Повесть о том, как я за счастьем ходила

Глава 3

А игроки продолжали шахматную партию.

— Шах тебе, Приключение Лихосветское, — старичок переставил фигурку.

— Ох, за тылами то не следите, Случай Иванович, — парировав нападение, Приключение решительно перешло в наступление.

— Старею, батенька, вот видать и оборону уже не держу, — запричитал Случай Иванович, но сам ход не менее лукавый совершил, да такой, что партнер призадумался.

Ну, а наша святая троица, после совета делового, решила путь держать в стольный град и искать там Петрархиуса, местного волшебника, мага и чародея. Вместе мы уж как-нибудь скумекаем: как меня домой вернуть; черта от обязательств освободить, а облаку облачко сделать. А по пути решили в бродячих актеров заделаться. И пьеску придумали, и роли распределили. Реквизитом запаслись. В какую сторону идти облако подсказывало (оно у нас в разведчики заделалось) и с высоты небесного полета рекогносцировку местности провело.

Путь предстоял неблизкий, да еще на своих двоих, то есть одиннадцатым номером, с небольшими бытовыми отвлечениями типа: поесть, поговорить, дичь поймать, ягоды собрать, да поспать не забыть. В общей сложности поход обещал растянуться дня на три-четыре. Но лиха беда начало, и мы тронулись в путь. Как я уже говорила, каждый из нас придумал для себя сценический образ.

Генея решила всяких животных из себя изображать типа кота-переростка или кенгуру с сумочкой. Черт фокусником заделался. Надо отметить, что фокусы у него лихо получались и с предметами, и с денежками, но особливо с картами. Цветные картинки, как живые летали в его руках и веером, и врассыпную, и крутились. Одним словом — шик.

В сравнении со всеми мой образ был весьма скромным и идеалистическим. Разбитная веселая бабенка типа рыжеволосой цыганки: спеть, сплясать, по руке погадать, счастье зазвать, беду отпугнуть, баб потешить, мужиков утешить. В общем, это я. И хотя мой сценический образ лихо разнился с моей бывшей степенностью, думаю, что и то и другое мирно уживалось в моей творческой натуре.

Итак, мы пустились в путь, наслаждаясь теплом, летом, репетируя и вживаясь в свои новые роли.

А на шахматном поле Лихое Приключение пустило в ход тяжелую артиллерию. Ферзь при поддержке коня скинул с доски пару фигур. Пешки, ощетинившись, пытались сдержать натиск и незаметненько перейти в наступление.

А Царь с Петрухой, меж тем, прибыли в злополучную деревню с инспекцией.

Молодец дядька Антип, что деревеньку не только обновил, но и приукрасил. На краю площадочку соорудили детскую с качелями, лесенками и бревенками. Местный скульптор поставил на ней гномов, лесовиков и другую сказочную нечисть. А, с другой стороны деревни вырос трактирчик — это уж чистая вотчина Антипа. Государевы дела — во главу угла, ну, а себя забыть — плохим хозяином быть.

Пройдясь по деревне, поговорив, заглянув, поковыряв, поводив носом, попробовав на зубок, царь-батюшка остался доволен. Молодец дядька, хозяйство в спорых руках держит, коровам и тем пятна на спинах нарисовали.

Местные жители от доброты душевной и заодно по случаю от лиха избавится решили царю жеребца подарить, попавшему под муравьиную раздачу. Вследствие чего, левая его часть была вся черная, а правая белая, а глазища зеленые, а в них ведьмак играет. Разделительная полоса как раз по хребтушке прошла и полхвоста зацепив с половиной гривы. Так что вид у жеребца был еще тот.

Царь жеребцом полюбовался: по морде погладил, чуть был не укушен за отсутствие хлебной подачки, и велел отвести его к трактиру, пусть, мол, меня там пока дожидается. Да и сам царь в окружении местной знати в скором времени поспешил все в тот же трактир для ведения кулинарных бесед и ревизии местного меню.

Через пару часов оживленных бесед, возлияний и индивидуальных импровизаций за столом вспыхнул оживленный спор, что человек в небе летать не может, а, если и подымится, то как камень рухнет вниз.

— Да, закон всемирного тяготения никто не отменял, — соглашался Петрархиус, — но человек летать может. Например, на воздушном шаре или каком-нибудь летательном аппарате.

— Ну, это ты загнул, — пробасил царь, — если бы кто эти аппараты выдумал. Мы с тобой при дворе уже бы целый парк имели, а не на кобылах по нашим дорогам трусили, трудовые мозоли зарабатывая.

И барский люд поддержал царя одобряющими ухмылками, что мол, умен наш батюшка-царь и в логике этой разумеет, и не сшибить его с мысли праведной, хоть и язык заплетается.

А сей спор зародился с малого. Будто бы местная знахарка, в тот день как мракобяшки на деревню напали, из лесу возвращалась и с опушки леса видела, как в небе летела косынка треугольная, как кисея прозрачная, и от той косынки вниз лучик света падал, и где земли касался, туда мракобяшки и топали.

— Чудная история, но чего баба для красного словца не скажет, — уразумел староста.

— Не скажи, — попытался вставить слово Петрархиус, — Я в одной книге дивной про такие штучки читывал.

— И я эти треугольные косынки видел и не одну, — негромко, но внятно произнес пацан лет тринадцати отраду, тихонько притулившийся у входа.

— Да где ты видел? — Цыкнул на него староста. — Сиди уж и во взрослые разговоры не встревай.

— А я все равно видел, — уперся парень. — Здесь недалече, на скале их много нарисовано, а на закате солнца кажется, что они все на тебя летят и землю лучами поливают. А земля прям живым огнем полыхает и корчится в муках предсмертных.

Да пацан явно недурен был рассказывать.

— Показать сможешь?

Петруха вскочил с места, и царь тоже внимательно посмотрел на мальчонку.

— Царь-батюшка, да не бери его слова в толк. Он у меня самый младшенький, несмышленый дурак, но приукрасить всякое любит, девкам сказки побаить, бабам нервы завести, — запричитал староста, и, обращаясь к сыну, прикрикнул. — Цыц, тебе говорят! Что в праведные разговоры без спросу встреваешь и под ногами путаешься?

— Ты погоди, отец, — осадил старосту Петрархиус, — может пацан дело говорит. Сколько до твоей скалы ехать?

— Да минут тридцать, если на лошадях и вдоль поля напрямки.

— Что ж тогда еще сидишь? Вели запрягать. И поехали смотреть твои наскальные рисунки.

Все с шуточками и смешками, слегка подтрунивая над парнем, высыпали из-за столов на улицу. До заката было еще часа полтора, и небольшая прогулка на лошадях показалась легкой и приятной забавой.

Пацан зарделся и приосанился, ведя столь благородную свиту к своей необыкновенной находке.

День был теплый, ветер душистый, так что в неспешных разговорах как раз к началу заката подъехали к скале.

Скала как скала, серая и отвесная. Но только лишь луч закатного солнца её коснулся, как на поверхности что-то изменилось и начал проявляться рисунок. И не просто проявляться, а оживать. Треугольная косынка сначала одна, потом две, потом с десяток возникли на плоскости, и начали надвигаться. У людей, смотрящих на это чудо, дыхание сперло, лошади назад попятились. А каждая косынка луч цветной выпустила и на землю его направила. И полыхнула земля огнем адовым, и умирало все живое, в муках корчась. А косынки все лили и лили страшный свет свой…

Последний солнечный луч спрятался за линией горизонта, и погасла картинка. Испуганные увиденным, молча, повернули притихших лошадей и поехали обратно. Быстро сгущалась ночь. А люди, все никак не могли отойти. В мозгах, как набатом, звенел колокол грядущих бед, страх сковывал мысли, леденил кровь.

Под копытом чей-то лошади, громко как выстрел хрустнула ветка, и лошади понесли. С места и в галоп, притормозили только у деревни. Мужики дружно загомонили, снимая нервное напряжение, зашли в трактир, пропустили по доброй чарке и только тут заметили, что царя-батюшки с ними то и нет.

— Ну как потеряли? — Обалдело вскинулся староста.

— Да не, он рядом со мной скакал! — Откликнулся кто-то.

— Ванька! Сходи по деревне, взгляни батюшку, может, где приотстал? Ну, а, если заблудился малость, то мы его с первыми лучами искать пойдем.

После увиденного и пережитого, соваться в ночной лес никому не хотелось. Оторопь еще не отпустила людские души.

На том и порешили. Тихонько разошлись по своим избам, предварительно договорившись, об увиденном не болтать.

После дивного сна, выковыривая себя из душистого стога сена, я сладко зевнула и поприветствовала новый день, который обещал быть солнечным и плодовитым на приключения.

Неспешно позавтракав местной съедобной флорой, мы двинулись к конечной цели нашего пути.

Приотстав от друзей, я решила заглянуть в кустики, стоящие чуть в стороне от дороги. Но ни тут то было. Раздвинув ветки, я увидела огромные зеленые глаза, хищнически воззрившие на меня. Ноги пулей вынесли меня на дорогу, а из кустов нарисовалась черно-белая морда, и, подняв верхнюю губу, весело заржала над моей реакцией.

Пятясь назад, я медленно отступала к друзьям, и так же медленно из кустов на меня выступала огромная скотина, продолжая ржать и ухмыляться. Сделав отчаянный рывок, я спряталась за спину черта. Вид моего благодетеля, не столько испуганный, сколько удивленный, плавно переходящий в агрессивный, заставил лошадь приостановиться и сдать назад. А Чеки, деловито подобрав узды, погладил лошадь по морде и прошептал ей что-то в ухо. Животина опасливо покосилась на черта, а потом доверительно ткнулась бархатным носом ему в ладонь. Ну что ж, похоже, знакомство состоялось.

Осознав, что конь под седлом, подумали о седоке. Где он горемычный притулился? Но конь, прямо к нему повел.

Метров через пятьдесят глядим, на дороге ноги торчат. Черт к мужику подошел, лицом к небу развернул. Глядим, а у него на лбу шишка огромная красуется. Несчастному в лицо водицей брызнули, по щекам пару раз ударили. Мужик один глаз приоткрыл, взгляд в черта упер. И по мере осветления сознания и округления глаз, бедолага явно пришел к заключению, что схватил белочку, но черную. Ловко перевернувшись на четвереньки, он спешненько пополз глубже в кустики и тут же наткнулся на белую точеную коленочку. Сведя глазки на этом чуде, он плавненько поскользил взглядом вдоль ножки к разрезику. Но облако пренебрежительно фыркнуло, обдав незадачливого воздыхателя свежим ветерком.

Мужик перевернулся и сел на задницу, протер глаза и заявил:

— Всем привет.

— И тебе не болеть, — ответила я за всех, — ты кто?

— Я — Макс, а ты?

— Я — Лия, а это Чеки, а это Генея, а это…

Мужик сфокусировал взгляд на бело-черной роже, пару раз перекрестился и без памяти откинулся назад. А бело-черная скотина состроила мужику звериный оскал и демонстративно отвернулась, выражая пуд презрения.

Оценив свои тягловые возможности, мы с чертом обратились к облаку за поддержкой и содействием. Чеки из края облака сформировал что-то вроде самодвижущихся носилок, водрузил на них мужика, и мы дружной гурьбой продолжили путь к деревне.

Шахматная война разыгралась не на шутку. Игроки, уперев сосредоточенные взгляды в расстановку фигур, делали отчаянные попытки достать соперника побольнее.

Тяжело сопя, Случай Иванович старательно и целеустремленно прогибал партию в свою пользу. Правда и Лихое Приключение не только эффективноокусывался, но и каждый миг был готов перейти в контрнаступление, что порой удавалось и весьма успешно.

Время, как и пространство, сгустилось над играющими. Всё уплотнилось и наэлектризовалось. Фигуры разбежались по доске, заняв для себя стратегические позиции. Казалось, еще один ход и все взорвется, полыхнет, потечет лавиной, руша и сметая на своем пути.

Лихое Приключение поднес руку к фигуре, готовясь сделать рискованно-отчаянный шаг. Миг. Рука застыла в нерешительности.

— Погоди, браток! — Выдохнул Случай Иванович. — Дай дух перевести. Не напирай натурою. Ух, и загнал старика. Аж взмок весь!

И Случай расслабившись, откинулся на спинку кресла. Глубоко вздохнул, вскочил, нагнулся над доской еще раз оценивая обстановку и спешно отошел, снимая напряжение и пряча неуверенность за маской гостеприимного и заботливого хозяина.

— А не пойти ли нам в сад прогуляться, гость дорогой? Шахматы, ведь они как жизнь, спешки не любят, и опрометчивых шагов не прощают.

Лихое Приключение улыбнулся умному замечанию, с любовью окинул игровое поле, еще раз оценивая расстановку фигур. Что ж старик прав, партия обещает быть очень нестандартной, и игра еще только-только начинается. Светлый ум и холодный расчет ой как пригодятся. Встав, он с достоинством последовал за стариком. Молодость и старость неспешно спустились в сад, разрешая подлунному миру ненадолго погрузиться в дела мирские.

Селяне, шумно переговариваясь, прочесывали лес. Где его искать, и жив ли родимый? Дикий зверь ли загрыз, али еще что приключилось? Вот беда-то, негаданная.

Так постукивая, покрикивая и заглядывая под каждый куст, толпа спешила к нам навстречу. А мы, несколько настороженные нарастающим шумом, все же геройски продолжали свой путь и с дороги не сворачивали.

Очередной крутой поворот вывел нас на залитую солнечным светом поляну. На встречу нам высыпало разношерстное войско сельчан: кто с палками, кто с вилами, а кто и просто с кулаками. От неожиданности все замерли, и в воздухе повисла напряженная тишина. Даже ворона, уютно восседавшая на толстой ветке и с усердием чистившая до этого свои перышки, замерла и с глубоким вниманием уставилась на поле брани. Напряжение нарастало. И тут наш черно-белый конь решил взять инициативу в свои руки, точнее лапы, а еще точнее копыта. Раздвинув нас мордой, животина сделала шаг вперед и заржала. Ряд сельчан напротив, от неожиданности всколыхнулся, сгруппировался и ощетинился всякими колкостями.

— Кар! — Сказала свое веское слово ворона.

— Батя! Да это же тот конь, которого мы царю-батюшке подарили! — Разнеслось над поляной удивленное детское восклицание.

Узнавая в страшной зверюге того самого коня, народ чуток расслабился и загомонил.

— Ты гляди и впрямь тот конь. Смотри и седло на месте. У, животина лютая, напугал до смерти. А царь, царь-батюшка то где?

И тут народ увидел нас, маленькой кучкой сгруппировавшихся на краю поляны.

— Кто такие будете? — Выступил вперед староста.

— Мы люди не местные. А идем в деревню. Да и компания у нас, в основном, женская, — докладывал старосте черт, делая неспешные шаги навстречу. — Да вот ведь оказия случилась, в лесу конь приблудился и человек болявый, не бросать же бедолагу горемычного, — и черт отошел в сторону, открывая взору сельчан наш трофей, спокойно возлежащий на зеленой травушке.

Толпа всколыхнулась, подалась вперед и быстренько оттеснила нас в сторону от драгоценного, как мы уже поняли, груза.

— Ах ты, батюшка, свет солнышко. И как это тебя угораздило, — причитал староста, наклонившись над царем и внимательно разглядывая сизую шишку на благородном челе последнего. — У, животина страшная, — и староста погрозил кулаком коню, — на бойню сдам гада.

А эта хитрющая скотина, не дожидаясь репрессивных действий со стороны власти, эдак бочком-бочком да и за наши спинки спряталась. Мол, я тут ни причем и вообще из другой компании.

Поняв, что гроза миновала, и бить не будут, черт решил взять инициативу в свои руки.

Забавно, но толпа принимала черта за человека чертова, но все же человеком. Я искренне восхитилась. Чеки, умеет же менять личину, паршивец, мастерски, не подкопаешься.

А тем временем черт соорганизовал носилочки, три бригады носильщиков, всех выставил, выстроил, водрузил и направил торжественно пешим строем восвояси. А сам занял место рядом со старостой, и весь путь до деревни они мирно и увлеченно о чем-то беседовали, оставив нас без внимания и попечительства. Ну, а мы, дамы не капризные, но сообразительные, тихонько пристроились в конце столь пышной процессии. И, памятуя старинную мудрость, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, даже уговорили страшную зверюгу принять нас на борт, то есть довезти до деревни с комфортом.

Постоялый двор, расположившийся на самом краю деревни, показался нам, уставшим путникам и внезапным переселенцам, райским уголком, местом, обещавшим приют, ночлег и нормальной человеческой еды.

Правда и тут не обошлось без оказий. При праведной попытке вернуть коня в родные пенаты, последний решил проявить характер и свое право на выбор будущих друзей и теплой компании. Он брыкался, кусался, лягался при малейшей попытке местного населения увести его от постоялого двора. Поднимаясь на дыбы и поворачиваясь к обалдевшей публике то белым, а то черным боком, скалил лошадиные зубы и, выпучив зеленые глазища, всем своим видом демонстрировал серьезность своих намерений. В конце концов, на него плюнули и решили оставить злостную скотину на попечительство новых хозяев в знак великой благодарности за спасение царя-батюшки. Пришлось коня устраивать в стойло, загружать зерном и ключевой водицей. Так мы и устроились.

Черт, как человек деловой и пронырливый быстренько обзавелся нужной информацией, связями и валютой. Уж откуда и как лишних вопросов не задавала. Зато мы с Генеей восторженно погрязли в блаженстве кровати, обжорства и лени.

На следующий день Чеки был призван к его величеству на прием, где и имел довольно продолжительную и весьма результативную беседу. После чего мое с Генеей блаженство закончилось. Нас просто приписали к царскому обозу и разрешили проследовать к стольному граду на личном гужевом транспорте. Дивный конь наотрез отказался впрягаться в колымагу местного пошиба, предпочтя предоставить свою благородную спину не менее благородному черту.

Так, в один прекрасный день я оказалась погруженной на деревенскую телегу без рессор на охапку соломы вместо мягкого сидения с весьма значительным скарбом (видать Чеки трудился не покладая рук). В телегу была запряжена колоритная двуногая животина, требующая отдельного описания.

На местном наречии это животное звали барн, то есть гужевая скотинка с флегматичным характером и тупым взглядом, травоядная и неспешная. На вид — это милый динозавр с мордой дракона, с длинными висящими ушами, передними маленькими лапками и задними сложенными крылышками, в довершение с толстым треугольным хвостиком. И всё это было водружено на мощные трехпалые куриные лапки с коготками и оперением.

Наш барн понравился и не понравился мне одновременно. В нем что-то явно было не так, то есть не как у всех. Приглядевшись, я поняла, что он помельче остальных и посветлей в окрасе, и уши у него покороче, и разрез зрачков как у змеи — вертикальный, что несколько напрягало. Кроме всего прочего, на хребте у него был небольшой горб, как седловина, и запряжен он был по-другому, по-особому. Как в последующем объяснил погонщик, так запрягают ездовых барнов, к которым наш, как видно, и относился. Что заставило погонщика и ездового друга сделаться гужевыми, я расспросить не успела. Караван тронулся. Нас, от греха подальше, поставили его замыкать, и мы поплелись собирать все ухабы и кочки местных автобанов.

Черт красовался на черно-белом жеребце, одежда на нем выглядела франтовато, но сидела безупречно. Взгляды местных красоток стреляли в его сторону, маня и многое обещая. Я с упоением наблюдала, как из путника, уставшего в дороге, он превратился в потрясающего мужчину, подтянутого, обаятельного, остроумного щеголя, не скупящегося ни на внимание, ни на комплементы. С начала женщины, а потом и местная знать, признали в нем умного собеседника, тонкого дипломата, и, вообще, равного из равных.

Генея пользовалась не меньшей популярностью. Её формы, походка с нежным колыханием бедер, каскадом струящихся волос заставляли застывать и оборачиваться особей мужского пола. А речь, изобилующая афоризмами, шутками, стихотворными строчками собирала целые толпы воздыхателей и поклонников. Даже царь исподтишка заглядывался на нашу красавицу, бисером рассыпался при встречах, стремясь пробить лед холодности и надменности.

Среди этой супер парочки я смотрелась серой мышкой, на которую никто не обращал внимания. И хотя одежда на мне была не бедной и приведена в соответствие с местной модой и обычаями, она мне не шла и не красила. Но как не удивительно, такой расклад событий меня вполне устраивал. Я оглядывалась по сторонам, прислушивалась и присматривалась, неспешно ища свой образ воплощения в здешней реальности.

Шахматная доска осиротело стояла посередине пустой комнаты. Лучи заходящего солнца кидали на окружающие предметы длинные тени фигур. Сумерки сгущались, привнося с собой неизвестность и беспокойство.

За время обратного пути Максимилиан и Чеки нередко, обмениваясь мимолетными фразами или ведя неспешные разговоры, поражали друг друга широтой кругозора и глубиной знаний по многим вопросам. Их общение из настороженного быстро переросло в дружеское, а еще быстрее в деловое. Петрархиус, так же частый гость этих бесед, открыл в черте талант рассказчика, а главное, носителя уникальных знаний и технологий. Поэтому все чаще мужская троица стремилась уединиться от лишних ушей и косых взглядов для обсуждения дел насущных и государственных.

Вот так неспешно, без чудес и приключений мы добрались до столицы изумрудного государства — величественной Экибании.

Город встретил высокой крепостной стеной, шумными улицами, дорогами, мощеными камнем, толпами разного люда, суетливо спешащего по своим делам.

Под место жительства отвели нам заброшенную мельницу, что стояла за крепостной стеной на гремящем ручье. И первый же взгляд на наше новое жилище поверг нас в глубокий ступор.

Видать дивный человек строил эту мельницу, я бы сказала местный Гауди. Стены, крыши, окна, переходы сплетались в витиеватую композицию. Отсутствие прямых углов и горизонтальных плоскостей вообще ставило мозги на попа. А венчающая все это великолепие сторожевая башенка с круглыми окошечками и крышей в виде улитки заканчивала фантастический архитектурный образ. Правда, бурьян, плотной стеной доходивший почти до второго этажа нежно скрадывал непривычную для человеческих глаз картину.

Ну, что ж. И на том спасибо, дружно решили мы, прокладывая себе путь к входной двери.

Изнутри дом поразил нас не меньше, чем снаружи. Но уставшие с дороги и не имеющие сил чему-либо удивляться, мы быстро нашли каждый для себя приглянувшуюся комнату и рано угомонились, оставив все экскурсии и эмоции на завтра. Правда, одна мысль все же посетила мою засыпающую голову. Мне показалось, что комнаты выбирали нас, а не мы их, да и сам дом настороженно приглядывался и прислушивался к новым жильцам, как живой. Впрочем, как показало время, я была не так уж далека от истины.

Наутро, размежевав глаза и улыбнувшись, я весело произнесла:

— Здравствуй, мой новый дом! С добрым утром!

И бодренько спорхнув с постели, понеслась разносить благую весть, что проснулась.

В доме меня удивляло и восхищало все: цвета и ткани, изгибы стен, неожиданные повороты, упирающиеся в тупики коридоры, или несуразно подвешенные двери, до которых и рукой-то нелегко дотянуться, а не то, чтобы войти. Проплутав добрых полчаса по закоулкам нашей новой империи и вооружившись мыслью из доброго детского фильма «И кто же так строит?», мне, наконец, удалось не только услышать родимые голоса, но и ввалиться в ночнушке и с распущенными волосами в гостиную, уже заселенную гостями и хозяевами. Повисшая в воздухе пауза, круглые глаза, смущенные улыбки и откровенные мужские взгляды заставили меня остановиться. И нисколечко не смутившись, сложить губки бантиком и кокетливо обвести всех заинтересованным взглядом. Публика была в нокауте от такой наглости, но сложную ситуацию искрометная Генея быстренько взяла под контроль. Она подпорхнула ко мне с обворожительной улыбкой и, укутав своим туманом, тем самым еще больше усугубив мой художественно-развратный образ, повернула за плечики и со словами: «Ах, голубушка, вы так обворожительны, что лишаете наших гостей дара речи» — вывела из гостиной. Спиной я почувствовала вздох облегчения, ветерком пронесшийся в пространстве.

Генея быстро довела меня до комнаты. Оказывается, в этом доме существуют и короткие пути.

— Дорогуша, а не хотели бы вы одеться? — Изрекла красотка, готовая вернуться к гостям.

Но не тут-то было, меня уже прорвало и, закипая от бессилия и обиды, я злобно процедила:

— Голубушка, говоришь!.. Дорогуша!.. Да я сейчас тебя так выжму, облако неогромленное, что мои обористые одежонки в сравнении с тобой будут смотреться царскими нарядами.

И чуть сдерживая слезы, уже готовые брызнуть из глаз, я гордо проследовала к зеркалу и плюхнулась на стул.

Генея вернулась в комнату и плотно притворила за собою дверь.

— Лийка, милая! Да ты с ума сошла, да какая зараза тебя укусила? — Ворковала подружка, кружа по комнате и перебирая разбросанные вещи. Она подбирала их, рассматривала, пренебрежительно фыркала и сваливала все в кучу.

— Да, похоже, ты слишком долго была вешалкой этому убогому хламу, — задумчиво протянула красавица. Подбежав ко мне, нежно обняв за плечи и чмокнув в макушку, Генея уже весело добавила. — Но сейчас мы все обязательно исправим и сделаем из тебя первую красавицу.

Собрав мои волосы, она подняла их вверх, имитируя высокую прическу.

— Давай мы сделаем из тебя знатную даму.

— Ну да, пиковую или червовую?

Мы рассмеялись. И волосы золотым веером рассыпались по плечам. Подруга собрала их снова, заплела в косу, уложила вокруг головы, и, наконец, расплела и взъерошила.

— Да! Образ степенности тебе явно не к лицу. — Последовал неутешительный вердикт. — А что, если мы сделаем из тебя роковую женщину?

— Да нет, спасибо. Одна уже есть, вторую этот мир просто не выдержит, — съязвила я и уставилась в зеркало.

С той стороны на меня смотрела рыжеволосая бестия с искрящимися глазами, задиристой улыбкой, покатыми плечиками и двумя подружками, плотно натягивающими ночную рубаху. Да! Целомудренный образ к этому портрету явно не клеился, а вот… И тут меня осенило, Божественная Солоха! Веселая и языкатая, умная и работящая, но главное, готовая любить и быть любимой. И это я.

Уловив смену моего настроения, Генея быстренько ретировалась к гостям со словами: «Мы ждем тебя, лапочка».

Следующий час я потратила на свое преображение, благо в комнате нашелся гардероб старых хозяев, а кружевное нижнее белье было прихвачено еще с земли. Нещадно обрезая и кромсая, перекраивая и пришивая, я, наконец, смастерила себе костюм «а-ля Украина» в русском исполнении. Шелковая белая рубаха с глубоким круглым вырезом красиво подчеркивала упругость моих подружек, а грубовато-льняные кружева цвета слоновой кости, собранные воланом, загадочно оттеняли их. Низ состоял из двух юбок: нижней — белой, доходившей до середины икры, отделанной все теми же кружевами и очень широкой, и верхней — из алого плотного шелка с крупными кремовыми цветами. Её длина была значительно короче нижней, что позволяло кружевам свободно приковывать взгляды любопытствующих. Обе юбки плотно сходились на талии, подчеркивая её наличие и размер. Довершали мой новый наряд две небольшие детальки: красные бусы из местного камня и алый платок, завязанный хвостиками вперед, из-под которого выбивались непослушные рыжие локоны, делавшие мой взгляд бесовски притягательным. Крутанувшись у зеркала, я нашла себя неотразимой и в следующий миг уже летела по лестнице в гостиную на встречу с гостями и новой судьбой.

Мое второе появление было подобно грому среди ясного неба. Разговор замер на полуслове, а у присутствовавших мужчин осоловело застыл взгляд. Даже черт не ожидал такого превращения. Вскочив и галантно подав мне руку, он ввел меня в комнату и зачем-то представил: «Наша несравненная Солоха». После чего усадил в кем-то спешно придвинутое кресло и не забыл скользнуть восхищенным взглядом по соблазнительной ложбинке.

Петрархиус тяжело сглотнул и с упреком заметил: «Чеки, как же ты мог целую неделю скрывать от нас это сокровище?»

Макс, как и все, пристально смотрел на меня, не до конца понимая, как гадкий утенок, совсем недавно нарисовавшийся в этом проеме, вдруг ворвался обратно огненной птицей. Потом неспешно встал, подошел и взял мою руку.

— А вы не так просты, как кажитесь, сударыня. Один ноль в вашу пользу.

И, нежно поцеловав кончики пальцев, направился к выходу. Свита спешно поднялась и поспешила за своим сюзереном. Я гордо посмотрела на Генею. Восторг, написанный на ее лице, придал мне смелости и сил.

— Лийка, ты прелесть, ты такая, — и она бешено закружила меня по комнате. Мы были на седьмом небе.

В тихом безмолвии фигуры дремали на шахматной доске. День сменял ночь, а ночь — день.

Мир отдыхал.