Приключения капитана Кузнецова

НАЛЕДЬ

Собрался обкатать лыжи, попробовать, не разучился ли ходить с палками и без палок. Все эти дни стояли сильные январские морозы, и сегодня наверно не меньше шестидесяти градусов ниже нуля. И немало удивляло то, что чем сильнее мороз, тем гуще туман клубится над тайгой, сползает в долину и огромными клубами укутывает пойму.

Подшитые кожей лыжи несли легко. Вспомнилась средняя школа с лыжными прогулками, наш трамплин, и мне захотелось идти далеко, далеко любуясь елями в фантастическом серебряном наряде. Но туман становился все гуще, и мне пришлось умерить шаг. Под ногами раздался сильный треск, как выстрел из пушки, — лопалась земля. Из невидимой под снегом трещины с шипением забили фонтанчики воды. Снег потемнел, как обваренный, от фонтанов, из трещин, от снега клубился густой пар. Вот уже под ногами снег вздрагивает и валится, я отхожу подальше, но вода ползет в догонку — надо бежать.

Метров через тридцать натыкаюсь на такую же лужу и сворачиваю вправо. Веки покрыло плотным налетом снега, на усах и бороде сплошные сосульки. Опять впереди новая парящая лужа, и дальше хода нет. Поворачиваю лыжи и бегу назад: возможно там, влево, есть еще проход. Но мой след уже залит водой, и я не знаю теперь, куда повернуть. Пробую пробираться по мокрому парящему снегу — лыжи примерзли, и их не двинуть с места. Снимаю лыжи и встаю на длинную колодину. За нею лежит другая. Опираясь палками — лыжи за спиной, — перехожу их обе. К счастью, вижу свежий белый снег и в три прыжка выбираюсь из водяных оков. В сапог проникла вода, а переобуваться нет времени — надо скорее уходить от ужасных потоков. Провалишься в эту кашу, примерзнешь — и с концом.

Метров через сто натыкаюсь на толстое наслоение буроватого льда, окутанного паром. Но здесь пар не такой густой, и лед не ползет. Да и лед — то только по краям. А дальше что-то на подобие киселя или сотового меда: не трогаешь — держится, тронешь — вдавливается, как в вату, а сверху вода.

«А что, если эта стихия хлынет на землянку», — думаю, и меня обнимает страх.

На обледенелые сапоги надеть лыжи не удается, и я иду домой без них. Просушив обувь, спешу осмотреть окрестности землянки. Свежих луж близко нет, но метров за двести от жилья — большая ржавая наледь в полтора метра толщиной. Фонтанчики, видно, то затухали, то опять приходили в действующие и наледь все росла. Придется взяться за работу — преградить ей путь к землянке.

Наледь!..

Это страшное явление районов крайнего севера, районов вечной мерзлоты. За лето в тайге земля оттаивает на два-три метра, а ниже остается вечная мерзлота. Осенью деятельный слой земли опять начинает замерзать сверху, а зимой промерзает глубоко. Между двумя мерзлыми слоями нижним — вечным и верхним — зимним накапливается вода. Расстояние между слоями все уменьшается, а воде куда деваться? Она испытывает большой силы гидростатическое давление, ищет выход.

Наступает период сильных морозов, и с оглушительными раскатами трескается верхний слой земли. Найдя выход, вода фонтанами прорывается через трещины на поверхность, и пар окутывает тайгу. Проходит день, и давление воды между слоями уменьшается, из трещин она уже не бьет фонтаном, а сочится, как из родника, нагромождая наслоение льда. Потом затухают и «родники», и процесс наледи прекращается. Но весна еще далеко, и мерзлые слои земли все еще сближаются, и через несколько дней на том же месте опять заработают фонтаны. Все пойдет, как и с начала, и наледь вырастет в целую гору.

На реке наледь началась по-другому. В излучине, где из-за клубов пара вышло стадо оленей, вода промерзла до дна. Но в других местах речка продолжала жить подледной жизнью, вода стремилась куда — то вниз, а путь прегражден. Огромными буграми-бугуняяхами, больше двух метров высотою и по восемнадцать в диаметре, вспучился лед на русле. С оглушительными выстрелами бугры лопались по ночам. Из трещин вырывалась вода.

И теперь у речки нет русла. Она потекла по долине вправо и замерзла, пробилась влево и опять замерзла. До весны долина будет покрыта буграми, полыньями и провалами и через нее не пробраться даже зверю.

На вершине одного бугуняяха, что вздулся на речке вблизи землянки, я заметил трещину. При ударах палкой бугор звенел, как пустой котел. Захотелось заглянуть внутрь ледяного полушара, и я начал взбираться на вершину. По гладкому склону сапоги скользили так, что раза три добирался только до половины высоты бугуняяха и опять катился назад уже на четвереньках.

Попробовал взять ледяную горку приступом с разбега — удалось добраться почти до вершины. И только успел заметить, что трещин на вершине две — пересекаются буквы «X», — как меня опять потянуло вниз. Тогда, сняв шубу и протоптав в снегу дорожку длиною метров в десять, побежал изо всех сил и за пару секунд очутился у перекрестка трещин. Надо было остановиться, но сапоги проскользили дальше, и я под звон ледяшек провалился через трещину в синеватый полумрак. Шапка слетела, на голову посыпались обломки льда, затылок и спина заныли от ушибов.

Сидя на обнаженном и закоченевшем речном дне, я оглядел свою «ловушку». Над головой огромный синевато-серый ледяной купол с буквой «X» голубого безоблачного неба. Причудливыми длинными шипами, словно зубы чудовища, с «потолка» свисают побелевшие от инея сосульки; на «полу» лежат два огромных, каждый величиною с табуретку, кристалла льда кубической формы.

И не только для меня, пилота, но и для опытного гляциолога-специалиста по замерзанию воды и земли — природа приготовила здесь не одну интересную и трудную загадку. Куда девалась вода? Ведь не могла же она вся уйти через трещины вверху. Как образовались огромные кубические кристаллы на дне бугуняяха?.. Каким образом выросли сосульки на потолке? Ведь вода по кривизне купола должна была стекать вниз свободно, не провисая каплями.

Так, любуясь чудесной ледяной пещерой, я задавал один за другим вопросы, на которые не находил ответов.

Под куртку забрался и прошелся по спине неприятный холод, начали коченеть ноги и руки, плотным инеем покрылась борода. Встал новый и не на шутку испугавший вопрос: как выбраться наверх? Толщина льда в разрезе трещин над головой не меньше полутора метров. Встав на ноги и подняв руки, я еле дотянулся до середины этой толщины.

Разыскав и надев шапку, начал плясать, размахивая руками, чтобы согреться. Но мороз был сильнее меня. Тогда пустился между кристаллами вприсядку, но за что-то зацепился и упал, оказалось, что это примерзшая ко дну палка длиною в полметра. Не отдавая себе отчета, для чего она пригодится, начал выковыривать ее каблуками. Ноги немного согрелись, палка зашаталась. Наконец она, грязная и тяжелая, у меня в руках. И этот обломок обрадовал больше, чем самородок золота в овраге у шалаша.

Заложив палку в пряжку ремня, забросил через трещину наверх. Она свалилась обратно. Бросил раз, и еще… Наконец, обломок застрял в трещине, и я, отогрев немного руки дыханием, по ремню выбрался из «ловушки».

Знакомый и мирный ландшафт с каждым днем становился скучнее и мрачнее, все гуще укутывался зловещим туманом, покрывался шершавыми горками студенистого льда, со всех сторон угрожал смертью. С каждым днем наледь, как хищный зверь, неотступно крадется к моему жилищу, а речка стала совсем недоступной. Все чаще раздается треск земли, в ответ судорожно стонет скованная льдом и холодом тайга. И с каждым таким взрывом возникает десяток новых очагов дышащей паром наледи, приковавшей меня, как недуг, к землянке.

Поделка каркаса лодки уже близится к концу. Из-за плохого освещения землянки покраснели и слезятся глаза, от копоти сальника кружится и болит голова, и я по вечерам сижу без работы. Длинные ночи безделья вызывают ненужные воспоминания и мысли. Самые навязчивые в мраке ночи — думы о Курбатове.

Кто он такой? Хороший работник и прекрасный товарищ?.. Охотник за симпатичными женщинами, безжалостный сердцеед?.. Сказанная однажды во сне английская фраза, когда мы с ним жили в одной комнате, «я приготовлюсь погибнуть в любую минуту» и моя авария не дают еще права так плохо думать о человеке. Но недоверие к нему поднимается в душе само собой. А не ревность ли это? Следует ли доверяться своей интуиции? Ведь я знаю биографию Курбатова с детских лет до последнего полета. Пришлось познакомиться с ней, когда был парторгом подразделения. А что случилось с того дня, как он не пришел в кино? Почему он стал или показался мне совсем другим? Откуда взялась у меня на душе эта наледь недоверия и подозрений?.. Ясно же как белый день, что не нам решать, с кем быть Светлане. И Курбатов не настолько уж глуп, чтобы не понимать этого. Значит, ревность здесь ни при чем. А что же тогда?

И душу опять начала давить наледь сомнений и догадок.