Повесть о Макаре Мазае

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Искусство саботажа. — Приговор предателю. — Бюллетень смерти

Винклера поражала удивительная осведомленность полиции о передвижении Мазая по городу, о том, где он находился в тот или иной день и даже час. Но преследуемый исчезал как тень.

— Это роман приключений, а не протоколы допросов, — злился особо уполномоченный. — Полиция так много знает о Мазае, выследила чуть ли не каждый его шаг. Непонятно, почему же его не схватили? Впрочем, я догадываюсь, откуда такое обилие «фактов»…

— Да, показания туманные, — пробормотал Подушкин. — Полицейские слишком стараются, бьют задержанных с усердием, вот арестованные и плетут невесть что…

— Показания противоречат одно другому, — продолжал Винклер, просматривая полицейскую сводку. — Один из арестованных рассказывает, что Мазай скрылся в Ейске, а на другое утро его видели на базаре в Мариуполе. Ему приписывается убийство полицейского Коломойца, но мы-то знаем, кто это сделал.

— А вот целый анекдот о встрече Мазая с нашим шефом полиции. Допрашиваемый показал, будто Мазай ночью проник в квартиру к Шаллерту и приказал подписать приказы о немедленном освобождении арестованных. С Мазаем якобы была группа партизан, которые, получив приказы Шаллерта, доставили их в отделения полиции и увели с собой освобожденных преступников. Зачем же эту чушь отражать в протоколах допросов?

Винклер озабоченно перебирает бумаги. Вот один из арестованных сообщает, что Мазай остановил на улице грузовую машину с продовольствием и раздал его населению. Другой рассказывает, как Мазай советует саботировать работу на заводе…

— Видимо, эти рекомендации, — раздумывает вслух Винклер, — разработаны людьми, хорошо знающими производство и завод Ильича: очень уж тщательно продуманы методы саботажа, например, в мартеновском и сортопрокатном цехах. Подробнейшая техническая инструкция! Она под силу только отличному инженеру. Впрочем, Мазай тоже инженер, и с огромным практическим опытом.

— Обратите внимание на мое донесение, — подал голос Подушкин. — Некоторые боятся идти работать на завод, потому что им грозят подпольщики. Согласному сотрудничать с германскими властями нашептывают, что он должен опасаться мести «Стальной руки», группы, которую, как говорят, возглавляет Макар Мазай. Попадаются листовки с угрозами.

Подушкин протянул Винклеру пачку листовок. Особо уполномоченный, брезгливо перебирая листки, читал:

«Работая на оккупантов, ты убиваешь своих братьев в Красной Армии!»

«Никогда наш родной завод не будет против советского народа!»

«Не хочешь быть рабом фашизма, убей оккупанта и его прислужника!»

«Сопротивление врагу здесь — помощь нашим братьям на фронте: не будет жить и работать наш завод при оккупантах!»

Подушкин вынул из папки еще один листок:

— А это смертный приговор мне как пособнику оккупантов. Хожу по земле в ожидании пули…

Винклер пропустил эти слова мимо ушей и вызвал назначенных им администраторов завода:

— Мы могли бы выдавать работающим у нас и больше трехсот граммов хлеба в день, конечно, за счет жителей города, — цедил он сквозь зубы. — Но чем меньше хлеба, тем больше он ценится. Сытый желудок парализует мускулы. Голодного же вдохновляет перспектива получения хотя бы и трехсот граммов!..

— Нам приказано в кратчайший срок возобновить производство стали и снарядов! И мы должны выполнить этот приказ! Но сначала надо пригнать рабочих на завод. Главный метод убеждения — угроза расстрела.

Винклер ежедневно требовал донесений о ходе восстановительных работ. Но докладывать было не о чем. Удалось лишь наладить производство… зажигалок да приступить к ремонту одной машины в механическом цехе.

Прибывший из Германии инженер осмотрел станки, которые ильичевцы не успели эвакуировать или вывести из строя. Он дал заключение, что оборудование в полном порядке. Но после отъезда инженера выяснилось: электромоторы на станках неисправны и требуют значительного ремонта. Специальная комиссия, назначенная Винклером, не могла установить, эксперт ли не сумел найти дефекты в электромоторах, или их кто-то очень искусно вывел из строя уже после его отъезда. Моторы в конце концов отремонтировали, но потом в них обнаружились новые неполадки.

Особо уполномоченный приказал расстрелять нескольких заводских администраторов за «пассивный саботаж», но и это не помогло.

Совещания следовали одно за другим.

— Воспитывайте собственных «Мазаев»! — кричал Винклер начальникам цехов. — Надо, чтобы обер-рабочие давали рекордную выработку! Надо поощрять сотрудничающих с нами, выдавать им добавочные пайки!

Однако затея с подготовкой обер-рабочих провалилась. Одному из них в темноте пробили голову камнем в качестве «дополнительного поощрения».

Винклер распорядился ежедневно объявлять о расстрелах саботажников, вывешивать на стенах «бюллетени смерти», напоминать, что отказ от явки на завод равносилен самоубийству. Саботажником же считался каждый, кто не вышел на работу.

В один из дней Винклер издал очередной, 199-й, приказ:

«Рабочие сортопрокатного цеха М. Т. Ревякин, А. Ф. Воробьев, К. Т. Кузьменко и Н. П. Мирошник были посланы в железнодорожный цех для разгрузки. В результате их 6,5 час. работы все они разгрузили один вагон весом 18,9 тонны при норме 49,5 тонны. Выполнив норму на 38,2 %, а посему указанных рабочих за симуляцию на производстве приказываю: подвергнуть аресту в штрафном заводском лагере на 30 суток, обязав их работать 12-часовым рабочим днем в отделе погрузки и выгрузки». (Приказ приведен без исправлений.)

Однажды на завод приехал с особым заданием заместитель шефа зондер-команды Кюкке. Он считался специалистом по «психологическому воздействию на строптивых».

— Начинать надо со старших, скажем с мастеров. Они должны быть примером. И уговаривать их я не буду. Они сами попросятся на завод.

В листопрокатный цех привезли группу людей, которых полицейские схватили во время очередной облавы. Подушкин отобрал из них металлургов и повел их к Кюкке.

— Будете работать? — заорал тот.

Металлурги отвечали, что больны.

— Сейчас вылечим! — И Кюкке вызвал автоматчиков.

Схваченных одного за другим привязывали к столбу и стреляли, целясь в кружок над головой. Это называлось «крещением».

— Я не спрашиваю вас, будете ли вы работать после «крещения», — издевательски разъяснял Кюкке. — Но кто не приступит к работе, вновь попадет на «крещение». А на третий раз полагается «вознесение», однако не в цех, а на тот свет.

Другой метод воздействия фашисты называли «семейным».

Полицаи являлись на квартиру и арестовывали стариков и детей. Их держали в полиции до тех пор, пока глава семьи не соглашался пойти в цех. Тогда металлурги стали поступать так: мастер сам приходил в полицию, объявлял о желании стать «добровольцем» и выходил на работу. Его семью освобождали, и она пряталась, а потом исчезал и мастер. Правда, если беглеца арестовывали во время облавы, ему грозил расстрел. Скрываться в городе становилось все труднее, гитлеровцы систематически обыскивали все подвалы, чердаки, разрушенные дома, сараи.

Но, несмотря на все старания, фашистам удалось согнать на завод лишь нескольких слесарей и плотников, которых и заставили восстанавливать цеха. Специальные надсмотрщики следили, чтобы никто не оставался без дела.

Со стороны казалось, что в цехе кипит работа, люди суетились, стучали молотками, покрикивали друг на друга. Но к вечеру обычно выяснялось, что ничего существенного не сделано. Бригадиры подробно и убедительно объясняли причины медленного хода восстановительных работ. Если же кто-нибудь начинал выслуживаться, ему подбрасывали записку с грозным предупреждением: «Не спеши!»

Все же в конце концов здание цеха было отремонтировано. Казалось, можно приступать к наладке оборудования. И в это время выяснилось, что исчезли квалифицированные рабочие, и именно те, которые могли пустить станки.

Вновь пригнали нескольких мастеров и назначили сроки пуска оборудования. Но на следующий день неизвестные вывели из строя станки и машины. Все началось сначала.