При невыясненных обстоятельствах

День сегодняшний

— Простите.

Лева отстранил Качалина, подошел к столу, на котором стояла бутылка.

— Остались некоторые формальности, с поминками придется немного повременить.

«А, собственно, какое я имею право здесь распоряжаться? — спросил себя Лева. — Хозяин, почему ты не поставишь меня на место? Сергачев, ты же человек сильный и решительный, почему молчишь? У тебя было время попереживать — ты обнаружил труп, вызвал милицию, ждал нашего приезда. Что ты уставился в окно, словно прячешь лицо, боишься встретиться со мной взглядом? Или я не прав, и ты просто сосед? Думай, Гуров, думай. Не увлекайся первой же версией, держи в поле зрения всех, постарайся понять каждого».

— Какое горе? Кого помянуть? — Толик удивленно взглянул на Качалина.

— Елена умерла. — Качалин вынул из кухонного шкафа другую бутылку.

— Ладно!.. — Пошарив рукой, словно слепой, Толик нашел стул и опустился на него.

Толику не было еще и тридцати, что-то несерьезное в его лице очень точно соответствовало имени, и Гуров подумал: «И в пятьдесят его тоже будут называть Толиком. Реагировал он на известие своеобразно: ни горе, ни испуг не появились у него в глазах, они лишь мгновенно стали сосредоточенными. Такой вид мог бы иметь человек, потешавший слушателей анекдотом, если бы его неожиданно прервали вопросом».

— Ладно, умерла, брось болтать. — Но он явно сразу поверил и напряженно искал ответа на какой-то важный вопрос, затем опомнился, понял — надо вести себя соответственно ситуации: — Боже мой! Боже мой! Елена! Не верю! Сердце? Попала под машину?

Если при первой реакции Толика Гуров подумал: «Вот человек, который не имеет к убийству никакого отношения», то после столь дешевой мелодраматической эскапады усомнился в поспешном выводе. Толик мог разыграть одно состояние, затем прямо противоположное, делая все крайне неумело, но в первом случае казаться очень достоверным, а во втором — выглядеть фигляром.

— Да заткнись ты! — крикнула Вера, ударила кулачком по столу. — Рад небось до смерти!

Тяжело повернулся от окна Денис Сергачев, поднял голову и болезненно поморщился Качалин, вздрогнул Толик. Быстро обменялись взглядами, хотели взглянуть на Гурова, да так и не решились. Все молчали. Лева решил ждать: он начинал получать информацию. Молчание порой может нести в себе больше информации, чем получасовая беседа. Толик на оскорбление не ответил. Качалин, как хозяин дома, вмешиваться не стал. Сосед-спортсмен должен был бы дать Вере воды, однако сидел неподвижно. Главное же — почему каждый из них хотел, но не решался посмотреть на инспектора уголовного розыска? Напрашивающийся ответ не всегда ответ неверный, и Лева сделал простой вывод. Каждый из присутствующих подумал: «Что лично для меня означает смерть Елены Качалиной?» — и увидел в этом прискорбном факте определенную выгоду. А на воре, как известно, шапка горит, и он считает, что все это видят, а уж инспектор уголовного розыска — и подавно. И Гуров, используя ситуацию, с деланным безразличием оглядел присутствующих.

В первые годы своей работы в уголовном розыске он любил иногда прикинуться дурачком, и колпак с бубенчиками не раз выручал, ведь с дураком и разговаривают по-дурацки, а, разговаривая на этом языке, любому трудно следить за каждым словом и оставаться умным. Сейчас колпак не годился, внешность и возраст Гурова изменились, и учреждение он представлял слишком серьезное, не поверят, а вот простаком прикинуться можно: по мнению обывателя, в милиции люди недалекие, не сумевшие устроиться, защититься, найти свое, персональное место под солнцем. Лучше, если они не будут опасаться. А чего им бояться, если произошел несчастный случай?

Необходимо ответить на главный вопрос: присутствующие верят в несчастный случай? Или они знают, что Качалину убили, но молчат? «Рассуждаю неверно, — одернул себя Гуров. — Их четверо, они не могут все знать об убийстве, знает лишь один человек, кто-то может догадываться. Сергачев в несчастный случай не верит, в противном случае он вел бы себя совсем иначе. Сейчас он терпеливо ждет, когда я объявлю о заключении экспертов и начну допрашивать. Один знает, другой, возможно, догадывается, все ждут, но я об убийстве не заговорю. Вы заявили о несчастном случае, ведете себя неизвестно как, я тоже могу подождать».

Пауза становилась уже неприличной. Обвинение девушки прозвучало однозначно. Не отвечая на него, Толик вроде бы соглашался.

Избрав линию поведения, Гуров налил стакан воды, подал Вере, сел напротив и задушевно, излишне значительно спросил:

— Вера, почему вы считаете, что Анатолий?.. — Он взглянул на Толика вопросительно.

— Бабенко. Анатолий Семенович Бабенко. — Толик покраснел.

— Вера, почему вы считаете, — Гуров должен был начать фразу сначала, — что Анатолий Семенович может обрадоваться смерти Елены Сергеевны? — Лева был доволен собой. Фраза выстроена классически и адресована не столько выпившей, растерянной девочке, сколько мужчинам, которые обязаны активизироваться.

— Послушайте, товарищ… — произнес Качалин.

Гуров быстро повернулся к хозяину дома, взглянул заинтересованно, явно обрадовался вмешательству. Качалин смешался, махнул рукой и замолк.

Гуров посмотрел вопросительно на Сергачева: может, ты? Денис, исподволь наблюдавший за происходящим, вновь уставился в окно. Бабенко выбрал объектом своего внимания потолок и походил на верующего, который вопрошает: доколь прикажешь терпеть, о Господи?

— Ну? — Лева посмотрел на девушку.

— Чего привязались? Ну чего от меня надо? — возмутилась Вера.

— Я не привязывался, — солидно ответил Лева. — Вы сказали, что гражданин Бабенко якобы рад неожиданной смерти. Мне интересно знать, почему вы так считаете?

Вера со свойственной женщине последовательностью сказала:

— Ничего я не считаю, отвяжитесь!

Сергачев продолжал любоваться городским пейзажем, Бабенко ждал ответа от бога, Качалин сосредоточенно варил кофе. Гуров, естественно, мог бы и не «отвязываться», но пауза его устраивала, давала возможность подумать. Причин для обвинения Толика у Веры может быть несколько. Личная антипатия? Отпадает. Девушка в запальчивости так бы и сказала, обозвав парня подходящими словами, и момент для сведения счетов удобный. Личные отношения Толика и убитой, которые известны? Тоже не годится. Толик Бабенко, кто он в доме? «Качалиным интересуются ребята из УБХСС, — вспомнил Гуров. — Толик в этой связке, в какой-то торговой комбинации, и был близок с Еленой Качалиной, именно с ней, и в дом Толик вошел как свой человек и принят как свой. «Пойдем, помянем», — сказал Качалин. Вера о деловых связях знает, считает смерть хозяйки для Толика выгодной, проговорилась, после его, Гурова, вопроса опомнилась».

— А почему вы со мной так разговариваете? — наконец спросил Гуров, чувствуя, как атмосфера разряжается.

На лице Сергачева появилась ирония. Толик Бабенко покровительственно улыбнулся, но сразу спохватился и принял вид скорбный, хозяин снял безукоризненного покроя пиджак и расслабил узел галстука.

— Девочка, нервы. — Качалин вышел из кухни, повесил пиджак; на дверь в гостиную, где лежала его мертвая жена, даже не взглянул и вернулся на кухню. — Раз власть спиртное не разрешает, может, чай или кофе? — Он повернулся к плите.

У Левы началась головная боль, она вспыхнула сразу, будто по голове ударили. Слишком много информации, рождается множество вопросов, и нет времени. Сейчас бы чаю, хоть тридцать минут побыть одному, все систематизировать, разложить по полочкам. В этой квартире все не так, все ведут себя неестественно и лживо.

Хозяин даже не взглянул на жену, не спросил, отчего она умерла. Его должно было прорвать вопросами. Он же, подпоясавшись фартуком, варит кофе. Возможно, Качалин жену давно не любит, даже терпеть не может, случается, но фактор неожиданности должен был сработать. Не сработал. Почему? Бабенко, судя по всему, не отличается ни выдержкой, ни высокой культурой: молча снес обвинение Веры, которое для невиновного звучало бы оскорблением. Вера права? Бабенко неожиданной смерти рад? Возможно, но не факт.

Неужели Сергачеву не надоело здесь сидеть? Обнаружил труп, вызвал милицию, позвонил хозяину, все приехали, твоя квартира рядом, иди домой. Ждешь? Чего ты ждешь? Ты ждешь, когда я заговорю об убийстве. Просто житейское любопытство или страх перед разоблачением? Будем, Сергачев, ждать вместе.

Вера — дежурная вахтерша, она убирала в квартире, дружила с погибшей. Возможно, возможно. Но тут есть что-то еще. Что делает женщина, даже потрясенная горем, получив информацию? Женщина несет информацию людям. У женщин это называется «делиться». Рассказать, как ужасно происшедшее и как несправедлива судьба, какая невосполнимая потеря для нее лично — никто так не любил и не ценил погибшего человека. Вариантов много, необходимы слушатели и зрители, место Веры — у входной двери, для данного момента лучше места не существует. Вера же сидит здесь, никому не нужная, лишняя… Стоп! Гуров почувствовал, что где-то близко, горячо!

Если бы не болела так голова, если бы он имел право на ошибку сейчас, когда истина рядом — протянуть руку и взять.

Полковник сказал: «Меня попросили». Что его попросили? Кто попросил? И Лева представил, как ребята, разматывая хозяйственные махинации, узнают о несчастном случае в квартире Качалина. Они бросаются к своему начальству: «Ложь! Никаких несчастных случаев! Убийство! — кричат они. — Ехать! Изобличить!»

Начальство сочувственно кивает: «Никуда вы не поедете, — и снимает телефонную трубку: — Константин Константинович, извините, что беспокою. Заявлено о несчастном случае с одной дамой, которая нас крайне интересует». Турилин, конечно, молчит, вопросов не задает, отвечает лаконично: «Мы постараемся». Старый розыскник отлично понимает: если о несчастном случае сообщают на таком уровне, значит, действительно «крайне интересует». Надо стараться, и стараться не столько врачу и эксперту — наука точна, науку не обманешь, на современном уровне криминалистики выдать убийство за несчастный случай практически невозможно, — сколько человеку из уголовного розыска. «Константин Константинович выбрал меня, — понял Гуров, — знал, предвидел: придется решать на месте в считанные минуты. Он выбрал меня».

Гуров провел ладонью по лицу и сказал:

— Игорь Петрович, у вас не найдется что-нибудь от головной боли?

Качалин ответить не успел — Толик Бабенко сунул руку в карман и положил перед Гуровым тройчатку. Гуров потянулся к лекарству, Вера смахнула его со стола, поставила перед Левой стакан, взяла бутылку коньяку.

— Мужчина! Покойников не видел? Выпей! — И налила до краев.

— Верочка! — пробормотал Качалин сконфуженно.

Сергачев вздохнул и отвернулся. Толик опустился на четвереньки, стал искать лекарство.

«Они девочки боятся, — понял Гуров. — Я зацепился за слово «лишняя», отвлекся на Турилина и мотивы преступления. Вера здесь отнюдь не лишняя, мужчины ее боятся. Почему боятся?»

Гуров смотрел на Веру серьезно, ждал объяснений: простак-то он простак, однако представитель власти и не должен позволять девчонке вести себя, как ей вздумается. Она поняла его немое требование, легко поднялась из-за стола, вылила коньяк в раковину, сполоснула стакан, забрала у растерянного Толика таблетки, две положила на чистое блюдце и вместе со стаканом воды подала Гурову.

— Извините, пожалуйста, со мной случается, а сегодня, — она горько улыбнулась, — сами понимаете.

— Спасибо. — Гуров выпил лекарство, отметив, что на поступок Веры никто не обратил внимания.

«Девочка чувствует себя здесь как дома, — отметил Гуров, — а как мгновенно изменилась? Двигаться вдруг стала мягко, пластично, из речи исчез базарный тон и вульгаризмы. Она умеет себя вести прекрасно, значит, ранее был театр. К чему бы это? И почему мужчины тебя боятся? Не надо изображать умника и изобретать колесо, его изобрели. Мужчина боится женщины в подавляющем большинстве случаев по одной причине. Не хочет афишировать отношения. Добрее надо быть, Гуров, добрее, о людях думай проще и лучше».

— Я могу сходить в ванную? — Вера смущенно потупилась.

Лева кивнул и, выйдя из роли, мягко и ободряюще улыбнулся. Мужчины не заметили его оплошности, Вера же не только заметила, она на секунду застыла, вглядываясь в Леву широко открытыми, удивленными глазами, а когда пошла к двери, задержалась, быстро посмотрела через плечо. Гуров не сумел перехватить этот мгновенный сигнал, но, что какой-то сигнал был, не сомневался. Страх? Предупреждение?

— Не обращайте на девочку внимания. — Качалин разлил по чашкам густой черный кофе. — Жена избаловала… Елена… — он запнулся, но продолжал спокойно: — Любила ее вроде младшей сестры. Детей у нас не состоялось.

По тому, как Качалин запнулся, затем справился с собой, как продолжал говорить ровным тоном, подбирая слова, Гуров понял, что держать себя в руках он умеет.

— Я пойду к себе. — Сергачев не спрашивал, лишь доводил до сведения. — Моя дверь напротив, буду дома.

Проходя мимо Качалина, он тронул его плечо: мол, держись, старик, на Толика не взглянул, Гурова хотел просто обойти, как обходят столб.

«Вот и все, время, отпущенное мне на раздумье, кончилось, необходимо решать. Что Сергачев может кому-то позвонить либо что-то спрятать, исключено: он вызвал милицию, и времени у него было более чем достаточно. Если я его выпускаю, то здесь создается один климат, если задерживаю, то климат совершенно иной. Пауза или ускорение? Что мне сейчас выгоднее: умиротворение или взрыв?» Гуров ответа не нашел, стоял молча и растерянно.

Сергачев его обошел. Лева взял его под руку, почувствовал ее литую силу, они вместе вышли на лестничную площадку. «Верно поступаю, — ободрил себя Гуров, — их надо разделить, меня на всех не хватит, дергаюсь, разбрасываюсь».

Сергачев открыл дверь своей квартиры:

— Зайдете? — Впервые он смотрел, не отворачиваясь, прямо и открыто.

— Вы любили ее? — Лева готов был задать любой вопрос, кроме этого, но почему все же спросил — не знал.

Они стояли между двумя полуоткрытыми дверьми, как на перепутье, — место для задушевного разговора неподходящее.

— Елену убили? — Сергачев прислонился к дверному косяку, его широкие плечи повисли, тяжелые руки болтались безжизненно.

«Он не убивал», — понял Лева.

Денис же понял, что ответа ему не дождаться, и скептически заметил:

— Вы же понимаете, что ваше молчание красноречивее ответа.

— Я вас не учу методике спортивной подготовки.

Сергачев выпрямился, словно в его большом теле не было костей, оно, как жидкий металл, перетекло из одной формы в другую.

— Ты умный парень, а вопрос твой глуп. Любил ли я Елену? — Он посмотрел в квартиру Качалиных. — Решай свои проблемы, я подожду.

— Ты мне поможешь?

— Нет! — Сергачев перешагнул порог и мягко прикрыл за собой дверь.

«Попробую ему поверить», — решил Гуров и вернулся в кухню.

Здесь, казалось, его ждали. Видимо, Бабенко решил, что и ему пора перебираться со сцены за кулисы — увидев Гурова, он, обращаясь к Качалину, торопливо заговорил:

— Старик, чем я могу тебе помочь? Я похоронами никогда не занимался, может, съездить куда? Я на колесах, — Толик брякнул ключами от машины.

Лева будто набрался сил, мысли побежали привычно быстро. «Нет, голубчик, номер не пройдет. Если ты убийца, то приехал на разведку и сейчас проверяешь: разобралась милиция или нет. Если ты к убийству отношения не имеешь, то приехал по торговым делам и ни к чему тебе отсюда уходить, сиди».

— Надо спросить товарища. — Качалин подвинул Гурову чашку кофе. — Какие формальности, с чего следует начинать?

— Игорь Петрович, ваша жена жаловалась на сердце? — Гуров решил попробовать вывести хозяина из равновесия, заставить открыться.

— На сердце? — Качалин задумался. — Она умерла от инфаркта?

— Вы не ответили.

— Жаловалась? — Качалин взглянул на Толика, словно стоял у доски и ждал подсказки.

— Помню, однажды… — Толик закатил глаза, перевел дух, но Гуров перебил, добавив жесткости:

— Игорь Петрович, вам понятен вопрос?

— Женщины вообще жалуются, если хотите знать! — Качалин вспылил, но тут же взял себя в руки. — Конкретно на сердце, такого случая не помню. У Елены инфаркт?

Теперь самое трудное. Гуров почувствовал озноб.

— А вам не кажется, Игорь Петрович, что вы несколько поздно поинтересовались, отчего и при каких обстоятельствах умерла ваша супруга? — Лева сел так, чтобы ему были видны одновременно оба.

— Поздно? Поинтересовался? — Качалин почему-то начал расстегивать пуговицы на рубашке и тут же их судорожно застегивать.

— У вас такая привычка, переспрашивать? — Гуров сделал паузу. — Или вы переспрашиваете, когда не знаете, что ответить?

— Как не знаю? — Качалин оставил в покое пуговицы и стянул с себя галстук.

«Ну вот, теперь вас только двое, и вы не мельтешите у меня перед глазами. — Неожиданно Лева с симпатией посмотрел на обоих мужчин. — И правильно, быть доброжелательнее, убрать из своего тона эти скрежещущие нотки, ты не инквизитор. Возможно, ни один из них не виновен».

Качалин никак не мог подобрать отвалившуюся губу и сидел напротив, по-младенчески открыв рот. Кожа на его лице нервно дергалась, казалось, веснушки суетятся, не могут занять свои привычные места.

«Что и говорить, не красавец. — Лева вспомнил портрет убитой, ее голливудский надменный оскал, интригующий взгляд из-под набрякших век. — Хлебнул ты с ней горячего до слез! Соседа-супермена терпел, который не знает, любил или не любил. А может, она любовников коллекционировала, а в минуту откровенности обсуждала с тобой достоинства и недостатки? Ну, расскажи правду».

Пожелания Гурова хозяин выполнить не успел. В кухню вернулась Вера, причесанная и похорошевшая, остановилась в дверях, требуя мужского внимания. Качалину и Толику было не до нее, Лева сухо сказал:

— Извините, Вера, пройдите пока в соседнюю комнату, я вас позову.

— Я, между прочим, на работе. — Голос ее вновь стал вульгарным.

Гуров мог ответить: на работе, между прочим, не пьют, но лишь пожал плечами.

— Можете спуститься, только из дома не уходить.

— Милиция… — процедила Вера и ушла, но не на вахту, а в соседнюю комнату.

Гуров вышел за Верой в прихожую и, хотя никаких оснований для веселья не было, подмигнул своему изображению в зеркальной стене.

Когда Лева не видел Дениса Сергачева и не был под влиянием его обаяния, то вера в его полную невиновность вызывала протест. «Допустим, допустим, Сергачев здесь ни при чем, — рассуждал Гуров. — Надо переключиться. Если вот так, в считанные минуты, возможно обнаружить мотив убийства, то это ревность, и сосредоточиться следует на Качалине. И, вообще, чему тебя в розыскном детстве учили, Гуров? Тебя, дипломированного неумеху, учили: если убита женщина и у нее есть муж, приглядись к нему внимательно. Ревность? Или человек ошалел от эгоизма красивой женщины, тысячи раз сдерживался, один раз не выдержал…»

Вернувшись на кухню, Лева прямо с порога спросил:

— Придумали ответ? Или спросите: какой ответ?