Повесть о Макаре Мазае

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Боевые друзья с Новотрубной. — Выстрел у кинотеатра

Между тем во второй день облавы Макар Мазай действительно был на Новотрубной, встречался с друзьями. Кто-то предупредил его о появлении полицейских, и Макар успел скрыться, закрыв лицо капюшоном плаща.

Удалось избежать ареста и тем четверым молодым подпольщикам, которые рвались на связь с Мазаем и еле успели к приходу полицейских перепрятать раздобытое накануне оружие. Их боевая группа родилась в первые дни немецкой оккупации. Однажды под вечер Николай Пащук увидел в окно, как дюжий полицай волочил по улице избитого старика-рабочего. Смелый парень схватил кухонный нож и бросился к двери. Его остановил дядя — Виктор Мамич. Мамич отличался завидным хладнокровием, выдержкой, умением держать себя в руках.

Николай Пащук попытался вырваться:

— Пусти! Лучше умереть, чем видеть, как мучают наших людей!

— Надо жить, чтобы умирали фашисты, а не наши люди! И нам стоит раскинуть мозгами, как такое дело провернуть! — веско ответил Мамич.

Поговорили с братом Николая, Василием Пащуком, привлекли в свою группу Александра Кравченко и Василия Долгополова. Решили раздобыть оружие и истреблять гитлеровцев при малейшей возможности. Молодые подпольщики дали клятву: «отомстим фашистским палачам за погибших товарищей, не дадим восстановить завод!»

В начале января сорок второго года Николай Пащук и Александр Кравченко убили у ворот завода полицейского Григория Коломойца. О казни предателя рабочие узнали утром, когда их сгоняли в цеха. В тот же день на стенах завода появились надписи: «Смерть немецким оккупантам и их пособникам!», «Нас не согнешь, мы ильичевцы!», «Выше головы, братья!».

Прислужники фашистов уже не решались заглядывать в темные закоулки заводских корпусов. Но среди рабочих все время шныряли гестаповские ищейки. Группа Пащука решила выслеживать шпиков и уничтожать их. По вечерам подпольщики вели наблюдение за несколькими полицейскими и теми, кто был связан с ними.

…Вот из полиции торопливо вышел человек в синей телогрейке. Юркнул в толпу, не спеша зашагал к кинотеатру имени Шевченко, где молодые парни и девушки собирались в группки и говорили о житье-бытье. Человек в телогрейке расхаживал неподалеку от них, иногда останавливался, прикуривал. Потом заговорил с ребятами, назвав себя приятелем Мазая.

Несколько парней попрощались и куда-то направились. Человек в телогрейке устремился за ними. Проводив их до ворот старого двухэтажного дома, он возвратился к кинотеатру.

Василий Пащук продолжал вести наблюдение за «приятелем Мазая», а Николай поспешил в дом, куда зашли парни. В нижней квартире он застал знакомого токаря из инструментального цеха и сказал ему, что какой-то подозрительный тип не спускает глаз с ребят из этого дома, попросил предупредить их…

Человек же в телогрейке нырнул в переулок и остановил там прохожего в длинном пальто с поднятым воротником. Василий, шедший следом, узнал длиннополого; это был гестаповский прихвостень, полицейский Юнкин. Юнкин обзавелся несколькими собственными тайными агентами. Они следили за домами, где до оккупации жили заводские активисты, — не заглянут ли сюда хозяева квартир, в том числе и Макар Мазай.

Подпольщики установили: трое шпиков поочередно дежурят на чердаке, откуда видны подъезды домов. В полдень троица собирается на этом чердаке за бутылкой самогона. Иногда Юнкин свистом вызывает их вниз.

26 марта 1942 года Николай Пащук заметил, что Юнкин, выследив кого-то, позвал немецких автоматчиков. Николай выстрелил в Юнкина, но промахнулся. Самого смельчака прострочили автоматчики.

На место происшествия примчались немцы и забрали с собой труп Николая.

Ночью в квартиры Пащуков и Кравченко ворвались гестаповцы. Они арестовали Виктора Мамича, Александра Кравченко и Василия Пащука. На следующий день схватили Василия Долгополова, мать Кравченко и отца Павла Сергеевича Пащука — отца Николая и Василия.

Перед казнью на стене камеры 3-го отделения полиции Александр Кравченко написал:

Не выдал никого.

Родина! Товарищи!!!

Бейте предателей.

Отомстите, отомстите!

Рано утром Александра Кравченко, Виктора Мамича и Василия Долгополова провели по улице к полуразрушенному зданию магазина. Они шли со связанными руками. В спины им упирались автоматы трех полицейских. Впереди жались друг к Другу четыре палача в черных масках.

Казнь опять была объявлена публичной — «для устрашения мятежного населения». Полицейские испуганно озирались по сторонам, опасаясь нападения. Начальник 3-го отделения полиции Бондаренко принял чрезвычайные меры: накануне чердаки домов, мимо которых проводили приговоренных, были тщательно обысканы и всю ночь там оставались автоматчики.

В толпе вполголоса переговаривались:

— Парни эти из боевой организации Мазая. А он человек отчаянный, гляди, попытается освободить товарищей.

— То-то полицаи так трясутся, не хватает здесь только танков…

Юноши шли с высоко поднятыми головами, не ускоряя шаг, несмотря на понукания начальника конвоя. Они своим мужественным поведением перед казнью словно ободряли жителей города-мученика, завещали им свою ненависть к фашистам.

Вступив на помост, Александр Кравченко крикнул толпе:

— Прощайте, товарищи! О нас не плачьте. Бейте фашистов!

К нему ринулся один из палачей в маске. Кравченко пнул его ногой, и у того слетела маска — это был полицейский Греков. Другого палача Кравченко ударил головой в грудь и сказал ему:

— Не трогай меня своими грязными руками. Я сам.

Он надел на шею петлю и крикнул:

— Вешайте! Но всех не перевешаете. Наши придут и отомстят. Да здравствует…

Начальник полиции выбил скамейку из под ног Кравченко и торопливо приказал:

— Скорее остальных!

На грудь повешенным полицейские прикрепили доски с надписями: «Партизаны». Три дня качались на виселицах тела советских патриотов. И три дня все проходившие мимо замедляли шаг…

Гитлеровцы пришли к выводу, что публичные казни «нецелесообразны с точки зрения психологии толпы», как указывал в своем донесении Шаллерт. В этом фашистов убедил рост числа подпольных групп после казни трех героев.

В рапортах из отделений полиции все чаще сообщали о подпольщиках. Удирая из города, фашисты не успели уничтожить архивы. И документы тех лет — сегодня красноречивые свидетели беспримерного мужества советских людей, поднявшихся на борьбу с гитлеризмом. Мужества тем более поразительного, что герои часто умирали безымянными, без всякой надежды на то, что кто-нибудь узнает о их судьбе…

«Задержаны четверо подозрительных с пистолетами. Молодые, без документов. Отказались сообщить, кто они такие, где проживают. Соответствующие меры воздействия во время допросов результатов не дали».

«Ночью неизвестные вели огонь по полицейскому патрулю. Задержан молодой человек с пистолетом «ТТ» и двадцатью патронами. На допросе назвал себя Макаром Никитовичем Мазаем, проживающим в доме № 3 по улице Челюскинцев.

Полицейский Долотов показал, что неизвестный не является разыскиваемым Макаром Мазаем. Тогда арестованный назвал себя Николаем Пащуком и сказал, что поскольку вышеназванный Николай Пащук убит, то он решил заменить его, а свою настоящую фамилию не откроет. После специального допроса показал, что так как ему все равно погибать, раз его захватили с оружием в руках, то он решил назваться Мазаем, чтобы этого преступника перестали разыскивать. Несмотря на принятые энергичные меры во время допроса, отвечать отказался. Подлежит ликвидации».

«Захваченный с обрезом неизвестный отказался назвать себя и сообщить местожительство. Он объявил себя участником «мазаевского движения военного времени». На дальнейшие вопросы отвечать отказался, несмотря на принятые меры. Надо полагать, что под словами «мазаевское движение военного времени» понимаются партизанские действия. Некоторые арестованные уверяют, что Макар Мазай, оставшийся в Мариуполе, ведет партизанскую борьбу с немецкими войсками. Никто из допрошенных не указал, где скрывается Мазай».