Презренный металл

17. Снег

Серджио Леоне, всё-таки, был гениальным режиссёром, как ни крути. Его работа с крупными планами выше всяческих похвал. Она великолепна. Особенно в «Хорошем, Плохом, Злом». Финал этого фильма вызывал у меня невероятно сильные чувства, сколько бы я его ни смотрел. Глаза, показанные на весь экран. Какие невероятные чувства и эмоции они передавали… Ангельские глазки, Блондинчик… Просто бесподобно.

Нам с Никитосом, безусловно, до этих титанов было далеко, да и задача у каждого из нас была противоположной. Нам нужно было как можно лучше скрыть свои чувства и эмоции. Но даже, учитывая это обстоятельство, полагаю, крупные планы, показывающие наши глаза, могли бы произвести впечатление на публику.

Пауза была очень короткой, просто время замедлилось, или мне это показалось. Но впечатление было таким, будто мы не меньше минуты прожигали друг друга взглядами, полными слабо прикрытой ярости.

— И не нужно мне больше приносить кефир и манную крупу! — сварливо провозгласил Сергей Сергеевич, выглядывая в щель не захлопнутой двери и стараясь разрушить магию наших взглядов.

Было в этом противостоянии что-то сверхъестественное, как если бы Никитос вдруг почувствовал, что мой взгляд берёт начало не здесь, не в голове Серёжи Краснова, а на дне холодной ямы в лесу, вырытой тридцать лет назад.

У меня мурашки пробежали по спине и волосы защёлкали от слабого электрического импульса. Думаю, Никитос испытал что-то подобное. Впрочем, кто его знает, насколько он очерствел и потерял способность чувствовать ту незримую взаимосвязь, которая всегда существовала между нами.

— Ты можешь объяснить это, в конце концов, в своём Собесе? Сколько можно? Хотя бы, скажи там руководству, чтобы тушёнку передавали, а лучше водку, — воскликнул Сергеев и резко замолчал, будто только что заметил Никиту.

Артист. Быстро сориентировался.

— Передам, Сергей Сергеевич, — ответил я, не отрывая глаз от Никитоса. — Но я человек маленький, мне сказали принести, я несу. А к руководству меня не подпускают.

Но Никита был не дурак, а в молодости так вообще — умница и золотая голова. И он такие моменты схватывал налету. Так что никакая залипуха и даже талантливо исполненный экспромт о волонтёре социальной службы и недовольном пенсионере не могли заморочить ему голову. И сейчас, я думаю, картинка у него сложилась вполне ясная, и недостающие ячейки в пазле моментально заполнились.

Ну, собственно, тут не нужно было, как Птице-Говоруну, отличаться особым умом и сверхсообразительностью. Всё было понятно и прозрачно. Отставной журналюга, щелкопёр, акула, мать его, пера, зубастый публицист и умелый провокатор с одной стороны… И недоросль, малолетка вцепившийся в лодыжку, как дурная собачонка, и не разжимающий челюстей с другой… Прекрасный союз. Плодотворный…

Вот откуда ползли все эти статейки! Как только появился этот Краснов, вернее, не появился, а как только он взялся за все эти поиски секретных материалов, так и понеслось. Да ещё как понеслось.

— Знаешь, что это такое? — спросил Никита у меня и показал на дверь.

Вернее, не на дверь, а на букву Z. Ту самую, которую я ему оставил в качестве напоминания о прошлом.

— Полагаю, Никита Антонович, что это буква Z, — спокойно сказал я, пожав плечами. — Сегодня этим символом мало кого удивишь, мне кажется. И иметь его в таком виде, крупным, во всю дверь, это прямо декларация. И в какой-то степени знак сопричастности к истории, творящейся на наших глазах. Заявление всему миру.

Никита молчал и вглядывался в моё лицо, представляя, возможно, как бы на мне смотрелась балаклава с неровной прорезью.

— Но в этом конкретном случае, — продолжал я, — буква Z напоминает, скорее, знак Зорро из известного кинофильма.

Никита скрипнул зубами. Он был страшно напряжён. Во взгляде читалась интенсивная работа мозга. Он ничего не сказал, но поднял руку и поводил перед моим лицом указательным пальцем.

— Собес… — протянул он. — Собес…

— Собес, — подтвердил я.

— Вот именно, — добавил наблюдавший за этой сценой Сергеев. — В Собесе непонятно, что творят. Думают, я на них управу не найду.

— Собес, — повторил Никита и вдруг, усмехнувшись, подмигнул мне.

Я пожал плечами и улыбнулся.

— Я из тебя… — тихонечко, нараспев произнёс он, — я из тебя всю душу выну… Знак Зорро, да?

— Был такой кинофильм, — кивнул я. — Вы, наверное, видели его в молодости.

Видел, ещё как видел. Ходил на него вместе со мной и даже несколько раз. Никитос, не отводя взгляда от моих глаз, несколько раз кивнул и прищурился.

— Знак Зорро! — повторил он. — Знак Зорро…

Он тоже улыбнулся, только, в отличие от моей, его улыбка была холодной и недоброй. Теперь я вижу, откуда ветер дует, как бы говорила его улыбка, и кто пишет все эти дурацкие статейки, и кто стоит за этим писакой, и где он берёт материалы.

Никитос несколько раз кивнул и с тем же задумчивым видом пошёл к лестнице и начал спускаться.

— Ещё никогда Штирлиц не был так близок к провалу, — сказал Сергеев, когда шаги Никиты затихли.

— Ну, типа того, — кивнул я. — Значит, пришла пора вступить в открытый бой…

Через полчаса мы встретились с Жанной.

— Ну что я тебе хочу сказать, — покачала она головой, когда мы сделали заказ, — сегодня меня дёргали к самому главному городскому начальнику. Ты понял?

— Из-за чего? — поинтересовался я.

Она покачала головой и нахмурилась. В ресторане действительно было немноголюдно. Вечерние цены ощутимо отличались от обеденных не в лучшую сторону. Поэтому ужинали здесь либо фанаты греческой еды, либо случайные едоки, командированные и пижоны.

Звук приборов, в отличие от ланча, был практически не слышен. Отсутствовал и гул голосов. Сейчас в зале царил интимный и романтический полумрак, а интерьер казался более дорогим, чем был на самом деле. В отделке стен поблёскивали золотые линии, добавляя ночной алхимической загадочности и намекая на золотое же руно.

— В общем, сегодня меня дёргали к начальству, — повторила Жанна. — И с невероятным пристрастием и подозрением спрашивали, кто у меня на Первом канале работает.

— На Первом канале? — усмехнулся я. — В телевизоре что ли? И кто же у тебя работает на Первом канале?

— Да похоже, что ты! — криво усмехнулась она.

— А почему спрашивали?

— А потому что, говорят, пришёл запрос…

— Запро-о-с? — протянул я.

— Запрос на участие в ток-шоу. Я сказала, типа, ну а я при чём, посылайте кого-нибудь. А он мне такой, нет, запрос-то типа на тебя, персональный. Причём не орал, а наоборот, спрашивал, всё ли хорошо, нет ли проблем. Короче, меня в Москву будут посылать на ток-шоу. Несколько раз спрашивал, мол точно ли у меня там связей нет?

— А ты что сказала?

— Правду. Босса обманывать нехорошо. Сказала, что никого там не знаю и на этом шоу двух слов связать не смогу.

— Сможешь, — кивнул я.

— Ну… я хочу сказать, что сегодня он… вёл себя очень сдержанно.

— Так орал же на тебя не он раньше? — уточнил я.

— Не он, — пожала плечами Жанна, — но он тоже любил прикрикнуть на подчинённого.

— Ну, как говорится, вот и всё, а ты боялась, только юбочка помялась.

— Краснов! — возмущённо воскликнула она. — Я тебя сейчас вилкой ткну, ты понял меня, поэт-народник?

— Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка, — с улыбкой продекламировал я.

— И балалайку твою отчекрыжу нафиг, будешь знать тогда.

— Больно ты строга, Жанна Константиновна. Скажи лучше, когда мы снова устроим активные игры у тебя дома?

— Перебьёшься. Играй сам с собой, немаленький уже.

— А это вот ты напрасно, Жанна, — засмеялся я.

— Ладно, — чуть махнула она рукой. — Короче, дело твоего Бешметова в архиве отсутствует.

— Ну ещё бы, — хмыкнул я.

— Что значит «ещё бы»? То есть ты меня туда гонял, зная, что его там нет?

— Нет, не так. Изначально я не знал, там оно или нет. Не знал, а тут давеча получил кое-какие доказательства.

— Какие же?

— А само дело, теперь оно у меня.

— Серьёзно? — вытаращила глаза Жанна. — И где ты его нашёл?

— Это секрет фирмы, но посмотри… — я показал ей фотографии на мобиле. — Видишь? Всё очень натурально и на подделку не похоже, правда?

— Да, может быть и правда, не знаю, надо вживую смотреть. Только я тебе хочу сказать, что доказать подлинность этих документов, которые неизвестно сколько лет жили неизвестно где и с кем будет ой, как непросто… Понимаешь?

— А ты сделай вид, что нашла их в архиве.

— Так они их сразу заберут. А если кто-то до сих пор заинтересован в том, чтобы убрать или даже уничтожить дело, он может снова убрать его. На этот раз окончательно и бесповоротно.

— Ну ты предусмотри, чтобы не забрали. Найди и возьми себе.

— И как же это?

— Придумай, товарищ генерал. Ты же умная.

Она задумалась… А потом нам принесли еду, и мы переключились на более насущные вопросы, как вкус, размер и количество блюд.

— Спасибо за угощение, — сказала Жанна, когда мы закончили ужинать. — Оригинал у тебя, надеюсь, имеется? Или ты мне дезу хочешь скормить?

Зацепило. Я улыбнулся.

— Оригинал у меня.

На следующий день утречком я прибежал к Кукуше. К Альфе не заходил, оставил на попозже. Сейчас нужно было ехать за город, в тайгу, в заброшенную деревню, где остался всего один дом. Вернее, домов-то было много, но жили люди только в одном. Вот туда мне и предстояла поездка.

У Кукуши меня уже ждал Матвеич и ещё один мутный кент, флегматичный, худощавый, мрачный и неулыбчивый. Он как раз допивал кофе, когда я пришёл. Не взглянув в мою сторону, он поставил пустую чашку на стойку, отошёл и сел за столик. Рожа его вполне определённо свидетельствовала о том, что периоды свободы в его жизни чередовались с периодами беспросветных ограничений.

— Может, с тобой съездить? — спросил у меня Кукуша, бросив подозрительный взгляд на этого чувака.

— Да ладно, работай, — махнул я рукой. — Зачем? Там ведь всё под контролем, да Матвеич?

Матвеич кивнул.

— Давайте, — бросил он. — Поезжайте, время идёт, чего тянуть-то?

Я вышел из бани с этим мутным чуваком. Мы сели в немолодую и видавшую виды «Ниву» и поехали, и, в кои-то веки не в сторону Осиновки. Сначала шли по шоссе, а потом свернули на более спокойную дорожку и дальше уже ехали по ней — сначала по асфальту, а потом по щебёнке. Щебёнка была засыпана укатанным снегом. Двигались не быстро, но и не особо медленно. И, в конце концов, въехали в присыпанную снежком заброшенную деревню.

Если бы не снежная пудра, лежавшая в этой умершей деревне, обстановку вокруг нас можно было бы смело называть декорациями для фильмов ужасов. Покосившиеся, завалившиеся заборы, безжизненные, почерневшие дома, некоторые даже с пустыми глазницами окон. В общем, павильон «Парамама Кукчерс» под открытым небом.

— И что, он здесь что ли где-то? — спросил я у своего сопровождающего.

— Здесь-здесь, — кивнул тот. — У Макара.

— У Макара. Это хорошо. Надеюсь, Макар — это человек, а не зомби, сожравший всех местных.

— Сейчас увидишь, — хмыкнул он и пожал плечами. — Вопрос сложный, затрудняюсь ответить.

Я покачал головой.

— А кто тут дорогу-то чистит? Макар или пленник его?

— Не знаю. Снега-то ещё и не было по сути, это так, в тот раз первый ещё насыпало. Вот он тут и прилёг. Здесь-то похолоднее, чем в городе, полюс холода. Так что чистить пока и не надо было.

Мы подъехали к дому. Из трубы шёл дым. Дом был целый, неразрушенный, забор ровный, исправный. Наша «Нива» остановилась перед воротами, и водитель три раза нажал на клаксон. Подождали минуты три, и из калитки выглянула бандитская рожа. Гога Магога.

— Макар? — спросил я.

— Макар! — кивнул водила.

Макар тоже кивнул, но не приветствуя нас, а так, будто разговаривал сам с собой. Взгляд был тяжёлый, недобрый. Он мне напомнил Доцента из «Джентльменов удачи», только без карикатурности.

Створки ворот начали открываться. Сначала одна, потом другая. Мы заехали во двор, и Макар закрыл ворота.

— Здрасьте, — кивнул я, выйдя из машины.

Он бросил на меня взгляд, кивнул, но ничего не ответил. Водила тоже вышел. Макар махнул нам рукой, подзывая к дому.

— Он говорит вообще?

— Никто не слышал, — усмехнулся водила.

Мы вошли в рубленую сто тысяч лет назад и потемневшую от времени избу. Миновали сени, а потом оказались в довольно просторной кухне. От печи шёл жар. У окна стоял старый стол, накрытый клеёнкой и допотопный шкаф, выкрашенный в бежевый цвет масляной краской.

— Нам бы на жильца твоего глянуть, — кивнул водитель.

Макар молча повернулся и пошёл к двери.

— Иди, — кивнул мне водила. — Чё ты? Иди.

Пройдя за Макаром, я оказался в комнате со старым диваном, полированным сервантом со стеклянными дверцами и старинным патефоном. На диване сидел ещё один тип, крупный, заплывший жиром и суровый. Он посмотрел на меня так, будто оценивал, много ли шашлыка из меня выйдет.

Макар подошёл к толстой крепкой двери, собранной из дубовых досок и отодвинул плоский металлический засов. Он открыл дверь и запустил меня внутрь. Я оказался в небольшой, но светлой комнате с окном. С наружной стороны было видно крепкую решётку. Невысокий потолок, обитый волнистой от влаги ДВП, стены, обклеенные старинными советскими обоями в цветочек и широкая половая рейка, покрашенная коричневой краской, придавали этой частной тюрьме индивидуальность и шарм.

В комнате имелись стол, кровать с панцирной сеткой и книжный шкаф, набитый старыми книгами. Под окном висел неаккуратно присобаченный радиатор водяного отопления. Было тепло.

На кровати сидел Усы. Увидев меня, он отморозился, закаменел, а в глазах появилась неуверенность. Рука его на левом запястье была обмотана мягкой кожей. Поверх кожи был застёгнут металлический браслет с прикреплённым к нему тонким металлическим тросом.

— Здорово, Вадим Андреич, — кивнул я.

Он не ответил.

— Ну и как тебе тут живётся, товарищ Панюшкин?

— Долго мне ещё здесь чалиться? — недовольно спросил он.

Лицо его заросло щетиной, но в целом выглядел он терпимо.

— А что, тебе плохо, что ли? Кормят, поят. В туалет водят, в баню, я слышал, поведут скоро. Красота! Живёшь на природе, дышишь свежим воздухом, в комнате тепло, вроде, книг полный шкаф. Что ещё нужно-то? Скажи спасибо, что живой и наслаждайся неожиданным отпуском.

— Надолго ли? — прищурился он. — Живой надолго ли?

— Поживёшь пока…

— Я лично тебе ничего плохого не делал.

— И я тебе тоже, — пожал я плечами. — На-ка вот. Я кинул на кровать мобилу заряженную для звонка «из Дубая». Позвони жене, скажи, что долетел и что всё хорошо. Что у тебя дела, а как сделаешь их, сразу вернёшься.

— Да ей до фонаря, — пожал плечами Усы. — С чего бы я звонил, предупреждал?

— Так ты надолго уехал-то. Хрен знает, когда вернёшься. Надо предупредить. Давай, позвони.

Он взял мобилу. Сигнал был слабым, но телефон работал.

— Скоро ты не только усы, но ещё и бороду, окладистую заведёшь, — усмехнулся я. — Чем хорош курорт, да?

— Сколько мне здесь ещё торчать?

— Не знаю, пока вопросы все не решим. Кормят нормально тебя?

— Нормально кормят. Будто самого на колбасу пустить хотят.

— Давай, звони! — кивнул я. — Только без выкрутасов!

Он позвонил. Разговор прошёл быстро и без особого интереса с другой стороны.

— Грохнешь меня? — спросил он, вернув мне телефон.

— Хотел бы, давно уже грохнул, — пожал я плечами. — Ты мне не нужен, так что сиди тихо и спокойно и скоро выйдешь. Если, конечно, мы договоримся.

Он кивнул, улёгся на кровать и повернулся ко мне спиной. Нужно было что-то с ним делать, не мог же он тут годами сидеть, в этой частной тюряге… Но как решить его вопрос, я пока не знал.

Вернулся я уже после обеда. Сегодня мне нужно было встретиться с Медузой и Альфой. Нужно было её найти и вытрясти правду о беременности. По срокам вроде всё указывало на то, что отец ребёнка — Петрушка. Но с этими девушками никогда ни в чём не можешь быть уверенным.

Я решил перекусить в грузинской кафешке, чтобы не терять время. Сел за столик, заказал люля и достал телефон, чтобы поговорить с Альфой, но не успел. Мне позвонил Князь.

— Здорово, друг мой ситный, — хмыкнул я. — Как жизнь молодая?

— Привет, Крас, — тускло поздоровался он. — Чё делаешь?

— Обедаю.

— Понятно… — протянул он.

— Рассказывай, что побудило тебя сделать этот звонок.

— Слушай, такое дело… — заговорил он немного несобранно. — Сашко хочет с тобой встретиться…

— Зачем? Вроде мы все точки расставили. Вопросы имевшиеся закрыли. Так для чего встречаться? Новые идеи появились или что?

— Перетереть хочет, — пояснил Князь. — За эту фирму, за РФПК Инвест…

— А что за неё тереть-то? — насторожился я.

— Ну это ты у него сам спроси. Он сказал, чтобы ты туда подъехал, он скоро будет.

— Нет, там ему точно быть не надо. Позвони, скажи, чтобы не ехал. В любом случае, лучше не сегодня. Объясни ему.

— Да? Ну сам ему попробуй объяснить, он уже в пути. Но я тебе так скажу, Серый, лучше ты подскочи туда, а то хрень какая-нибудь получится. Он же будет там скандалить, тебя требовать. Тебе это надо?

— Твою мать! Где он будет меня требовать? У кого? Ты чего несёшь, Жан?

— Я-то откуда знаю у кого? — огрызнулся он. — Я вообще не при делах. Он сказал позвонить, сообщить тебе, вот я и сообщил. Разбирайся с ним сам.

— Ладно, я тебя понял. Князь, как жизнь-то у тебя?

— Нормально.

— Ну, ладно, тогда всё, отбой.

Никакой шухер со стороны цыган в РФПК мне был точно не нужен, а тем более, шухер, связанный с моим именем. Я набрал номер Сашко, но он с кем-то трепался и упорно не собирался переключаться на мой звонок. Я несколько раз набирал.

Оставайтесь, блин, пожалуйста, на линии. Абонент переключится, как только будет возможность.

Но Сашко либо не видел, либо ему было по барабану. Поэтому я подхватился, взял ноги в руки, бросил на стол деньги, как в американских фильмах и выскочил из кафе, как говорится, не солоно хлебавши. Сел за руль и через пять минут уже был на парковке перед зданием РФПК «Инвест».

Внезапно повалил снег, заметая, укутывая, укрывая город белым глухим покровом. Всё становилось неузнаваемым, красивым, сказочным. Казалось, что под этим мягким и нежным слоем белого пуха исчезают все секреты, проблемы, неприятности и проигрыши. А на поверхности остаётся только самое хорошее и радостное. Вместе с неизвестно откуда взявшимся чувством скорого Нового года.

Сашко уже был там. Стоял под снегом у крылечка и поджидал меня, в джинсах, в кожаной куртке, без головного убора, чисто ковбой. Рядом с ним тусовались двое его подручных.

— Ты чё так долго, двоечник? — недовольно поприветствовал он меня.

— Здорово, — кивнул я. — Не замёрз? Может, в машине поговорим?

— В какой нахрен машине? Пошли в здание. Покажешь, что там у вас к чему. Как сам-то?

— Нормально.

— Нормально? — ухмыльнулся он, и глаза его стали глумливо-весёлыми. — А как там девчонка твоя поживает? Малолеточка. Ничё так, кстати, хорошая козочка. Ты её шпилишь или она тебе не даёт?

Я ничего не сказал, но подумал очень красноречиво, и он заржал, прочитав мой взгляд.

— Не зыркай, не зыркай глазёнками своими, повыкалываю нахрен, будешь с палочкой всю жизнь ползать. Короче, веди уже, покажешь мне, что там, к чему у вас. Я хочу, чтобы ты меня познакомил с какой-нибудь тут цыпочкой. А заодно проверим, насколько ты тут в авторитете. Давай! Дубак, в натуре, не май месяц, погнали!

— Нет, так не пойдёт, Сашко, — покачал я головой. — Тем более здесь сейчас большая шишка находится с проверкой. Если я тебя просто так сейчас проведу, меня сразу вышибут под зад коленом. Да и вообще не надо нам с тобой вместе светиться.

— С хера ли! — вмиг обозлился он. — Ты чё несёшь? Что значит «не надо светиться»? Я не понял чё-то. Это ты мне сейчас сказать пытаешься, что я рожей не вышел?

— Давай отойдём, тут камеры везде. Ты сам как думаешь? Ты просто так пришёл посмотреть или что-то хочешь? У тебя интерес к конторе да? Так чё ты палишься?

Цыган нахмурился, лицо сделалось злым и неприязненным.

— Короче, там охрана, и надо говорить, к кому ты идёшь, они перезванивают и уточняют. Я курьер тут, а не начальник.

— Да ты вообще походу по ушам мне ездил, ботало! — воскликнул он.

В это время на парковку заехал большой, громоздкий двухцветный автомобиль, похожий на мерс.

— Твою мать, — сказал я, потому что это мог быть только Давид Георгиевич. — Твою мать!

— Чё? — вытянул шею и выпятил нижнюю губу Сашко. — Чё ты сказал?

Машина подъехала ближе и остановилась. Дверь открылась. Из неё вышел Давид и направился к крыльцу.

— Ты на кого зубами щёлкаешь, сучонок… — прошипел Сашко и толкнул меня в грудь…

— Руки убери! — громко крикнул я, когда Давид поставил ногу на первую ступеньку.