Праздник заклятий. Размышления о мезоамериканской цивилизации

Три индейские книги

«На тринадцатый день месяца августа в час вечерни, в день святого Ипполита, в год тысяча пятьсот двадцать первый» Куатемок, последний император ацтеков, пленен воинами завоевателя Эрнана Кортеса. Древняя столица Мехико-Теночтитлан теперь в руках испанцев. Падение легендарного города после жестокой шестимесячной осады — еще не конец трагедии. Напротив, оно знаменует начало длинной цепи войн, бед и испытаний, кульминацией которых станет почти полное сокрушение индейской цивилизации, упразднение ее юридической и политической независимости, гибель искусства и исчезновение местной религии, философии и морали. Такова грустная история, что известна остальному миру как «Черная легенда разгрома Обеих Индий», согласно определению, данному епископом из Чьяпаса, Бартоломе де Лас Касасом.

Эта трагедия послужила темой для священных книг американских индейцев, оказавшихся единственным наследством, которое исчезнувшие культуры оставили немногим, кто выжил. В Перу создателем такой книги стал хронист Хуан Баутиста де Помар, рассказавший о последних днях империи инков. В Гватемале есть «Пополь-Вух» («Книга народа») — эпос индейцев майя-киче. В Мексике — три основополагающих текста, относящихся к культурам трех империй, процветавших до испанского нашествия: «Флорентийский кодекс», повествующий о Мехико-Теночтитлане, «Описание Мичоакана» — о жизни народа пурепеча и «Пророчества Чилам-Балама» — о юкатанских майя, чьи поселения концентрировались вокруг Чичен-Ицы.

Три последних мексиканских источника особенно интересны, они рисуют упорядоченность быта и совершенство миропонимания индейцев до испанского вторжения, позволяя нам осознать, каким уроном для культуры всего человечества явилась потеря этих очагов цивилизации.

Много было сказано о так называемом варварстве и пуще того — о якобы отсталости старинных культур центральноамериканских индейцев. Завоеватели, принижая покоряемых подобными утверждениями, черпали в том оправдания войнам и разрушениям, по их вине постигшим Новый Свет. Но правды в их инсинуациях мало: на самом деле древние обитатели Мексики опережали европейцев во многих областях. В астрономии, медицине, особенно в лечении травами, в умении отыскивать подземные источники питьевой воды, в агрономии, в градостроительстве индейцы Мезоамерики достигли уровня знаний, недостижимого для тех, кто явился с востока их завоевывать.

Причиной же военного превосходства испанцев стало всего лишь недоразумение: племенам Юкатана, Мичоакана, долины Анауак, очень традиционным, глубоко сроднившимся со своими преданиями и обычаями, трудно было сопротивляться нашествию иноземцев, коих первоначально здесь принимали за богов, — ведь они скакали на странных животных, похожих на чудесных оленей из мифов, да вдобавок владели тем, что показалось местному населению молниями, недаром же смерть от их оружия сопровождалась громовыми раскатами. Ко всему прочему сам тип мышления индейцев, мифологический и насквозь мистичный, оказался несовместим с материалистическим оппортунизмом представителей Возрождения, верных учеников Макиавелли.

Завоеватели тотчас смекнули, какие преимущества сулит им это недоразумение: горстка людей, лишенных самого необходимого, не сведущих в местной топографии, не знающих ни одного из автохтонных языков, за несколько десятилетий взяла верх над целыми империями, насчитывавшими миллионы подданных. Так, Мехико-Теночтитлан во времена, когда его открыл Эрнан Кортес, являлся одним из самых многонаселенных в мире сообществ, ибо насчитывал до миллиона жителей.

Между тем, несмотря на превратное представление о жителях Центральной Америки, большинство завоевателей, и прежде всего служители церкви, сошедшие 13 мая 1524 года на берег в порту Сан-Хуан-де-Улуа (впоследствии о них упоминали как о «двенадцати апостолах Нового Света»), не могли сдержать восхищенных возгласов при виде того, что им открылось.

Культурный шок, сопровождавший эту встречу цивилизаций, оказался значительным и для пришельцев: человек эпохи Ренессанса, проникнутый новыми представлениями о жизни, очутился перед иным миром, настолько ни на что не похожим, что его непостижимость обескураживала. Все казалось таинственным: религия индейцев, их моральные ценности, их представления об искусстве, философские воззрения. Две вселенные разделяла пропасть глубже океанских впадин. В их первом соприкосновении было что-то от фантастического сна, как наивно писал в своей «Подлинной истории завоевания Новой Испании» старый солдат Берналь Диас дель Кастильо, соратник Эрнана Кортеса. «Эта встреча, — отмечает он в своем донесении, — походила на „Книгу об Амадисе Гальском“: ничего подобного мы доселе не видели, не знали и не могли даже о подобном возмечтать».

Трагическое падение Мехико-Теночтитлана стало следствием одного из самых свирепых сражений всех времен. Историк Фернандо де Альва Иштлилшочитль (племянник великого Несауаль-койотля) так пишет об этой роковой для Мехико битве: «Число убитых превышало двести сорок тысяч человек, и среди них оказались почти все представители мексиканской знати».

Но это случится несколькими годами позже, когда придут первые клирики и разрушительные перемены, о которых гласили пророчества, начнут осуществляться. Отец Андрис де Ольмос, по иронии истории слывущий одним из самых эрудированных знатоков мексиканской древности, повелел собрать все манускрипты и кодексы, обнаруженные в храмах Мехико, и торжественно сжечь их. Тот костер — истинный символ завоевания индейской Америки, не менее выразительный, чем массовые убийства и грабежи. Спалив мексиканские архивы, Андрис де Ольмос хотел выжечь корни народа — его память.

Ничего не уцелело от прежней магии. Только молчание, долгое молчание индейцев Центральной Америки. Именно среди такого безмолвия зародились великие книги, закрепившие то, что еще сохранялось в памяти народов, словно пытаясь запечатлеть во всей его торжественной таинственности глохнущее эхо далекого прошлого.

Пламя, зажженное завоевателями, наперекор всему оказалось отнюдь не всемогущим. Хотя собрания рукописей, картины из перьев, иероглифические надписи поглотил огонь, народная память постаралась воскресить их из пепла. Насильственное обучение испанскому питомцев «кальмекак», старинных училищ для детей ацтекской знати, их принудительная катехизация, как предполагалось, должны были навсегда стереть из сознания сыновей то, что помнили их отцы. Но, обучая письму, показывая удивленным индейцам, что «буквы сами способны заговорить» (а значит, могут что-либо поведать и на родном языке!), испанские монахи поневоле способствовали продлению жизни того мира, какой желали уничтожить.

В тиши монастырей, невдалеке от разрушенной столицы, в Тепепулько, на берегу озера Тескоко, а потом и в городе Тлателолько бывшие писцы древнего бога Уицилопочтли и выжившие знатные старики, придворные царя Моктесумы, собрались под защитой францисканца Бернардино де Саагуна, чтобы воздать долг памяти исчезнувшим поколениям.

Правда, в картине прошлого зияли провалы, заполнять их приходилось фрагментами мифа: преданиями о славном былом, к которым приложили руку величайшие поэты и музыканты. Возник миф о золотом веке, где царила гармония меж людьми и правили всемогущие боги.

Эти-то мифы Бернардино де Саагун пытается закрепить на бумаге, когда под его надзором создается корпус манускриптов, из коего составится «Флорентийский кодекс»; это исторические повествования, легенды, религиозные гимны, описания танцев, культовых ритуалов, костюмов, племенных отличий, воспроизведение старинных карт, где отмечены деревни, торговые пути по воде и по суше; моральные наставления, медицинские рецепты, заклинания знахарей, любовная лирика и загадки. Ни одна цивилизация не создавала за краткий промежуток времени такого труда, где столь полно отражена жизнь народа, — это поистине энциклопедия погибшей культуры. И никогда ранее путешественник не был так поражен, взволнован и устрашен увиденным, как это случилось с Бернардино де Саагуном, который, однако же, не дрогнул под тяжестью взятой на себя задачи.

Стратегические соображения в большей мере, нежели простое любопытство, подвигли испанцев свести в единый корпус подробные сведения о странных культурах, оказавшихся в их подчинении. В колледже Святого Николая в Тлателолько, основанном сразу после конкисты, стали обучать юных мальчиков-индейцев начаткам гуманистической культуры: испанскому языку, «грамматике» (иначе говоря, латыни), катехизису. Колледж сыграл свою роль в формировании новой индейской культуры: так, Антонио Валериано, один из авторов «Флорентийского кодекса», был сперва учеником, а потом и преподавателем в этом заведении.

Лихорадочно спеша, создатели «Флорентийского кодекса» излагают историю древней Америки, записывают ее на больших, сложенных в несколько раз листах сделанной из сизаля бумаги, — способ, к которому они привыкли, трудясь в старинных храмах. Теперь они торопятся рассказать то, что знают, словно бы веря, что, несмотря на поражение в войне, будущее все-таки принадлежит им и необходимо посредством книг приобщить будущие поколения к хранящимся в их памяти сокровищам.

То, как создавалось «Описание Мичоакана», уникальное свидетельство цивилизации пурепеча, сходно с обстоятельствами появления на свет «Флорентийского кодекса». На заднем плане различима все та же политическая фигура: дон Антонио де Мендоса, вице-король Новой Испании; он содействует составлению отчетов, известных как «Географические описания», живописуя королю Филиппу II его новые колонии в Западных Индиях.

В древней столице индейского царства Тцинтцунтцан на берегу озера Пацкуаро бывшие приближенные правителя Тангашоана, убитого Нуньо де Гусманом, собрались вместе, чтобы продиктовать свои показания. Они говорили о богах, обрядах и о корнях своего народа, о сказаниях, где запечатлены подвиги его героев, и летописях, сохранявших для потомства деяния правителей; они перечисляли племена и повествовали о храмовых сокровищах, чертили географические карты завоеваний во времена Суангуа, властителя самого обширного из царств Мезоамерики, тянувшегося от земель ацтеков до берегов Тихого океана и пустынных степных пространств, где кочевали племена юго-запада.

А вот создание «Пророчеств Чилам-Балама», напротив, никак не связано с трудами европейских эрудитов.

Как только был завоеван Юкатан (эта победа дорого досталась отрядам под водительством Франсиско де Монтехо), когда пало последнее царство майя, то, что принадлежало правящему семейству Тутуль-Шив в округе Мани, — Диего де Ланда, первый епископ Юкатана, подражая иконоборческим деяниям отца Андриса де Ольмоса, повелел, чтобы собрали все священные книги, хранившиеся в здешних храмах, — те, что иероглифическим письмом повествовали об истории майя, их верованиях и познаниях в математике и астрономии, — и сожгли на центральной площади главного города.

Но огненная расправа над культурой индейских племен не привела к желанным для епископа целям. Подобно тому, как до них поступили жрецы и представители мехико-теночтитланской знати, жрецы майя («ах кин») и знахари («ах бобат») решили восстановить священные книги. Укрывшись в селениях вокруг Мани и Мериды, в тиши храмов, среди лесной чащи, они, пользуясь латинским алфавитом, которому обучились у испанских священников, принялись за дело, чтобы увековечить старинные верования и передать потомкам древние пророчества, равно как и сведения, почерпнутые из былых календарей и записей астрономических наблюдений.

Их труды — «Пророчества Чилам-Балама» — названы по имени одного из прорицателей, жреца Чилам-Балама (буквально: «Пророка-Ягуара»), жившего в Мани, когда правил касик Моч-Ковох, в начале XVI века, во время «катуна («двадцатилетия», ибо такова была длительность «века» у майя) 2 Ахау», и предсказавшего приход бородатых чужестранцев в следующем «двадцатилетии» — «13 Ахау», то есть в 1520 году:

«Они, наши юные сестры, рожденные в этой земле, не смогут нигде укрыться. Их уведут далеко. Именно так случится с нашими юными сестрами, рожденными в этой земле, с теми, кому суждено здесь родиться.

Подчинитесь судьбе, мои юные братья и те, кто старше меня, примите груз горя, коему суждено в следующем двадцатилетии лечь вам на плечи. Если не подчинитесь, вас вырвут с корнями из этой земли, если не покоритесь, придет вам черед питаться корой и травами, если станете противиться, настанет срок, когда погибнет Олень, а вам придется покинуть ваши дома и города».

Написанные в течение XVII и XVIII веков, «Книги Чилам-Балама» весьма многочисленны. Некоторые ныне хранятся в музеях, другие можно отыскать непосредственно в деревнях, где они были созданы. Третьи самым таинственным образом исчезли, как то случилось с «Книгой Чумайеля», украденной в 1940 году из музея Мериды и, вероятно, проданной коллекционеру из США.

На сегодняшний день, кроме «Пророчества Чумайеля», самого знаменитого, написанного в 1782 году неким Хосефом Хойлем из Мериды, нам известны десять книг пророчеств, названных по месту написания: Тисимин, Кава, Ишиль, Калькини, Тусик, Ошкуцкаб, Нах, Теабо, Текаш, Мани.

Это описания старинных ритуалов, предсказаний, всевозможные перечни, а кроме того, собрания загадок, так называемых «вопросов» на языке зуиуа, древнем наречии предков — на них отвечали жрецы и военные предводители, вступая в должность. «Пророчества Чилам-Балама» — это еще и политические трактаты, отражающие скорбь о разрушении былого уклада.

Вскорости после падения Мани, последнего царства майя, где правил касик Тутуль-Шив, индейцы Юкатана восстали против испанских захватчиков и началась долгая война, прозванная Кастовой, поскольку индейцы считали пришельцев особой кастой. Она длилась два столетия, доходя с обеих сторон до самой неистовой жестокости, и кончилась полным поражением повстанцев, поклонявшихся «говорящим крестам» — деревянным идолам, культ которых распространился по Юкатану. Эти кресты-оракулы призывали изгнать захватчиков. Последняя столица майя — Чан-Санта-Круз (ныне Фелипе-Каррильо-Пуэрто в Кинтана-Роо) была сровнена с землей в 1901 году войсками генерала Браво. Храм восставших «Балам-На» («Дом Ягуара») был превращен в церковь. Но во все время войны с численно превосходящим противником индейцы черпали духовную поддержку именно в «Книгах Чилам-Балама». Перед каждым боем жрец читал им отрывки из книги, сулившие возвращение древних верований и изгнание проклятых их божествами чужеземцев. «Пророчества Чилам-Балама» сделались Библией этого народа, а восставшие майя видели себя новым народом израилевым. Переосмыслив Писание, как и можно было ожидать, индейцы узнали самих себя в сказаниях об избранном народе и отождествили поработителей-испанцев с войсками фараона времен Египетского пленения. Не случайно одна из книг, примыкавших к «Пророчествам Чилам-Балама», называлась «Книга Иудея» (манускрипт, ныне хранящийся в вашингтонском Музее Пибоди).

«Пророчества Чилам-Балама» действительно сформировали новое самосознание юкатанских майя, стали для них тем же, чем явилась «Книга народа» («Пополь-Вух») для майя-киче или хроника Хуана Баутисты де Помара для инков. Пророчества, недавно найденные в укромных тайниках джунглей Петена или в саваннах Юкатана, учат, что необходимо сродниться с новым представлением о времени, с новым отношением ко вселенной. В них прослеживаются истоки древнего астрономического календаря майя, основанного на понимании времени как циклически возобновляемой субстанции, когда каждое явление сопрягается с последующим через сложную систему сцеплений, где каждая шестерня вращается со своей особой скоростью. Обряды, мифы, искусство — все, вплоть до обыденных движений и манер, является отражением этой относительности соподчинений, независимости протекания каждого события при взаимосопряженности временных ритмов двадцатиричной системы календарного счета, когда дни («кин») слагаются в месяцы (20 кинов составляют виналь), месяцы — в годы (18 виналей равны одному туну), годы в «века» (20 тунов = 1 катун), а те — в «большие века» (20 катунов = 1 бактун). Археолог Джон Эрик Томпсон отметил гениальность астрономов народа майя, сумевших сопрячь три календарных цикла: солнечный, лунный и цикл Венеры, скорректировав на 4 дня каждый 61-й венерианский год и на 8 дней после 57-го года, завершающего пятый венерианский цикл, что позволяло им свести погрешность подсчетов к двум часам за 481 год. Для своей эпохи это был самый точный календарь в мире.

Для ацтеков, наследников тольтекской цивилизации и ее культурного героя Кецалькоатля (воплощения планеты Венеры), протекание времени значило невероятно много. «Флорентийский кодекс» дает точное число праздничных дней, связанных с движением небесных тел, посвященных планетарным циклам и богам, которые ими управляют. Одно из самых значительных празднеств — то, что завершает период из 52 лет, название которого переводится как «наши годы смыкаются».

«В ночь этого праздника […] Плеяды должны были оказаться в зените ровно в полночь. Когда темнело, везде зажигали новые огни, а перед тем в городах провинций Новой Испании тушили огни в каждом доме. А люди выстраивались в торжественную процессию. Все жрецы и храмовые прислужники в первую четверть ночи отправлялись от храма в Мехико и шли к вершине горы Мишачтекатль около Ицтапалапана. Добирались они туда примерно к полуночи. На горе высилась большая пирамида, возведенная для этой церемонии. Там они следили за Плеядами, дожидаясь, пока те не окажутся в зените. Когда же точка зенита была пройдена, все ликовали, что небеса не остановились, мир не обрушился и Земле обеспечены еще 52 года жизни.

В этот час на горах, окружавших Мехико — Тескоко, Шочимилько и Каухтитлан, — собиралась большая толпа, ожидая минуты, когда вспыхнут новые огни. Когда жрец торжественно возжигал огонь на вершине пирамиды, венчающей гору Мишачтекатль, пламя было видно на всех возвышенностях в округе. И те, кто его созерцал, испускали вопль восторга, поднимавшийся до небес, потому что мир еще не близился к концу, ему дарованы еще пятьдесят два года жизни».[1] В подобном мучительном ожидании конца света есть нечто трагическое и одновременно восхитительное, что завораживало свидетелей последних конвульсий ацтекской цивилизации. «Флорентийский кодекс» выражает безоговорочную преданность этих людей своим богам. Танцоры, воины, жрецы — все вплоть до тех, кто обречен на заклание во время человеческих жертвоприношений, — более не воспринимают себя как простых смертных. Они поистине преображаются в сверхъестественные существа, словно меняют обличие.

Участники ритуальных плясок, разукрасив лица и тела в цвета своего бога, разубранные перьями и украшениями, где блеск золота символизирует власть солнца, а нефрит — мощь сердцевины Земли, призывают Уицилопочтли, приводят его на землю и возвещают ликующим соплеменникам: «Мексиканцы, вот он и пришел! Вот ваш повелитель! Конец всем бедам!»

Древним пурепеча из Мичоакана история представлялась вечным возобновлением, потому-то каждый год главный жрец-петамути должен был рассказывать народу, собравшемуся во дворе дворца, историю об их предках, предания о героях и о воцарении главных божеств.

Мы тут у самого истока литературы, как в эпосе о Гильгамеше или в норвежских сагах. Основание города Пацкуаро воинами царя Уапеани приводит на память цикл о короле Артуре. Гонимые ужасом, кочевые племена чичимеков добираются до густого дубового леса, «сумрачного и дикого», и там, в хаосе каменных осколков, находят подобия изображений своих божественных предков.

Но для нас в перечисленных здесь книгах более всего интересна встреча с первыми европейцами. Рассказы об этом во «Флорентийском кодексе», в хронике Хуана Баутисты де Помара или в «Описании Мичоакана» по своей правдивости не знают равных в истории.

Люди, писавшие это в тишине Тепепулько или Теночтитлана, потеряли все. Не только земную власть, но и свои верования, свою идентичность.

Куатемок, последний император ацтеков, претерпевший пытки от конкистадоров и думавший откупиться от них своими сокровищами, был подло задушен палачом Эрнана Кортеса по дороге в Гондурас. Правитель Тцинтцунтцана Тангашоан, пленник свирепого покорителя Мичоакана Нуньо де Гусмана, был вынужден отдать своим мучителям огромный выкуп из священных храмовых сокровищниц, но после пародии на судебный процесс все равно приговорен и сожжен заживо, а его пепел развеян над Рио-Лерма.

Рассказ о гибели пурепеча в «Описании Мичоакана» поражает при всей своей незамысловатости.

Преследуемые зловещими знамениями, в ужасе от вестей о разгроме их давних врагов, мешика из Мехико-Теночтитлана, настигнутых чудовищными эпидемиями, — тех косила не только оспа, но и заурядный грипп, не говоря о коклюше, — индейцы Мичоакана, застыв в горестном бессилии, ожидали посланных богами вестников смерти, «пришедших оттуда, где море сливается с небом». Их древние боги-Курикавери, повелитель огня, ночная богиня Шаратанга, а с ними стражи всех четырех сторон света — уже ушли, растворясь в пустоте и оставив людей наедине с их отчаянием.

А новые пришельцы требовали уже не крови, не человеческих сердец, а одного лишь золота, все больше золота. Не довольствуясь тем, что индейцы приносили сами, испанцы грабили их храмы и капища, не гнушались и грабежом могил прежних царей. «Для чего им столько золота? — недоумевает правитель Тангашоан. — Должно быть, эти боги его едят, потому и требуют еще и еще». Сидя в цепях после жестоких пыток, словно какой-нибудь преступник, молодой царь уже понимает, что надежды на избавление у него нет. Когда Нуньо де Гусман его запугивает, говоря: «Пусть принесут все, ведь христиане очень на тебя рассержены, они утверждают, что ты лишаешь их податей, полученных с селений, они желают твоей казни, потому что ты им вредишь, очень вредишь… Ты что, хочешь смерти?», в ответ молодой царь только повторяет: «Да, я хочу умереть». Так исполнилось пророчество молодой рабыни властителя Укарейо, которой боги на вершине горы возвестили, что на земле никого не останется.

«Описание Мичоакана» устами Тангашоана и последних знатных людей империи пурепеча задает серьезнейший вопрос: насколько жизнеспособны индейские цивилизации, уцелеет ли их ценнейшее наследие, расхищаемое и уничтожаемое кучкой безжалостных искателей приключений?

Невзирая на временной провал в полтысячи лет, слова тех книг не умерли. Ныне, когда миру угрожают ядерное уничтожение и варварское расхищение природных ресурсов, они все еще тревожат нашу совесть. Они напоминают, каким глубоким смыслом наполнялась жизнь в индейских цивилизациях, сколь упорядочены и полны гармонии их мифы. Пророчество о «сожженном мире», прозвучавшее в Мани более пяти веков назад и донесенное до нас жрецом Чилам-Баламом, и горькие недоумения последнего царя Мичоакана не устарели и в наши дни.

Истина, ведомая древним индейским племенам, не является тайным знанием или неразрешимой загадкой. Те книги написаны и для нас с вами. Они — свидетельство былого. Постараемся же сегодня их прочесть.