Прекрасная Джоан

Глава 12

Хотя в тот день ни Проклятая башня, ни весь город не были взяты, штурм, предпринятый Ричардом, знаменовал собой начало конца, два эмира это поняли и под вечер согласились сдаться – с сохранением некоторых привилегий для себя.

– Посмотрите, как трясутся крепостные стены, – ответил брат, – и все башни вот-вот рухнут. Неужели вы думаете, что я настолько слаб, что не сумею взять силой то, что вы сейчас предлагаете мне как одолжение?

Ричард все еще страдал от лихорадки, но все-таки уже настолько окреп, что смог сидеть за столом. Он повеселел и даже дразнил нас за бегство с наблюдательного пункта.

– Не огорчайтесь, мы разместим вас гораздо роскошнее, когда Акра будет нашей, – пообещал он.

7 июля Проклятая башня, наконец, с грохотом упала. 12 июля представители противных сторон встретились, чтобы обсудить условия сдачи. Горожане должны были заплатить выкуп Филиппу, Ричарду и Конраду, освободить всех пленников Саладина и христиан. Неверным дали месяц на выполнение наших условий; на это время гарнизон Акры и семьи горожан считались нашими заложниками.

После взятия Акры мы приготовились переселиться в город. Ричард, сияя, встретил нас за городскими воротами. Указав нам на свисающие со стен английские и французские знамена, он повел нас по узким улочкам в королевский дворец – огромное беломраморное здание, построенное вблизи Большой мечети. Поскольку во дворце много лет жили эмиры Акры, дворец, разумеется, был и красивым, и удобным для жизни. Длинные прохладные коридоры с резными арками, из которых открывался вид на зеленеющие дворики с фонтанами и воркующими голубями, уютные комнаты с мягкими диванами и тяжелыми резными столами и тишина после шума и грохота военного лагеря показались нам раем.

Ричард заявил, что Филипп злится из-за того, что дворец заняли мы, а ему приходится довольствоваться лагерем храмовников. Наши крестоносцы с удобством расположились в городе; один же рыцарь, заметив, что Леопольд Австрийский повесил рядом с его знаменем свое, сорвал его и выбросил в ров!

– Матерь Божья! – воскликнула я, пораженная такой глупостью.

– Но это мои трудности, а не ваши; не стану беспокоить вас. Ожидаю вас обеих на пир сегодня вечером. Возможно, ваше присутствие умиротворит наши разногласия.

В общем так и произошло, по крайней мере, вечер кончился мирно. Блондель исполнил сложенную им песнь о событиях последних дней и «Робина», сочиненного Бернаром де Вентадуром, песню, которую вместе пели Ричард, Раймонд и я.

А потом мы с Беренгарией блаженствовали на нашей половине. Мы редко видели брата, он был слишком занят делами. Саладин неохотно, но согласился выполнить наши требования, и вскоре крестоносцы начали готовиться к походу на Священный город.

От придворных мы узнали последние слухи. Королям Англии и Франции предстояло решить спор между Гвидо де Лузиньяном и Конрадом Монферратским. Леди Элизабетта сообщила нам, что рука графа Раймонда все еще не зажила, и поэтому король Ричард приставил к нему личного врача, и теперь граф находится здесь, во дворце.

Уголком глаза я заметила, что Бургинь, бросив на меня злобный взгляд, что-то шепчет леди Марии де Кордова, одной из юных камеристок Беренгарии. Потом обе захихикали; я почувствовала, что краснею, и была рада, когда Беренгария высказала предположение, готовое сорваться с моего языка.

– На пиру глаза его слишком блестели, а щеки пылали. Полагаю, у него лихорадка. Наверное, нам нужно навестить его, Джоан, мы должны убедиться, что он ни в чем не нуждается.

Мы немедленно отправились к нему в сопровождении только леди Катерины. Граф Раймонд беспокойно метался на диване в длинном зале, выходящем во дворик. Рядом с ним был только мальчик-раб, который обмахивал его опахалом. Однако, насколько я могла судить, за ним хорошо присматривали: на столике стояли вино, фрукты и горшочек с отвратительным на вид бальзамом; на руке была свежая повязка.

Леди Катерина вышла, собираясь собственноручно приготовить какое-то свое лекарство, мы хотели последовать за ней, но Раймонд взмолился:

– Побудьте со мной еще немного! Я хочу забыть о заседании совета. Я должен был находиться там, ведь Гвидо так нуждается в друзьях. И вот теперь я слышу их голоса, но не разбираю, что они говорят.

– Где проходит совещание? – спросила Беренгария.

– В большом зале, за стеной. Зал выходит в сад, как и эта комната.

Я подошла к стене и, заметив решетку, прижалась к ней ухом. Все было отлично слышно, но мне стало неловко, и, обернувшись к друзьям, я сказала, что мне стыдно подслушивать. К моему удивлению, Беренгария возразила:

– Разве плохо будет, если мы узнаем, о чем они говорят? Это не тайное совещание. Все наши рыцари там.

Тогда я снова стала слушать и тихонько пересказывать все моим друзьям. Гвидо и Конрад оба заявляли о своих притязаниях на иерусалимский престол. Гвидо прежде уже был некоторое время королем Иерусалима; Конрад же являлся супругом законной наследницы. Рик высказался в пользу Гвидо; Филипп поддерживал Конрада. Все зашумели; потом кто-то предложил: пусть Гвидо остается королем до конца жизни, а затем трон должен перейти к Конраду или его наследнику. В конце концов на том и порешили.

– Что ж, – сказал Раймонд, – кажется, они приняли самое разумное решение. В конце концов, все мы явились сюда, чтобы сражаться за Святую землю, а не затем, чтобы спорить друг с другом. И не лежать в постели, – добавил он с горечью, – чтобы за нами ухаживали дамы и лекари!

Я рассмеялась и подошла к нему. В тот момент он больше всего был похож на рассерженного маленького мальчика. Мне захотелось отбросить темные волосы с его горячего лба и поправить подушки под его головой. Однако, как ни сильно было мое желание, я не поддалась порыву.

Но глаза наши встретились, когда я склонилась над ним, и мне показалось, что он читает мои мысли. Я словно заглянула в зеркало и увидела свое отражение: преграда между нами исчезла, мы переживали одни и те же чувства и прекрасно понимали друг друга. Ощущение было настолько поразительным, что я стояла рядом с ним, не в силах произнести ни слова. А он, не отводя от меня взгляда, взял мою руку и поднес ее к своей щеке.

Обернувшись, я увидела, что Беренгария уходит. Вспыхнув, я попрощалась с Раймондом, обещала вскоре навестить его снова и поспешила за невесткой на нашу половину.

Она ничего не сказала о своем внезапном уходе и лишь улыбнулась мне. Мы обсудили то, что подслушали. Рик уже давно предупреждал, что оставит нас в Акре, когда войска крестоносцев пойдут на Иерусалим, теперь уже было решено, кто станет королем, и мы поняли, что скоро нам предстоит распрощаться с братом и всеми нашими друзьями.

Однако, как выяснилось, у брата были и другие дела, о которых мы ничего не знали до тех пор, пока он не призвал нас в свои покои.

– Я должен вам кое-что сказать, – отрывисто заявил он. – Предпочитаю, чтобы вы услышали эти новости от меня, хотя скоро они станут общим достоянием. Филипп Французский, трусливый предатель, собирается бросить нас и бежать домой!

– Как он может? – воскликнула я, обеспокоенная последствиями этого события для всего Крестового похода. – Как он может, Рик? Он торжественно поклялся, и весь мир знает о его клятве!

– Кажется, бедняга болен; его жизнь в опасности.

– Он сам тебе это сказал?

– Нет, не он! Он прислал ко мне герцога Бургундского и епископа Бове. Оба заливались слезами. Разумеется, я знал, зачем они пришли; я ведь не слепой и не глухой! Так и сказал: «Я знаю, зачем вы пришли. Чего вы хотите от меня, братья по оружию? Чтобы я дал свое согласие на то, что считаю нарушением нашего договора?» Они признали, что я прав, и заявили, что взывают ко мне, ибо их король умрет, если останется в этой гиблой стране! Я дал им тот ответ, которого они ждали, правда, боюсь, выразился не слишком мягко. «Если его жизнь в опасности, – сказал я, – пусть едет, как советуют его приспешники, хотя уверен, что уезжать ему не следует. Если ваш король вернется, не выполнив того, зачем прибыл сюда, он покроет Францию вечным позором!»

– И даже после этих слов он все равно намерен уехать? – спросила Беренгария.

– Да. Когда, наконец, мы с ним встретились лицом к лицу, между нами произошла ссора. Филипп визжал, что ему принадлежит половина того, что мы взяли на Кипре, я же в ответ потребовал половину Фландрии. Поверьте, мы с ним весело провели время! – Лицо его помрачнело. – Что ж, он оставляет нам своих бургундцев; кроме того, пусть нехотя, но пообещал не захватывать мои французские владения, пока я не вернусь. Не знаю, сдержит ли слово; полагаю, с этого дня Филипп переметнулся в стан моих врагов. Он не простил мне историю с Алис, и его ненависть ко мне растет день ото дня.

– По слухам, Леопольд Австрийский тоже уезжает, – заметила Беренгария.

– Да, мы потеряли его – и все из-за рыцаря, который сорвал с крепостной башни его знамя. По крайней мере, Леопольд воспользовался этим происшествием как предлогом. Конрад поговаривает об отплытии в Тир – он хочет осмотреть земли, дарованные ему после того, как мы постановили, что королем Иерусалима будет Гвидо. Снова предлог, но что мы можем возразить?

– Рик, возможно, это и к лучшему, – предположила я. – Когда все они уедут, у тебя будут развязаны руки, и ты сможешь биться за Святую землю как должно.

– Надеюсь, Джоан. Видит Бог, я думаю об этом денно и нощно.

Хотя бегство короля Филиппа ослабило нас, должна признаться, мы радовались, когда в конце июля он, наконец, отчалил от берега. По словам Ричарда, единственным, что держало нас в Акре, был отказ Саладина выполнить свою часть договора о сдаче города. Он охотно согласился заплатить выкуп и вернуть изгнанных из города христиан, но когда Ричард потребовал выдачи ста крестоносцев, захваченных в плен, Саладин ответил столь уклончиво, что мы испугались за жизнь пленников. Не выполнил он и обещания вернуть нам нашу драгоценную реликвию – Истинный Крест. Наконец, брат дал ему срок до конца августа.

– Или Саладин выполнит мои требования, – сказал он, – или столкнется с большими неприятностями.

Каковы будут эти неприятности, я предпочла не спрашивать. Мне было известно, что в наших руках гарнизон крепости и их семьи; заложникам, так же как и нам, хотелось, чтобы Саладин выполнил свои обещания.

Прошло две недели. 14 августа Ричард заявил, что покидает нас и вместе с солдатами переходит в другой лагерь, рядом с расположением войск Саладина.

Время от времени до нас доходили слухи о мелких стычках; но, зная, как долго мужчины приступают к делу, мы с Беренгарией решили, что конец августа пройдет вполне спокойно.

Однажды утром мы услышали звуки труб и громкие крики, сопровождаемые топотом многих сотен ног и грубыми командами. Мы переглянулись. Я вскочила на ноги. Шум нарастал; мы прислушивались, не понимая, откуда он доносится. И тут до нашего слуха донеслись испуганные женские и детские голоса… Вдруг вбежала леди Мария. Она так запыхалась, что не могла говорить.

– Король Ричард велел привести к нему всех заложников, – выпалила она, задыхаясь. – Наши солдаты гонят их из города, словно стадо баранов. Они собираются их всех казнить!

– Чушь! – Я подумала, что Мария со страху выдумала самую невероятную историю и пытается посеять панику. – Наверняка они договорились об обмене пленными… Король Ричард никогда не убьет заложников! Никогда не болтай понапрасну, Мария, лучше придержи язык!

Обратившись к Беренгарии, которой, по моему мнению, следовало распечь Марию, я предложила отправиться в лагерь и посмотреть, как проходит обмен пленными.

– Как можно… без разрешения моего супруга! – нерешительно возразила она.

– Пожалуй, я поеду одна и сразу вернусь, если увижу, что мое присутствие нежелательно.

Накинув легкий плащ и закрыв лицо вуалью, я приказала седлать лошадей и вызвала вооруженную охрану. Я следовала за огромной толпой мужчин, женщин и детей, которые медленно брели из города на жаркую, опаленную солнцем равнину, лежащую между Акрой и лагерем Саладина. Подъехав ближе, я увидела, что солдаты делят заложников на три группы. В первую попали богато одетые горожане, во вторую – молодые и крепкие с виду молодые мужчины, в третью – женщины, дети и старики.

Ричард со своими людьми находился в самом центре равнины. Он явно был недоволен моим появлением. Я сразу поняла, что мне стоило остаться с Беренгарией. Даже не поздоровавшись, брат осведомился о причине моего неожиданного появления.

– Ты не могла выбрать более неудачного момента, – сказал он. – Немедленно возвращайся во дворец. Здесь тебе не место!

Я возразила, что приехала посмотреть, как проходит обмен пленными.

– Никакого обмена не будет! – грубо отвечал он. – Саладин снова отказался выполнить обещанное… Я и так потерял много драгоценных недель.

– Обмена не будет? Но зачем же они здесь?

– Мы не можем взять их с собой; не можем и продолжать охранять и кормить их в Акре! Матерь Божья, Джоан, это Крестовый поход, а не Суд любви! Пораскинь мозгами! А теперь… иди, уходи!

Я развернула свою кобылу и поскакала назад, к белым башням и минаретам. Однако не успела я добраться до города, как услышала громкий крик, потом другой. Я обернулась через плечо и увидела, как солдат выхватил младенца у матери и отсек ему голову мечом. Затем он заколол и мать; подняв меч, с лезвия которого капала кровь, он врезался в толпу кричащих от страха пленников, которые, невзирая на свои оковы, пытались прорваться сквозь кольцо окруживших их вооруженных всадников.

Вскоре солдаты моего брата начали убивать мужчин, женщин и детей.

– Останови их! – Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я развернула лошадь и погнала ее назад, к Ричарду. Моя охрана осталась далеко позади. Сердце колотилось так сильно, что казалось вот-вот разорвется.

Я заметила, как от группы людей рядом с братом отделилось несколько всадников, они поскакали мне навстречу и преградили мне дорогу, я увидела, что во главе отряда граф Раймонд. Он был почти так же бледен, как и я.

– Пропустите меня, милорд! – закричала я. – Я должна уговорить брата остановить их. Он не может… так нельзя!

Склонившись к моему седлу, он вынул поводья из моих дрожащих пальцев.

– Выслушайте меня, миледи, прошу вас! – Он развернул мою кобылу мордой к Акре и медленно повел ее вперед. – Ваше вмешательство лишь разгневает короля; вы не в силах остановить это… печальное, но необходимое дело.

– Печальное? Необходимое? Да это чудовищно! Чудовищно! – Внезапно я разрыдалась. Слезы ручьями лились по моим запыленным щекам. – Как вы могли такое допустить, милорд? Это не война… Не священная война! Они убивают женщин и детей…

Мы слышали жуткие предсмертные крики и стоны; я никогда их не забуду. Никогда!

Мы быстро скакали прочь. Моя охрана осталась далеко позади; вуаль развевалась у меня за спиной. Когда мы домчались до городских ворот, уже больше не слышали криков, но, как только въехали в город и медленно двинулись ко дворцу, мне показалось, что я снова их слышу где-то поблизости: те же крики, топот бегущих ног, те же громкие приказы прекратить…

Раймонд сдавленно выругался, и я увидела, что он оглядывается, словно ища другого пути. Очевидно, по-другому добраться до дворца было нельзя, и, когда мы повернули на площадь перед дворцом и стоящей рядом мечетью, мы снова оказались в центре резни, повторяющей ужасную сцену на равнине. В некотором отдалении от нас на могучем жеребце сидел герцог Бургундский, криками поощряя своих людей к убийству закованных в цепи пленников, безуспешно пытающихся спастись от безжалостных мечей.

Ко мне с протянутыми ручками бросилась маленькая девочка. Я нагнулась, чтобы подхватить ее, но ее нагнал солдат и с маху отрубил ребенку голову. Струя крови брызнула на подол моего платья, потекла по мостовой под копыта кобылы…

Я закричала; слезы снова хлынули у меня из глаз. И снова я почувствовала, как у меня забирают поводья. Наконец Раймонд пригнал наших лошадей во внутренний двор дворца. Он молча помог мне спешиться и, сжав мою руку, повел меня по длинным полутемным коридорам на мою половину.

Здесь было пустынно; да и в соседних комнатах тоже никого не было. Некоторое время мы стояли молча, и лишь плеск воды фонтана в саду нарушал тишину. Эта часть дворца была расположена вдали от площади.

Я начала дрожать. Меня бросало то в жар, то в холод. Темные тени поплыли перед глазами.

Его руки нежно обняли меня, поддерживая, не давая упасть. И прежде чем весь мир погрузился для меня во тьму, я услышала – или мне только показалось – его ласковый голос:

– Тише, тише, радость моя… успокойся.