Предел мечтаний

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда они поднимались в лифте, Колетта опять почувствовала, что ее подавляет близость Тэннера. Она ощущала на себе его взгляд, но не сводила глаз с электронного табло, отмечающего, какой этаж проезжает кабина.

Выходя из лифта, он положил ладонь на ее поясницу, и это небрежное прикосновение прожгло тонкий шелк платья и ткань колготок. Колетта с облегчением вздохнула, когда у двери квартиры он убрал руку и она смогла спокойно достать ключи.

— Позволь мне.

Он осторожно забрал у нее ключи.

— Каков джентльмен!

Легкая насмешка была призвана утихомирить кипевшую внутри бурю.

— Иногда выгодно быть джентльменом, а иногда — варваром.

Глаза Тэннера зловеще сверкнули, и напряжение только усилилось.

Чашечку на скорую руку, напомнила себе Колетта. Если они с Тэннером окажутся наедине в ее квартире, это не обяжет их к чему-то большему, чем легкая болтовня и несколько глотков кофе.

Но было что-то в его взгляде, что гнало и гнало мурашки по ее спине. Желание, которое и в ней пробуждало желание.

Он распахнул дверь, протянул ей ключи и сказал:

— Только после вас.

Колетта вошла в комнату, бросила сумочку на стул и указала Тэннеру на диван.

— Посиди пока, а я сварю кофе.

Она сделала шаг в сторону кухни, но он внезапно обхватил ее талию. Она ахнула.

— Я передумал относительно кофе, — сказал он и притянул ее к себе.

У Колетты пересохло во рту и сердце забилось с такой силой, что у нее в голове пронеслась мысль: а если он услышит?

— То есть лучше чаю со льдом? — с трудом выговорила она. — А может, лимонаду? У меня найдется кувшин лимонада.

Ее трясло, и она не могла унять дрожь.

— Просто мне не хочется кофе.

Он отпустил ее запястье и обнял ее за талию обеими руками.

— И ледяного чаю не хочется.

Что-то трепетало у нее внутри от этого гортанного голоса, от теплого дыхания, заставлявшего вспомнить о выпитом за обедом виски. А его руки уже гладили ее спину.

— И лимонаду я не хочу, — продолжал он, и глаза его вспыхнули. — Я только тебя хочу.

— Но ты сказал, что зайдешь на кофе. — Голос Колетты дрожал. — Джентльмены не заходят в дом к женщинам под лживыми предлогами.

— Сейчас я чувствую себя скорее варваром, чем джентльменом.

Он не дал ей времени для ответа, потому что сразу впился в ее губы жарким поцелуем.

Именно этого Колетта и страшилась. Из головы у нее не шел первый их поцелуй, а теперь, когда он крепко прижимал ее к себе, она почувствовала, что не в силах отказать ему — или себе — в сладости второго поцелуя.

Он не просто целовал ее; он целиком ею овладевал. Все началось с соприкосновения губ, потом переплелись их языки, и все ее тело вспыхнуло от невыразимо сладкого наслаждения.

Но не только поцелуй заставил ее почувствовать себя так, как будто она проглотила солнце. Нет, причиной тому был весь вечер, проведенный вдвоем.

Ей не хотелось видеть в Тэннере что-нибудь хорошее; ей хотелось считать его наглым деспотом, лишенным каких-либо оправдывающих его качеств. Но его руки опять ласкали ее спину, и все мысли о его плохих или хороших качествах отступили под натиском бешеного напора чувственности. Она ощущала, что тонет в его поцелуе, плавится в его руках. Где-то на периферии мозга билась мысль, что она должна остановить безумие. У этого шага нет будущего.

Но эта-то мысль и удерживала ее в его объятиях. У них с Тэннером нет будущего, так не простительно ли удовольствие одного-единственного момента?

Ей не нужна постоянная связь с мужчиной. У нее впереди скрупулезно распланированная жизнь, в которую мужчины не вписываются. Но сейчас этот мужчина ей желанен.

— Колетта... Милая Колетта, — проговорил он, прервав поцелуй. — С тех пор как мы поцеловались в ту ночь, я думал только о том, чтобы снова целовать тебя.

— Я тоже много об этом думала, — призналась она и откинула голову, чтобы его губам было легче добраться до ее шеи.

— Я и о другом думал, не только о том, чтобы целоваться, — добавил он, и она почувствовала внутри себя новую вспышку пламени.

— И я, — прошептала она.

Больше она не смогла ничего сказать, потому что горячая сладость проникла в ее рот и разлилась по всему телу.

Он хочет ее... Свидетельство тому — его заметно напрягшаяся плоть. И она его хочет. Ей известны все резоны против этого, но... она его хочет.

Не прерывая поцелуя, он подтолкнул ее к дивану. Она чувствовала, как колотится его сердце у ее груди. И от этого ощущения желание заиграло новыми оттенками.

Его руки двинулись вдоль ее спины вверх, выше, выше, туда, где начинается застежка. У Колетты перехватило дыхание, когда она почувствовала кожей спины прохладный воздух: платье ее распахнулось.

Он оторвался от ее губ и сдернул платье с плеч; она подхватила его, прижав к груди. Целомудрие подало свой голос.

Но, заглянув в ночную синеву его глаз, Колетта увидела в них не только волчий голод, но и неподдельную нежность, ласку, которая заполнила в ней пустоты, о существовании которых она и не подозревала. А сердце ее билось так, что она ничего больше не слышала.

Под его напором она шагнула было к дивану, но вдруг вспомнила, что Джина может прийти с минуты на минуту, и двинулась на дрожащих ногах в спальню.

— Колетта?

В его голосе звучало сексуальное желание, на которое откликался каждый нерв ее тела.

Она понимала, что он дает ей шанс передумать. Но когда они переступили порог спальни, пути назад уже не было. Да она и не хотела назад.

Руки ее дрожали так же, как и ноги, когда она вошла в свою комнату, порадовавшись, что успела днем прибраться и двуспальная кровать аккуратно застелена покрывалом.

Когда Тэннер протянул руку к выключателю, Колетта остановила его. Лунный свет лился в окно, и не было необходимости в искусственном освещении.

— Ты такая красивая, — прошептал он, снова принимая ее в свои объятия и прижимая к себе.

Она чуть отодвинулась, чтобы втиснуть ладони между ним и собой, и принялась расстегивать пуговицы его рубашки. Ей не терпелось ощутить кончиками пальцев тепло его широкой груди. А он стал ей помогать.

Когда с пуговицами было покончено, Тэннер освободился от рубашки, подхватил Колетту на руки и уложил на кровать. Затем присоединился к ней, шепча ласковые и бессвязные слова. Она пропала... пропала в его поцелуе, в тепле кожи, в жестковатых прикосновениях мозолистых ладоней.

Неважно, что у них нет будущего. Будущее ее не волнует. Сейчас ей нужно только это мгновение с ним. А оставшуюся жизнь она отлично проживет одна.

Никогда в жизни Тэннеру не доводилось ласкать такую гладкую, шелковую кожу. Его возбуждали эти хрипловатые звуки, которые вырывались у Колетты, когда он гладил ее горло, покусывал шею, а его пальцы исследовали соблазнительные бугорки грудей.

Его воспламеняло желание овладеть в полной мере этим телом, разумом и душой. Но почему-то у него из головы не шло заявление Колетты о том, что несерьезные связи не по ней. Не это ли произойдет, если они сейчас займутся любовью? Несерьезная связь, о которой она пожалеет, едва действие закончится.

Он попытался отмахнуться от громкого голоса своей встревоженной совести, переступить через это препятствие и целиком раствориться в Колетте. Но не смог.

И тогда его жадное желание начало отступать. Как ни дико это могло бы прозвучать, но Колетта слишком нравилась ему, чтобы он стал заниматься с ней любовью.

— Колетта... — чуть слышно шепнул он.

Она потерлась щекой о его ладонь, словно кошка, ищущая ласки.

— Если мы не остановимся, утром ты будешь меня ненавидеть, — сказал Тэннер.

Она растерянно глянула на него.

— К-к-как?

Он улыбнулся. Оставалось надеяться, что ей сейчас не так больно, как было бы наутро, если бы они дошли до конца.

— Я невероятно хочу тебя, но все-таки не уверен, что это было бы лучшим вариантом для нас.

Даже в серебряном свете, наполнявшем комнату, он видел краску, заливавшую ее щеки.

— Я... не могу понять, о чем я думала, — пробормотала Колетта, спустила ноги с кровати и схватила в охапку платье.

— Дорогая моя, здесь нечего стыдиться. Мы оба несколько увлеклись, только и всего, — сказал он, также вставая.

— Невероятно, что это меня захватило, — прошептала она и натянула платье.

— Я использовал всю мыслимую чертовщину, чтобы захватить тебя, — поддразнил ее Тэннер.

Ответной улыбки не последовало.

Тэннер положил руки ей на плечи, заставляя ее поднять голову.

— Я понимаю, получилось неловко, но я подумал, что будет куда как неловко, если мы продолжим.

— Ты совершенно прав, — ответила Колетта. — Спасибо, ты помог мне прийти в себя.

Тэннер застегнул ей платье на спине, поднял с пола свою рубашку и улыбнулся.

— А вот теперь я действительно с удовольствием выпил бы кофе.

Он понимал, что Колетта хочет, чтобы он как можно скорее покинул ее дом. Но ему почему-то казалось, что, если он уйдет немедленно, эта ночь для них будет продолжаться все время, пока он не покинет город.

— Обещаю тебе, одна чашечка на скорую руку — и я ухожу.

Колетта кивнула. Пока она готовила кофе, в кухне царило напряженное молчание. Когда же ароматная жидкость наполнила стеклянную емкость, она повернулась к Тэннеру.

— Вряд ли ты поверишь, если я скажу, что мне не свойственны такие поступки.

Глаза их встретились.

— Я тебе верю, Колетта.

И он действительно поверил — к собственному удивлению. За последние несколько дней он убедился, что Колетта — совсем не хищная городская штучка, какую он опасался встретить.

Она повернулась к шкафу, чтобы достать чашки и блюдца, и неутоленное желание вновь взыграло в Тэннере. Он даже почти пожалел, что джентльмен взял в нем верх.

Но момент ушел, и теперь Колетта не могла предложить ему большего, чем чашка свежего кофе.

Он нахмурился, не зная, как разорвать пелену возникшего между ними напряжения. Ему хотелось снова видеть ее улыбку, заманчивые ямочки и краску на щеках. Все что угодно, только не это гнетущее молчание.

— Я знал и худшую неловкость, — сказал он наконец.

Колетта взглянула на него, и в ее глазах мелькнула искорка любопытства.

— О чем ты?

— Дженни Мэри Малком была самой красивой девчонкой шестого класса, и я влюбился до умопомрачения. Как-то раз она заговорила о том, какими крутыми ей кажутся тореадоры, вот я и пригласил ее к нам на ранчо и решил устроить бой с нашим быком.

Колетта отставила чашку, и глаза ее заблестели ярче.

— Разве это не опасно?

— Когда у одиннадцатилетнего мальчишки начинаются дела сердечные, он уже ничего не боится. — Он откинулся на спинку стула, любуясь нетерпеливым выражением ее лица. — Дженни в тот день пришла с несколькими подружками, и мы всей компанией отправились на пастбище.

— И у тебя был красный плащ?

— Нет... Красные отцовские кальсоны. — Ее смех стал для Тэннера утешением, и желание опять напомнило о себе. — В общем, я вышел на пастбище, а Дженни с подругами вцепились в забор. И вот я начал махать на эту гору из злобы и мускулов красными подштанниками.

— И что потом?

Колетта слегка подалась вперед, напрочь позабыв про сдержанность.

— Бык ринулся на меня, а я поджал хвост и — деру. Но он-таки подцепил меня рогом за задницу и стащил с меня штаны. Вот и предстал я голышом перед очами той, которая была любовью моей жизни.

Колетта зажала ладонью рот, но смешок все-таки вырвался.

— Ты все это сочинил!

Тэннер торжественно поднял руку.

— Слово бойскаута. И мало того, что я пережил крайнее и беспредельное унижение на глазах у возлюбленной. Отец целые две недели меня изводил: мол, он не может поверить, что воспитал сына, который оказался туп, как пробка.

Они все еще хохотали, когда на пороге кухни показалась Джина.

— Похоже, вы тут напропалую веселитесь, — заметила она.

— Твой брат рассказывал мне о своей первой корриде, — ответила Колетта.

Джина присела рядом с Тэннером и Колеттой к столику.

— Я эту историю слышала раз сто. Дженни сейчас работает в единственной в Фоксране парикмахерской и обожает рассказывать про это представление клиенткам.

Тэннер отметил про себя, что с появлением Джины Колетта совсем расслабилась.

— У меня ничего бы не вышло с Дженни, — сказал он. — Мне никогда не было бы хорошо с женщиной, которой доставляет удовольствие рассказывать посторонним о моем унижении.

— Как у вас прошел вечер? — обратилась к Джине Колетта.

Джина заулыбалась.

— Изумительно. Отец Дэнни очень забавный, а мама у него добрая и ласковая. Сестрицы его и братик — та еще компания, обед замечательный, сумасшедший дом, короче говоря.

Слушая, с каким восторгом Джина описывает вечер, проведенный в семье Дэнни, Тэннер мог только с горечью думать о том, что он не был в состоянии дать ей что-то похожее на такую атмосферу семейного веселья.

— У них золотая семья, — продолжала Джина. — Сразу видно, как они все любят друг друга.

— Я рад, что ты хорошо провела вечер, — сказал Тэннер, стараясь заглушить в себе чувство вины за то, что не все оказалось в его власти.

— Ну а вы чем занимались? — спросила Джина.

Внезапно щеки Колетты побагровели.

— Да ничем, — сухо сказала она. — То есть мы пообедали у Антонио, потом приехали сюда и вот пьем кофе.

Джина долго рассматривала ее лицо, затем перевела подозрительный взгляд на брата.

— Ну, и хорошо было?

— Что именно?

Голос Колетты прозвучал на октаву выше, чем обычно, а щеки запылали еще сильнее. Само раскаяние, со снисходительным удовлетворением подумал Тэннер.

— Ужин у Антонио. — Джина тряхнула головой. — А ты о чем подумала?

— Не знаю... Я слишком устала. — Колетта поднялась из-за стола и отнесла чашку с блюдцем в раковину. — Я бы сказала, что сейчас уже ночь. Спасибо тебе, Тэннер, за роскошный ужин.

— Это мне следует тебя благодарить, поверь.

В ответ Тэннер смог полюбоваться очередным приливом краски к ее щекам. Колетта невнятно пробормотала «Спокойной ночи» и вышла.

А перед мысленным взором Тэннера немедленно встала картина: Колетта падает на простыню, и ее обнаженное тело блестит в лунном свете.

Он тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения, и постарался вслушаться в продолжение восторженного рассказа Джины о минувшем вечере.

В первый раз за все время пребывания в Канзас-Сити он усомнился, прав ли был, стараясь вернуть Джину на ранчо.

Прав, разумеется, зашептал в его голове тихий голос. Если ты оставишь Джину здесь, это еще не значит, что семья Дэнни будет ее семьей. Да ты этого и не хочешь. Она слишком молода, чтобы связывать свою жизнь с каким бы то ни было мужчиной. Ей нужно вернуться домой, чтобы завершить учебу. Вернуться вместе с тобой.

Вспомнив о Колетте, он осознал, что в последние дни упустил из виду свою цель. Его почему-то стала занимать Колетта, а не Джина. Он провел в Канзас-Сити целую неделю и ни на йоту не приблизился к первоначальной цели — вернуть Джину домой.

Пора оставить в покое Колетту и вспомнить, зачем он приехал в Канзас-Сити.