ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Письмо Мазая. — Сталевары принимают вызов. — Разговор с Орджоникидзе. — «Вставай, страна огромная!»


Вторая половина тридцатых годов… Трудное и героическое время. Советские люди упорно борются за упрочение и развитие социалистического общества. Ширится, становится всенародным социалистическое соревнование, в котором рождается новый человек — прямодушный и щедрый, талантливый и веселый, готовый отдать все силы, а если понадобится, то и жизнь за друга своего, за свой коллектив, за общее дело строительства социализма. Растет человек-коллективист, государственный человек, осознавший важность своей личности и своего труда в обществе, в огромном строительстве, которое ведет народ.

Вся страна внимательно следит за созданием «Второго Баку», за тем, как развертывается добыча нефти на просторах между Волгой и Уралом, за разведками Курской магнитной аномалии. С газетных страниц улыбается донецкий забойщик Алексей Стаханов. Включаются в стахановское движение машиностроители и текстильщики, трактористы и бурильщики, бетонщики и сталевары. Как сводки с фронтов, жадно читали советские люди ежедневные сообщения в «Правде» о выпуске проката, добыче угля, выплавке чугуна и стали. 4500 предприятий возводились в третьей пятилетке, и для каждого требовался металл, металл, металл. И металлурги наращивали темпы…

1936 год — переломный год для советской металлургии. Партия ставит задачу: добиться ежесуточной выплавки стали в 60 тысяч тонн — ведь без металла не обойтись ни одному звену народного хозяйства! И правофланговым всесоюзного соревнования сталеваров становится Макар Мазай.



Макар Мазай и Алексей Стаханов

на Чрезвычайном съезде Советов Украины (1936 г.)



Знатный сталевар выступает на Чрезвычайном съезде Советов Украины



М. Мазай, И. Коробов и А. Стаханов


М. Мазай беседует с делегатами совещания молодых стахановцев и командиров производства (1938 г.)




Мазай рассказывает о своих методах работы украинским сталеварам


Делегаты Донецкого слета сталеваров Сергеева, Шашкин, Мазай



В одном из октябрьских номеров «Правды» было напечатано письмо мариупольского сталевара.

«Я, сталевар Мазай, и мои товарищи вызываем всех сталеваров Советской страны соревноваться с нами в продолжении 2-х декад на самый высокий съем стали с квадратного метра. Срок соревнования — с 25 октября по 15 ноября. Кто даст больше стали? Кто за это время возьмет самый высокий съем стали с квадратного метра пода печи?..»

Почтальон стал постоянным гостем в доме Макара Никитовича. Ему ежедневно приходили десятки писем и телеграмм. Мазай не успевал отвечать. В соревнование вступили сталевары Макеевки, Днепропетровска, Запорожья, Таганрога, Москвы, Магнитогорска и многих других городов.

На всех металлургических заводах СССР уже были хорошо известны показатели бригады Макара Мазая. За работой мазаевцев заинтересованно и дружелюбно следила вся страна.

В разгар соревнования Мазай добился неслыханного успеха, сняв в смену 15 тонн стали с квадратного метра пода печи. Плавка закончилась за 6 часов 40 минут. 20 ноября мартеновский цех, в котором работал Мазай, выполнил годовой план.

После очередной успешной плавки Мазая пригласили к директору завода. Вот что рассказывал Макар Никитович об этом знаменательном дне:

«В прожженной спецовке, возбужденный и радостный, сразу после плавки я пришел в кабинет директора.

Директор мне сказал:

— Товарищ Мазай, вы сейчас будете говорить с Москвой, — и вручил мне трубку.

— Это товарищ Мазай? Как у вас идет соревнование?

Слышимость была плохая, я сразу не понял, что со мной говорит Серго Орджоникидзе. Через минуту слышимость улучшилась, посторонние звуки были устранены, и на этот раз я уже ясно слышал:

— Говорит Орджоникидзе. Вы — Мазай? Комсомолец? Как работаете? Как соревнование? Как ваша бригада? Как вам помогает дирекция?

Я рассказал Серго о наших первых успехах, сообщил состав бригады, сказал, что мне помогают хорошо. Орджоникидзе не удовлетворился последним ответом:

— Вы мне о дирекции скажите все, как есть. Вы, наверное, стесняетесь говорить, потому что рядом с вами сидит директор. Говорите все!

Затем он стал меня расспрашивать, как я живу, отдыхаю ли после работы.

Каждый раз, когда меня вызывал т. Орджоникидзе, я с трепетом подходил к телефону. Ни разу Серго не забыл спросить меня о здоровье, о самочувствии.

Однажды мы закончили плавку под утро. В пятом часу утра я ушел домой, а через час или полтора ко мне постучался посыльный с завода — Серго звал к телефону.

Первые его слова были:

— Почему не звонил? Мы здесь начали беспокоиться.

Я был до того поражен, что не знал, что ему и ответить. Как-то невнятно я сказал, что мы не хотели беспокоить его, полагая, что он уже спит.

Серго, смеясь, мне ответил:

— А вышло наоборот. Я ожидал твоего звонка, а потому и не ложился спать.

Узнав, что и в этот раз я дал свыше 12 тонн с квадратного метра пода печи, он стал меня снова поздравлять, но тут же добавил:

— Ты только своих секретов не хорони, передавай свой опыт другим сталеварам, учи всех сталеваров, как надо работать».

Позже Орджоникидзе писал Мазаю:

«Тем, что вы своей стахановской работой добились на протяжении 20 дней подряд среднего съема 12,18 тонны с квадратного метра площади пода мартеновской печи, вы дали невиданный до сих пор рекорд и этим доказали осуществимость смелых предложений, которые были сделаны металлургии.

…Все это сделано на одном из старых металлургических заводов. Это говорит об осуществимости таких съемов, тем более это по силам новым, прекрасно механизированным цехам. Отныне разговоры могут быть не о технических возможностях получения такого съема, а о подготовленности и организованности людей.

Ваше предложение о продлении соревнования сталеваров, само собой, всей душой приветствую.

Крепко жму вашу руку и желаю дальнейших успехов.

Серго Орджоникидзе».


Теперь Мазая знали все, от мала до велика. Бывший деревенский батрачонок стал государственным человеком: Макара Никитовича избрали делегатом Чрезвычайного VIII Всесоюзного съезда Советов.

И снова Москва. Взволнованный сталевар идет по Красной площади, долго стоит у Мавзолея, а потом направляется в Кремль, рассматривает Царь-колокол. Отливка понравилась: отличные мастера сработали!

Но уже отзвучал перезвон кремлевских курантов — пора в Большой Кремлевский зал.

От обилия света, от ярких национальных одежд, от трепетного ожидания даже у привычного к шуму и свету Мазая слегка закружилась голова. Вскоре Макар успокоился, различая в толпе знакомые лица. Вот прославленный Алексей Стаханов рядом со своим другом Мироном Дюкановым, а неподалеку именитый днепропетровский сталевар Сильченко, упорно борющийся за высокие съемы стали. В группе магнитогорцев — обер-мастер Зуев, среди ростовчан — литейщик Дианов… Больше трехсот рабочих и работниц прибыли на съезд, чтобы обсудить и утвердить Советскую конституцию — конституцию мира и созидания.

На третий день съезда председательствующий предоставил слово Мазаю.

Небольшое расстояние от своего места до трибуны показалось Макару бесконечно длинным. Но стоило подняться на трибуну и оглядеть зал — свои рабочие люди! — как минутная растерянность пропала. Он заговорил спокойно и уверенно, словно на цеховом партсобрании:

— До завода я жил на Кубани и не вылезал из лап проклятых кулаков, на которых вынужден был батрачить. Я постоянно недоедал, недосыпал, жил в холоде и голоде. В 1930 году попал на завод. Здесь меня научили по-настоящему работать, воспитали в духе непримиримости к врагам! Комсомол научил меня не бояться трудностей! За это я постоянно благодарен нашей партии и Ленинскому комсомолу…

Рассказывая о работе своего завода, Мазай сообщил, что ильичевцы и дальше обязуются не успокаиваться, неуклонно идти вперед.

— Нужно добиться, чтобы все сталевары Советского Союза снимали по двенадцать тонн стали с квадратного метра пода печи, — настаивал Мазай. — Только тогда, товарищи, мы выполним и перевыполним задачу, когда будем давать не шестьдесят тысяч, а сто двадцать тысяч тонн стали в сутки.

Свою речь Мазай закончил словами, выразившими мысли всего рабочего класса:

— Я думаю, что лучшим отпором всем врагам, пытающимся подорвать Советскую власть, будут сверхплановые тонны стали. С этими людьми — разговор короткий. Их надо топить в горячей стали… Зальем фашистам глотки горячей сталью!

Зал ответил бурей аплодисментов.

В перерыве Макару передали: его приглашает к себе Г. К. Орджоникидзе.

Когда вечером Мазай вошел в кабинет наркома, Орджоникидзе встал, с минуту подержал его руку и доверительно, по-отечески спросил:

— От соревнования устал?

— Когда хорошо работается, не устаешь, Григорий Константинович.

— Стало быть, можно давать по двенадцать тонн? Почему же профессора утверждают, что, мол, больше шести тонн давать нельзя? Почему в Америке только шесть тонн?

— Так то в Америке, а в СССР можно давать и двенадцать.

Нарком засмеялся. А когда зашла речь о ложных порогах в печи, насторожился:

— Опасность рабочим не угрожает? Аварий из-за этого не будет?

— Слово даю, не будет! — заверил Мазай.

Напоследок Макар высказал заветное желание учиться дальше.

— Пойдешь в Промакадемию. Будешь инженером, — пообещал Григорий Константинович.

Нарком высоко ценил старания молодого сталевара, его ум, хватку, настойчивость в достижении цели. В беседе с делегацией работников нефтеперегонной промышленности Г. К. Орджоникидзе говорил о Мазае:

«Профессора и академики нам прямо голову забивали, что больше чем четыре тонны с одного квадратного метра площади пода мартеновской печи дать не можем. А какой-то комсомолец Мазай ахнул и дал двенадцать тонн… Но, может быть, это было лишь один раз? Нет, в течение 25 дней он давал по двенадцати тонн. Этого нигде в мире нет».

Макар просто засветился от радости, когда прочел речь товарища Серго, напечатанную в газете. И дал себе слово работать еще лучше. И работал!

А вечерами, порой прихватывая и часть ночи, Мазай напряженно готовился к поступлению в Промакадемию. Экзамены сдал успешно и вернулся в Мариуполь. Здесь произошло еще одно радостное событие: Макара приняли в члены Коммунистической партии.

Расставание с друзьями было и радостным, и грустным. Боевое напутствие старому другу дал Никита Пузырев:

— Не подкачай, Макар! Выйдешь из Промакадемии ученым, станешь опытным командиром производства! Смотри, не забывай нас, возвращайся на завод!

— От ильичевцев никуда не денусь! — заверил Макар.

Макар Мазай с семьей поселился в Москве в общежитии на Старой Покровке. Здесь было шумно, за окнами громыхали грузовики, звенели трамваи, катилась по узким тротуарам вечно спешившая толпа. Но до чего же это было интересно — учиться в академии, жить в столице!

Отношения и со студентами, и с преподавателями сразу же сложились отличные. В группе, в которой занимался Макар, оказались и его знакомые — сталевары с Украины, с Урала.

Легче других предметов давались Мазаю алгебра и геометрия. Много времени отнимало черчение. Зато как приятно было видеть готовый чертеж! С большим интересом слушал сталевар лекции по истории партии, по литературе. Жажда узнавания, постижения и переосмысливания постигнутого была у Мазая неистовая. Как-то Макар сказал жене в шутку, что мечтает изобрести способ быстрее впитывать в себя знания.

Весной 1939 года группу рабочих и инженеров завода имени Ильича наградили орденами и медалями. Вместе с ними в канун первомайского торжества Мазай получил из рук Михаила Ивановича Калинина орден Трудового Красного Знамени. А потом Макар Никитович провожал ильичевцев на вокзал.

«Было очень радостно и в то же время немного грустно: мне хотелось поехать на свой родной завод, который меня вырастил и воспитал. Но близились экзамены, и Пузырев, с которым я поделился своим желанием, мне отечески строго сказал:

— Нет, тебе ехать нельзя. Готовься к экзаменам и смотри, чтобы все было в порядке. Ты ведь наш представитель здесь — в академии и в Москве…»[3]

Каникулы Мазай посвятил поездкам по стране. На уральских заводах проводил показательные плавки, делился опытом со стахановцами-металлургами. Надолго осталась в памяти встреча с академиком И. П. Бардиным, книги которого он, Макар, пытался одолеть когда-то, будучи малограмотным пареньком. Если оглянуться, то и лет с той поры прошло не так много, но как непохожи ершистый деревенский паренек и сдержанно немногословный культурный рабочий-интеллигент. И эта разительная перемена произошла не с одним Мазаем, а с целым поколением людей, воспитанных советской действительностью.

Мазай жил не одним сегодняшним днем: он мечтал о будущем, делал наброски чертежей будущих сталеплавильных установок, заводов-автоматов, призванных облегчить тяжелый, часто связанный с риском, труд сталеваров, невиданно увеличить производительность труда, чтобы сделать нашу страну еще более могучей.

Мазай понимал необходимость тесных контактов рабочих-практиков с учеными. И не раз в беседах с крупными учеными-металлургами заявлял, что новая техника не только изменит характер и условия труда, но предъявит повышенные требования и к самому рабочему. «Неизмеримо выше должна стать и профессиональная и общеобразовательная подготовка сталевара!» — не раз говаривал Мазай.

«Учась, учи других!» Эту истину не забывал Макар Никитович, как никогда не забывал он и родной завод. В 1940 году студент Промакадемии приехал в Мариуполь и вместе со старым другом сталеваром Иваном Лутом решил провести показательную плавку.

«Старики» добродушно подшучивали:

— Не забурел ли москвич? Не забыл ли старое?

Нет, ничего не забыл Мазай: плавка действительно была образцовой, было чему поучиться у студента.

— Огнеупорный человек наш Мазай! — гордились старые ильичевцы.

Не думал, не гадал Макар Никитович, напряженно вглядываясь в языки пламени, что стоит он на своей последней вахте в мирное время.

В старательной, напряженной учебе прошел еще год. Весна сорок первого была буйной. Только отлетела бело-розовая яблоневая кипень, зацвела сирень. Ее аромат врывался в окна и словно звал Макара домой. Приближались каникулы. Макар Никитович, теперь отец уже четверых детей, мечтал поехать с ними в деревню, отдохнуть.

В Москве по старой привычке продолжал он вставать на рассвете. Вот и сегодня, 22 июня 1941 года, он, чтобы не беспокоить домашних, тихонько сел на подоконник, начал листать подшивку «Правды» — надо было подготовиться к докладу. И как всегда, в первую очередь Мазай стал просматривать материалы о работе металлургов. Макара Никитовича радовало, что успехи социалистического соревнования все время нарастали, что товарищи «по огненному цеху» не подкачали: в 1941 году в стране выплавлялось уже более 18 миллионов тонн стали. Затем сталевар обратился к другим статьям. Прочел об инициаторе скоростного многозабойного обуривания криворожском шахтере Алексее Семиволосе, об успехах рабочих Ивановского меланжевого комбината, о том, как болота Белоруссии превращаются в цветущие поля и луга…

Миром и созиданием жила большая и добрая страна.

Пока Мазай завтракал, принесли свежую газету. В номере была опубликована статья «Передовики социалистического соревнования». Прочитав ее, он отложил газету, взялся за учебник и просидел над ним до той минуты, когда из репродуктора послышались слова:

«…сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас…»

И Макар Никитович, потрясенный, машинально повторял:

— Сегодня в четыре часа утра… Наше дело правое…

Нет, нельзя сейчас сталевару сидеть над книгами! Его место у печей, там, где варят металл, где куют оружие победы!

— Собирай вещи, — сказал он Марфе Дмитриевне.

И вот вместе с семьей Мазай в Мариуполе. На родном заводе его назначили начальником смены.

Но Макар и представить себе не мог, какая немыслимо тяжелая смена его ожидала…

Загрузка...