Поймай Джорджию

Глава 12. Двойной удар

Тираж «MacroNews» был распродан полностью уже до полудня. Сонного Альбертыча терзали все подряд. Телефоны редакции не справлялись. Новость взорвала общество, посеяла хаос, а виновник всего этого строил планы на будущее. Ему тоже звонили, но уже с предложениями работы.

– Спасибо, я подумаю, – произносил дежурную фразу Гоша и не забивал себе голову сладкими перспективами.

Две недели назад ему казалось, что мир рухнул и Аристархов никому не нужен. Тогда эти мысли сделали из него изгоя. Он сбежал, но не жалел. Ему давно нужно было рухнуть с небес на землю, отбить одно место и начать думать головой, прежде чем выпускать Аллигатора на свободу. В тот момент Васька подобрала его с улицы, как плешивого кота, вытащила из темноты и подарила новые глаза. Он увидел себя со стороны. А Джорджия, милая Джорджия выбралась из пут сарказма и тоже кое-чему научила Гошу. Он собирался отпустить её через неделю, а пока беззастенчиво пользовался ею, общаясь с Джорджем, письма которого помогали держаться на плаву. В очередном послании невидимый друг намекнул на то, что не прочь сбросить маску:

«Милая Джорджия! Хорошо, что ты есть, потому что никому другому я не могу сказать, что загибаюсь о любви. Тебе могу. Ты поймёшь. Ты – лучший друг, о котором только можно мечтать. Не завидую тем, кто видит в тебе лишь оболочку. Сегодня у меня тяжёлый день и твоё присутствие рядом спасает. Возможно, сегодня ещё не раз я упаду в пучину тоски и отчаяния, но буду думать о том, что ты вытащишь меня. Ты сможешь. Однажды мы оба узнаем, кто ты и кто я на самом деле. Джордж».

– Узнаем. Конечно, узнаем. Через неделю. Джорджия будет поймана и отпущена на волю. Надеюсь, Джордж, мы станем реальными друзьями, но с Васькой я тебя не познакомлю. Извини. Она слишком моя, делиться не буду. Самому мало, – улыбнулся Гоша. От мысли о Ваське душа запела. – Держись, Джордж. Ты не один, как и я. Мы не одни.

Он отвернулся от компьютера и снова наткнулся на свежий номер газеты, который пару часов назад Альбертыч никак не хотел отдавать, как и остальные четыре экземпляра. В конце концов, шеф заказал добавочный тираж и снова спросил у Аллигатора о планах, но тот отмолчался, забрал газету и уехал. До самого дома он старательно отводил взгляд от интервью и, лишь поднявшись в квартиру, уселся на кровати, чтобы развернуть некогда родной таблоид. Фотография потрясла до глубины души. Как Сэму удалось сделать такой кадр, Гоша не понимал. Некоторые штатные фотографы и спустя несколько лет не могут сложить картинку в голове, а просто щёлкают всё подряд на всякий случай. В результате из пятисот кадров с трудом удаётся найти один, а Сэм сделал десять, но каждый на вес золота.

– Это дар от Бога, – похвалил брата Аллигатор, откладывая для него один экземпляр.

Если бы не интервью, он бы вообще не захотел листать газету. Двоякое чувство вызывало тошноту. Вроде своё, некогда любимое, выпестованное, но до чего же скучное и неинтересное. Немудрено, что народ не хотел читать. Все ждали бомбу, а нудные заметки, зачастую переписанные из разных источников, давно никого не волновали. Правда очерки, репортажи, интервью и памфлеты всегда пользовались успехом, а ещё колонка Джорджии, эдакий симбиоз разных жанров.

– Нет, не хочу. Надо двигаться дальше, – произнёс Гоша, вытягиваясь на кровати. – Куда? Покорять Интернет? Это уж совсем ниже плинтуса. Если только как дополнительный заработок. Прости, Альбертыч. Я теперь свободный художник, работаю за гонорар. Кстати, о деньгах. Перевёл?

Аллигатор залез в приложение мобильного банка и удовлетворённо хмыкнул. Шеф расплатился сполна и за Джорджию, и за Лёлю в надежде на дальнейшее сотрудничество. Непривычная тишина и безделье утомляли сильнее любой работы. Гоша проверил почту и увидел целое созвездие желающих пообщаться с Джорджией.

– С этим интервью я забыл про колонку. Про дамочку в голове помню, про её мысли нет. Мужики, я вам безмерно рад, но поздно метаться. Джорджия выбрала Джорджа. Без обид, – улыбался своей глупой популярности Аристархов.

Он пробегал по диагонали послания, отвечал скупыми фразами и ждал одного единственного письма. В итоге Гоша вспомнил о встрече с братом за двадцать минут до назначенного времени и заметался, натягивая чистые носки, джинсы, рубашку. Схватив один экземпляр, он на ходу вызвал такси и выскочил из подъезда вовремя. Жёлтый автомобиль с шашечками притормозил возле крыльца.

– Добрый день, – улыбнулся Гоша, запрыгивая на заднее пассажирское сиденье.

Вроде бы и не давило уже ничего, но странное предчувствие неприятно покалывало то вдоль позвоночника, то в груди. В бар он влетел, словно ведьма на метле. Он него шарахались и в тоже время к нему стремились, но Аллигатор никого не замечал, пилотируя по заданной траектории. Сэм с Тоней уже заняли столик и ждали его, воркуя как голубки.

– Привет. Держи, – сказал Гоша и кинул газету на стол. Она пролетела по гладкой поверхности к локтю Сэма. – Надумаешь бросить свою контору, иди в фотографы.

– Ты сделал это! – воскликнул тот. Со своей любовью младший брат забыл напрочь о том, что творится не только в мире, но и в ближайшем окружении. – Ты – монстр. С возвращением! Это повод!

Сэм поднялся и сграбастал Гошу в объятия, из которых тому удалось вырваться не сразу.

– Ты сменил парфюм на женский? – засмеялся Аллигатор. Брат пропах змейкой, пропитался насквозь. – Что заказал?

– Как знал, для начала вискарь, – заулыбался Сэм, возвращаясь к Тоне, выглядевшей непривычно, закрыто. – И закуску горячую, пока у них ещё есть.

– Отлично. Не возражаю закинуть в желудок что-нибудь более существенное, чем кофе, – Гоша присел за стол напротив сладкой парочки. Чужие взгляды, пусть и пристальные, его не волновали.

– Стоп. Лёля умер? – вытаращил глаза Сэм, прочитав некролог. Тоня вздрогнула и зябко поёжилась.

– Да. Был с ним в последнюю минуту. Так что всё правда. Альбертыча уже закрутило в тайфун. Где же еда? Я готов у соседей стащить что-нибудь, – Гоша постукивал пальцами по столешнице, высматривая официанта.

– Теперь уже точно с возвращением. Думаю, ты снова в зените славы.

– М-да, а всё ты, змея подколодная. Спокойно, не дёргайся, Сэм. Я пытаюсь выразить ей свою благодарность за моё падение. Вовремя. Ещё немного и я стал бы вечным циником и полностью деградировал бы на сексуальной почве. Спасибо, Тоня, – Аристархов уставился на девушку, чувствовавшую себя, как в зале суда, когда вдруг неожиданно адвокат нашёл нужные доводы, чтобы избавить её от наказания. – Я постараюсь забыть твой финт в лифте только в одном случае – если мой брат будет счастлив. Иначе… впрочем, ты сама знаешь, что будет иначе.

– Догадываюсь, – произнесла она и всё-таки нашла силы посмотреть Аллигатору в глаза.

– Вот и отлично. Гуляем! Наконец, еда!

В этот момент появилась девушка с большим подносом и принялась выставлять на стол горшочки с мясом, блюда с закуской, пышные булочки, приборы и бутылку виски. Записав дополнительные пожелания, она побежала дальше. Работы в этот вечер было много, поэтому стоило пошевеливаться ради чаевых.

– Я так и не понял. Ты вернулся в газету или нет? – спросил Сэм, ловко орудуя вилкой в горшочке. – Тонь, я обожаю жаркое. Сможешь дома повторить?

– Смогу, – кивнула она. Ничего особенного в картошке с мясом она не видела.

– Ты знаешь, как она готовит? Я в вечном гастрономическом шоке.

– Поздравляю. Реально вкусно, – откликнулся Гоша.

Они просидели, по меньшей мере, три часа, прежде чем собрались расходиться. Гоша не грустил, что пришёл без пары. Ваську он ни за что бы в бар не позвал по одной простой причине. Она пришлась бы ко двору и сразу нашла бы себе собеседников, а заодно клиентов, желающих починить машину. Сытое и немного хмельное настроение пыталось отогнать дерзко жужжащее в голове предчувствие. Выйдя из бара, молодые люди застыли чуть в стороне, поджидая такси. Уже наползали первые сентябрьские сумерки, тянуло прохладой. Город жил и гремел на полную мощь.

– Всё-таки ты сделал это, – в тысячный раз произнёс Сэм, поглядывая на газету в руках и не веря, что причастен к триумфу брата.

– Твоя заслуга на все сто процентов… – на последнем слове Гоша резко обернулся от прожигающего насквозь тяжёлого взгляда.

В десяти шагах от него стоял тот самый гнус, обиженный зарвавшимся Аллигатором фотограф. Встреча напоминала невероятное стечение обстоятельств, но для журналиста не существовало ничего сверхъестественного. Зарычав, Гоша двинулся вперёд, пытаясь предупредить то, что уже бросалось в глаза. Жалкий, замызганный человек в линялом пиджаке и вытянутых джинсах, поднимал руку с чем-то очень похожим на пистолет. Сгущающиеся сумерки мешали, но Гоша не сомневался.

– Сучонок, – с хрипом воскликнул он и услышал хлопок, крик за спиной.

Всего пары секунд не хватило, чтобы вовремя выбить оружие. Аллигатор умел это делать. Его долго тренировали спасать свою жизнь в своё время перед очередным редакционным заданием повышенной опасности. Всей массой он налетел на фотографа и свалил его с ног. Пистолет выстрелил ещё пару раз до того, как удалось обезвредить яростно сопротивляющегося человека. Он был невменяем, орал на всю улицу, нёс несусветную чушь про всевидящее око и кусался, пока Гоша придавливал его к асфальту. Из собравшейся толпы подлетели два молодых человека и помогли скрутить гнуса. Издалека слышался вой сирен, перекрывающий крики толпы. Желающих посмотреть, как всегда, набежало много. Раньше и Аристархов присоединился бы, чтобы ухватить на лету информационный повод, раздуть новость, но не теперь. Он хотел исчезнуть, взять перерыв на год, скрыться от шума и гнёта бурлящей жизни.

– Сэм… – позвал Гоша, поднимаясь на ноги и шатаясь во все стороны. Левый бок быстро пропитывался тёплой кровью, которая мгновенно остывала на рубашке под дуновением ветерка. В глазах рябило от огней и людей. Раздвигая заслон из спин, он ввалился в центр и упал рядом с братом, который сидел на асфальте и держал трясущуюся от страха и боли Тоню. – Нет же…

В этот момент захлопали двери реанимобиля и полицейского джипа. Медики ринулись к раненым, полицейские к гнусу, которого продолжали удерживать два крепких парня. Пистолет лежал поблизости под ногами у людей. Горе-фотографа заковали в наручники. Он уже не сопротивлялся, но продолжать орать про всевидящее око и высшую справедливость. Свидетелей было столько, что ничем, кроме сумасшествия, он не мог себя защитить. Гошу и Тоню загрузили в одну машину, Сэм залез без спроса. Он не мог выйти из шокового состояния, хватал ртом воздух и держался сразу за две руки: брата и змейки. Его пытались оторвать от них. Бесполезно. Потребовалось два укола, чтобы Сэм обмяк. Гоша полулежал на сиденье и смотрел на Тоню, которую уложили на носилки. Пуля прошла сквозь грудь размера D и затерялась между рёбер. Девушка быстро бледнела и впадала в бессознательное состояние. В больнице их двоих развезли по разным операционным блокам. Сэм остался ждать в пустынном коридоре в полном одиночестве. После беседы с полицейскими, он ничего не соображал.

– Возьмите телефоны, ключи, документы, – прозвучал тихий голос молоденькой медсестры, больше похожей на практикантку. – Ответьте.

– Стойте. Как они? – вскочил с места Сэм. После уколов реакция была заторможенной. Телефоны из рук полетели на пол.

– Не могу сказать. Я не знаю. Подождите ещё, – вывернулась она и убежала.

Сэм снова сел на стул и подобрал рассыпавшиеся вещи. Ожидание убивало. Телефон Гоши разразился громкой музыкой. Палец машинально скользнул по экрану.

– Да. Нет. Сэм. Не знаю. Отстаньте от меня. Ничего я не знаю, – заорал он.

На его крик прибежали сразу две медсестры, попытались сдвинуть его с места и увести, но он врос в стул и отключил телефон брата. Ему было плевать, кто и зачем звонил. Сразу два человека, значившие для него так много, что он не представлял своего существования без них, лежали под скальпелем хирурга, а он ничего не мог сделать.

– Не кричите, пожалуйста, – попросили его. – Иначе нам придётся вызвать охрану.

– Молчу.

Прошёл ещё час. В голове мутилось и сильно тошнило. По лицу то текли слёзы, то наплывала апатия. Когда появился хирург, Сэм плохо соображал.

– Вы родственник Аристархова и Анакондовой? – спросил холодный голос.

– Да. Гоша – мой брат, Тоня – невеста, – промямлил Сэм.

– Эй, не падаем, – врач подхватил заваливающегося мужчину. – Все живы. Обе операции прошли успешно. Увы, невесте повезло чуть меньше, а с другой стороны ей просто фантастически повезло. Пуля разорвала имплант, который, по сути, спас ей жизнь. Пришлось удалить. Кстати, она попросила и второй вынуть. Это единственное, о чём она говорила. Состояние пока средней тяжести у обоих. Сейчас они в реанимации. Сможете посетить их не раньше, чем завтра утром. Идите домой.

– Нет, я тут посижу.

– Послушайте. Незачем сидеть. Поезжайте домой, а завтра утром привезите им одежду и тапки. Это лучшее, что вы можете сделать в данной ситуации. Учитесь доверять. Если я говорю, что до завтра, значит, до завтра, – спокойно сказал доктор.

Сэм послушался и уехал сначала на квартиру к брату за вещами, потом домой к Тоне, где застрял и не смог двинуться с места от накатывающего страха. В этот момент зазвонил его телефон и снова зловещий голос Мизинчика требовал ответа.

– В больнице он, – тихо произнёс Сэм. Эмоции куда-то пропали. – И Тоня в больнице. Он стрелял, а я не понял. Тоня меня оттолкнула. Не понимаю, ничего не понимаю. Я ничего не понимаю.

Он расплакался, вздрагивая своими мощными плечами, и уже не слышал о том, что вещал Мизинчик. Это был худший день в жизни. Сэм не стал звонить матери ночью, да и не вспомнил о ней. Голова забилась братом и Тоней. Только они и никто другой значили для него сейчас всё на свете. Его жизнь сконцентрировалась в них. Сколько ни старался, Сэм не мог вспомнить досконально, что произошло. Какие-то рваные обрывки всплывали в памяти, путая и пугая. Всю ночь он смотрел на часы, чтобы вызвать такси и умчаться в больницу.

Тем временем Мизинчик спешно собирался в дорогу, молясь только о том, чтобы Васька раньше времени ни о чём не узнала. С её чутьём – это вообще не проблема. Он разбудил Федьку и велел не спускать с неё глаз, а сам рванул обратно в столицу, проклиная всё на свете, особенно своих друзей из девяностых годов. Они потеряли хватку, везде и всюду опаздывали, свалили работу на молодняк, а разве сопливые детки могут хоть что-то без дополнительного пинка? Как можно было прозевать гнуса?

– Если я выживу, то всех прибью, – пообещал Мизинчик по громкой связи. Машина неслась с космической скоростью.

– Так получилось, – послышался виноватый голос старого друга.

– Как именно получилось, что эта тварь разгуливала по городу с оружием? – неистовствовал бывший криминальный авторитет, а теперь бизнесмен и добропорядочный гражданин.

– Не спрашивай, Ген. Мои ребята были возле бара. Я вообще удивлён, как твой пострел увидел эту мразь в толпе. Ген, он попёр на него с голыми руками. Ребята чухнули, когда уже первый выстрел прозвучал. Прости. Я звонил в больницу. Все живы. Жизненно важные органы не задеты, если не считать потерю силикона у девушки. Купим ей новый, если захочет. У парня задеты мягкие ткани и потеря крови. Внутренности практически целы. Ген, мы из худших дыр вылезали. Он сильный. Это же Гоша Аристархов. Он огонь и воду прошёл, нам и не снилось то, где ему довелось побывать. Не гони. Поезжай спокойно. Я уже в больнице. За всё заплатил, все вопросы решил.

– Ты не расплатишься, если что-то пойдёт не так. Мне нужна его жизнь, а не смерть, – рычал, но уже чуть тише Мизинчик. – Там брат где-то его должен быть.

– Его отправили домой за вещами. Приедет утром и его сразу проводят туда, куда он скажет. Успокойся, Ген. Возвращайся домой…

– Вот это ты зря сейчас сказал. Приеду, разберёмся.

Мизинчик жалел, что не имеет вертолёта. Путь до Москвы занимал сутки при хорошей скорости. За это время последние волосы поседеют, а самое страшное, что Васька чувствовала Гошу на расстоянии, а значит, уже не находила себе места. С утра она и так была в депрессии. На кладбище долго стояла у могилы отца, всё о чём-то ему говорила, просила прощения. Дома не захотела общаться с крёстным, тупо смотрела в окно и думала о своём. Мизинчик ушёл от неё вечером, когда раздался звонок с шокирующей новостью. Поняла ли Васька, в чём дело, или нет, уже было неважно.

– Старый я. Хватку потерял…

Он не заметил, как рассвело. Тяжёлые мысли давили на сознание, убивали своей несправедливостью. Сэм думал то же самое, поднимаясь по ступенькам в хирургическое отделение. Слишком высокую цену заплатили два человека за одну ошибку. Его проводили сначала к брату. Гоша окончательно отошёл от наркоза и порывался сбежать. Заклеенный бок мешал, но не настолько, чтобы отказаться от затеи. Он ненавидел больницы. К тому же полицейские уже навестили, мило поговорили, пообещали разобраться. Когда в палату зашёл Сэм, Аллигатор пытался спустить ноги с кровати.

– Тебя сам Бог послал, – вяло, но злобно произнёс Гоша.

– Как ты? – спросил он, передавая телефон, ключи, документы и вещи в пакете.

– Лучше всех. Отвези меня домой.

– Давай не сегодня. Пожалуйста, – Сэм умоляюще взглянул на брата.

– Ладно. Говорят, Тоня лишилась своего размера D.

– Она мечтала лишиться его, но боялась, что грудь обвиснет. Глупая какая. Мне плевать, какая у неё грудь. Хоть нулевая.

– Ты прав, – сказал Гоша, укладываясь обратно. Ему казалось, что в бок вставлен раскалённый лом. – Скажи ей об этом.

Сэм кивнул и вышел из палаты. Аллигатор устало посмотрел в потолок. Последний раз он лежал в больнице, когда ему было десять лет. Ему вырезали аппендикс. Воспоминания оставили неизгладимый след, воспитав ненависть к медучреждениям. Гоша включил телефон, который сразу же ожил на все лады: заверещал о сообщениях и обновлениях. До полного счастья не хватало звонка, и он прозвучал.

– Доброе утро. Всё нормально. Все живы. У меня всё хорошо. Как дела у Васьки? Сорок дней. Тяжело ей. Да, конечно, – ответил Гоша, прекрасно понимая Мизинчика, который разрывался между чувством долга и любовью к крестнице. Наверняка она опять впадала в своё мрачное состояния, когда ей никто не нужен.

«Васька, потерпи. Через неделю встречусь с Джорджем, закончу все свои дела здесь и приеду к тебе, потому что больше не могу вдали. Хочу обнять тебя, забрать себе все твои слезинки, всю твою боль. Потерпи. Никогда не верил, что смогу полюбить. А теперь не понимаю, как же я жил не любя. Проклятый сучонок. Из-за него время теряю», – метался в разных направлениях Гоша. Он проверил почту и увидел два письма от Джорджа.

«Джорджия, ты – счастливый человек, потому что любишь. Это самое лучшее чувство. Однажды я расскажу тебе о своей любви. Она изменила меня. Я стал сильнее, но иногда не могу избавиться от отчаяния. Джордж».

– Я – счастливый человек. Это правда. Вчера я знал, что выживу, потому что так и не сказал Ваське, как сильно я её люблю, – вздохнул Аристархов. Джорджия в голове молчала: не поддакивала и не возражала.

Он хотел написать от своего имени, но решил повременить до встречи. Печатать ответ было утомительно трудно. Палец попадал мимо нужной буквы, приходилось удалять абракадабру и набирать заново. Второе письмо от Джорджа озадачило:

«Джорджия, что происходит? Не молчи. Ответь».

Он ответил, что всё в порядке, и уснул. Несколько строк выкачали последние силы. Его пытались будить несколько раз. В палату кто только не заглядывал. Даже Альбертыч умудрился просочиться сквозь кордоны из суровых парней. Беспрепятственно заходил только Сэм да медики. Гоша проснулся среди ночи от тяжёлого сопящего дыхания и пронзительного взгляда. Он открыл глаза и в тусклом свете ночного светильника увидел уставшего злого Мизинчика в белом халате.

– Привет, ковбой, – тихо сказал дядя Гена. Полчаса назад он влетел в город, а спустя десять минут уже поднимался в палату к неугомонному журналисту. Он успел пообщаться с дежурным врачом и медсестрой, узнать всё из первых уст, позаботиться обо всех. В данном случае деньги решали многое. – Как ощущения?

– Привет, Мизинчик, – сонно ответил Гоша. – Ты чего здесь забыл?

– Тебя. Домой хочешь?

– Безумно. И в туалет хочу.

– Дать «утку»? – нахмурился Мизинчик.

– Нет. Помоги встать.

– А можно?

– Плевать. Мне можно всё. Помоги, – Гоша откинул одеяло и спустил ноги. Мизинчик подставил плечо и помог встать. Аристархов охнул и прижал руку к животу. – Отлично. Сейчас лужу налью.

– Четыре шага до счастья, – пообещал ночной посетитель и повёл его в туалет. – Не тряси ногами, расплещешь.

– Смешно. Я сам подержу. Иди отсюда, – смутился Аллигатор, когда застыл возле унитаза. Слабость зашкаливала.

Мизинчик вышел из уборной, подсматривать не стал, но дверь оставил открытой. Гоша не думал, что будет так сложно не промахнуться. Одной рукой он держался за стену, другой задавал направление. Ноги мелко тряслись, а нужда всё продолжалась и продолжалась, словно он не был в туалете вечность.

– Поможешь? – позвал Гоша, справившись с кнопкой слива и мытьём рук.

– Всегда, – Мизинчик появился быстро и проявил почти отеческую заботу. – Классная заплатка.

– Сам в восторге. Как думаешь, Вася заценит?

– Даже не знаю. Возможно. Лучше бы, конечно, чтобы она ничего не узнала. Завтра утром к тебе домой поедем.

– Не отпустят, – усмехнулся Гоша и втянул воздух через зубы, когда попытался лечь на кровать.

– Со мной отпустят. Твой брат у подружки пригрелся. Она ещё здесь полежит маленько, – сообщил Мизинчик.

– Как она?

– Привыкает. Ничего. Поплачет и поймёт, что так жить легче, – философски рассудил дядя Гена. – Мои клуши через одну с силиконовыми сиськами были, всё просили ещё побольше. А меня выворачивало. Мне всё время казалось, что я либо мячики мну, либо силикон перекатываю. Я прямо чувствовал эти импланты. Если бы Васька на такое решилась, прибил бы.

– Согласен. Может, ключи возьмёшь и ко мне домой поедешь? – предложил Гоша.

– Не, я тут в кресле посплю, а завтра вместе поедем. Спи, давай.

Мизинчик уселся в невесть откуда взявшееся мягкое кожаное кресло, развалился в нём и вырубился за минуту. Гоше не спалось. До самого утра он переписывался с Джорджем, который был сильно обеспокоен долгим молчанием друга. Приходилось позитивить и писать разные байки из жизни журналистов. Заговаривание зубов затянулось, но так и не помогло. Невидимый Джордж пытал немилосердно, вытягивая информацию. Джорджия держала глухую оборону. Когда проснулся Мизинчик, жизнь закипела. К полудню Гоша был дома с кучей рекомендаций и пакетом медикаментов.

– А говорил, не отпустят. Я пару дней у тебя поживу, кое-какие дела разрулить надо, – сказал Мизинчик, хозяйничая на кухне.

– А как же Васька?

– Васька опять в замке за крепостными стенами. Один день смилостивилась, даже на кладбище вместе съездили, а потом закрылась. Рохлик, ей тебя не хватает. Либо сюда забери, либо к ней уезжай. С тобой Васька другая. Не как прежде, но живая, – с грустью делился Мизинчик. Не хотел отдавать свою малышку никому, но падшему и вновь взлетевшему журналюге сам протягивал. – Не тороплю, не настаиваю, но пойми и меня. В Ваське вся моя жизнь. Обещал Лазарю беречь её, заботиться, а не получается. Что ни сделаю, всё мимо.

– Дай ей время, – Гоша осторожно лёг на кровать и медленно вытянул ноги. – Здесь она не сможет жить. У неё своё дело, дом, который связывает с отцом.

– Дело. Вот по-честному, Рохлик, какое это дело? Копается в железках, вечно вся грязная, тягает тяжести.

– Тяжести – это плохо, но ты видел, как она копается в железках? – на слове «как» Аллигатор взял восторженную ноту. – Просто песня.

– Ещё один больной на всю голову. Вы оба одинаковые. Ты с головой увязаешь в своих буковках, и она – в двигателях. Вас лечить надо. Как думаешь, если я куплю ей мастерскую здесь, в Москве, она согласится переехать? – Мизинчик стоял перед кроватью с поварёшкой в руке и смотрел в окно. – Здесь возможностей больше, другие запросы. Занялась бы оклейкой и вообще тюнингом. Сколько можно уже под машиной лежать?

– Ты не понимаешь. Там ей это надо, а здесь нет. В этом вся загвоздка. Что ты хочешь от меня?

– Не знаю. Привык к тебе. Ладно, отдыхай. Через час обед, – Мизинчик махнул поварёшкой и ушёл на кухню.

Его мучили сомнения, и мешала извечная привычка всё решать самому. Вот только теперь он не знал, как правильно поступить, не видел выхода. Пока стоял возле плиты, чего только не передумал. Друзья уже подыскивали помещение под автосалон, но что-то подсказывало – Васька не согласится принять подарок. Она, как почуяла, что крёстный снова влезает в её жизнь и позвонила сама. От неожиданности Мизинчик чуть не смахнул кастрюлю с плиты.

– Привет, солнышко. Что? Нет. Ещё раз нет, – моментально изменил голос мужчина, услышав, что Васька откуда-то всё узнала и собирается приехать. Он шипел, как раскалённое масло на сковороде. – Всё под контролем. Сиди и жди меня. Приеду через три дня, тогда и поговорим.

Её монотонное «ладно» взбесило сильнее, чем яростное сопротивление. Оно означало одно из двух: либо Васька закрывается в своей раковине, либо пакует чемодан и прогревает машину. И то, и другое его не устраивало.

– Она всё знает? – от тихого голоса Мизинчика передёрнуло как от оголённого провода.

Мужчина обернулся и увидел бледного, осунувшегося Гошу, скривившегося на один бок.

– Рановато тебя забрал, – вздохнул дядя Гена.

– Ты не ответил. Васька всё знает?

– Да. Прости, я пытался сделать так, чтобы информация не просочилась, но Москва не наш мухосра…

– Понятно. Чего сказала? – Гоша въедливо смотрел своими голубыми глазами.

– Сказала, что ненавидит меня.

– Не верь. Поезжай домой.

– Не могу. Завтра надо кое-куда кое-зачем…

– Пообщаться с кое с кем? – усмехнулся Гоша, присаживаясь на стул.

– Именно. Не спрашивай. Можно уточнить один момент? – Мизинчик налил куриный суп в тарелку и поставил её на стол перед пациентом своей маленькой психиатрической больнички.

– Пользуйся моей беспомощностью.

– Зачем ты попёр на этого муд… идиота? Нигде не шевельнулось, что он мог тебя убить?

– И не только меня. Если я скажу, что это рефлекс, отвяжешься? – Гоша опустил ложку в суп. Аппетита не было.

– Да. Ты – то, что нужно.

На этом разговор прекратился. Каждому было, о чём подумать. Предстояло сделать выбор, но давался он тяжело. Гоша елозил ложкой по дну тарелки и смотрел, как послушно лапша двигается по кругу. В жизни всё было иначе.