Праздник заклятий. Размышления о мезоамериканской цивилизации

От празднества к войне

Написанное около 1540 года последними государственными людьми из окружения казонци — Тангашоана II, — «Описание Мичоакана» служит главным источником нашего знания об обрядах и празднествах первых пурепеча до прихода европейцев. К несчастью, до нас дошли только две последние части и утрачена первая, говорящая о космогонических представлениях народа. С другой стороны, местами «Описание» настораживает, ибо выражает взгляды, либо не полностью совпадающие с первоначальными, либо прямо им противоположные, ибо там соседствуют воззрения военизированного слоя уакусеча, наследников чичимекских колонизаторов края, сформированные около XIII века, и их моральная и интеллектуальная оценка испанцами, в частности, представленная взглядами знаменитого хрониста Бернардино де Саагуна.

Знакомство с ритуальной и праздничной стороной жизни первых обитателей Мичоакана представлялось задачей первостепенной важности тем завоевателям, что пришли вместе с Кристобалем де Олидом покорять земли последнего казонци, поскольку дело было сложным и опасным: приобщение целого народа к христианской вере и закону. Вероятно, этим и объясняется исчезновение части манускрипта.

При всем том, даже если нельзя утверждать, что «Описание» создано во имя чистого удовлетворения любопытства, оно все же позволяет нам испытать те же эмоции, что через двадцать лет подвигли Бернардино де Саагуна к созданию «Флорентийского кодекса», этого подлинного шедевра. «Они собирались по двое или по трое, — пишет он по поводу Мацеуалицтли («Праздника народа»), — и образовывали вместе более или менее большой хор, смотря по количеству пришедших, в руках они держали цветы, а их головы украшали перья. И вместе они делали одни и те же движения ногами, телом и руками, что было очень искусно и приятно для взора…» И прибавляет: «Все это очень грациозно и даже проникнуто мистическим чувством»[22].

Нельзя не заметить, что восхищение первых европейских путешественников, видевших танцы индейцев центра континента, не свободно от некоторой подозрительности.

Готовность впадать в транс и набожная истовость тогдашних пурепеча наводили оторопь на первых колонизаторов Мичоакана. Празднества, проводимые в танце, жертвоприношения, частые видения и одержимость — все указывает на непосредственную связь индейского восприятия с потусторонним миром. Танцоры не только выполняют символические действия: раскрашенные тела, наряд, перья указывают на их божественную природу, на земное воплощение божественного. «Описание Мичоакана» впервые свидетельствует о подобном божественном перерождении, свойственном индейской культуре, когда повествует о молодой рабыне Уикишо, повелителя города Укарэйо. История девушки кончается так: после видения, о котором мы рассказали выше, она спустилась с горы, чувствуя, что в нее вселилась богиня Кверауапери, а потому, следуя ритуалу праздника сиквиндиро, она потребовала, чтобы ей дали испить крови, а после сама, по собственной воле легла под нож жреца, принеся себя в жертву.

В своих главных чертах шаманизм сохранился в больших теократических сообществах, какими были государства ацтеков и пурепеча. Недаром первые миссионеры подозревали элементы черной магии в индейских ритуалах, в том числе в бросании жребия, практиковавшемся храмовыми жрецами. От анонимного толкователя «Описания Мичоакана» до Саагуна или Мотолиниа все используют уничижительную лексику для описания индейских празднеств, называя танцы «детскою забавой» и применяя к ним слово «митоте», что по-испански означает жеманство, кривлянье, беспорядочное размахивание руками и ногами, а подчас усматривая в них какой-то «сатанизм»; да они и верования индейцев неизменно называли «суевериями», а предания — «сказками».

«Описание Мичоакана» — хроника жизни воинского сословия уакусеча, а потому в ней крайне мало сведений о ритуалах и праздниках в местах, удаленных от столицы империи. Сохранившиеся в быту современных тарасков следы старых обычаев, упоминаемых там, в кодексе XVI века, демонстрируют, сколь неразрывна их связь с прошлым, — связь, пережившая все злоключения конкисты и рецидивы соперничества между отдельными городами и кланами. Возможно, что система религиозных воззрений, описанная в этом манускрипте, принадлежит к последней поре мичоаканской империи (от смерти Цицика Пандакуаре, постигшей его около 1500 года, до падения Тангашоана II в 1530 году).

В то время жизнь пурепеча отчетливо членилась календарем празднеств, скорее всего земледельческих по происхождению, но конечной их целью неизменно оставалось пленение жертв для последующего заклания на алтаре бога Курикавери. «Описание» упоминает восемь основных празднеств: «экатаконскаро/квинго», «уапанскаро», «хикандиро», «пурекутакаро», «сиквиндиро», «унисперанскаро» и «антциуанскаро». За исключением «сиквиндиро», праздника урожая кукурузы, все остальные торжества — воинские.

Кроме главных празднеств, существовали и другие, менее важные, например, в честь богов-покровителей селения. Таких, как божества рыбаков озера Пацкуаро (например, бог-змей Акуитце Катапеме и его зловещая сестра Пурупе Кушарети, Нурите, богиня одноименного пахучего растения[23], Кароэн, бог озерной рыбы, и боги Шареми: Уаричу Укаре (дух ветра) и Тангачуран. Знать Пацкуаро, вышедшая из кланов уакусеча, тоже располагала собственными богами-покровителями, обычно таковыми оказывались утесы, стоявшие у входа в город: Тцирита Черенге, бог кукурузы, а также его брат — Уакус Ача, «орел-повелитель», Тингарата, бог плодородия, и Мьекве Ашева, которого лингвист Моррис Сводеш идентифицирует как «Властителя Ворот».

Космогония тех первых пурепеча включала в себя богов и богинь, чьи имена пришли к нам только благодаря «Описанию», хотя не возникает сомнения, что им поклонялись. Это Курита Каэри, Посланец богов, создатель человеческих существ, это Маноуапа, сын богини луны Шаратанги, чтимой на острове Хапапато, а также два брата Курикавери, называемые Тирипеменча, что охраняют все четыре стороны света, и перворожденный бог Кверенда Ангапети, которого особо почитали в Сакапу. Во время кризисных для пурепеча событий, когда испанцы появились на континенте, боги собрались на последнюю зловещую церемонию, происходившую на вершине горы Шаноато Укатцио, недалеко от Араро, чтобы объявить, что миру пришел конец.

«Описание Мичоакана» свидетельствует, с каким презрением правители уакусеча относились к народным празднествам. Суровый владыка Тариакури в конце XIV века не снисходил до этих увеселений, во время которых князьки смешивались с простым людом, чтобы выпить, потанцевать и послушать рассказчиков. Это были праздники и по случаю, подобные тому, что задал Куратаме, родной сын Тариакури, чтобы отметить поимку и принесение в жертву разбойника. Когда отец спросил совета у «старейшин», надо ли ему отправиться на сыновний пир и принести в жертву хлеб и фрукты, он получил такой ответ: «Владыка, этот праздник — просто забава, наблюдать за которой быстро наскучит, от нее только ветер, слепящий глаза, а все удовольствия не длятся дольше одного утра». А затем оба племянника Тариакури — и Хирипан, и добродетельный Тангашоан — в один голос выражают собственное презрение. Когда дядя предлагает: «Дети, идите туда. День только начинается, вы молоды, у вас здоровые глаза, можете посмотреть, как люди упражняются в борьбе», они отвечают: «Государь, нам незачем ходить туда. Разве там наше место? Там слишком много обыкновенных людей, и все перемазаны мочой, все воняет, да и женщины сеют там беспорядок».

Приведенный в «Описании» рассказ об убийстве Кандо дочерью Тариакури, по своей жестокости напоминающий современный детектив в стиле «нуар», в то же время бесценный источник, свидетельствующий о том, как проходили праздники языческих времен: вначале на городской площади знать открывает танец, следуя за церемониймейстером, называемым Хуреска («Солнце»). Жена Кандо, обходя площадь по кругу, танцует с мужем, держа его за руку. Прельстясь красотой дочери Тариакури, Кандо оставляет жену одну и танцует с девушкой, время от времени останавливаясь, чтобы поговорить с ней, а потом снова пускается в пляс. Опьянев от вина и музыки, Кандо слышит только голос собственной страсти и лжет тем, кто находится вокруг него, чтобы оставить празднующих и последовать за дочерью Тариакури, свернув на боковую тропку. Вот так в нескольких словах нам изложен весь сценарий драмы: праздничное опьянение, движения танцующих, соблазн, ослепляющая страсть и в конце — смертельная ловушка, замысленная враждебным монархом.

В то время пьянство — главный порок, иногда караемый смертью. Так Тариакури подводит итог беспорядочному поведению своего сына Куратаме: без колебаний приказывает его умертвить. На некоторых праздниках потребление алкоголя ограничено, как, например, в день «хромого бога» Тараса Упеме: «никто не имел права притронуться к этому вину, так как это было вино Тараса Упеме, бога Куманчена, великого бога, потому что другие боги однажды напились на небе допьяна и сбросили его на землю, после чего он охромел».

Умножение праздников (в частности, тех, которые испанские священнослужители заклеймили именем «боррачерас», попойки) — признак моральной деградации, позволяющей предсказать гибель городов, подобно тому, как Тариакури объявляет племянникам о конце владения Хетукваро.

Этим порочным нравам «Описание Мичоакана» противопоставляет воинские добродетели первых уакусеча, создавших на этой земле царство золотого века.

Называющаяся так совокупность праздников, играющих центральную роль в старинном календаре пурепеча, детальнее всего освещена в «Описании Мичоакана». Это уникальное явление в культуре Центральной Америки, поскольку здесь сочетается ритуальное торжество, прославление справедливого решения и военный триумф.

Эката конскаро для нас очень важен еще тем, что именно он составляет фабульную основу «Описания Мичоакана»: большая часть текста, скомпилированного испанским клириком, представляет собой речь, которую жрец-петамути произносит перед собравшимся народом, описывая, как доносит до нас манускрипт, «историю их предков, то, как они пришли в эту провинцию, и войны, что они вели, служа своим богам».

Фактически кодекс в точности следует и логике развития этой речи — точнее, шаманского действа — главного жреца, от слов «вы, потомки нашего бога Курикавери», до «Генеалогии властителей Пацкуаро, Койакана и Мичоакана» — всего сто пятьдесят четыре страницы или приблизительно двенадцать часов чтения вслух. «Все это длилось до самой ночи, и никто из собравшихся на том дворе не ел и не пил».

«Эката конскаро» означает «изготавливать стрелы». Такое название прекрасно описывает содержание празднества: подготовку к войне. Но одновременно это еще и повод прославить правосудие. В течение целого года происходил отбор пленников для жертвоприношения. Их зовут «хацката», виновные, те, кого отдают на заклание. До этого в течение двадцати дней, предшествующих торжественному событию (то есть целый месяц по тамошнему календарю), суд, возглавляемый жрецом-петамути и самим казонци, выслушивал жалобщиков, собирал свидетельства совершенных деяний, исследовал доказательства. Тех, чья вина не вызывала никаких сомнений, приговаривали к смерти.

«Хацката» подразделялись на три разряда по тяжести совершенных преступлений:

— святотатцы, например, виновные в непосещении храма или перебоях в снабжении дровами «священных костров», произносившие кощунственные слова в адрес казонци, земного воплощения бога Курикавери, а также соблазнявшие женщин или воровавшие запасы маиса, заготовленные для ведения военных действий;

— виновные в преступлении против морали: бродяжничестве, плохом исполнении ремесла лекаря, повлекшем смерть больного, колдовстве, гомосексуализме;

— военные преступники: шпионы, дезертиры, те, кто уклоняется от воинских обязанностей.

Прочие правонарушители отвечали за свои преступления перед судами своих городов и не привлекались к участию в празднестве.

Гравюра номер XX к факсимильному изданию Хосе Туделы демонстрирует свирепость наказаний. Виновных в адюльтере увечат (рваные губы, вырванные глаза, кастрация мужчин). Тела пытаемых оставляются потом без погребения, на растерзание лисам и койотам.

Когда все приговоры приведены в исполнение, начинается прославление правосудия.

Именно тогда жрец-петамути произносит в присутствии казонци, дворцовой знати и народных представителей речь, вспоминая великую эпопею пурепеча.

Торжественность церемонии видна на другой иллюстрации (на вкладке III): верховный жрец облачается в черную рубаху, украшенную драгоценными камнями, на спине у него сосуд из тыквы, инкрустированный бирюзой, «в котором, — как сказано в «Описании», — он носит весь народ целиком». В правой руке у него длинное копье, знак его жреческого сана, на голове — повязка из хлопковых нитей, а волосы заплетены в длинную косу, украшенную перьями.

Стоит он в окружении именитых лиц: воинского начальника ангатакури («идущего впереди»), знати-кенгариеча в гирляндах и губных подвесках из жадеита; все они «выкрашены сажей», курят трубки.

Перед ними сидят на корточках «виновные», связанные веревкой, некоторые — уже без губных украшений и с выбритыми надо лбом волосами, как у простолюдинов. Иллюстрации демонстрируют атмосферу страха, смешанного с религиозной покорностью. Можно было бы принять это за какую-то искупительную церемонию, быть может, завершаемую публичным покаянием, как у ацтеков. Узники показывают, что скорбят о содеянном, у них лица в слезах.

По окончании речи петамути начинается казнь осужденных. Их сначала купают, а потом приготавливают к закланию: «каждому выдается красный плащ, чтобы покрыться, а еще красная рубаха, а кроме того — два медных браслета и еще медные ожерелья на шею, и гирлянды крепко пахнущих цветов и листьев на голову, затем им приносили поесть и выпить, поили допьяна, а около них били в барабаны жрецы морского бога, называемые «тупиеча»; когда же бойцы со шлемами и палицами переставали разыгрывать сражение, происходило заклание, с мертвых сдирали кожу, надевали ее на себя, и танцевали, словно бы с убитыми.

Но участь осужденных этим не исчерпывалась: впоследствии их скелеты, полностью очищенные от мяса, подвешивались в домах главных жрецов, и на каждый праздник скелетов («унисперанскаро») их извлекали оттуда, и те, кто привел их казнь в исполнение, «рыдали» за них.

Так протекали самые странные и истовые празднества на всем Американском континенте в эпоху, предшествовавшую конкисте. Последний праздник правосудия справлялся, вероятно, незадолго до прибытия испанцев, около 1520 года, в правление казонци Суангуа, так как расстройство привычного уклада, сопутствовавшее кратковременному пребыванию на троне Тангашоана II, явно помешало бы проведению столь торжественного мероприятия. Однако до некоторой степени гибель последнего владыки Мичоакана, подвергнутого пытке и сожженного на костре завоевателем Нуньо де Гусманом на берегу Рио-Лерма, представляет собой грубую и чудовищную пародию на великие празднества правосудия, имевшие место в империи древних пурепеча.

Хотя праздник антциуанскаро также посвящен подготовке к войне, в нем содержатся элементы космогонического действа, а потому он остается единственным доказательством существования позднее утраченного календаря[24].

«Описание Мичоакана» не указывает, в какое время проходит этот праздник, но вполне возможно, что он знаменует окончание некоего цикла и начало нового периода, подобно прославлению новорожденного огня «туп каак», упразднению огней у майя-юкатеков или ацтекскому торжеству Тошиух Молпилия («Наши годы связаны вместе»)[25].

Праздник антциуанскаро начинается сбором копала, еще называемого «американским ладаном» (его ищут молодые индейцы), и приготовления священных костров в честь бога огня. «И жрецы, носящие богов на спине, собрались вместе и пошли, дуя в боевые трубы, на вершину храмов, а в полночь они наблюдали за звездой на небе и разводили огни в домах Великих жрецов».

И тогда жрец, называемый «хирипати» («тот, кто раскрывает секреты») обращается к огню и к планете Венере со словами, которые «Описание Мичоакана» передает нам во всей их странной красе: «О ты, бог огня, пришедший в Дома Верховных Жрецов, это горящее дерево, принесенное нами на твои алтари, конечно, недостойно тебя и ничтожны наши благовония, но прими их, во-первых, ты, которого зовут золотое утро, и ты, Урендекауэкара, бог звезды, ты, о красноликий, погляди, с какой радостью эти люди принесли дерева для твоего огня!» Потом жрец перечисляет имена врагов, «начиная с города Мехико», чтобы боги поспособствовали их поражению и помогли захватить побольше пленных. И завершает свою речь такими словами: «О боги пятого неба, слышите ли вы нас оттуда? Ведь вы наши владыки и повелители и лишь вам дано осушать слезы бедных!»

Эту молитву он повторял, обращаясь ко всем четырем сторонам света, а после «бросал в огонь перед алтарем все шарики благовоний. И в тот самый день, когда жрец-хирипати произносил эту молитву, в тот самый час все прочие служители этого культа, прозванные хирипача, произносили ее во всей провинции».

Проведение военного праздника входило и в круг обязанностей Доблестных Мужей, кенгариеча. Простой народ собирался в отряды, которые шли к границам, чтобы захватить побольше пленных для грядущих жертвоприношений. Этот воинский праздник служил, кроме прочего, утверждением главенства уакусеча: к ним присоединялись отряды, присылаемые вассальными народами; приходили отоми, матлатцинки, чонталь, люди племен науа из Туспы, из Тамачулы… «Тогда туда прокладывали очень широкую царскую дорогу для простых воинов и знатных людей, прибывающих из (столицы) Тцинтцунтцана […], а верховный воинский начальник надевал свои украшения. На голову он возлагал убор из зеленых перьев, а на спину большой круглый серебряный щит и колчан из шкуры ягуара. Он надевал золотые серьги и браслеты, а еще пунцовую хлопковую куртку и пояс из кожи с зубчатой кромкой вокруг чресел. На ноги навешивал золотые колокольцы, запястья перетягивал лентой из меха ягуара в четыре пальца шириной, а в руку брал лук».

Как и во время «цветочных войн» у мексиканцев, так и здесь, у воинства бога Курикавери, роскошь и праздничное изобилие перерастали в воинственную ожесточенность.

Посвященные войне праздники древних пурепеча родственны подобным же церемониальным действам других центральноамериканских народностей. Надо здесь вспомнить о той практике внезапных налетов на соседей, что свойственна прочим обитателям неплодородных земель Америки — чичимекам, апачам, команчам. У всех них такая же идеализация своей и чужой военной доблести, одинаковый фанатизм, применение галлюциногенных растений или табака. Церемониал, подготавливающий к военной схватке, включает речи, исполненные экзальтации, бдения и жертвы — так описывают истовость «варварских» народностей севера и северо-запада отец Перес де Рибас и отец Телло.

Техника ведения боя тоже сходная: измотать противника, запугать криками и огнем, победить хитростью, а не силой. Военный праздник в этом смысле настолько связан с культурой уакусеча, что показывает, какое влияние оказало это племя на всю Центральную Америку и в особенности на Мехико-Теночтитлан.

Цель всегда одна: доставить как можно больше жертв на алтари богов. «Описание», рассказывая об одном из последних празднеств хикандиро (состоявшемся скорее всего в правление казонци Суангуа), сообщает нам, что число жертв за один только день превысило две тысячи человек.

Однако существует еще одна причина прибегать к подобным кровавым ритуалам. Общество, каким его рисует «Описание Мичоакана», до крайности иерархизировано. Принадлежность к аристократии наследуется напрямую: «были люди из семейств Энеани, Сакапу Хирети, Уанаказе и Апарича». Представители знати выделяются и одеждой, и губными украшениями, а сверх того — физическими данными: прической, сточенными зубами, деформациями черепа. Для человека из народа единственный способ подняться на более высокую социальную ступень — его качества воина; он должен входить в это сословие и храбростью завоевать себе титул кенги — Доблестного Мужа.

Таким образом, праздник играет роль социальной скрепы, усиливает чувство национального единения. Но никогда при всем том не теряет своего мистического смысла.

Военная экспедиция во время праздника хикандиро осуществляется под флагом из белых перьев — знаменем бога Курикавери и протекает в раз и навсегда установленном порядке: возглавляют ее пять жрецов бога войны и четыре — богини Шаратанги, причем символы и изображения божеств распределены по рядам нападающих. На марше перворожденные боги идут на правом фланге отряда, а боги Уирамбанеча (южные божества) — на левом. И, что примечательно, «Описание Мичоакана» говорит обычно не об армии, а о «процессиях».

Другой воинский праздник под названием «пурекутакаро» (от «пуреккути» — воин) начинался с «ушной жертвы» (скарификации): участники окропляли кровью из своих ушей алтарь на горе, соседствующей с городом Пацкуаро, и снимали с чердаков бога войны Курикавери и еще одного божества по имени Пунгаранча (от «пунгари»: султан из перьев). В шествии участвовали жрецы и советники владыки в одеяниях, украшенных утиными перьями.

Праздник сиквиндиро посвящается Кверауапери, Матери богов. Он отмечается, вероятно, в конце сезона дождей и сопровождается приношением печеной кукурузы, символа плодородия. В это время обновляются храмы, их снова красят свинцовыми белилами и индиго. Это же — время плясок, причем их названия, приведенные в «Описании» говорят сами за себя: «сескареча» (от «кескуа»: растопырить крылья), «параката уарака» — танец бабочек; «Описание» упоминает еще ритуал запуска воздушного змея, напоминающий тот, что был в обычае у ацтеков. Танцоры изображали облака, были раскрашены в цвета четырех сторон света: белый, желтый, красный и черный, что соответствовало космогоническому разделению мира в большей части доколумбовой Америки: тут прежде всего надо вспомнить ацтекский праздник дождя «этцалкалицтли» и его четыре айаухкалли, или четыре дома туманов[26].

В финале этого празднества происходило заклание пленных, а их сердца (вместилище души, по верованиям мезоамериканских индейцев) приносились в дар горячим источникам Араро и Синапекуаро. Участники торжества в знак верности богам отрезают пряди волос и приносят их в дар источнику.

«Описание Мичоакана» при всей своей неполноте представляет нам множество подробностей, позволяющих лучше оценить многосложность мира религиозных представлений древних пурепеча. Из перечисления деяний, год за годом громогласно провозглашаемого жрецом-петамути во время похвалы правосудию, для нас становится очевидна решающая роль мифов и ритуалов в жизни народа. Ведь эти земледельческие праздники в конечном счете имели политический и мистический смысл: транслировать людям Мичоакана, говорящим на одном языке и ведущим свой род от одних предков, ощущение непобедимого единства.

Все окружение казонци трудилось не покладая рук, подготовка очередного торжества требовала нескончаемых усилий от «атари», сборщика вина из агавы (ныне тараски так называют музыкантов), от «ускарекури», ведавшего добычей перьев, и «куирингури», изготовителя барабанов, равно как и от бивших в них барабанщиков-«атапача», от «куритцитача», отвечавших за топливо для костров и просмоленные палочки для разжигания огня, и «пунгакуча» — трубачей. Некоторые из этих функций сохранились и в укладе современных пурепеча, например, «карачакапе» (по звучанию напоминающее «карача капеча», как называли когда-то воинских начальников, упоминаемых в «Описании Мичоакана») из деревни Чилчота во время процессий носят на спине статуи святых.

Ведь, по существу, одной из главных задач старинной книги было показать нам неразрывность связей между новыми поколениями индейцев и исполненным мистики миром их предков; катастрофа-конкиста не могла этому помешать. В Мичоакане эта связь особенно трогает: она — и в традиции обмена подарками, в дарении хлеба и цветов, но прежде всего — в сложности правил, по которым организованы современные народные действа, где главенствует художественное начало: много сил и теперь отдается музыке, ювелирному делу, поэзии и ораторским турнирам.

Не будучи полным свидетельством о культуре ушедшей цивилизации, «Описание Мичоакана», несмотря на временные провалы, не стало мертвым текстом. Сегодня богатство его языка, сила образов, живость преданий несет в себе, без всякого сомнения, начатки обновления, и пурепеча попытались сделать ее собственным достоянием, реконструировав подлинный текст, переведенный с их языка более четырех веков назад.