра во время поездки, не могла не думать о ней, даже мучаясь в родах. «Пусть Вторая принцесса придёт ко мне», — попросила она. Сестра её, стесняясь тех дам, которые собрались в покоях роженицы, не знала, как быть. Со слезами на глазах она отправилась к жене Накатада. «Подойди сюда, не отходи от меня», — простонала та и усадила её возле себя. Догадавшиеся, в чём дело, горько заплакали.

Всю ночь роженица очень мучилась. Наступил рассвет. Днём принцесса не могла произнести ни слова, и казалось, что силы оставили её. Мать её, лёжа ничком на полу, рыдала в голос.

— Успокойся! — говорила ей жена Масаёри. — Ты так убиваешься, что не пьёшь даже горячей воды, поэтому и дочь твоя плачет, что умрёт. Если ты, у которой много детей, так ведёшь себя, что же должны делать родители, у которых всего один ребёнок? Никто из нас не убережён от такого горя, — разве не так?

— Детей у меня много, но эту дочь с малых лет государь особенно любит, — ответила та, горько рыдая. — Он всё время говорит: «По-моему, это настоящая драгоценность». Совсем на днях он жаловался, что давно её не видел. Когда я прибыла во дворец, государь очень сожалел, что она не приехала со мной. Как только я подумаю, что она скончается и я больше её не увижу, я голову теряю от горя. Только из-за неё государь относится ко мне милостиво. Что со мной будет, если я её больше не увижу?

Пришёл посыльный с письмом от отрёкшегося императора Судзаку:

«Мне только что сказали, что положение очень плохое. Сообщите подробно, каково состояние принцессы. Я так сожалею, что в этом году совершенно не мог её видеть, и боюсь, что теперь это уже невозможно, — эта мысль приводит в отчаяние. Я хочу немедленно прийти к вам, но ни одного сына возле меня нет, они все собрались у вас. Пусть принцесса молится, чтобы мы могли увидеться. Передайте ей, что и я прошу об этом богов и будд».

Жена Масаёри, прочитав послание, передала принцессе слова отца, и та прерывистым голосом произнесла:

— Ах, как я сожалею! Когда батюшка звал меня, я хотела отправиться к нему, но…

Жена Масаёри ответила императору:

«Почтительно благодарю Вас за письмо. Принцесса, которой Вы адресовали свои слова, сегодня ничего не говорит. Положение её опасно. Мы надеемся, что несмотря на то, что она так ослабела, роды пройдут благополучно, но надежда эта тает. Я передала ей Ваши слова, и она произнесла: „Так я и не повидала батюшку!”»

Накатада оставался всё в том же платье. Он случайно пролил на верхнее платье воду и был в крайнем замешательстве. Слуги принесли ему одежду, чтобы переодеться. Спустившись во двор, Накатада возносил богам горячие молитвы: «Если ей суждено умереть, пошлите смерть и мне. Не оставляйте меня в живых после её смерти ни на единый миг». Весь в слезах, он упал на землю ничком.

На веранде сидели рядом друг с другом придворные. Сочувствуя Накатада, они, склонив головы, молились богам. Посыльные от отрёкшегося императора Судзаку приходили так часто, как падают на землю капли дождя, и стояли друг подле друга во дворе. Множество посыльных приходило от важных сановников. Масаёри и Канэмаса спустились во двор.

— С чего ты решил, что она скончается? Почему ты поддаёшься такой слабости? Тебе надо успокоиться во что бы то ни стало, — уговаривали они Накатада.

Они увели его в дом.

— Если человек теряет жену, он всегда может жениться на другой, но потеряв родителей, их никогда больше не обретёт. Не о себе веду речь — у тебя ведь есть дочь. А что будет с твоей матерью? Разве ты забыл, как она тебя воспитывала? — говорил Канэмаса сыну.

— До сих пор я был к матери почтителен. По отношению же к вам, отец, я не мог проявить в достаточной степени почтительности. Обещайте заботиться вместо меня об Инумия. Это девочка, но она существо необычайное. Она будет вам почтительной дочерью. Если моя жена умрёт, я сразу же брошусь в омут и найду там свою смерть. Я не хочу оставаться в живых, — рыдал Накатада в голос.

— Даже глаз у всех по два, но ты у меня один, — сказала его мать, упав на пол. — Я полагаюсь на тебя так же, как на отца. Почему ты говоришь такое? Пусть я умру вместо тебя.

— Всем мужчинам суждено испытать подобные мучения, — произнёс Масаёри. — У меня были такие же мрачные мысли, когда жена рожала нынешнего помощника военачальника Левой дворцовой стражи. Но гораздо мучительнее, чем страдания самой жены, было видеть отчаяние её отца, отрёкшегося императора Сага. И сейчас, когда я думаю, как убивается отрёкшийся император Судзаку, такая скорбь стискивает мне грудь, что я не в силах даже вздохнуть.

— Об императоре Судзаку я совсем не думаю, — ответил Накатада. — Я прихожу в отчаяние только оттого, что жена так ужасно страдает. Вокруг неё сейчас много народу, меня и близко не подпускают, и меня удручает, что я даже лица её не могу видеть.

— Вот, оказывается, как ты любишь свою жену, — засмеялся Масаёри. — А в начале, помнится, ты был недоволен и гневался на меня.

Все вокруг рассмеялись.

— Не беспокойся, — продолжал Масаёри. — Я помогу ей. Принцесса от страданий выбилась из сил. А когда женщина выбивается из сил, как раз всё так и бывает. У меня двадцать с лишним детей, и всем моим дочерям я помог родить. Выпей сначала горячей воды.

Он велел принести горячей воды, а Канэмаса, взяв что-то из еды, уговаривал сына поесть. Накатада всё отказывался, но Канэмаса наконец кое-как заставил его что-то проглотить.

— Пойдём же, — сказал Масаёри и вместе с Накатада вошёл в покои для роженицы. — Пройдите на некоторое время в заднюю комнату, — сказал он дамам. — Накатада слишком мучается, не видя своей жены. Я хочу впустить его сюда.

— Сейчас уже почти никакой надежды не осталось… — отозвалась Дзидзюдэн.

Все вышли из покоев, кроме неё и Второй принцессы, которая поставила перед собой маленькую переносную занавеску.

— Я не стыжусь сказать, что у меня всегда были лёгкие роды, почему же у неё… — причитала Дзидзюдэн.

Накатада подошёл к жене и увидел её огромный живот. Принцесса тяжело дышала.

— ‹…› Тебе не надо лежать. — Накатада посадил её и дал ей горячей воды, но она не могла пить. — Постарайся уж как-нибудь. Выпей, прошу тебя, — плача, уговаривал он.

Принцесса сделала один глоток. Накатада положил ей в рот немного какой-то еды, и она проглотила. Обрадованный, он сел на скамеечку-подлокотник и обнял жену. Опытные прислужницы пытались помочь ей.

Масаёри же звенел тетивой и покашливал.[309] Недалеко от покоев принцессы находились знаменитые своей добродетелью монахи, но их попросили не читать заклинаний слишком громко.

— Тот, кто ослабел и телом, и душой, пугается, услышав заклинания… — сказал Накатада. И монахи стали произносить молитвы очень тихо, один только Тадакосо с силой читал заклинания, самые благодейственные из всех, которые он знал.

— В такое время не надо, чтобы возле роженицы находилось много народу, — сказал Масаёри, — очень уж становится шумно.

Несколько раз Накатада давал жене горячей воды. Масаёри продолжал звенеть тетивой и кашлять.

В час тигра[310] раздался плач новорождённого. В страхе Дзидзюдэн стала осматривать дочь, но оказалось, что всё прошло благополучно. Уложив принцессу, Накатада сам прилёг рядом с ней.

— Я должна что-то сделать для роженицы, но там её муж, и я не знаю, как быть, — недоумевала распорядительница из Отделения дворцовых прислужниц.

— Не обращайте на меня внимания, делайте своё дело, — сказал Накатада и с постели не поднялся.

Распорядительница засмеялась и переодела принцессу.

— Такого ещё не бывало. Встаньте, пожалуйста, — говорили дамы Накатада.

— Не трогайте его. Пусть поспит. Очень уж он беспокоился и устал, — остановил их Канэмаса. — Принесите кипятку. Так кто же родился: мальчик или девочка?

— Старик![311] — бодро отозвалась распорядительница.

— Какой противный! Скорее унеси его! Очень уж страшный! — послышался голос Накатада.

— Если так, я возьму его себе, — заявила мать Накатада.

— Нет-нет, подождите, я хочу посмотреть на него… — возразила принцесса.

— Он доставил нам столько тревог. Зачем тебе на него смотреть? — дразнил её Накатада.

— Пусть какой угодно страшный! — повторяла принцесса, не выпуская ребёнка из рук.

Перерезали пуповину, приготовили воду для купания. Учёные читали соответствующие тексты. Масаёри приготовил рис с горячей водой и велел сначала преподнести генералу:

— Он недаром так сильно мучился. Вокруг принцессы было много бесполезного народу, — но как бы всё кончилось, если бы его не было рядом? Он действительно помог ей, — сказал он и пошёл к принцессе.

Она крепко спала. Опасности для жизни не было, однако она была очень слаба.

Послали письмо отрёкшемуся императору Судзаку, описав всё в подробностях. Его охватила безудержная радость, и он послал дочери множество подарков.

Масаёри всё повторял: «Очень уж она мучилась» — приготовил и на этот раз пищу и в сопровождении сыновей внёс её в покои роженицы.

Со всех сторон приходили поздравления. Помещение для роженицы было красиво и богато убрано, но так как генерал оставался всё время возле жены, нельзя было сделать всего того, что полагалось делать в подобных случаях. Даже госпожа Дзидзюдэн не могла войти туда. Только мать Накатада непрерывно находилась в комнате и делала всё, что требовалось. Однако господа говорили между собой:

— Рождение Инумия было отмечено необыкновенными событиями, а на этот раз ничего подобного нет.

Когда прошёл седьмой день, мать Накатада сказала принцессе:

— Сейчас тебе стало немного лучше. Не отправиться ли тебе к отрёкшемуся императору Судзаку? Твоя матушка, как я думаю, в скором времени возвратится к нему. Роды на этот раз ‹…›. Старика я возьму к себе. Дома мне одной скучно, и я буду его воспитывать. Когда же ты захочешь его увидеть, я принесу его.

— Это будет очень хорошо, — согласился Накатада. — Хоть он и противный, но я буду всё время приходить к вам и навещать его. Когда же принцесса захочет его увидеть, ты придёшь сюда с ним.

— Ах, нет! — запротестовала его жена. — Я на этот раз так страдала! Никогда больше я не буду рожать. А ребёнка отдадим Инумия, пусть она с ним играет.[312]

— Ну что ж, раз так… — сказала мать Накатада.

Кормилица ‹…› вместе с распорядительницей покинула усадьбу.

Масаёри с женой пришёл к Первой принцессе со множеством подарков.

— Ты очень мучилась, и я беспокоюсь, не поредели ли у тебя волосы, — сказал жене Накатада.

— Чуть мне станет немного лучше, я хочу отправиться к батюшке. Когда мне казалось, что вот-вот умру, я чувствовала такую любовь к нему! — сказала принцесса.

— И государь всегда говорит, что ты необычайная красавица, и сейчас он, по-видимому, хочет с тобой увидеться. Разве это не подходящее время для визита к нему? Можешь ли ты отправиться во дворец? Вставай, посмотрим!

— Посмотрим! — отозвалась она и встала.

Генерал засмеялся:

— Когда ты стоишь против меня, всё обстоит прекрасно. Он стал расчёсывать жене волосы. Ни одного упавшего не

было, волосы были великолепны. Она была немного худа и бледна, но по-прежнему очень красива.

— Смотрю я на тебя и думаю, что ни одного недостатка у тебя нет, — сказал Накатада. — Вот только если бы ты была немного взрослее… Запасись терпением. Сразу же после смены одежд я отвезу тебя к отрёкшемуся императору. Ах, дорогая моя, когда я смотрю на тебя, я вспоминаю, как ты лежала без движения, и я думал, что ты не дышишь. Мне казалось, что ты умерла. Ни в одном из миров я не забуду, как заботился о тебе твой дед!

— Не знаю, в какой именно момент, но я услышала вдалеке заклинания, которые читал Тадакосо, и почувствовала, как мне становится легче, — рассказала принцесса. — Как ты отблагодаришь его?

— Да, его надо хорошенько отблагодарить. Это действительно замечательный человек.

В это время в покоях показалась кормилица по имени Сакон, которая была крайне встревожена. Она обратилась к принцессе:

— Мне рассказали ужас что. Этиго, кормилица Второй принцессы, решила помочь второму советнику Сукэдзуми похитить госпожу и получила за это дорогие подарки: большой кувшин из лазурита, до краёв наполненный золотом, и сундук из аквилярии с шёлком. Слуга, который знал, что она получила от Сукэдзуми эти подарки, чем-то провинился, и она его наказала. Тогда он, рассердившись, всё рассказал. Этиго уже много раз получала от Сукэдзуми дорогие подарки.

— Именно потому я и позвала Вторую принцессу в ту ночь к себе. Успокойся. Я ничего не хочу слышать об этом, — ответила принцесса.

— Что случилось? — поинтересовался Накатада.

— Ничего особенного, — уклонилась она от ответа.

— Я прекрасно знаю, о чём идёт речь, — усмехнулся он. — И Пятый принц в охотничьем костюме стоял тогда за перегородками. А что было бы, если бы, воспользовавшись неразберихой, Тикадзуми проник к принцессе? Ужасно! Замыслить подобное!

— Я бы никогда богатых подарков не приняла и против господ ничего бы не замышляла, — говорила кормилица.

— ‹…› Им вряд ли можно запретить. Ведь это их племянница, — сказал Накатада.

Весна была поздняя, и вишни зацвели только в начале третьего месяца. Отрёкшийся от престола император Сага праздник любования цветами захотел провести в своём дворце и распорядился всё для этого устроить. К празднику готовились, без счёта тратя сокровища. Всего было заготовлено вдоволь, и Судзуси доставил во дворец отца много одежды для наград гостям. Пир состоялся в десятый день. Отрёкшемуся императору Судзаку заранее было послано приглашение: «Пожалуйте любоваться цветами». Царствующий император предполагал в тот день нанести визит императору Судзаку, но узнав, что он собирается к императору Сага, решил и сам отправиться туда. В свиту он пригласил Санэтада, который, однако, не объявился, и накануне праздника государь послал к нему архивариуса:

— Я должен нанести визит отрёкшемуся императору Сага, а все придворные, начиная с Санэмаса, будут сопровождать императора Судзаку, у меня же сопровождающих нет. Ты давно не выходишь из дому — но не явишься ли ты во дворец, чтобы быть в моей свите? Вряд ли кто-нибудь из живущих в нашем мире не захочет пойти завтра на праздник цветов (если, конечно, не говорить о предубеждённых).

— Государь приглашает тебя не в первый раз, поэтому не отказывайся, — сказал брату Санэмаса. — Фудзицубо вряд ли станет думать, что ты зря выходишь из дому. Наоборот, она решит, что ты следуешь её наставлениям.

— Я этого не опасаюсь. Просто я долго не бывал во дворце, — ответил Санэтада. — Как я покажусь перед государями? Особенно император Сага замечает малейшие недостатки.

— ‹…›, — успокоил его брат. — Настроив себя таким образом, ты должен явиться во дворец.

Убедив брата, Санэмаса сообщил об этом императору. Он был так рад, что дал брату новую одежду, которую приготовил для себя, а сам решил надеть что-нибудь из старого.

Накатада, представив прошение о предоставлении ему отпуска, во дворце не показывался, и хотя император специально прислал посыльного, он собирался ответить, что быть не может.

— Тебе нужно пойти во дворец. Почему ты не хочешь? — убеждала его жена.

— Ты нездорова, и если я тебя покину, у меня будет неспокойно на душе, — ответил он. — Когда по приказу императоров мне нужно будет сочинить стихотворение или играть на музыкальных инструментах, я обязательно совершу ошибку и сделаюсь общим посмешищем. ‹…› Я уже попадал в неприятное положение, когда император, следуя желанию императора Сага, принуждал меня играть и укорял ‹…›.

Наступил назначенный день. Все уговаривали Накатада: «Тебе нужно обязательно явиться во дворец. Министр Канэмаса должен быть сопровождающим у императора Судзаку, и ты просто обязан быть в свите императора».

Накатада, раздражённый, отправился во дворец. В час дракона[313] император Судзаку в сопровождении сановников и принцев прибыл к императору Сага, а через четверть часа прибыл царствующий император. Император Сага был очень доволен. Под цветущими вишнями расположились музыканты и танцовщики из Музыкальной палаты. Были приглашены самые выдающиеся литераторы — человек двадцать докторов и кандидатов. В этой группе были и студенты. Император распорядился, чтобы в сочинении стихов участвовали Накатада, Судзуси, Санэтада, Сукэдзуми, Суэфуса, Юкимаса и Тикадзуми. Император Сага сам избрал тему и рифмы для стихов на китайском языке.

— ‹…› Пусть важные сановники сегодня принимают участие в празднике. Пусть старший ревизор Правой канцелярии Суэфуса ‹…›. А правый генерал Накатада будет читать стихи вслух, — сказал он.

— Превосходно! Я и сам очень хотел, чтобы стихи читал Накатада, — согласился император Судзаку.

— Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь читал стихи лучше, чем он. Накатада более других подходит для этого, — прибавил царствующий император.

Таким образом, все трое были согласны между собой. «Я так и знал! — воскликнул в душе Накатада. — И всё время ждал, что мне что-то прикажут делать. Как же быть?»

Литераторы получили рифмы. Когда Накатада приблизился к императору Сага, чтобы получить рифму, тот, глядя на молодого человека, сказал:

— Когда я смотрю на этого придворного, мне кажется, что моя жизнь удлиняется. Он стал ещё замечательнее. Для нашей страны такой человек слишком хорош.

— Сейчас он ослаб. Несколько дней подряд он ухаживал за тяжело больной женой и очень измучился, — ответил император Судзаку.

— Я слышал об этом, — сказал император Сага. — Я посылал письмо Третьей принцессе, и она тогда известила меня, что положение безнадёжно. Но я очень рад, что всё благополучно завершилось.

— Больная была в опасности, однако в конце концов всё окончилось благополучно, — повторил император Судзаку.

— Сегодня надо о чём-нибудь попросить Накатада и дать ему за это хорошую награду, — предложил император Сага.

— Разве мы сможем найти подходящее для него вознаграждение? — возразил, засмеявшись, император Судзаку.

Оба императора засмеялись вслед за ним. Накатада чувствовал себя перед ними совершенно свободно и, вызывая всеобщее восхищение, направился на своё место.

За ним за получением рифм подошёл, радуя своим видом собравшихся, Судзуси. Когда же показался Санэтада, императоры пришли в изумление:

— Каким же образом такой закоренелый затворник пожаловал к нам? Его приход — событие поистине исключительное!

— Он ни за что не хотел приходить сюда, — сказал царствующий император.

— Прискорбно, что он ведёт такую жалкую жизнь, когда мог бы добиться блестящего успеха. Накатада всегда сожалеет об этом, — заметил император Судзаку.

Когда наступила вторая четверть часа лошади,[314] вручили темы для сочинений студентам. Это были молодые люди невысоких рангов, не выше пятого-шестого. Студенты уселись в середине зала, где все могли их видеть. Справа и слева от них находились два надзирателя. Тех, кто расположился слишком далеко, пригласили сесть поближе. Все глаза устремились на студентов. Императоры хвалили тех из получивших рифмы, кто ничем не выдавал своего волнения. Те же, которые, сочиняя стихи, явно мучились, чем вызывали смех, испытывали страх и не могли держаться достойно. Императоры тоже сочиняли стихи. Принцы и сановники писали, подчиняясь вдохновению. Второй сын императора Судзаку, рождённый императрицей-матерью, отсутствовал: тяжело заболев, он принял монашество и удалился жить на Западную гору. Присутствовали Четвёртый принц от госпожи Дзидзюдэн и Пятый от императрицы-матери. Седьмой принц и средняя дочь от госпожи Дзидзюдэн на пир не пришли. Девятый принц, сын наложницы высокого ранга, был ещё слишком молод, и по этой причине его не позвали. Из сыновей императора Сага трое находились в свите царствующего императора. Перед императорами поставили столики с едой. Литераторам и музыкантам тоже преподнесли угощение. Затем императоры заиграли на кото, а придворные вторили им на флейтах, а виртуозы из Музыкальной палаты замечательно исполняли различные произведения.

Студенты должны были окончить стихотворения в час обезьяны.[315] Некоторые из них успели даже красиво переписать свои стихи, другие же еле-еле сочинили половину. Эти последние в замешательстве разводили руками, некоторые из них в отчаянии падали на пол, не доходя до места, где сидели государи. Все эти проявления разнообразных характеров являли собой любопытное зрелище.

Вечером подул ветерок, и лепестки цветов посыпались, как снег.

Накатада преподнёс своё сочинение. Он был в полной форме, с колчаном на спине, головной убор его был усыпан лепестками. Красивым голосом, громким и полным достоинства, он назвал себя:

— Фудзивара Накатада, генерал Правой личной императорской охраны.

— Замечательный чтец пробует голос, не так ли? — улыбнулся император Сага.

Накатада спокойно вернулся на своё место. Все представили свои сочинения, которые тотчас передали Накатада. Он начал читать их, и глаза всех присутствующих, начиная с императоров, устремились на него. Он совершенно не смущался. «Человек до такой степени твёрдый, ни перед чем не робеющий. Почему же несколько дней назад он так пал духом? Должно быть, потому, что он любит принцессу более всего на свете», — думал император Судзаку.

Самые лучшие стихи велели читать Накатада, а его собственное сочинение читали императоры. Внесли чаши с вином. Все поздравляли Санэтада с прекрасными стихами. Император преподнёс чашу Суэфуса.

Начались развлечения. Император Судзаку написал тему для сочинения стихов на японском языке: «В старости наслаждаюсь весной» — и передал бумагу императору Сага. Тот, взяв чашу, обратился к царствующему императору:

Царствующий император ответил:

Отрёкшийся от престола император Судзаку сложил:

Принц Сикибукё произнёс:

и передал чашу Пятому принцу. Тот сказал:

— Мне стихотворения не сложить, — и передал чашу принцу Накацукасакё, который произнёс:

Принц Хёбукё прочитал:

Принц Тадаясу сложил:

Принц Соти сложил:

Пятый принц сказал:

Принц, правитель провинции Хитати, прочитал:

Первый министр Тадамаса произнёс:

Левый министр Масаёри сложил:

Правый министр Канэмаса произнёс:

Правый генерал Накатада прочитал:

Глава Налогового ведомства Санэмаса произнёс:

Старший советник министра Тадатоси сказал:

Заместитель второго советника министра прочитал:

Второй советник министра Судзуси сложил:

Начальник Левой дворцовой стражи Фудзивара Киёмаса сложил:

Второй советник министра Санэтада прочитал:

Императору Судзаку это стихотворение очень понравилось, и он изволил несколько раз прочитать его на разные мотивы. Он велел поднести Санэтада чашу с вином и произнёс:

Царствующий император сложил:

Император Сага прочитал:

Чаши много раз наполняли вином. Собравшиеся наслаждались чудесной весенней порой, развлечения были в самом разгаре. Слуги поставили перед Накатада и Судзуси цитры, все стали играть на музыкальных инструментах, и один за другим сановники выходили танцевать. Пели песни, исполняли «обезьяньи пляски». Императоры получили большое удовольствие.

— Сегодня праздник необычайно удался, — сказал император Судзаку. — Осенью прошлого года эти самые молодцы отправились к Накаёри и в глухом месте, где их никто не мог слышать, показывали своё сокровенное мастерство. Тогда говорили, что ничего выше и быть не может.

— И я об этом слышал, — промолвил император Сага. — На заре, когда Тадакосо попросили читать заклинания, а Накатада аккомпанировал ему на кото, вокруг них собрались все, кто там находился.

Царствующий император прошёл к императрице-бабке.

— Я очень рада, — приветствовала она его. — Давненько мы не виделись. С тех пор, как моя дочь, которая живёт на Третьем проспекте,[324] преподносила свежие травы, ты у нас не появлялся.

— Я должен был бы почаще навещать вас, но ведь император не может покидать дворец всегда, когда ему вздумается, — ответил государь.

— Сейчас я уже так стара, что, возможно, не сегодня завтра покину этот мир. Я должна тебе кое-что сказать и тогда спокойно отправлюсь в последний путь. Поэтому я очень рада твоему приходу, — начала императрица-бабка. — Наша дочь, которая проживает во дворце Одаривания ароматами, Сёкёдэн,[325] родилась тогда, когда я была уже стара и детей больше не ждала. Поэтому я и люблю её больше других моих детей. Я просила тебя отнестись к ней особенно и отличить перед другими, но безуспешно. Ты не приблизил её к себе и этим глубоко меня обидел. Теперь я хочу именно ей передать свой ранг императрицы. Пусть все будут возражать, но ты должен помнить, что это моё давнишнее желание, и обязательно сделать так.

Он долго и мучительно думал и наконец ответил:

— В дни моей молодости я часто виделся с Пятой принцессой и всегда испытывал к ней расположение и доверие. Однако по какой-то причине она, в отличие от других моих жён, стала меня сторониться, вот я и решил не навещать её до тех пор, пока её отношение ко мне не изменится. То, о чём вы меня просите, — случай беспримерный, но поскольку таково ваше желание, я велю разузнать, и если подобный прецедент был, выполню вашу волю. Если же такого прецедента не отыщут, я пожалую Пятой принцессе надел, но провозгласить её навсегда императрицей не смогу.

— Надела можно и не давать, это не беда, — возразила она. — Я хочу, чтобы ты её сделал именно императрицей. Я предполагаю, что ты хочешь объявить императрицей мать наследника престола. Если бы ты любил мою дочь, ты мог бы повременить с назначением наследника — ведь она ждала ребёнка. Но ты поспешил объявить наследника, чтобы я не успела выразить свою волю.

— Если бы у принцессы уже был сын, я бы без всяких колебаний назначил его наследником, — ответил император. — Но ведь этого не было, а у Фудзицубо сыновья были, вот я и объявил без особых размышлений, что её сын будет назначен наследником престола. Сын Неба не бросает слов на ветер, и став императором, я не мог нарушить своего слова. К тому же, и наследник престола является вашим правнуком, им тоже пренебрегать нельзя.

— Несчастная моя дочь! — произнесла старая императрица-бабка с отчаянием.

Император распрощался с ней и отправился к принцессе.

— Много выпил вина и нехорошо себя чувствую, — сказал он, снимая парадную одежду и ложась в постель.

Он заговорил с принцессой необычайно мягко:

— Ты очень огорчилась по поводу избрания наследника. Я хочу, чтобы жёны мои всегда относились друг к другу дружелюбно. Императрица-бабка плакала так сильно, что мне стало страшно, и я ничего не мог сказать. Почему ты не родила раньше нашего сына? Ну-ка, принеси сюда малыша, покажи мне.

— Ах, нет-нет. Он ещё слишком маленький. Почему вам захотелось посмотреть на такого малыша?

— Потому что таких маленьких я ещё никогда не видел. Если я сейчас не увижу принца, я так и не буду знать, как выглядят младенцы. Ну, покажи же.

Кормилица внесла принца. Ему не было ещё пятидесяти дней. Он был кругленький, беленький и пухленький. Император взял его на руки.

— Ах, какой маленький! В начале человеческой жизни все такие маленькие. И мы были не больше его. Когда такая крошка становится взрослым, женщины приходят в трепет. Наследник вот уже очень вырос. А поначалу все очень жалкие.

— Наверное, вы всё время видите наследника престола, — сказала принцесса.

— Мать наследника рожала его не во дворце, и когда я его увидел впервые, он был уже большим. А мне показался маленьким. — И со словами: — Это будет напоминать о том, что я видел малютку, — он снял с себя накидку и вручил кормилице.

Все придворные уже заняли свои места, коляска императора стояла у покоев Пятой принцессы, и ему напомнили, что время позднее.

— Как жаль! Если бы я мог здесь остаться! — вздохнул император.

Наступила четвёртая четверть часа свиньи.[326]

— Пора! — сказал он и, услышав шум, прибавил: — Все торопятся, я должен идти. Поскорее возвращайся во дворец! — обласкал он принцессу и вышел от неё.

От императрицы-бабки придворным были преподнесены подарки, приготовленные Судзуси: двадцать полных женских нарядов, накидки с прорезами белого цвета на розовой подкладке и штаны на подкладке. От императора Сага принцам и сановникам преподнесли не обычные подарки, а по полному женскому наряду, остальным придворным- накидки с прорезами. Незнатным литераторам и студентам вручили шёлк и вату для подношения высокопоставленным лицам. Генералу за чтение стихов подарили коня. Принцам тоже подарили коней, а императору Судзаку и царствующему императору преподнесли невиданные в мире пояса и мечи.