Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения

ЭПОХА ПОТРЯСЕНИЙ

В начале ноября 1688 года на берега Альбиона высадился мощный голландский десант. Менее недели спустя туда прибыл штатгальтер Соединенных провинций Вильгельм III Оранский со своей женой Марией Английской. Он предводительствовал флотом, в три раза превосходившим испанскую Непобедимую Армаду, и вел с собой больше 20 тысяч солдат, в том числе французских эмигрантов-протестантов. Английский король Яков II Стюарт, только сейчас узнавший о заговоре в парламенте, вызревавшем с начала лета, бежал вместе с женой и сыном во Францию, под крыло Людовика XIV. Его дочь Мария была сильно расстроена обстоятельствами, при которых она вернулась на родину, но муж, немного ревновавший ее к королевской власти, велел ей улыбаться, чтобы не омрачить их триумфального вступления в Лондон. В истории этот переворот остался под названием «Славная революция».

Подписав Билль о правах, запрещавший доступ к английскому трону католикам и наделявший основными государственными полномочиями регулярно обновляемый парламент, Вильгельм с удвоенной энергией продолжил войну Аугсбургской лиги, начавшуюся в сентябре, когда Людовик XIV ввел войска в Пфальц, намереваясь присоединить его к своим владениям. Военные действия велись в Германии, Испании и Нидерландах, а также в Нормандии; кроме того, французский король организовал экспедицию в Ирландию в попытке вернуть английский трон Якову Стюарту, но она закончилась неудачей.

В 1691 году в ирландском Лимерике было заключено перемирие между католиками и протестантами, однако 20 тысяч ирландцев-католиков, прозванных «дикими гусями», эмигрировали во Францию, в то время как преследуемые там гугеноты искали спасения в Англии и Голландии.

Война Аугсбургской лиги, длившаяся девять лет, закончилась в 1697 году подписанием Рисвикского мирного договора, по сути, восстановившего статус-кво: Людовик XIV признал Вильгельма Оранского королем Англии, покинул Лотарингию, но аннексировал Саарский бассейн и почти весь Эльзас, вернул Испании большую часть завоеванных у нее Испанских Нидерландов, а та признала за Францией права на западную часть острова Эспаньола — Сан-Доминго (ныне Гаити). Европа вздохнула спокойно, но передышка длилась недолго.

В 1699 году Россия, Речь Посполитая, Дания и Саксония заключили Северный союз для борьбы с гегемонией Швеции на Балтике. Год спустя началась Северная война, которой предстояло длиться 21 год. Опираясь на помощь англо-голландского флота, шведский король Карл XII нанес поражение Дании и вынудил ее выйти из войны. Затем он разбил войска Петра I под Нарвой и сбросил с польского трона саксонского курфюрста Августа II, заменив его своим ставленником Станиславом Лещинским. Одновременно в Западной Европе разразилась тринадцатилетняя Война за испанское наследство (1701–1714), в которой Франции и Испании приходилось противостоять австрийскому императору, Англии, Голландии и некоторым другим странам. Эта война вновь выплеснулась за пределы Старого Света, захватив и Северную Америку.

Между тем Вильгельм Оранский умер (1702); взошедшая на трон королева Анна, сестра его покойной жены Марии, объединила под своей рукой Англию, Шотландию и Ирландию. На карте мира появлялись новые сверхдержавы, а старые, сражаясь поодиночке против всех, раз за разом сдавали позиции.

В то время как набившая себе шишки Россия постепенно переходила в наступление, тесня шведов, французские войска, выказывая чудеса героизма, терпели поражение за поражением. В один год (1709) Россия торжествовала под Полтавой, а Франция понесла «победное поражение» от англичан под Мальплаке. Разбитый Карл XII бежал в Турцию, его ставленник Станислав Лещинский был изгнан с польского трона, а Людовик XIV заключил в 1713 году Утрехтский мирный договор, по которому его внук Филипп Анжуйский, получив испанский престол, отказывался от французского. Испанские Нидерланды, Неаполь, Милан, Мантуя и Сардиния отошли к Австрии, а Гибралтар, Минорка, Ньюфаундленд, Гудзон и Акадия (нынешняя Канада) — к Великобритании. Кроме того, Лондон получал принадлежавшую прежде Парижу монополию на ввоз рабов в испанскую Вест-Индию, на чем держалась вся экономика заморских колоний. Годом позже русский флот разметал шведский на Балтике в битве при Гангуте, позволив России «ногою твердой стать при море».

В том же году в Лондоне в очередной раз сменилась королевская династия: после смерти Анны, не оставившей прямых наследников, и отказа ее брата принца Уэльского, находящегося в изгнании, перейти из католичества в протестантство, трон отошел к ганноверскому курфюрсту Георгу I, за 13 лет своего правления не удосужившемуся выучить английский язык и передоверившему руководство страной министрам из партии вигов.

Год спустя курфюрст Саксонский просто объявил членам своего совета: «Господа, король умер», — и все сразу поняли, что речь идет о Людовике XIV.

На смертном одре тот завещал своему правнуку и престолонаследнику Людовику XV (которому тогда было всего пять лет) уделять меньше внимания войне и строительству дворцов. Казалось, на полях сражений наконец-то наступит затишье, но не тут-то было: уже в 1718 году началась новая война, в которой участницы Четверного союза Англия, Нидерланды, Франция и Австрия выступили против Испании. Она продолжалась четыре года и закончилась неожиданно: созданием блока между Францией и Испанией. Одновременно Ништадт-ский мир (1721) положил конец Северной войне: Россия получила балтийское побережье от Выборга до Риги, включая Лифляндию, Эстляндию и Ингерманландию, и царь Петр, воссев в новой столице Санкт-Петербурге, принял титул императора Всероссийского, в то время как новый шведский король Фредрик I, отказавшись от самодержавного правления в пользу риксдага, постепенно утрачивал свое влияние.

Однако четыре года спустя Петр скончался и в Российской империи началась «эпоха дворцовых переворотов»: для начала петровская гвардия возвела на престол его вдову Екатерину I. После смерти его внука Петра II в 1730 году попытка установить ограничения абсолютной монаршей власти окончилась неудачей: новая императрица Анна Иоанновна «приняла самодержавство», на долгих десять лет утвердив в стране торжество деспотизма, невежества и произвола.

Пока в России решался вопрос о престолонаследии, Англия и Испания три года (1727–1729) вели войну за власть над морскими торговыми путями в Атлантике, закончившуюся фактическим разрывом торговых отношений. Король Испании Филипп V отозвал у англичан монополию на поставку рабов и арестовал все британские корабли, находившиеся на тот момент в испанских гаванях.

В 1733 году умер король Речи Посполитой Август II и Франция добилась от сейма избрания новым королем Станислава Лещинского, ставшего к тому времени тестем Людовика XV. Однако Россия, вступившая в союз с Австрией и Саксонией, нарушила все его планы. За пять лет Людовику так и не удалось вернуть польский трон своему дорогому родственнику, и им вновь завладел саксонский курфюрст — Фридрих Август II, ставший королем Августом III. России же пришлось выйти из игры, поскольку в 1735 году началась первая Русско-турецкая война, длившаяся четыре года, но так и не давшая вожделенного выхода к Черному морю.

В 1738 году на заседание британского парламента явился капитан торгового судна Роберт Дженкинс и продемонстрировал депутатам банку со спиртом, в которой плавало его собственное ухо, отрезанное испанским офицером береговой охраны за контрабанду. Испанцев решено было наказать; к берегам Вест-Индии отправилась мощная эскадра под командованием адмирала Вернона. Вскоре одна из улиц Лондона получила название Портобелло-роуд в честь блестящей победы адмирала, захватившего этот город. Но вот о его сокрушительном поражении под Картахеной в 1741 году решено было умолчать.

«Война из-за уха Дженкинса» стала прологом к Войне за австрийское наследство, разразившейся после смерти австрийского эрцгерцога и императора Священной Римской империи Карла VI. Восемь лет (1740–1748) Австрия, Англия и Голландия, отстаивавшие права дочери покойного Марии Терезии, воевали против Пруссии, Франции, Испании, Сардинии, Баварии и Саксонии, выдвинувших своим кандидатом курфюрста Баварского, который провозгласил себя императором под именем Карла VII. Россия же, где в результате очередного дворцового переворота на троне оказалась дочь Петра I Елизавета, вновь сражалась со Швецией (1741–1743), которую науськали на нее Франция и Пруссия.

После двойного сепаратного мира, заключенного прусским королем, Англия и Франция в очередной раз остались на поле боя один на один. Британский король Георг II, который, в отличие от отца, близко к сердцу принимал интересы своего государства, как, впрочем, и своей родовой вотчины, Ганноверского курфюршества, направил войска в Европу: официально — на помощь Марии Терезии, на самом деле — для обороны Ганновера. Англичане уже 20 лет не воевали, но Георг лично возглавил войска, став последним в истории королем Великобритании, участвовавшим в сражении, и одержал победу при Деттингене-на-Майне (1743). Чтобы не ударить лицом в грязь, Людовик XV тоже прибыл на поле боя да еще и вместе с дофином, правда, лишь наблюдал за ходом кровопролитного сражения при Фонтенуа (1745), закончившегося победой французов. Уверившись после этого, что «подлинная слава — избежать пролития крови», Людовик свел на нет все завоевания Франции, вернув Фландрию Габсбургам и, как тогда говорили, «поработав на прусского короля».

Тем временем противники Георга II во Франции поощряли якобитов, мечтавших о восстановлении Стюартов. Яков II потерпел неудачу в 1715 и 1719 годах, его сын Карл Эдуард Стюарт решил взять реванш и высадился в Шотландии в июле 1745 года. Поддержанный шотландцами, сохранившими ему верность, но так и не получив обещанного подкрепления от французского короля, он потерпел поражение от англичан. Битва при Куллодене 16 апреля 1746 года стала последним сражением на британской земле; Карл Эдуард бежал обратно во Францию, а его сторонники были схвачены и казнены.

Война за австрийское наследство вскоре получила продолжение. Семилетнюю войну (1756–1763) многие историки называют первой мировой. Она началась с англо-французского противостояния в колониях. Прусский король Фридрих II, неожиданно заключивший союз с ганноверской династией и создавший «непобедимую армию», в краткие сроки разбил Саксонию и собирался поодиночке разгромить ее союзников — Францию, Австрию и Россию. Однако нашла коса на камень: Россия, исполняя союзнические обязательства, нанесла армии Фридриха ряд серьезных поражений. В январе 1758 года Елизавета Петровна издала указ о присоединении Восточной Пруссии к России, а в сентябре 1760-го русские войска вошли в Берлин. Фридрих стоял перед тяжелым выбором между самоубийством и отречением, но тут умерла российская императрица и трон занял ее племянник Петр III. Восторженный почитатель прусского монарха, он тотчас заключил с ним союз против Австрии, прежней союзницы России, и лишь очередной дворцовый переворот лета 1762 года, возведший на престол Екатерину II, спас Россию от новой затяжной войны.

Семилетняя война, которая разворачивалась как в Европе, так и в Северной Америке, в Карибском бассейне, в Индии и на Филиппинах, закончилась победой англопрусской коалиции в результате полного истощения всех воюющих сторон. Первая система французских колоний практически исчезла, зато Британская империя простерла свою длань почти над всем миром — кроме шестой части суши, находившейся под властью российской императрицы Екатерины II.

В 1768 году конница крымского хана вторглась в степи Украины, а огромная турецкая армия сосредоточилась на Днестре для удара по Киеву, однако русские войска сумели переломить ход военных действий в свою пользу. В июле 1770 года турки потерпели несколько крупных поражений на суше, в том числе при Ларге и Кагуле, а их флот был разбит в Чесменской бухте. Только разгоревшееся восстание Пугачева помешало России развить успех и вынудило ее заключить с Турцией перемирие.

Некогда грозную, а теперь донельзя ослабленную внутренними раздорами Речь Посполитую поделили между собой Австрия, Пруссия и Россия. Екатерина II дала на это согласие, опасаясь остаться без своего «куска польского пирога», хотя этой страной и правил ее ставленник Станислав Понятовский.

Людовик XV уже ни на что не претендовал. В 1774 году он скончался и был сопровожден в могилу красноречивым «молчанием народа, в коем заключен урок королям». Французский трон занял его внук Людовик XVI.

Тем временем (1771) новый шведский король іус-тав III, проведший юность в Париже и изъяснявшийся на «галльском наречии» гораздо лучше, чем на своем родном, совершил на французские деньги очередной государственный переворот: под дулами пушек риксдаг принял пакет новых законов, существенно расширявших королевскую власть. Правительство превращалось в совещательный орган, а «просвещенный монарх», читавший Локка и Вольтера и сочинявший пьесы, стал самодержцем. Он тут же начал готовиться к войне с Россией, при этом заигрывая со своей «сестрой» Екатериной и клянча у нее деньги.

В 1775 году североамериканские колонии начали борьбу за независимость. Большую помощь повстанцам оказывала Франция, желавшая досадить давнему врагу — Англии, а может быть, и вернуть часть утраченных территорий. Лондон обратился за военной поддержкой к союзникам, в том числе к Санкт-Петербургу, однако Екатерина II не только не дала солдат, но и приняла декларацию о «вооруженном нейтралитете» (1780).

В год окончания (1783) Войны за независимость, называемой также Американской революцией, произошло еще одно значимое событие: Екатерина II издала манифест о присоединении Крыма к Российской империи. Она предприняла демонстративное путешествие в Тавриду в сопровождении австрийского императора Иосифа II, после чего Османская империя вновь объявила войну империи Российской (1787–1791). Она закончилась сокрушительным разгромом Турции и превращением России в великую черноморскую державу под властью императрицы, лелеявшей панславистские проекты. Россия окрепла настолько, что могла вести войну на два фронта: одновременно был разгромлен и давний союзник Турции — Швеция, Густав III, «полоумный шведский король», как называла его Екатерина, выставил России ультиматум, потребовав вернуть Швеции Финляндию и Карелию, а Турции — Крым; российская императрица ответила категорическим отказом. Эта «глупая война» закончилась без изменения границ, подписанием «вечного мира».

Густав III, жаждавший лавров великого полководца, тотчас начал готовиться к войне с Францией, где в 1789 году разразилась революция. Собираясь каким-то чудесным образом восстановить на престоле Людовика XVI, он занял у Екатерины приличную сумму на это «святое дело». Но спасти венценосного собрата не удалось: в марте 1792 года шведского короля застрелили из пистолета в Стокгольмской опере, где он плясал на маскараде. По указанию Екатерины русский посол в Париже готовил побег французской королевской семьи, заключенной в замок Тампль, однако и этим планам не суждено было сбыться: в 1793 году голову Людовика XVI, а потом и королевы Марии Антуанетты отсек нож гильотины.

В том же году Конвент ввел новое летосчисление — от основания Республики. Начиналась новая эра. А прежняя эпоха, открывшаяся бескровной революцией и закончившаяся одной из самых кровавых, вошла в историю под названием… эпохи Просвещения.

На самом деле весь XVIII век был веком революции — в умах, в сердцах, в образе жизни, затронувшей не только элиту, но и более широкие слои общества.

Пока на полях сражений грохотали пушки, в интеллектуальной атмосфере шла не менее напряженная борьба идей. Главным, как обычно, стал вопрос о власти: теория божественного происхождения государства и права получила соперницу в виде теории общественного договора, лишившую монархию ее сакрального характера. Новые поколения философов, отрясавших со своих ног прах идеологии абсолютизма, которая до сих пор казалась незыблемой, видели свой идеал в Англии, «стране свободы». Впрочем, Монтескьё и Вольтер расхваливали английскую конституцию, «не поняв в ней ни слова». Новые теории становились идеологической основой для переворотов, целью которых было привести к власти новых людей; достигнув своей цели, они быстро забывали о том, каким путем к ней пришли, — в политике все средства хороши.

Поколебав божественную основу трона, замахнулись и выше: XVIII столетие — век вольнодумства, отрицания догм религии, попыток создать культ абсолютного божества или, в крайних случаях, отрицать его вовсе. Утверждая определенную форму деизма, новая философия отвергала Церковь как социальный институт, порождающий раскол в обществе по религиозному признаку, и проповедовала идеи терпимости, осуждая религиозный фанатизм и предрассудки.

Эта же эпоха ознаменовалась зарождением «общественного мнения»: в европейских столицах, на популярных курортах складывались кружки, зарождались клубы, возникали салоны, где говорили о политике, литературе, искусстве или науке, музицировали. Впервые в истории решение монарха подверглось критике, когда французское «общество» единодушно осудило Регенсбургский мирный договор, заключенный Людовиком XV по окончании Войны за австрийское наследство, поскольку в нем не учитывались национальные интересы. Тогда это еще не имело серьезных последствий, но от сомнения в непреложности королевских деяний, как оказалось, был один шаг до лишения короля физической неприкосновенности…

Научные открытия позволили человеку подчинить себе силу пара и подняться в воздух, делались первые робкие шаги в освоении электричества. На публичную демонстрацию физических опытов продавали билеты, и публика ломилась на них так же, как в театры, в оперу, в читальные залы.

Новые веяния захватывали и провинцию: там выписывали газеты, читали книги, обсуждали события международной жизни. В Европе возникали новые средние и высшие учебные заведения, да и не только в Европе: Мария Английская в 1693 году основала в Виргинии Колледж Вильгельма и Марии, а Пгорг II в 1754-м — Нью-Йоркский колледж, ставший после обретения США независимости Колумбийским университетом.

Отрицавший благодатное воздействие наук Жан Жак Руссо вставил Разум в оправу из чувств; под его влиянием распространилась идея о роли воспитания в преобразовании личности, в улучшении человеческой природы. В музыке на смену барокко пришел классический стиль; в литературе же классицизм постепенно вытеснялся сентиментализмом и романтизмом.

Войти в общественную элиту теперь можно было не только благодаря происхождению, но и благодаря своим заслугам, образованности, познаниям. Просвещенные люди становились гражданами мира; именно Просвещение, а не бесконечные войны, должно было постепенно уничтожить границы.

Кстати, пером сражались не менее ожесточенно, чем шпагой. Закон о свободе печати в Англии породил настоящий печатный бум; язвительные и сатирические памфлеты выходили сотнями как в самом Альбионе, так и в Амстердаме, «столице свободы», или в Швейцарии. Впрочем, новых Джордано Бруно, готовых взойти на костер за свои убеждения, было немного: авторы памфлетов предпочитали скрывать свои имена. Но кое-кому пострадать всё же пришлось. Так, Дени Дидро, посвятивший больше двадцати лет своей жизни изданию семнадцатитомной «Энциклопедии» по всем отраслям знаний, был обвинен в распространении опасных идей и провел несколько месяцев в тюрьме. Состоявшая с ним в переписке «российская Минерва» Екатерина II, осуждавшая французские власти за подобное отношение к великим людям, сама велела арестовать и сослать в Сибирь А. Н. Радищева, «бунтовщика хуже Пугачева», за написанную им книгу «Путешествие из Петербурга в Москву».

Было бы ошибочно считать, что «светочи», сиречь носители новых философских идей, сумели разогнать мрак невежества и косности, а зароненные ими семена Просвещения сразу дали обильные всходы. Путь от лучины до электрической лампочки был долог, а без надлежащего ухода и привычки к постоянному труду посевы здравых идей были заглушены сорняками поверхностных суждений, модных увлечений, предрассудков и суеверий. Вольномыслие свелось к разврату и бесстыдству, критический взгляд на вещи выродился в насмешничанье, огульное охаивание устоев и отрицание общепринятых правил.

«Я мыслю, следовательно, существую», — сказал в свое время Рене Декарт, которого многие считали предтечей просветителей. Пока человек мыслит, он свободен: можно заковать его в цепи, заткнуть ему рот, но нельзя заставить его думать иначе. Впрочем, принудить к молчанию можно и без физического насилия: европейские самодержцы, просвещенные деспоты давно привыкли к хору царедворцев, угодливо подхватывавших их слова и боявшихся открыто высказывать собственное мнение. При королевских дворах, разросшихся до размеров небольших городов, тоже велась постоянная война — за благосклонность монарха, за доходные «кормушки», реальную власть и мишурную позолоту титулов. Создавались и рушились союзы, возникали тайные общества единомышленников. Такие общества, будь они основаны на честности и доверии, могли бы превратиться в грозную силу. Вот почему окутанные завесой тайны собрания масонских лож, на которые не допускали посторонних, вызывали подозрения властей.

Парадокс в том, что эти общества стояли вне политики, вне материальной деятельности вообще. Устав от гонений, революций, переворотов, люди стремились обрести душевный покой, найти такое место, где можно держать себя свободно, где все равны, а человек человеку брат. По оценке Н. Бердяева, «масонство было первой свободной самоорганизацией общества в России, только оно и не было навязано сверху властью». Это замечание справедливо не только для нашей страны.

Однако, как грустно замечает русская пословица, закон — что дышло, куда повернул — туда и вышло. Законы, которые масоны установили сами для себя, истолковывались ими же в зависимости от исторической ситуации. Взять, например, провозглашенный ими принцип верности своему монарху. Весь вопрос в том, кто этот монарх. В Англии одни признавали таковым нового короля из ганноверской династии, а другие сохранили верность «законной» династии Стюартов. В России одни целовали ручку матушке-Екатерине, тогда как другие готовились к воцарению «законного наследника» цесаревича Павла. В глазах государей, довольно шатко сидевших на троне, теория «масонских заговоров» имела под собой все основания, тем более что в масонские общества в основном входила элита страны — политики, дипломаты, ученые, литераторы…

Родиной масонства считается Англия. В 1717 году там произошел очередной «переворот»: на смену оперативному масонству, руководившему практической деятельностью «вольных каменщиков» — зодчих, строителей, фортификаторов, — пришло спекулятивное, направленное уже не на внешнюю, а на внутреннюю деятельность, на построение «храма человеческой души». Четыре древние ложи объединились, создав Великую ложу Лондона — своего рода клуб, где без опасности для себя могли встречаться люди, придерживающиеся разных взглядов (немалое дело в Англии, находившейся под властью нетерпимого к критике премьер-министра Р. Уолпола). Сохранялись внешние формы и символика «ремесла», но не его цели и задачи: из области практической деятельности они были перенесены в область нравственного самосовершенствования.

Прекрасно понимая, что один в поле не воин, Великая ложа начала плодить «дочек» по всей Европе, стараясь привлечь на свою сторону сильных мира сего, чтобы обеспечить свою безопасность.

Однако этот клуб состоял вовсе не из удалившихся от мира анахоретов, а из людей деятельных и много повидавших, порой амбициозных, преследовавших вполне конкретные личные цели, не всегда согласующиеся с заявленными целями ордена.

Поскольку «вольные каменщики» собственно каменщиками уже и не были, а практическая сфера применения «тайного знания» уступила место умозрительной, разбушевавшееся воображение породило не только новые ритуалы с множеством степеней в самом масонстве, но и различные подражания: XVIII век не испытывал недостатка в обманщиках, шарлатанах и фальсификаторах.

Неудивительно, что власти относились к масонам по-разному. В 1738 году папа римский Климент XII отлучил их от церкви. Шведский король Фредрик I тогда же запретил масонство под страхом смертной казни (правда, этот указ ни разу не был применен). Франциск Лотарингский, ознакомившись с папской буллой, велел огласить ее, но не применять. Наследный принц Пруссии, в том же году посвященный в масонское братство, впоследствии, став королем Фридрихом II, оказывал масонам деятельное покровительство. Его почитатель Петр III, российский император, подарил масонам дом для собраний, а Екатерина II их преследовала, называя масонство «противонелепым обществом». Французский король Людовик XV на словах запретил масонство и даже грозил Бастилией, но на деле не усердствовал в репрессиях. Его внук Людовик XVI считал, что быть масоном недостойно особы королевской крови, однако его братья граф Прованский и граф д’Артуа (будущие короли Людовик XVIII и Карл X) прошли посвящение. Первый президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон тоже был масоном.

В масонские ложи входили Роберт Бёрнс и Джакомо Казанова, Джонатан Свифт и Иоганн Гёте, Йозеф Гайдн и Вольфганг Моцарт, Готхольд Лессинг и Шарль Монтескьё, Жак Монгольфье и Бенджамин Франклин. Вольтер, неоднократно насмехавшийся над масонами, в 84 года, за несколько месяцев до смерти, прошел посвящение в ложе Девяти сестер, где состояли Мирабо и маркиз де Сад. Церемонию проводил Жером Лефран-суа де Лаланд, директор Парижской обсерватории; зал украшали четыре бюста: короля Людовика XVI, герцога Шартрского (великого мастера ложи Великого Востока Франции), Гельвеция (одного из основателей ложи) и Фридриха И.

Отношение к масонам в обществе тоже было неоднозначным, и здесь большую роль сыграла таинственность, которой они себя окружали. Следуя простой логике «хорошие дела незачем скрывать», масонов подозревали в политическом заговоре с целью свержения власти, в желании ниспровергнуть устои общественной морали, в безбожии, в сатанинских ритуалах. Принцип братской взаимопомощи превращал их в глазах «профанов» в некую «мафию», покрывающую своих.

Разумеется, любая идея, даже самая светлая и благородная, окажется опошлена приобщенными к ней массами. Строительство внутреннего храма — это чересчур общо, неосязаемо, непонятно, а вот поиск сокровищ тамплиеров, которые потом распределят между посвященными, или раскрытие секретов средневековых алхимиков, якобы добывших-таки философский камень, — да, ради этого можно пойти на риск! Чрезмерное упрощение ведет к извращению. Внешняя атрибутика постепенно подменяет собой внутреннее содержание, и «золотой век масонства» служит наглядной иллюстрацией этого утверждения.

Масоны были детьми своего века, в котором полное бесправие, деспотизм и произвол соседствовали с предчувствием свободы, темнота невежества — с великими открытиями, жестокость, лицемерие, тщеславие, корыстолюбие — с проповедью высоких идеалов. Чтобы понять, чем они жили, чего искали и к чему стремились, нужно прочувствовать эту противоречивую эпоху, стремившуюся всё изменить, чтобы всё осталось по-прежнему.