Поймай Джорджию

Глава 15. Пробуждение

В комнате было мрачно и странно. Длинные тени колыхались по стенам. Васька очнулась от ощущения, что сгорает заживо. Память не желала открывать ей свои закрома, поэтому девушка гадала, что она делает в своей комнате, почему болит всё тело, которое выкручивало и ломало в каждом суставчике. Она пошевелилась, но тиски на талии не дали выползти из-под одеяла.

– Не уходи, – шепнул голос за спиной, и память прорвало.

Васька вытянула руку и увидела рукав платья. Сердце дёрнулось. Ресторан. Затея. Горькие, но такие правдивые слова, что невозможно забыть. Что потом? Боль. Много боли. Дорога. Родной дом. Агония.

– Не уходи, – повторил голос, который она и не надеялась больше услышать в своей жизни. – Я не могу без тебя.

Пояс на талии стал жёстче. Она чувствовала чужое дыхание своим затылком. Сквозь позвоночник пробивались удары чужого сердца.

– Ты здесь? – неуверенно спросила Васька, будто ей мало было доказательств.

– Всегда. С тобой.

– Мы умерли?

– Я не знаю. Может быть. Мне всё равно, – произнёс Гоша.

Он проснулся чуть раньше Васьки и поначалу тоже не мог сообразить, что делает в её комнате. В принципе, Аллигатор до сих пор так и не вспомнил, как оказался в кровати. Последнее, что застряло в голове, это лестница и мёртвая девушка в руках. Значит, они точно умерли. Что ж, пусть так.

– Прости меня, – прошептала Васька, надеясь, что теперь уже не будет больно. Какой самообман. Стало ещё больнее. Она не знала, за что извиняется.

– Простил давно за всё сразу на несколько лет вперёд. Ты ни в чём не виновата. Просто я немного туп и сильно влюблён, – ответил Гоша, уткнувшись носом ей в волосы. Родной запах. Его можно вдыхать бесконечно.

– Значит, ты рядом? – снова спросила она.

– Да.

– И никуда не уйдёшь?

– Не уйду.

– Даже если я усну?

– Хочешь спать? – улыбнулся Гоша.

– Очень, – призналась Васька, закрывая неподъемные веки.

– Тогда спи. Я буду рядом, – пообещал он, проваливаясь в темноту.

Они проспали до полудня, не сменив положения. В целом более суток их не было в реальном мире. Мизинчик начал нервничать, как бы они не погрузились в летаргический сон. Сколько он ни заглядывал, Гоша по-прежнему крепко прижимал Ваську к себе.

– Сиамские близнецы, – бурчал Мизинчик и выходил за дверь.

Свой план он частично привёл в исполнение, пользуясь всеми связями сразу. Когда он пытался нужным людям растолковать, что ему надо, они не сразу понимали и объясняли ему, что расписать в ЗАГСе – не вопрос, в любой день без проблем, но существовала маленькая загвоздка. Кто-то должен был поставить подписи под актом бракосочетания, и уж точно не Мизинчик. С него требовалось одно – привезти жениха с невестой, а уж печати в паспорта проставить несложно. Все документы уже подготовили, а эти двое спали, но будить их ни рука не поднималась, ни голос не повышался. Приходилось ждать, сидя на кухне. Почти все запасы из холодильника Мизинчик уничтожил.

– Проснутся и помрут с голода, – вздохнул он и поехал в магазин, оставив «детей» одних, но под бдительным оком Федьки, который дежурил у забора.

После сумасшедшей ночи у мужика сдали нервы, и он целый день поправлял здоровье, скупив в аптеке у дяди Коли весь запас самогона. Мизинчик его не трогал, потому что сам хотел присоединиться. Слишком тяжело давались воспоминания. От каждого мгновения боль, словно ножом по сердцу.

Васька, как почуяла, что стража исчезла, и зашевелилась. Глаза открылись, и комната поплыла в медленном хороводе. В окно светило солнце, а за спиной в полную мощь работала печка. От её жара девушка плавилась.

«Я не сплю? – нахмурилась она, осторожно дотрагиваясь до тяжёлой руки на талии. – Или сплю? Как-то очень реально хочется в туалет».

– Проснулась? – шепнул знакомый голос. Горячее дыхание прошло сквозь затылок. Рука на талии немного сдвинулась.

– Вроде.

– Можно тебя попросить?

– О чём? – нахмурилась Васька.

– Не надевай больше это платье, – сдавленным голосом произнёс Гоша. При свете дня оно полыхало огнём и возвращало назад, в ресторан. – Не могу тебя потерять.

– Мне оно тоже не нравится. Пойду сниму. Отпустишь? – спросила Васька, нежно погладив его напряжённую руку. – Ненадолго. Мне надо в ванную.

– Конечно, – он освободил её из объятий, позволив сесть на кровати и спустить ноги. Глаза закрылись, а платье всё равно просачивалось сквозь сомкнутые веки.

– Боже, как всё вращается. Меня сейчас стошнит, – прошептала Васька, с трудом поднимаясь во весь рост. – Я сейчас.

Она прошла до комода, вытащила чистое бельё и, держась за стену, поплыла из комнаты. Ноги разучились ходить, подгибаясь на каждом шагу и дрожа. Дорога из пяти шагов превратилась в бесконечность, а добравшись до цели и увидев себя в зеркале, Васька чуть не упала.

– В гроб точно краше кладут. Значит, я ещё жива, – она провела по бледному, помятому лицу, пытаясь разгладить кожу.

Впалые глаза смотрели мутно и настороженно. Всклокоченные волосы топорщились во все стороны. Губы высохли и потрескались. На общем фоне платье смотрелось издевательски ярко. Оно практически не помялось. Ослабевшими руками Васька принялась стаскивать его с себя, словно змея кожу. Голова кружилась меньше, зато голод скручивал желудок в узел. Во рту пересохло. Девушка вымылась под душем, почистила зубы и напилась воды из крана. В животе забурлило. Тело мгновенно покрылось мурашками, хотя было укрыто мягкими спортивными штанами из флиса и футболкой с длинными рукавами. Она расчесала волосы и выползла в коридор. Тут её и увидел Мизинчик.

– Васька, – воскликнул он, бросил сумку на стол и рванул к ней, обнял, приподнимая над полом, покачал из стороны в сторону, как большую куклу. – Живая. Тёплая…

– Х-холодная, – простучала она зубами. Эти объятия не согревали, но дарили сладостное ощущения детства. – Г-голодная.

– Буди Гошу. Я накупил всего. Господи, Васька, как же ты меня напугала. Не делай так больше. Не убегай от него, – сказал мужчина, осторожно ставя её на пол, словно она только-только научилась ходить и без конца падала, набивая шишки.

– Не убегу, – пообещала она, дрожа от холода.

– Суши волосы, одевайся теплее, поднимай Гошу и приходите на кухню. Всё ясно?

– Почти. Мизинчик…

– Что? – он отодвинул её от себя на расстояние вытянутой руки и внимательно посмотрел в запавшие глаза.

– Как ты меня терпел?

– Дурёха моя, я ж тебя люблю. А когда любят, то не знают такого слова. Я принимаю тебя такой, какая ты есть. Ты моя крёстная дочь. Единственная на всём белом свете. Иди, – Мизинчик развернул Ваську лицом к двери в комнату и легонько подтолкнул.

– Иду, – она вошла в комнату и смущённо замерла.

Гоша сидел на кровати, немного скрючившись на бок. Белая рубашка превратилась в нечто ужасно мерзкое, похожее на ветошь. Брюки тоже не вызывали восторга. Но даже помятый, с щетиной на лице мужчина выглядел желанным и самым прекрасным на земле. Её мужчина. Другие не существовали. Огонь полыхнул в сердце. Стало жарко. Васька медленно подошла и опустилась на корточки возле его ног и заглянула в голубые глаза снизу вверх.

– Мизинчик зовёт трапезничать, – улыбнулась она. – Пойдём?

– Можно мне тоже в ванную? – усмехнулся Гоша. В старых спортивках и футболке Васька выглядела королевой, которую безумно хотелось носить на руках, а силы куда-то делись.

– Нужно. Я принесу тебе папины вещи. Они будут чуть велики, зато чистые.

– Спасибо, – Аллигатор пригладил её влажные волосы. Ему не хотелось просить, но пришлось. – Помоги мне встать или позови Мизинчика.

– Я помогу. Держись за меня, – Васька положила его руку себе на плечо и медленно поднялась, увлекая его за собой. Гоша не смог до конца разогнуться. По лицу мелькнула гримаса боли, дыхание чуть перехватило. – Может, дядю Йосю позвать?

– Не надо. Терпимо. Не отпускай меня никогда. Даже если буду прогонять, не отпускай.

– Не отпущу. Пойдём, помогу…

Она проводила его до ванной, принесла ему чистое полотенце, а потом зашла в комнату отца. Со дня его смерти она не заглядывала в неё. Ничего не изменилось. Все вещи стояли на своих местах. Сердце глухо ухнуло, но не оборвалось. Видимо, устало бороться. Васька открыла шкаф и достала любимые отцовские камуфляжные штаны с множеством карманов и клетчатую тёплую рубашку, носки. Прижав вещи к груди, она присела на краешек кровати, обвела комнату взглядом и поняла, что душа не кричит.

– Без тебя сложно, без него невозможно, – чуть хрипло произнесла Васька. – Я не знаю, как это назвать. Прости меня.

За стеной шумела вода. Простые звуки, но чего волшебные. Она вздохнула и улыбнулась.

– Я справлюсь, и ты будешь гордиться мной.

К тому времени, как она покинула комнату, Гоша уже выбрался из ванны и обмотал бёдра полотенцем, ожидая одежду. Васька вошла и тут же смущённо отвернула голову. Полуобнажённый мужчина, сидящий на краю ванны, внушал опасения, но пугала вовсе не нагота, а набухший красный рубец. Его будто вывернуло наизнанку самым безобразным образом.

– Больно? – волнуясь, спросила она.

– Не знаю. Я привык, – Гоша прикрыл шрам ладонью, спрятав от пристального взгляда.

– Я помогу.

– Опять? Я сам, – нахмурился он, отбирая носки, которые Васька уже собралась натянуть ему на ноги. – Вась, иди на кухню. Я скоро.

– Ладно, – она обиженно шмыгнула носом и оставила Гошу одного.

Его мучило желание, которое он тщетно пытался спрятать под полотенцем. Утром отрезвляло платье, внушая стойкое отвращение. Теперь его не было. Он кое-как оделся в свободные тонкие штаны, вставив свой ремень в шлёвки, и байковую рубашку. Вполне себе деревенский стиль. Щетину одноразовым станком Гоша сбривать не решился, поэтому ограничился чисткой зубов. В кухне его ждал щедро накрытый стол. Мизинчик довольно улыбался. Васька сидела на своём месте и как-то странно похрюкивала. Гоша опустился с ней рядом на диванчик. Девушка ухватилась за его руку и уткнулась лбом ему в плечо.

– Знаешь, что он сделал? – произнесла Васька, то ли плача, то ли давясь от смеха.

– Нет, но догадываюсь, что пакость, – хмыкнул Гоша, позволяя ей ластится. Его накрыло восхитительное ощущение временной безмятежности. Присутствие Мизинчика не мешало.

– Он поженил нас без нас, – всё-таки хихикала она, а не плакала.

– А так можно?

– Нам – нет, а ему можно.

– Это кардинальная мера ради спасения человечества. Вы оба, быстро посмотрели на меня. Скажу один раз и закроем эту тему, – сурово произнёс Мизинчик голосом, не терпящим возражения. «Дети» виновато уставились на него. – Чуть более суток назад я обнаружил на полу два трупа, два абсолютно ледяных трупа с открытыми глазами. Сказать, что я пережил? Вам лучше этого не знать. Федька до сих пор пьёт, не просыхая. Если вы сами не поняли, то объясню популярно. Вам нельзя поврозь. Поэтому я сделал всё за вас.

Он вынул из кармана два паспорта и положил на стол. Васька и Гоша молча смотрели и почти не дышали. Вид у Мизинчика внушал опасения, что резких движений лучше не делать.

– Завтра отвезу вас в ЗАГС, чтобы вы расписались в бумажках задним числом и получили своё «Свидетельство о браке». Это не обсуждается. Где вы будете, как вы будете жить, меня, конечно, волнует, но это уже вам решать. Отныне и навсегда вы – муж и жена. Поздравляю, – хмыкнул Мизинчик и улыбнулся, пряча переживания глубоко в душу. До покоя было ещё далеко. – Придётся менять паспорт, Аристархова.

– Что? – сипло прошипела она, надеясь на шутку. Рука потянулась к документам на столе. Васька пролистала свой паспорт и увидела штамп со вчерашней датой. – Ты… ты…

– Да, я. Иначе вы ещё полжизни будете играть в догонялки: то ты за ним, то он за тобой. Скажи спасибо и радуйся жизни, – тихо, но твёрдо сказал крёстный, с любовью глядя на девушку. – Отец был бы счастлив.

– С-спасибо, – запинаясь, поблагодарила она. В голове не укладывалось, как он посмел сделать то, чего его не просили. Нет, он, конечно, всегда поступал по-своему, но не играл чужими жизнями.

– А ты чего молчишь? – Мизинчик перевёл взгляд на Гошу, без эмоций взглянувшего на паспорт. – Возражаешь?

– Нет. Думаю, почему я не сделал этого в Москве.

– Потому что фей-крёстный – моя должность. Всё, дети мои, давайте пировать, пока вы снова не отключились. Налетай…

Сначала неохотно и осторожно, потом с азартом голодных хищников Васька и Гоша заработали челюстями, перемалывая всё подряд. А спустя полчаса их опять начало клонить в сон. Слушая россказни Мизинчика о лихих 90-х, они мирно клевали носом, привалившись плечом к плечу друг друга.

– Кому я тут лекции читаю? – вздохнул он и смахнул украдкой накатившую слезу. – Идите вы уже… в кровать. Фей всё уберёт. Вас одних-то можно оставить? В окно не сиганёте, бензопилой не заиграетесь? Вы такие фантазёры, что теряюсь в догадках.

– Угу-м, – пробормотала Васька, оттопырив губы в ленивом сопении.

– Василиса, в кровать, – рявкнул Мизинчик и засмеялся, радуясь тому, что молодые люди вздрогнули одновременно и вытаращились на него. – Спать в кровать. Мои силы не безграничны.

– Да, уже. Пойдём, – девушка затеребила Гошу за рукав.

– Я на раскладушке, – вдруг буркнул он.

– Не-а. Я её выкинул, – нагло заявил Мизинчик, сломавший ночью походную кровать, когда ворочался. – Топайте уже. Достали. Нет от вас покоя.

Гоша нехотя согласился и пошёл следом за Васькой в её спальню, точно зная, что не заснёт. Он остановился посреди комнаты и оторопел. Хозяйка без зазрения совести раздевалась: снимала серые флисовые штаны, оголяя ровные длинные ноги, загоревшие ниже колена и выше ступней. Весь сон пропал, и Гоша понял, что отсутствие нижнего белья под тонкими камуфляжными брюками делает его намерения очевидными. Длинная рубашка ещё как-то спасала положение, но с тем, как быстро Васька открывала миллиметры своего тела, выдержке приходил конец. Рана отчаянно запульсировала от того, что тело превратилось в монолит. Гоша привычно зажал её рукой.

– Болит? – взволнованно спросила Васька, отбросив футболку в сторону. Простенький без изысков лифчик и тонкие трусики соблазняли быстрее кружевного белья.

– Всё болит, – грустно усмехнулся он, глотая стон.

– Я вылечу…

Делая медленный шаг, Васька откинула свои волосы назад и протянула руки, чтобы расстегнуть байковую рубашку, которую когда-то так любил отец.

– Вась… – предупредительно сказал Гоша, вдыхая сразу и аромат шампуня, и запах тела. – Я не в лучшей форме.

– Меня устраивает твоя форма, – тихо произнесла она и подошла вплотную. – Можно?

Васька спрашивала, а сама уже стягивала рубашку с его плеч. Гоша не выдержал, зарычал, подхватил за талию и упал с ней на кровать, морщась от прокатившей острой боли. Желание было сильнее. Он щёлкнул пряжкой ремня под тихое «ох» и прижался к горячим губам в поцелуе, придавливая женское тело собой. Васька растворилась в ощущениях, которые наплывали волнами, окатывая с головой.

– Мы не подготовились… – тяжело дыша, произнёс Гоша, намекая на отсутствие спасительных резиночек.

– Они нам не нужны, – ответила Васька, обнимая его за шею, лаская плечи, закапываясь в волосы. В его взгляде она видела бесконечность.

– И я колючий, – улыбнулся он, оставляя лёгкие поцелуи на её лице.

– Да. А ещё безумно любимый. Ты – мой. Весь. И хватит болтать…

Она приняла его сильного, неутомимого, обжигающе страстного и подарила ему себя, наслаждаясь каждым прикосновением. В нём всё рождало ликующую радость. Лишь его руки могли дарить восхитительную нежность, лишь его тело вызывало бурю эмоций, лишь его губы могли зацеловать до головокружения.

– Нет, будь со мной до конца, – выдохнула она пике страсти, чувствуя, что Гоша удаляется. Васька обвила его руками и ногами, вжала в себя и застонала протяжно под хриплое дыхание возле своего уха. – Мой…

– Твой. Всегда… – шепнул он, благодарно целуя её в губы. Рана пылала, наливалась тяжестью. – Жена.

– Муж… – шепнула Васька, помогая ему лечь на спину. Она прильнула к нему и натянула одеяло. – Спи.

Её гладкие пальчики поглаживали рану, надеясь принести облегчение. Гоша молчал о том, что от заботы становится только хуже. Заковав Ваську в кольцо своих рук, он закрыл глаза. Его гонка кончилась, а боль осталась и не только там, где пролетела пуля. Сердце и душа не успокоились. Дурацкое предчувствие вновь звенело. Надсадное ощущение незаконченного дела скреблось в сознании.

Ночью пошёл дождь. Тяжёлые капли застучали по окну и разбудили Ваську. Она улыбнулась. Просыпаться рядом с Гошей нравилось всё сильнее. Его хотелось обнимать, касаться губами, вдыхать мужской запах силы. Во сне он расслабился и улыбался. Васька провела пальцами по его губам.

– Люблю тебя, – прошептала она. – Люблю так сильно, что боюсь. Вдруг ты исчезнешь?

– Никогда, – зашевелились губы под её пальцами.

– Всё равно страшно.

– Мне тоже, – Гоша мягко прижал Ваську к себе. – До тебя я ничего не боялся. А теперь всё время жду подвоха от жизни. Наш злобный фей всё решил за нас.

– Он сказал правду? – вдруг всполошилась она и приподнялась на локте. В темноте терялись краски, но не чувства.

– Ты же видела паспорта.

– Я не об этом. Про какие два трупа он говорил? Я ничего не помню с того момента, как вбежала в дом. Просто стало темно. Всё исчезло.

– Не хочу вспоминать, – Гоша насильно уложил Ваську рядом, но она вывернулась и села, сложив ноги по-турецки. В темноте её бледное тело выглядело холодным. – Вась, зачем? Зачем возвращаться туда, откуда мы так долго выбирались?

– Скажи.

– Тебе в кайф мазохизм? – разозлился Гоша и тоже сел в постели. Они смотрели друг другу в блестящие глаза.

– Нет, хочу понять, что произошло. Скажи.

– Ладно. В ресторане я повёл себя как настоящее дерьмо. Это было глупо, не по-мужски. Сэм прав. Я включил обижульку, не приняв твоих объяснений. Моя сраная гордость бесновалась. Ты ушла, а я даже не дёрнулся. Сидел, как последний мудак, и проклинал жизнь. А потом мне стало страшно, что я никогда… слышишь, никогда не верну тебя. Я до усрачки испугался, что ты разобьёшься, и это «никогда» станет вечностью, – Гоша подтянул колени и упёрся в них локтями, а ладонями закрыл лицо. – Сейчас ты рядом, а я чувствую то же самое, что и тогда. Страх. Ехал за тобой и в каждой аварии на пути мне мерещилась твоя перевёрнутая искорёженная машина. Думал, сдохну, не доеду. Доехал и понял, что потерял тебя окончательно.

– Но я здесь, с тобой, – Васька робко коснулась его руки, а Гоша отпрянул, словно обжёгся.

– Сейчас – да, а тогда я не знал, что делать. Дёргался в твои крепостные стены, за которыми ты выла раненым волком, и не мог их проломить, не мог войти, спасти, – вскипел Гоша, слыша эха того жуткого крика, разрывающее сердце. – Я не мог переступить ту черту, которую ты провела… или я провёл. Что ж так всё сложно?

– Но ты же вошёл, да? – осторожно спросила Васька. Как ни старалась, она не могла вспомнить, что было в доме. Помнила, как ехала, как бросила машину, и всё. Темнота. А ей сейчас так хотелось к свету.

– Влез. По счастью у тебя есть дурные привычки и зоркий сосед, – ухмыльнулся Аллигатор и откинул голову назад. – Федька – сокровище. Он провёл меня на твою территорию через дыру в заборе, показал окно на кухне, которое ты никогда не закрываешь, притащил лестницу. Не помню, как поднимался. Скатился с кухни в гараж, а там как в могиле: ледяной холод и темнота, и ты, разрывающая криком душу. А я не мог тебя найти в этой грёбаной темноте. Тыкался во все стороны. Когда нашёл, ты вдруг замолчала. Обмякла и замолчала. Васька, ты была холоднее льда. Наверное, ты дышала, но я не слышал. Тащил тебя по лестнице и ничего не слышал. Очнулся в этой кровати, ты рядом в том самом платье.

Гоша медленно опустился на подушку и вытянул ноги. Страх колол тысячами тонких иголок, пробирал холодом до костей. Сердце стучало всё тише и тише. Васька легла рядом, боясь дотронуться до мужчины, который совсем недавно согревал своей любовью.

– Ты уйдёшь? – тихонько спросила она, сердцем чувствуя, что именно это он сейчас и делал. Медленно отдалялся от неё за стену ещё более прочную, чем забор или гараж, и нет форточки, в которую можно влезть.

– Нет.

– Ты боишься меня? – с отчаянием спросила Васька, медленно замерзая.

– Я боюсь себя. Смотрю вперёд и понимаю, что не смогу дать тебе ничего. В Москве тебе плохо, мне здесь неприкаянно. Кто из нас должен пожертвовать собой, чтобы другому стало хорошо? Я могу остаться здесь, но знаю, что ты будешь винить себя в моей профессиональной никомуненужности. Потому что ты думаешь о других больше, чем о себе. Мизинчик поспешил.

– Ты прав и он прав. Нам нельзя поврозь.

– Это и убивает. И вместе не получается, и поврозь противопоказано.

– Нам нужен компромисс?

– Нам нужна определённость, – Гоша повернул голову вбок, чтобы видеть лицо девушки. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Я счастлива, потому что люблю тебя. Ты не прав. Мне нравится Москва. Местами. И временами. Если в ней есть ты, – прошептала Васька, подползая ближе, чтобы прикоснуться губами к его плечу. – И у меня большие планы на тебя. Во-первых, я собираюсь быть женой редактора газеты, а не просто журналиста, а во-вторых, у меня огромное желание родить сына и дочь. В-третьих, я имею все шансы стать отличным специалистом по диплому.

– А кто ты по диплому?

– Я дипломированный психолог…

Она не успела договорить, а Гоша уже хохотал на весь дом и не мог остановиться. Из глаз текли слёзы, нос хлюпал, а он смеялся безостановочно под удивлённым и немного обиженным взглядом Васьки.

– Чего? – воскликнула она и звонко хлопнула ладонью по его голой груди.

– Ты профессионально свела меня с ума, – не унимался он. Поймав её за руку, мужчина прижал девушку к себе. – У меня появилась куча фобий, и я потерял связь с реальным миром.

– Ну да, мы немножко чудаковатые. Нет, стукнутые на всю голову, – улыбнулась Васька, чувствуя, как её подтягивают сильные руки за талию, чтобы сорвать поцелуй. Она не возражала. – Я могу взять повышенные обязательства и свести с ума столицу. Тогда мы будем в одной стихии.

– Помолчи, – прошептал Гоша, лаская её податливое тело. – Я работаю над вторым пунктом твоего плана. Он мне понравился больше всего.

– Мне тоже, – откликнулась Васька со стоном, ощущая всем существом своим восторг от слияния двух душ, ради рождения новой жизни. Нежные руки были везде, словно их не две, а целая дюжина.

– Пусть родится Джордж, – выдохнул Гоша, задавая ритм двум телам.

– Или Джорджия, – согласилась Васька, подхватывая его.

Это было так правильно, так уместно, что невозможно иначе. Они во всём подходили друг другу, даже в безумии. Если поцелуи, то пьянящие и обжигающие, если ласки, то стирающие все границы и страстные до взрыва. Васька открывалась новым ощущениям с азартом, не сдерживая криков и стонов. Гоша заполнял её всю, не отпуская ни на секунду, пока она не упала на него без сил, но и тогда он не позволил соскользнуть под бочок. Вместо этого накрыл их одеялом, чтобы уснуть, забыв про ноющую рану. Запоздало мелькнула мысль, что брачная ночь удалась, и растаяла в темноте.