При невыясненных обстоятельствах

Гость

Развернувшись, белая «восьмерка» остановилась у фургона с продуктами. Увидев ее, Иванов машинально посмотрел на часы: без десяти час, скоро обед. Сидящий за рулем человек вышел. Оглянувшись, запер дверь машины, спрятал ключ в карман. Подошел к фургону, спросил что-то у рабочих. Обычный для такого места человек, подумал Иванов. На вид лет сорок, одет по-молодежному: холщовая кепочка, черная кожаная куртка, джинсы. Приезжающие сюда в машинах люди, как правило, делают одно и то же: входят в заднюю дверь с сумкой или портфелем в руке. И вскоре, выйдя из задней же двери, уезжают. Долго такие машины во дворе не задерживаются.

Лишь когда один из рабочих кивнул в сторону пристройки, Иванов вдруг сообразил: этого в кепочке, плотного, с короткой шеей и округлым лицом, он уже видел. Причем недавно. Вот только где же. Где же… Кажется, в «Жемчуге». Да, точно — в «Жемчуге».

Человек двинулся в его сторону. Идет вразвалочку, на окна не смотрит. Вот хлопнула дверь — вошел в пристройку. Сделал два шага. Звуки стихли. Осматривается. Кавказец? Нет, Кавказец, по описаниям очевидцев, выше ростом. Да и открытый для всеобщего обозрения приезд на белой «восьмерке» не в манере Кавказца. Единственное — Иванов сейчас не сомневался, что человек пришел именно к нему. Точно — через секунду в дверь постучали.

— Да! — сказал Иванов. — Войдите!

Дверь приоткрылась, человек спросил:

— Баграт Элизбарович?

— Баграт Элизбарович.

Человек вошел. Постоял перед столом. Снял кепочку, сел. Настороженно повел подбородком:

— Можно вас попросить запереть дверь?

— Зачем?

— Есть разговор. Ну и… не хотелось бы, чтоб мешали.

Оперативная группа видела, как человек вошел. Этого достаточно. Подумав об этом, Иванов подошел к двери, повернул ключ. Вернулся, сел.

— Слушаю вас.

Человек изобразил улыбку:

— Меня зовут Михаил. Фамилия Голдаев. Думаю, вы меня видели. В «Жемчуге».

— Допустим, видел.

— Баграт Элизбарович, мне очень неловко, что я пришел к вам. К незнакомому человеку.

— Ничего страшного.

— Но у меня нет другого выхода. — Голдаев достал записную книжку. Подцепил ногтем клочок бумажки, положил перед Ивановым: — Вот.

На неровном клочке была изображена цифра «80». Насколько Иванов понимал в расчетах лобовиков, «80» означало, что выдавший бумажку остался должен Голдаеву восемьдесят тысяч рублей. Чуть ниже стояло: «29.I». Дата — двадцать девятое января. На языке лобовиков такие бумажки, своего рода векселя, называются капустой. Подписи нет, чтобы не оставлять улик.

— Объяснить, что это? — спросил Голдаев.

— Капуста. Но не моя.

— Верно, не ваша. Это капуста Шестопалова.

Интересно, подумал Иванов. Шестопалов уверял, что у него нет карточных долгов.

— Капуста Шестопалова, но идете вы почему-то ко мне.

Голдаев положил на стол визитную карточку Чубиева.

— Вот. Ваша визитная карточка. Я пришел к вам, потому что знаю только ваш адрес. И… не волнуйтесь. Услугу я оплачу. Только… поймите меня правильно. Шестопалов меня избегает. Адресов и телефонов его знакомых, кроме вашего, я не знаю. Но мне нужно… хотя бы его предупредить. Повторяю, если вы мне поможете, услугу я оплачу.

Иванов изобразил раздумье. Посмотрел на Голдаева:

— Оплатите?

— Да. Три процента. Естественно, если долг будет отдан. Устроит?

Сейчас надо вести себя естественно. Так, как вел бы себя Чубиев.

— Ну… я пока еще не знаю, что вам нужно.

— Шестопалов отдал мне только двадцать штук. Сегодня я ему позвонил, но он отказался даже говорить. Больше я с ним дела иметь не хочу. Поэтому прошу вас ему передать: с сегодняшнего дня я включаю счетчик. Аварийку.

Иванов посмотрел на Голдаева. Взгляд у того непроницаемый, с прищуром.

— Понятно. И какой счет вашей аварийки?

— Двести в день. Срок — месяц. Ну а потом… Потом пусть не жалуется.

— Если он отдаст долг, что я получу? Три процента от шестидесяти тысяч? Или от всей суммы?

— Естественно, от всей суммы. — Оторвав клочок бумажки, Голдаев вывел на нем: «3%». — Вот расписка. Деньги ваши, если отдаст.

Шестопалов всегда подчеркивал: карточные дела у него складываются блестяще. На самом же деле он должен восемьдесят тысяч. Из которых отдал только двадцать. Может быть, Шестопалов связан с Кавказцем? Повертев бумажку, Иванов спрятал ее в карман.

— Ну… хорошо. Попробую что-то сделать. Кстати, когда он вам отдал двадцать штук? Если точно?

— Сейчас… Если точно — двадцать первого февраля. Двадцать первого февраля… Именно в этот день был ограблен Гарибов. Палина же Кавказец «разогнал» чуть раньше — пятнадцатого. Если учесть, что два налета принесли Кавказцу сорок тысяч и он делился с Шестопаловым поровну, — все совпадает. Голдаев набросал на перекидном календаре семь цифр:

— Мой телефон. Если что-то выясните — позвоните. С десяти до шести. Договорились?

— Договорились. Как станет что-то известно — позвоню.

Голдаев встал, натянул кепочку:

— Пойду.

Открыв дверь, Иванов выпустил его. Через секунду раздался телефонный звонок. Снял трубку, услышал голос Игоря Вязова — оперуполномоченного, сидящего в соседней комнате:

— Борис Эрнестович, у вас… порядок?

— Порядок. — Иванов следил, как Голдаев за окном садится в машину. — Номер видите?

— Вижу.

— Позвоните на ближайшие посты ГАИ. Пусть остановят машину… ну, скажем, за нарушение правил дорожного движения. Проверят. И тут же отпустят. Тут же. Так, чтобы он ни о чем не догадывался.

— Понял.

Положил трубку. Проследил, как белая «восьмерка», развернувшись, выехала на улицу. Вряд ли приход Голдаева — проверка. Непохоже. Кому и зачем его проверять? Но если это не проверка, значит, Шестопалов ввел его в заблуждение, скрыв крупный карточный долг. Что же, Шестопалов связан с Кавказцем? А почему бы и нет?.. Вполне возможно. Ведь расклад самый обычный: Шестопалов дает исчерпывающую информацию, Кавказец действует. Впрочем, расчеты, которые он сейчас производит в уме, надо проверить.

Через полчаса снял трубку, набрал номер Гарибовой:

— Нам нужно увидеться по важному делу. Вы сейчас свободны?

— Что… прийти к вам?

— Нет. Я подъеду к вашему дому на машине. Минут через пятнадцать. У меня светло-голубая «Нива». Выходите и сразу садитесь.