Повесть о Макаре Мазае

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Допросы. — «От имени всемирной империи». — Точный адрес

Документы. Бесстрастный язык протоколов, справок, сводок, донесений… Чужие, равнодушные руки писали эти страницы. Тем сильнее их воздействие на читающего, тем ярче видится подвиг советских патриотов, которые и в застенках гестапо не теряли мужества и уверенности в нашей скорой победе.

Стенограммы допросов Макара Никитовича Мазая рассказывают нам сегодня, что знаменитый сталевар до последнего вздоха оставался верен своему Отечеству — Стране Советов.

В гестапо Мазая еще раз тщательно обыскали и заперли в одиночной камере.

Утром трое конвойных повели Макара в кабинет шефа полиции.

На столе перед обер-лейтенантом Шаллертом лежали папки с материалами о жизни знаменитого сталевара. Здесь были книги Мазая, вырезки из газет, журналов с его выступлениями, статьями и очерками о нем, груда всякого рода документов.

Рядом с Шаллертом сидел секретарь-переводчик.

— Теперь у нас с вами есть возможность познакомиться поближе, — начал шеф полиции. — Господин Каркерт, — кивнул он на секретаря, — изучил эти материалы и поможет вам, если понадобится, вспомнить все, что потребуется в ходе наших бесед. Он же стенографирует наши разговоры. Но сначала выполним официальный обряд. Прошу ответить, действительно ли вы Макар Мазай, родившийся в девятьсот десятом году?

Мазай молчал.

— Поскольку вы не решаетесь говорить, продолжим официальную часть. — Шаллерт нажал кнопку и махнул рукой показавшемуся в дверях гестаповцу.

В кабинет вошел Дьяченко.

— Кто этот человек? — Шаллерт указал на Мазая.

— Макар Никитич Мазай, — ответил Дьяченко, вытянувшись перед шефом полиции. — Могу хоть на Библии присягнуть, это действительно он! Самый главный в СССР сталевар. У него орден, автомашина наркомовская. Он окончил в Москве академию…

По знаку Шаллерта Дьяченко вышел, и шеф полиции снова вежливо обратился к Мазаю:

— Считаю приятным долгом представиться — полковник Шаллерт, — сказал обер-лейтенант. — По специальности юрист. Надеюсь, что мы с вами не будем терять времени. Но, может быть, угодно прервать беседу и позавтракать?

Шаллерт указал на стол с закусками.

Макар всматривался в лежавшие перед Шаллертом материалы.

— Отказываетесь от завтрака? Молчите? Что ж, не будем спешить с выводами. Еще успеем найти общий язык. В моем распоряжении четыре метода налаживать общение с собеседниками — вольными или невольными. С вами хотел бы побеседовать как с артистом своего дела. Я сам артист следственного искусства, увлекаюсь психоанализом Фрейда. С вами, повторяю, у меня особый разговор. Хочу позаботиться о спасении вашего редкого, можно сказать уникального, таланта в области техники.

Шаллерт отхлебнул глоток кофе.

— Я, как Бальзак, увлекаюсь кофе и, увы, уже начинаю страдать бессонницей. Итак, продолжим разговор о талантах…

Вы, конечно, знаете, что Соединенные Штаты Америки переманивают к себе одаренных людей со всего света. Почти все их достижения — результат работы эмигрантов: немцев, русских, японцев. Но теперь положение изменилось. Теперь великая Германия концентрирует большие таланты. Таланты вне наций, это дети всего человечества, любимые создания господа бога. Под богом я понимаю природу, я пантеист. Вас, господин Мазай, природа наградила даром творца стали. И в цивилизованном обществе вам уготовано высокое положение.

Шаллерт поднялся и стал ходить по комнате.

— Мы ни в коем случае не хотим ущемлять ваши патриотические и национальные чувства. Продолжайте служить вашему отечеству, но уже как составной части великой германской империи.

Шеф полиции остановился и медленно, подчеркивая каждое слово, сказал:

— Должен доверительно сообщить, что ваши руководители Пузырев, Толмачев, Борткевич уже осознали величие этих идей и изъявили согласие вступить в семью сторонников объединения всего человечества.

Мазай насторожился.

— Не верите? Вам кажется невероятным, что на нашу сторону добровольно перешли и депутат Верховного Совета Украины Пузырев, и начальник мартеновского цеха Толмачев?

Шаллерт нажал кнопку, и в комнату вошел Борткевич. Лицо его было бледно.

— Позвольте представить: ваш хороший знакомый, ныне бургомистр, Борткевич. Садитесь, господин бургомистр, и разъясните, почему лучшие представители русской интеллигенции изъявляют желание сотрудничать с нами.

У Мазая, напряженно всматривавшегося в Борткевича, на лице отразилось страдание, и Шаллерт, довольный, усмехнулся:

— Он, господин Борткевич, не верит, что вы стали нашим сторонником, как Пузырев и Толмачев.

Мазай тяжело дышал. Борткевич пристально посмотрел на него и тихо, но внятно проговорил:

— Покойные Пузырев и Толмачев…

Глаза Макара наполнились такой болью, что Борткевич не смог продолжать.

— Что он там бормочет? — обратился Шаллерт к переводчику. — Уведите! — и нажал кнопку:

— Подушкина!

Подушкин шагнул было к стулу, но сесть не решился и, вытянув руки по швам, заговорил, обращаясь к Шаллерту.

— Считаю своим долгом обрисовать создавшееся положение, опираясь на неопровержимые факты…

— Мазаю говори, а не мне.

— Так вот, Макар Никитович, уже началась продажа железнодорожных билетов в Москву. Дон кихоты, которые бросаются с голыми руками на германские танки, выглядят смешно. Как говорится, умирать за родину приятно, но еще приятнее жить. Наш народ, Мазай, выходит из войны обескровленным. Ты должен, Макар, быть с народом не только в дни его торжества, но и в дни его бед. Судьба войны решена, дальнейшее сопротивление только увеличит число жертв. Так давай же склоним свои гордые головы перед победителями.

Секретарь еле успевал стенографировать исступленные выкрики Подушкина. Шаллерт одобрительно кивал головой…

— Русские патриоты должны вернуться на завод и продолжать выпуск стали, — заключил наконец Подушкин.

На несколько минут в кабинете воцарилась тишина. За дверью слышались тяжелые шаги.

— Чтобы этой сталью убивать моих братьев? — нарушил молчание Мазай. Больше он не произнес ни единого слова. Секретарь лишь отмечал в стенограмме: «ответил молчанием», «продолжает молчать», «упорно молчит».

— На этом сегодняшнее свидание можно закончить, — сказал Шаллерт. — Я уже сообщил вам, Мазай, что в моем распоряжении четыре метода общения. Сегодня было лишь вступление. Подумайте на досуге, может быть, не стоит столь упорно молчать?

На следующий день секретарь-переводчик Каркерт представил Мазаю пожилого немца — представителя фирмы «Крупп фон-Болен». Он попросил Каркерта перевести Мазаю несколько вопросов.

— Вопрос первый: что необходимо в первую очередь для восстановления мартеновских печей на заводах Приазовья в кратчайший срок?

— Вышвырнуть оккупантов и восстановить Советскую власть, — ответил Мазай.

— Я читал в вашей книге, что советские сталевары добились съема стали с квадратного метра пода печи более шести тонн?

На измученном лице Мазая впервые мелькнула улыбка:

— Точно! В Германии только пять тонн! А судьба войны решается не только в боях, но и на заводах.

— Перейдем к конкретным вопросам, — сказал Каркерт. — Следствие спрашивает, согласны ли вы продолжать варить сталь? И готовы ли призвать других сталеваров следовать вашему примеру?

— Запишите мои слова, которые напечатаны в «Правде» и других газетах. Я призвал всех сталеваров Советского Союза дать нашей стране столько стали, сколько надо, чтобы залить ею всю фашистскую свору. Записали?

— Записал, — бесстрастно ответил Каркерт.

— Следующий вопрос. Фирма «Крупп фон-Болен» предлагает вам работу на Азовском заводе номер два. О чем бы вы хотели просить вышеуказанную фирму?

— Чтобы она убиралась к черту!

— Известно ли вам о приказе — особо уполномоченного германского командования господина Винклера о том, что уклоняющиеся от явки на работу будут расстреляны?

— Известно.

— Известно ли вам, что за разоблачение пособников саботажа каждому сотрудничающему с нами выдается вознаграждение в размере десяти тысяч рублей?

— Известно.

— Известно ли вам, что вчера расстреляна группа бывших рабочих Азовского завода номер два за агитацию против выхода на работу?

— Назовите фамилии расстрелянных! — быстро проговорил Мазай.

— Это невозможно. Кто из ваших близких и друзей, влиятельных в прошлом и настоящем, мог бы поручиться за вас германским властям?

— Не трудитесь задавать провокационные вопросы.

— Если вы себя плохо чувствуете, какого врача вы хотели бы пригласить?

— Никакого.

Каркерт углубился в бумаги, изредка посматривая на допрашиваемого.

— Кому и какие блага предоставляют оккупанты? — внезапно спросил Мазай.

— Это зависит от положения, занимаемого тем или иным служащим. Например, начальник смены, известный вам Спицын, получает паек на себя и на семью. Мы уверены, что в конце концов вы также будете с нами сотрудничать. И мы хотели бы дать вам доказательства нашей доброты. Вот список арестованных сталеваров. С кем из них вы стали бы работать? Кого пожелаете освободить немедленно?

Мазай отказался взять в руки список.

— Известно ли вам, что германское командование, желая убедить того или иного несговорчивого, но перспективного для нас человека, приговаривает к смерти сто — двести его знакомых и сослуживцев, и судьба их зависит от его воли? Он может спасти их или погубить. Очень возможно, что и вам придется решать участь многих людей.

В кабинет вошел Шаллерт. Он бегло взглянул на листы допроса и сказал:

— Господин Каркерт предъявил вам список арестованных рабочих завода. Вы можете стать их палачом. Понимаете: или людей этих расстреляют, или вы будете вместе с ними работать. Кстати, в таком положении уже оказывались некоторые ваши знакомые.

Мазай молчал.

— Один из ваших друзей, — продолжал Шаллерт, — отказался помиловать группу приговоренных, и они были расстреляны. Узнав об этом, ваш знакомый схватился за сердце и упал мертвым. И сам погиб, и других погубил… Рекомендую ознакомиться с этим списком и подумать о судьбе приговоренных вами… Подумайте, пока я обедаю.

Каркерт в упор рассматривал Мазая. Сталевар по-прежнему молчал.

Вернувшись через час, шеф полиции откинулся в кресле:

— Так как же, Мазай, вам выпутаться из этой ситуации? Убьете сотню-другую своих товарищей? — Похлопав ладонью по списку, Шаллерт усмехнулся:

— Могу добавить, что при расстрелах присутствует и сам упрямец, вроде вас. Представляете себе, на ваших глазах убивают людей, которых вы можете спасти. И мы предупреждаем приговоренных, что перед ними стоит человек, от воли которого зависит жизнь каждого из них. Вообразите, как это трогательно, когда обреченные протягивают с мольбой руки к своему палачу, в данном случае — к вам…

Шаллерт вызвал конвоиров и сказал Мазаю:

— Раз вы упрямитесь, будем торговаться. Если не сторгуемся сегодня, завтра этот список удвоится, и вам придется расплачиваться дороже. Поразмыслите в камере — вам предстоит бессонная ночь, насколько я понимаю…