Повесть о том, как я за счастьем ходила

Глава 2

А в это самое злополучное время в богатых апартаментах расставлялась первая шахматная партия.

— На что играем? — Спросил благочинный старикашка своего незадачливого соседа.

— А на что бы ты хотел, Случай Иванович? — Уточнил Лихое Приключение.

— Да, я бы на что-нибудь молодое и веселенькое. Марью-Маревну что ли попросить, мудрено и престижно?

— Мелковато копаешь, Случай Иванович, — незлобно возразил Лихое Приключение, — Иванушек непоседлевых или на крайний случай Блестинушек бы заказал. Вот бы они тебе трам-тарарам веселенький развели. А то все мудрено и благочинно.

— Так ведь их закажешь, а потом куда деть знать не будешь. Думать же надо, причем заранее! — Назидательно произнес старикашка.

Так, ведя незлобную перепалку, партнеры расставили фигуры и сделали по первому ходу.

— Марью-Маревну, так Марью-Маревну, а с рыжей-то, что делать будешь?

— В расход.

— А это как: на корм, на оплодотворение или в свой мир вернешь?

— Черт привел, пусть и выкручивается, а наше дело маленькое, за порядком следить.

— Ну-ну, — покачал головой Лихое Приключение, — гляди не просчитайся, рыжие они, это, неспокойные. А если это баба, да еще на выданье, то жди беды.

— Тьфу на тебя, — откликнулся старец и сделал очередной ход.

Следующие несколько минут партнеры играли молча, сосредоточенно разводя фигуры по доске. А подлунный мир безмятежно спал, окутанный негой в преддверии бури.

— Так рыжую на кон не ставишь? — Прищурился Лихое Приключение.

— Далась она тебе, право.

— Да, я на ней заработать хочу. Может у тебя старого какую послабинку отыграть. Вот, когда она тебя достанет, я её в земной мир по портальчику отправлю, а портальчик себе оставлю, авось сгодится.

— Да без проблем. По рукам.

И партнеры шумно схлестнули ладони.

А в поднебесной шквал прокатился, травку к земле приложил, вековые деревья в пояс согнул. Прокатился и опять тишина.

Лихое Приключение руку к доске поднес, фигурку передвинул и молвил вкрадчиво:

— Шах, Случай Иванович!

От неожиданности противник подпрыгнул, отваливаясь от доски.

А в поднебесной гром среди ясного неба громыхнул, молния сверкнула и опять тишина.

— Лихо ты, сосед, заворачиваешь, — и старик хлопнул в ладони, — А принеси-ка нам вкусно выпить и знатно закусить, — скомандовал он, появившемуся прислужнику. И, любуясь на доску, изрек: «Красивая комбинация!».

Между тем прислужник наполнил бокалы, и игроки пригубили нектар живительной влаги.

— Расторопно нападаешь.

— Так ведь у вас учусь, Случай Иванович.

И беседа как река потекла своим руслом.

А в поднебесной я проснулась в один миг, не то от грохота, не то от состояния внутренней тревоги разбудило. Утро раннее солнечное, но холодное. Ни ветерка, ни дуновеньица, ни птицы не поют, ни ветка не колыхнется. Все застыло в настораживающем молчании.

— Здравствуй, утро новое, день добрый, земля приютившая, и я любимая, — изрекла я, чтобы хоть как-то нарушить эту звенящую и пугающую тишину.

С ходу попыталась растолкать притулившегося рядом со мной черта. Свернувшись калачиком, он ни как не хотел просыпаться, хоть и подрагивал бархатным пятачком.

Облако же вообще расползлось и растеклось по траве, по кустам, по закоулочкам, явно изображая из себя утренний туман. Как его собрать и малость сгустить, а может даже и разбудить. Мозг мой как не напрягался умных мыслей не выдал. И пришлось мне новый день начинать в гордом одиночестве средь спящего царства. Поозиравшись по сторонам, я услышала невдалеке журчание веселого ручейка и поспешила к нему, вкушая непередаваемое удовольствие обмена живым словом.

— Привет, ручей! — Еще с пригорка пропела я, — какой ты прозрачный и говорливый.

— Буль-буль, — ответил ручей.

Я с наслаждением зачерпнула целую пригоршню холодной воды и с шумом опрокинула себе на лицо.

— Ух ты, какая холодная, б-р!

— Б-р-бр-р-бр!

Рассмеявшись, я начала умываться и приговаривать присказку: «Водица-водица, умой мое лицо, чтоб глазки горели, чтоб зубки блестели, чтоб коса хорошела, чтоб я молодела!»

— Шил-шил-шил, — заструилась вода.

Вот бы набрать этой студеной водицы, да плеснуть бы ее под бок черту, вот бы он детство вспомнил — материализовалась в мозгу шальная идея. Грея эту мысль, я начала оглядываться по сторонам. А ручей как подслушал меня, и чуть ниже по течению что-то дзинькнуло. Пригляделась — ручка, подбежала, схватила и чуть в воду не села. А ручей, гаденыш, как зажурчит, точно засмеялся заливисто. А я смотрю на предмет: котелок — не котелок, тарелка — не тарелка. В общем, сосуд в форме глубокой раковины с ручкой, с узорчиками чеканными и камешками разноцветными. Отродясь такого не видала, но красоту и оригинальность оценила.

Не замедлив реализовать свой злобненький план, шустренько зачерпнула из ручейка и поспешила к друзьям доставлять удовольствие раннего пробуждения.

Чеки взвился под самые небеса, вспоминая всех живых и мертвых, святых и не очень, в полном объеме вкушая всю прелесть столь оригинального пробуждения. Глядя на мою невинно улыбающуюся физиономию, он был готов рвать и метать. Но на будущее решил, что связываться с бабой, да еще с некоторой долей оригинальности, себе дороже станет.

А я, сделав свое доброе мокрое дело, с удовольствием наблюдала как краешек облака вытягивал из раковины остатки ручейковой воды. И некогда растекшаяся молочная масса начала колебаться, колыхаться, уплотняться и, наконец, собралась в милый шарик пару метров в диаметре. В центре проклюнулось рыльце, чуть выше — два глаза-плошки.

Чеки, уперевшись взглядом в столь оригинальный портрет, чертыхнулся и в сердцах брякнул:

— Сударыня, образ дамы с точеной фигуркой мраморного изваяния вам пошел бы больше к лицу, чем вид очумелого колобка, увидев которого и последнего аппетита лишишься.

Облако, немного обидевшись, фыркнуло на черта, обдав его с рог до копыт той самой студеной водой, которую старательно умыкнула из раковины.

Чеки, вконец промокший и расстроенный, чуть не плача, готов был уже нас бросить. Но тут я решила вмешаться и малость подправить ситуацию. Накинув на черта цветастую шалочку для сугрева, быстренько слетала к ручейку и притащила еще порцию водицы. Смастерила походный костерок, попросила чертика развести огонек, что он сделал между прочим одним щелчком своих модных копытц. Когда резвый огонек весело затрещал, и тепло заструилось по малость застывшим конечностям, а кипяточек согрел душу изнутри, у меня появился дурацкий вопрос:

— Облако, слушай, а как мы тебя звать будем? А то все облако, да облако…

Облако зло покосилось в мою сторону.

— Значит кликуху для меня смастерить хочешь?

— Да ты что, облачко? Да ты о чем подумало? Вот черт, — и я повернулась к черту, в полглаза подремывавшему у костра, — его Чеком зовут, а меня — Лией. Подумай сама, как из тысячи облаков я тебя выкликать буду?

— А я здесь одно, Единственное и Неповторимое! — Гордо приосанилось облако. — И почему это ты решила, что я женского рода-племени хочу стать? — И облако уплотнилось в тощего рыцаря типа Донки Хота. Мы с Чертом так и прыснули от смеха, так как не гармонировал образ мужественности с этим полупрозрачным типом да еще с козлиной бородкой.

— Ты, облако, может и как мужчина сгодишься, — Чеки решил взять в свои цепкие руки создание изысканного женского образа, — только породы и твердости тебе явно будет не доставать. А вот женщина, — и он закатил глаза, — это ветер, струящийся в каждом локоне, это мягкая упругость и соблазнительная податливость.

Да, Чеки явно списывал портрет, но не с моего образа. Поэтому я решила несколько отвлечься на дела насущие, собрать еды к обеду, лишний раз пожурчать с ручейком, запастись ключевой водицей, и, вообще, погреться на солнышке. Время года — это обещало быть поздней весной плавно переходящей в раннее лето. Поэтому грех было бы не воспользоваться случайно подвернувшимся отпуском. И я с наслаждением растянулась на шелковистой изумрудной траве, оставив друзей без своего внимания.

По возвращению в реальность, мой приоткрытый ротик и завистливо выпученные глаза, недвусмысленно показали друзьям степень их титанического труда и достигнутого результата. Передо мной стояла смазливая девица с глянцевой страницы «Плэйбоя» 95-60-90. Черт просто не мог не восхвалить эту благородную часть тела. Волнистые волосы, тугими завитками рассыпавшиеся по плечам, плавно перетекали в мягкие складки одежды с рядом обворожительных разрезов, один из которых начинался чуть ниже и левее пупка, открывая точеную ножку, вырастающую почти от ушей. Внизу, сплетения и складочки одежды, витков и завиточков при каждом шаге придавали образу такой неповторимый и притягательный шарм, что даже я не могла отвести взгляд.

— Вау! — Пропела моя обалдевшая рожа.

Через минуту восхищенного созерцания, как истинная женщина, я все-таки нашла недостающий изъян и постаралась тут же вывалить его на головы незадачливых творителей.

— Душенька, вы так плохо следите за своими формами, что каждый раз они выдают в вас патологическую склонность к полноте. А бледно молочный вид — это удел девиц с чахоточно ослабленным здоровьем.

Ни облако, ни черт даже не ожидали от меня такой вспышки ревности. Ну что ж, ничего человеческое мне не чуждо.

По той же реакции друзья поняли, что образ, который они сотворили, близок к совершенству и дело осталось за малым. Во-первых, научиться облаку держать форму; во-вторых, его надо разукрасить, и, в-третьих, ему надо присвоить имя, причем женское.

К решению третьей задачи мы приступили незамедлительно.

— Кассиопея.

— Кассандра.

— Любовь.

— Маргарита.

— Соня, Софья, Афродита.

— Озалана, Гименея, Маракава…

Добрых пять минут мы с чертом выкрикивали имена, но они как шарики отскакивали от нашей красавицы. И когда словесный запас явно поубавился, с моих губ, как шелест сорвалось имя Генея. По облаку пробежалась небольшая рябь, и оно с удивлением посмотрело на меня.

— Почему Генея, что за Генея, — заартачился черт.

— Потому что воздушная струящаяся как легкое дуновение ветерка.

— Гее-Нее-Яяяя! — Пропела я. А внутри облака засеребрился град искорок как бы подтверждая мою догадку.

— Мы будем звать тебя Генея!

Ну что ж, самая трудная задача решена. Остались поменьше и не столь заковыристее.

Окрасить облако нам помог сок разноцветных цветов, которые в изобилии произрастали вдоль ручья. А удерживать нужный цвет в нужном месте — это уже дело техники и небольших тренировок, в том числе и удержание надлежащих форм.

Думаю, что после того как Чеки наглядно показал Генее разницу между стройностью и жирностью, слепив из краешка облака толстенькую хрюшечку, с четырьмя складочками, филейными окорочками (ух как кушать-то хочется), Генея решила побороть в себе всякие соблазны в пользу высоко художественного искусства и поддерживать форму в надлежащих плотностях, размерах и пропорциях.

Сделав дела основные и подвернувшиеся, мы сели рядком поговорить ладком.

Что делать, исторический вопрос так и крутился у нас на кончиках языков.

После сытной трапезы, игроки вернулись к шахматной доске.

— Ну что ж, Приключение Лихосветское, фигурами давай поменяемся?

И игроки поспешили сделать несколько ходов, скинув при этом с доски по парочке фигур. Новая расстановка сил заставила всех призадуматься.

Максимилиан XVI сидел на приступочке у трона и держался за свою, после очередного бодуна, голову.

— Петруша, рассольчику дай, — еле прохрипел царь.

— И апохмилинчик, и рассольчик, и спазмолгончик. Через пять минут как огурчик будете, — ответил закадычный друг и верный сподвижник царя.

Но не тут-то было. С грохотом разверзлась входная дверь в тронный зал, пропуская несущуюся как ураган Азалию — царскую дочь. В картинках и весьма эмоционально она начала втолковывать своему любимому батюшке то, что по ее мнению требовало сиюминутного и немедленного исполнения. Слова царевны как горох ломились в пустую и звенящую царственную голову. В непрерывный монолог дочери царю иногда удавалось вставить веское государево слово: «Разумеется. Подумаем. Разберемся».

На дочь Максимилиан старался не смотреть. Писк последней моды приводил его не просто в ужас, а заставлял с чувством легкого подташнивания спешить в места не столь отдаленные, куда даже цари пешком ходят.

Да! Азалию стоит представить отдельно. Девица, лет шестнадцать-семнадцать отроду, худая, угловатая, точно щепка, с еще только намечающимися женскими формами и округлостями, была одета в платье баллон неоново-лимонного цвета в трех местах перехваченная розовой тесемочкой. Эта одежда придавала ей сходство с насекомым да еще по окраски весьма ядовитым. Каждый ноготок, как и каждая прядь волос на голове, была своего раскраса. Но если каждый пальчик носил ноготок только одного цвета, то из волос на голове был сплетен и уложен витиеватый рисунок, от чего в глазах начинало рябить. Колоритную внешность принцессы дополняли румяна: красные на левой щеке и зеленые на правой. Довершали общий образ и модную тенденцию, светящаяся желтовато-оранжевая помада и белые зубки, на которые красным лаком были нанесены сколы, что придавало улыбке оскал вампира, только что отвалившегося от жертвы.

Мельком взглянув на дочь, царь внутренне содрогнулся и постарался побыстрее закончить разговор.

Азалия поняв, что бежать и махать мечами никто не собирается, топнула ножкой, как смерч крутанулась на месте и вылетела из зала, всю силу зла вложив в неподатливую дверь. После принцессы косяк и дверь запели, как молот и наковальня, сообщая всем, что буря, похоже, миновала.

Петруша осторожно вышел из-за царского трона и протянул царю долгожданное лекарство. Минут через пять они мирно сидели на тронной приступочке и обсуждали дела текущие и будущие. Еще минуты через две к ним тихонечко присоединился дядька Антип — мужик коренастенький, с умными и цепкими глазами. Про такого говаривают, что чужого не пропустит и своего не отдаст. Дядька Антип, а прилюдно Антип Армакедонович, с измальства воспитывал Максимилиана, а по свойски — Макса; за государством и хозяйством присматривал; уму-разуму наставлял. Одним словом был отцом посаженным, а значит и к государственным секретам допущенный.

Сидят, значит, три мужика у трончика на приступочке и неспешненько так экономико-политические паритеты выстраивают.

— Надо бы слетать с инспекцией в деревеньку, что нападению мракозябиков подверглась. Как там идут восстановительные работы? — И Макс внимательно посмотрел на дядьку.

— Домики покрасили, заборчики поправили, баб подрумянили, деревья водицей облили. Правда травку красить не стали, накладно получается, через недельку сама обзеленится, — деловито докладывал Антип.

— Я вот что в толк не возьму, мужики, — задумчиво произнес Петруха, а в людях Петрархиус-небожитель — маг и волшебник, книгочей и вообще всяких чудесных вещей мастер, — и какого рожна эти мракозябики приходят. С виду муравьи как муравьи, а на краю деревни соберутся, глазюльки на орбитульки выкатят и маршируют, как будто ими кто управляет. Да и по деревне чудно как-то проходят: ни разбегаются, ни кусаются, никого из животного люда не трогают, только краски собирают, даже с коров и собак, что на пути попадаются, и то пятна слизывают, после них все какое-то сухое жухлое становится. За деревню зайдут, глазюльки с орбитулек опять втянут и по своим делам в один миг разбегаются, и ни мира не трогают и красками больше не интересуются. А на деревню, если сверху посмотреть, как лента ложится, ровная такая.

— Да-а, дела, — мужики притихли и призадумались.

Напастье на изумрудный мир не так давно обрушилось. Сколько Петрархус книжек не листал, людей старых не спрашивал, никто отродясь о такой беде не слыхивал.

— Да! — Еще раз повторил Антип, поднимаясь, — чудны твои дела, Всевышний.

В дверь негромко постучали.

— Это, небось, Першил Самохвалович пожаловал, — поморщился Антип, недолюбливал он этого мужика (нутром чувствовал подвох) и было за что.

Першил Самохвалович мужчина статной наружности, военной выправки с колючим внимательным взглядом в государстве заведовал военными вопросами. Войска и учения, провиант и размещение, оборонительные сооружения, тактика нападения, местным воякам должности и назначения — вот малый перечень вопросов, которыми грешил наш генерал. А еще надлежало ему два раза в неделю представать перед царскими очами с докладом и предложениями.

— Приветствую тебя, генерал, — поздоровался царь, перемещая свою попку на трон. — Чем порадуешь, чем огорчишь?

— Ваша Величество, предложенная тактика звуковой какофонии не сработала, — отрапортовал генерал, — предлагаю заменить ее на более действенный метод. — Ну да, например, напальчиком пройтись или гранатку подбросить?

— Ты мне это генерал, брось. Мы их огоньком, а они глядишь кусаться начнут. Мы чем покруче, а они живых истреблять станут. Вот тебе и война с кровями и смертями. Нет, генерал, этот путь мне не по душе. Ты давай дипломатиков подключай, а то засиделись родимые. И науку мобилизуй. Пусть на законы военного времени переходят и на государство поинтенсивнее поработают, — закончил царь свой монолог, а сам украдкой с генерала глаз не сводил. И мужик перед ним умный, и деловитый, и служивые за него горой, а что-то не так в царской душе, какая-то мозаика не складывается. Отмахнул царь беспокойную мысль:

— Ну что, генерал, приуныл? Что делать думаешь? Чай не с пустыми руками пожаловал? По глазам вижу, выкладывай!

На столе разложили карту государства изумрудного, фигурки расставили, и генерал с царем погрузились в обсуждение тактики и стратегии действий оборонительных и наступательных.

— Ты, генерал, разведочку-то задействуй. Пусть выяснят: кто за этим стоит и зачем, чего хотят и можно ль с ними договориться, — подвел жирный итог царь-вседержитель.

— Будет сделано, ваше величество! — Отсалютовал генерал и неспешно покинул тронный зал.

— Уф, тяжела ты ноша государева, — пожалел себя Макс. Сдвинул корону набок и поплелся чего-нибудь перекусить или кого-нибудь еще зацепить.