Презренный металл

4. Разведение огня

Древняя техника разведения огня подразумевала приложение значительных усилий, направляемых для создания такого трения, от которого бы вспыхивали древесные волокна. По мнению Фрейда, с огнём соотносилось понятие «либидо», определяющее любого человека.

Правда, начав за здравие, Фрейд сразу всё испортил. По его мнению, человеку следовало контролировать степень горения, переводя пожар в различные творческие и бытовые достижения, что можно было бы выразить короткой, но ёмкой фразой: «счастье в труде».

Кажется, Жанна Константиновна с этим соглашалась не вполне, потому как, её, расшатанные алкоголем моральные принципы, начали дымиться от избыточного внутреннего трения и уже не в силах были удерживать столп огня, зарождённый в глубине нежного девичьего сердечка.

Она раскрыла передо мной и сердце, и кожаную куртку ровно в тот момент, когда лифт захлопнул свой капкан, отрезая пути к отступлению.

— Замуровали демоны, — прошептал я, но Жанне послышалось что-то романтичное.

Её огненный смерч разрушил все оборонительные сооружения, возведённые условностями и приличиями, и обрушился на меня со всей силой нечеловеческой и яростной страсти, скрывавшейся в этом тонком и хрупком теле.

Жанна дышала огнём, когда целовала меня в губы и требовала встречной ласки, превращая движение на старом раздолбанном лифте в вознесение к вершинам удовольствия. Впрочем, долететь до вершины мы не успели и сошли на шестом этаже.

Непослушной рукой она отыскала ключ на дне сумки и попыталась вставить его в скважину. Это оказалось непросто. Она отпустила пару грязных словечек и ключ, испугавшись, сразу проник в глубину замка.

— Сюда! — низким, сиплым шёпотом поманила Жанна, вступая в непроглядный, полный загадок, сумрак своей пещеры, сулящий настоящее приключение в духе древнего человека.

Не включая свет, она пошла в гостиную, звонко вбивая шпильки в поверхность ламината. Я последовал за ней. Она приблизилась к комоду или буфету, силуэт которого очерчивался огнями улицы, щёлкнула выключателем, и в тот же миг по комнате разлился густой и тусклый пурпурный свет.

— Мадам знает толк в удовольствиях, — усмехнулся я.

Она не ответила, подошла к «стенке» лет тридцать, не меньше, стоявшей в этой квартире, распахнула стеклянные дверцы и достала два больших бокала.

— Щас! — многообещающе заявила она и, звякнув, поставила их на журнальный стол.

Жанна прошла мимо меня и исчезла с радаров где-то в области кухни. Я услышал, как хлопнула дверь холодильника.

Комната, наполненная густым насыщенным полумраком, выглядела загадочно. Пурпурно-лиловые тени вызывали смутные фантазии и превращали обычные и даже примитивные вещи в полные загадок артефакты.

Едва уловимо пахло благовониями — ладаном и розой. Я бросил куртку на подлокотник дивана и опустился на мягкие продавленные подушки. Подсоединил к музыкальной колонке, стоящей на столике, телефон, нашёл Джо Кокера и включил негромко. Звуки моментально заставили комнату ожить.

Вошла Жанна с бутылкой в руке и с двумя алюминиевыми банками газировки.

— Чего расселся? — кивнула она.

Выглядела она необычно. Кожа, сделалась тёмно-пурпурной от подсветки и превратила её в таинственную и, возможно, не самую добрую фею. С фиолетовыми девушками у меня точно ни разу ничего не было. Даже попыток.

— Пил «Егермайстер» с «Ред булом»? — хрипло спросила Жанна.

— Нет, — честно признался я.

— Девственник, — прищурившись, процедила она и смерила меня взглядом.

Я усмехнулся и тоже внимательно посмотрел на неё. Она успела расстегнуть несколько пуговиц на блузе, позволив груди немного выплеснуться наружу.

Жанна низко наклонилась, поставила банки на столик и щедро ливанула чёрной жидкости из бутылки. А потом вскрыла жестяную банку, и долила искрящуюся отраву в каждый бокал, выпрямилась и поднесла один из них мне.

Признаться, наблюдать за ней было приятно. Она двигалась с природной грацией хищницы, которую трудно было ждать от довольно грубой девицы, укротительницы мустангов.

— Пей! — велела она, превращаясь в пурпурную повелительницу ночи, и я удивился тому, насколько глубоким и низким стал её голос.

Будто это была никакая не Жанна, а заклинательница огня из далёкой и дикой эпохи на заре цивилизации. И у этой зари был цвет сегодняшней ночи.

Я сделал несколько глотков, впустив в себя сладкое, с лёгкой горчинкой, зелье. Голова закружилась, а сердце застучало быстрее, будто я натощак шарахнул несколько чашек кофе.

— Что это ты включил? — прищурилась она. — Иди сюда.

— Нет, — покачал я головой, откровенно разглядывая её.

— Что значит нет? — возмутилась царица ночи. — Ты хочешь сидеть и пялиться?

— Да, — утвердительно кивнул я, закинул ногу на ногу и сделал ещё пару глотков. — Я буду пялиться, а ты будешь раздеваться.

— Что⁈

— Танцуй, — тихо приказал я, сделал музыку громче и откинулся на спинку дивана.

— Хм…

Она прищурилась.

— Ну, ладно… хорошо… — чуть слышно произнесла она охрипшим, первобытным голосом…

Мне это понравилось. Я кивнул и снова усмехнулся. Давай-давай, показал я рукой, почти как Мики Рурк в «Девяти с половиной неделях». Песенка была как раз оттуда. Это под неё так ловко сбрасывала одежду Ким Бессингер.

Жанна вдруг расправила плечи и, поймав ритм, начала двигать бёдрами.

Детка, скинь-ка пальто, спел Кокер и она, подчиняясь ему, скинула куртку и даже не выпала из ритма.

И туфли снимай, я тебе помогу, давай.

Платье брось вот туда, да, да, да

Она расстегнула блузку и пошла пританцовывая в мою сторону.

You can leave your hat on

You can leave your hat on

You can leave your hat on

Блузка полетела на пол, а Жанна, как пурпурная пылающая саламандра, продолжала извиваться, вкладывая в движения весь имевшийся огонь. Вдруг она остановилась.

— Хрень! — отрезала она недовольно. — Что за шняга!

Она подошла к столу подняла бокал и допила волшебный коктейль, а потом взяла телефон.

— Выключи этого хрипатого, — кивнула она мне. — С ним не разгуляешься.

Она полистала странички в своём мобильнике и нажала на воспроизведение. И комнату наполнил плотный, упругий и хорошо знакомый ритм.

— Смотри! — объявила Жанна и движения её стали лёгкими и соблазнительными. — Не вздумай отвернуться!

Position number one — отдыхаешь сам

К ногам упала юбка.

Position number two — тебя хочу

Она, покачивая бёдрами подошла и поставила ногу мне на колено. Я расстегнул замок на сапоге. Потом другой. И она скинула их.

И я тебе звоню, позишн намбер ту.

А потом стянула резинку, стягивающую волосы, и они рассыпались, как чёрный сияющий водопад. И заметались в такт музыке.

Я расскажу тебе, где была…

Бюстгальтер отлетел и она прикрыла груди руками.

Я расскажу тебе, как жила, и что творила без тебя

Милый мой, ну где же ты…

Руки разлетелись в стороны, открывая моим глазам прекрасное, волнующее зрелище и ослепляя потоком огненной энергии, рвущимся прямо из сердца.

Она пела лучше оригинального исполнителя, вкладывая душу.

Ты знаешь точно, знаешь наверняка

Сегодня вторник, и я дома одна

И я тебе звоню, позишн намбер ту…

Ну и всё. Танцы и ролевые игры на этом закончились. Любовный эликсир ударил в голову, и она, не дав допеть Каю Метову, обрушила на меня пламенное торнадо, сдерживать которое не было больше никаких сил.

Странно, что у неё дома не оказалось ни наручников, ни плётки, но она обошлась и без них. От её неожиданных, бесстыдных и диких ласк перехватывало дыхание. Она была раскалена, взволнована и чистосердечна в проявлении нежности. И жестокости.

Она то наказывала меня, то, в ужасе от содеянного, готова была искупать «вину» любым, выбранным мной способом. Она рычала, как тигрица и вдруг начинала ластиться, как котёнок, бесконечно меняя ритмический рисунок и делая палитру красок необъятной, переливающейся миллионами оттенков.

Выбившись из сил, она с трудом поняла, что я требовал продолжения банкета. Сначала, как необъезженная лошадка, она взбрыкнула, но была вынуждена подчиниться опытному конэсеру, и теперь игра пошла по моим правилам. Пошла и длилась довольно долго, учитывая силу юношеского организма и незыблемую природу вещей.

В общем, боевые действия закончились уже ближе к утру, за что, полагаю, соседи глубоко и навсегда возненавидели нас обоих. Когда утром зазвенел будильник, Жанна застонала.

— Нет… — прошептала она и толкнула меня локтем. — Не-е-е-т… Это был не сон… Если ты посмеешь помнить хотя бы одну секунду прошедшей ночи, тебе конец.

— Что же, — помолчав, сказал я. — Пожалуй, я смогу забыть кое-что из этой ночи. Но за это тебе придётся заплатить.

— Что?

— Причём, не один раз. Минимум, два. Нет, три.

— Что⁈

Когда она высаживала меня около дома, мне показалось даже, что в её чёрных глазах проскользнуло что-то вроде тёплого лучика, но она тут же расставила всё по своим местам.

— Не думай, что это небольшое приключение, — строго сказала царица прошлой ночи, — избавит тебя от необходимости отвечать на серьёзные вопросы, связанные с делом.

— Что же, ответить можно, — согласился я. — Но чтобы получить ответы, кому-то придётся изрядно попотеть.

Она, к моему удивлению, улыбнулась.

— Посмотрим, — кивнула Жанна и поехала на работу.

А я пошёл в супермаркет, потому что дома, кроме пельменей ничего не было. Завтраком Жанна меня не накормила, да и не до завтрака было, честно говоря. Времени на всё не хватило. Так что я был голодным, как волк.

Я купил яиц, масла, хлеба, ветчины, помидоров и устроил пир на весь мир. Сегодня был последний день школы и можно было прийти попозже. Сначала я забрался в душ, а потом уже принялся за еду. Пришла Настя.

— Идёшь? — спросила она.

— Иду. Есть будешь?

— Не… Ну давай кофе выпью.

— Там круассан для тебя. Как жизнь?

— Нормально. Когда порядок будем наводить?

— Давай сейчас вместо школы, — предложил я.

— Не, в школу-то сходить надо, давай тогда сразу после.

— Ладно, но не сразу, мне там надо с дядькой с одним встретиться.

— Опять твои встречи, — покачала она головой.

— Ну да. А как у тебя в творческом плане?

— Слушай, там у нас сейчас такой проект затевается, просто кейк!

— Это хорошо, да?

— Это огонь, Красивый.

— Да? Ну здорово, я рад за тебя.

— Я тоже, я прям кайфую. Но единственное… наверное, придётся больше времени проводить там.

— А родители не против?

— Почему бы им быть против? Ребёнок пристроен, есть-пить не просит. Мне хорошо, и им хорошо. Пойдёшь на танцевальный вечер сегодня?

— Сегодня будет дискотека? — удивился я. — В школе?

— Ну да, ты что не знаешь? — покачала она головой.

— Нет, что-то я это дело пропустил. На дискач-то как не пойти? А ты пойдёшь?

— Я, конечно, не знаю, что ты там себе думаешь, — засмеялась Настя, — но дискотекой я бы это не стала называть.

— А чем?

— Ну, танцевальным вечером.

— А в чём разница? Музыка будет?

— Будет, — усмехнулась она. — Хорошая, качественная, заранее подобранная и одобренная Медузой. И будет куча взрослых, и всё такое. И танцы типа с аниматором тоже будут.

— С каким аниматором? — поразился я.

— Давненько ты не был на дискотеке в нашей школе.

— Да, точно. Но если хочешь, давай сходим приколемся.

— Давай, — кивнула она.

После школы я действительно пошёл не домой, а к Сергееву. Нужно было похвалить его за хорошо проделанную работу. И Мишу надо было похвалить. И простимулировать финансово надо было обоих. Я созвонился и выяснил, во сколько они сегодня собираются и сказал, что присоединюсь.

— Ну и что? — недовольно воскликнул Сергей Сергеевич, когда я зашёл. — То есть сделай, сделай, срочно сделай, а потом будто сквозь землю провалился, да? Ни слуху, ни духу. Доброе слово-то можно сказать или как? Оно ведь и кошке приятно.

— Доброе слово я как раз и пришёл сказать, — улыбнулся я. — Вот, держите, Сергей Сергеич, это вам. А это нашему дорогому генеральному секретарю.

Они обалдело уставились на пачки денег, выложенные перед ними.

— Михаил, от лица членов партии и сочувствующих членов выражаю тебе свою признательность за техническую поддержку в организации политической акции. Прошу не распространяться об этом и хранить наш идеологический секрет от посторонних. Помни, наша партия работает из глубокого подполья.

— Само собой, — удивлённо сказал Михаил и, взяв в руки пачку, пошуршал, проведя пальцем по срезу.

— А вам, Сергей Сергеич, выдаётся премия за произведённые действия и аванс на будущее.

— Будущего не существует, — сказал он хмуро и загрёб пачку, сунул её в карман.

— Будущее ещё как существует. Во-первых, нам с вами предстоит создавать независимое средство массовой информации, ибо гласность наше всё.

— Ну, надеюсь, хотя бы без перестройки, — скривился он.

— Кое-какую перестройку мы затеем, обязательно. Хочу сказать, что прочитал вашу статью, и она потрясла меня до глубины души. Возможно, вы не поверите, что я единственный человек на всей земле, который мог воспринять её настолько глубоко и открыто, будто она была написана обо мне. Не спрашивайте, неважно, просто примите слова благодарности.

— Болтун, — смягчившись, бросил он.

— Кроме того, мне известно, что одно высокопоставленное лицо, прочитав эту статью, испытало неописуемую ярость. Но подробности пока я не знаю. Впрочем, полагаю, что они станут мне со временем известны. И тогда я с радостью с вами ими поделюсь.

— А что за лицо-то хоть, можешь сказать?

— Потом скажу. Сейчас оно находится на излечении.

— Лицо?

— Да-да, лицо. Сейчас оно пребывает в медицинском учреждении.

— Это что, это Щеглов, что ли, лицо, пришедшее в ярость?

— Вас, конечно, на мякине не проведёшь, Сергей Сергеевич, — усмехнулся я, — но позвольте мне пока не отвечать на этот вопрос.

— Это что за секреты? Во-первых, у нас партия единомышленников. Во-вторых, мы подставляемся, ломаем чужие каналы, пишем туда статьи. А ты вон какой. Секретный. Не по-товарищески поступаешь.

— Ну хорошо, да, вы правы. Это Щеглов.

— Ты действительно думаешь, это он убил того парня? Бешеного. Я почитал про него, и мне он понравился. Я бы за него хотел отомстить.

— Я тоже хочу, — усмехнулся я.

— А я говорю без шуток, — возразил Сергеев.

— И я говорю без шуток, — похлопал я его по руке. — Какие могут быть шутки с такими людьми? Но сейчас, Сергей Сергеич, партия требует следующего шага.

— Какого?

— Есть у меня на примете одна девочка.

— Ха! Насмешил! — воскликнул Сергеев. — У кого из нас нету на примете девочек? И не по одной, скажу тебе. У меня знаешь сколько на примете этих девочек? Но хохма в том, что я-то смотрю на них теми же глазами, что были у меня миллион лет назад. А они видят во мне старую развалину.

— Это диалектика. Но я о другом. Я говорю сейчас о том, что хочу раскрутить одну девицу, вывести её, так сказать, в большую жизнь. Запустить в космос, понимаете?

— Это мне напоминает сюжет Пигмалиона, — засмеялся Сергеев.

— Если вы про версию Бернарда, то не совсем. Учить манерам и культуре речи я её не буду. Давайте начнём с того, что создадим благоприятное мнение о ней.

— У кого?

— У всех читателей ваших статей. Кстати, можем пока воспользоваться этой же площадкой, Петрушкиной.

— Ну, можем, конечно. Эффект получился неплохой, честно говоря, — усмехнулся Сергеев. — Резонанс пошёл. И даже больше, чем от статьи, подписанной мной лично.

— Нет-нет, не прибедняйтесь. Статьи, подписанные вашим именем, стоят ещё больше.

— Ладно, не лизоблюдствуй. Что это за девочка? Чем она занимается?

— Она следачка в СКР.

— О-о-о… Юноша решил вступить в большую политическую игру?

— Ну, не то чтобы в большую, но мне бы хотелось, чтобы у этой девицы было побольше веса, сейчас её притесняют на работе, а мы сделаем о ней материалы, как о надежде отечественной юриспруденции, надежде и звезде. О её бесконечных успехах, огромном потенциале и невероятно прекрасном будущем. И я бы даже хотел, уважаемый Сергей Сергеич, сделать не одну статью, а несколько, серию, замахнулся бы даже на федеральный уровень. Представляете, её сейчас обижают, а если о ней напишет центральная пресса, обратит внимание какой-нибудь высокий чин? А если пригласит на ток-шоу популярная говорящая голова?

— А зачем тебе?

— Как зачем? Затем, чтобы её труднее было сковырнуть в случае чего.

— Ты её хочешь на Щеглова натравить?

— Ну почему только на Щеглова? Знаете, сколько вокруг нас упырей, на которых можно было бы её натравить?

— Ой, помолчал бы знаток. Я-то уж получше тебя знаю. Не первый год плаваю в этом болоте.

— Ну вот. Как вам идея? Хотите стать демиургом?

— Соблазнительно, — усмехнулся Сергеев. — Если, конечно, она ничего так себе.

— О, да, она очень ничего. Этакая дикая штучка. Но при всём уважении, вам не светит.

— Почему это? — нахмурился он и шмыгнул носом-картошкой.

— Больно строга, — засмеялся я.

— Это мы ещё посмотрим, — хмыкнул он и разгладил пальцами брови. — Я, конечно, не красавчик и не такой уже юный, как некоторые здесь присутствующие, но зато мой самый сексуальный орган развит посильнее твоего, хе-хе.

Я засмеялся.

— А ты не смейся. Знаешь, какой самый сексуальный орган у мужчины?

— Мозг.

— Твою мать, как ты узнал, засранец?

— Просто я им пользуюсь, — подмигнул я.

— Ладно, Мишка, давай, наливай, — махнул рукой Сергеич.

— Хорош пить, вы что опять бухать собрались?

— Хорошее дело на сухую не начинают, — возразил он. — Присылай мне информацию об этой девице, и я посмотрю, что можно сделать.

— Пришлю, но вы оцените красоту идеи. Вы своим словом не просто волнуете сердца людей, но создаёте сущность, которая, по сути, до вас не существовала.

— Ладно, хорош мне лапшу на уши вешать. Миша, наливай, сказал!

От Сергеева я пошёл на тренировку и потренировался сегодня неплохо. От души. Даже несмотря на бессонную ночь и изнурительные физические нагрузки. После тренировки по традиции заглянул к Кукуше, выпил квасу и засобирался домой. Он, впрочем, тоже уже уходил, оставляя стойку на Любу, потому как был сейчас человеком практически семейным.

— Пойдём к нам ужинать, — пригласил он.

— Спасибо, дядя Слава, но нет, у меня сегодня дискач в школе, а ещё надо дома завалы разгребать.

— Ты ещё не разгрёб? — удивился он.

— Ну, а когда бы я успел-то?

— Ну да, ну да. Ну ладно, давай. Если передумаешь, приходи, мы будем рады.

— Договорились.

Передумывать я не собирался, поэтому позвонил по пути Насте и спросил, не желает ли она принять участие в ликвидации последствий землетрясения, произошедшего у меня дома. Она засмеялась, сказала, что через часик забежит и, так и быть, окажет гуманитарную и не только гуманитарную поддержку пострадавшей стороне.

На сердце было спокойно и легко. Мысли, связанные с вопросами стратегии и тактики меня, конечно, не покидали, но сегодня я решил сделать выходной и позволить себе немножко проветрить голову, сходить на школьный вечер, понаблюдать, как развлекается современная школота.

Я зашёл во двор, свернул к подъезду и увидел напротив входа большую дорогую машину с чёрными стёклами. Как раки, по словам одного из персонажей Евгения Евстигнеева, означали скорую драку, так и большой чёрный джип напротив моего подъезда означал очередной шухер.

Примета меня не обманула. Когда я проходил мимо, тёмное тонированное стекло опустилось вниз, и из него выглянул Князь.

— Эй, Крас, — позвал он.

— Здорово, Княже, — кивнул я. — Ты чё не позвонил? У меня сейчас времени нет, сорри, братишка.

— Придётся найти время, — сказал немолодой цыган, выходя из-за руля. — Вопросики появились.

— Ну какие вопросики, ребят? — усмехнулся я. — Я школьник. Сегодня каникулы начинаются. Дайте отдохнуть по-человечески.

— Отдохнёшь на том свете, — сурово сказал водитель. — Двигайся, Жан. Давай, Крас, залезай.

— Не, батя, так не пойдёт. Надо было позвонить заранее, а так у меня уже есть планы.

— Барон новый хочет с тобой познакомиться, — сообщил водила так, будто барон был царём-батюшкой. — И спросить кое-что.

— Что спросить? Жан всё знает. Без меня объяснит.

— На Жана стрелу переводить не надо. Он за себя сам ответит, а ты за себя ответь.

— И что за вопросы? — приподнял я брови.

— Вопросы наши за Афганца, за мента областного и за Лёшку Бомжа.

— Что-то стрёмные вопросы у тебя, папаша, не по теме, — нахмурился я и отступил, а в груди вспыхнул огонь и, к сожалению не такой, как прошлой ночью…

Но отступать-то было некуда, потому что сзади ко мне подошли ещё двое крепких парней.

— Давай-давай, не привлекай внимания! — подмигнул коренастый водитель и отвёл в сторону полу кожанки.

За пояс джинсов был засунут «Макар».

— Жан, опять подстава? — подмигнул я.

Тот виновато опустил глаза и отвернулся.