Приключения студентов

ГЛАВА XXXIV

Прошло с месяц, пока наконец путники освоились с великим городом и каждый нашел себе занятие по сердцу.

У Яна пробудился интерес к работам древних мастеров и он нередко часами простаивал перед статуями, уцелевшими, несмотря на века разгрома, еще во множестве. Глаз художника сразу, без слов, определил, в чем заключается истинная красота и искусство и имя которых — жизнь; с таким же глубоким вниманием разглядывал он в лавках ювелиров древние камеи и изделия из драгоценных металлов, столь бесконечно совершенные, что у Яна порой замирал дух и в сердце прокрадывалось тоскливое сомнение в себе — первый признак таланта!

Пока Ян осматривал и изучал разные древности, буквально валявшиеся под ногами на всяком шагу, новый друг его Ярослав подолгу просиживал или бродил по Колизею и пустующим циркам; затаив дыхание, стоял в тюрьмах рабов и христиан, где за железными решетками они ожидали выпуска на арену; заглядывал в темные лазы, из которых выпускали зверей.

Место цезарей — нечто вроде небольшого бастиона или выступа, — приковывало к себе его особенное внимание. Он почти въявь видел владык мира, проходящих из дворцов по подземным ходам и, при помощи подъемной машины, в золотых креслах сразу возносившихся над сотнями тысяч людей. Падение со стены камня иногда нарушало тишину, отзывалось эхо и видения Ярослава исчезали. Он вытирал рукой испарину со лба, запрокидывал голову и в синеве неба смутно начинали проступать Днепр и Киев с его многочисленными церквами[6].

— А у нас ни зверей, ни цирков таких нет!.. — пробуждалась в нем мысль и свежесть и бодрость овеивали его душу. Ему хотелось петь — в мозгу жаворонками начинали роиться и звучать родные песни.

Марк с головой погрузился в изучение древних рукописей. С жадностью набросился он на попавшегося ему первым Виргилия, столь популярного в средних веках[7], потом наткнулся на речи Цицерона, на Саллюстия и других еще более знаменитых историков и философов древности.

Ярослав видел прошлое; перед глазами Марка разверзалась бездна будущего, черная, но вся наполненная ярко сверкающими звездами и неотразимо, безвозвратно тянувшая его в себя все глубже. Радостное, смятенное чувство порой преисполняло его душу. И когда он вспоминал собственное прошлое — чувствовал себя летящим все выше и сверху вниз глядящим на землю.

Искрометный циник Луиджи пользовался жизнью во всю ширь беззаботной, азартной натуры. Целыми сутками он пропадал неизвестно где, не раз являлся битым, но жизнерадостным.

— Ах, как хорошо жить! — говаривал он. — Шут вас знает, что вы за выродки! Попал я в компанию, нечего сказать!

Мартина книги не интересовали. Грубый и непреклонно упорный, он был одарен тонкой музыкальностью и слухом. Небо его мало интересовало и он усердно посещал церкви Рима и жадно ловил и запоминал мелодии песнопений[8].

Незыблемый в дружбе и вере Адольф бродил вместе с ним; способностью погружаться в отвлеченные рассуждения он не был одарен совершенно; самый сильный, он был и самым суеверным.

Однажды Ян, выйдя из Колизея, остановился у фонтана гладиаторов, в котором они обмывались после боя, и заметил дымок, вившийся из величавых развалин Золотого дворца Нерона. День стоял солнечный, но было холодно и Ян отправился погреться и посмотреть, что там происходить.

Он поднялся на холм; несколько человек заступами отбивали от стен мраморные облицовочные плиты; куски их сыпались на землю, затем их складывали в кучи; чуть поодаль бледно горел костер, сверху него что-то белело. Ян подошел ближе и увидал, что на дровах лежит статуя, в рост человека, богини Венеры древнегреческой работы; около нее, на мраморных кудрях громадной головы Юпитера, сидел сгорбленный дряхлый старик и постукивал железною палкой то по плечам, то по бокам богини. Раскаленный мрамор мягко осыпался и только одна голова оставалась еще нетронутой.

Из языков огня глядело чуть улыбающееся лицо такой изумительной красоты, что на сердце у Яна захолонуло.

— Дед, что ты делаешь?!. — не удержался и воскликнул он.

Старик повернул в его сторону воспаленные, как бы свежеразрезанные глаза.

— Известку жгу, иль не видишь?.. — прошамкал он и ткнул палкой прямо в лоб статуи; он сполз вместе с глазом; еще удар и прекрасное видение исчезло, божество превратилось в куски бурой извести.

— Э-эх!.. — с горем проговорил Ян. — Что ты наделал? Лучше бы продал кому-нибудь!

— Кому продать-то?.. — удивился старик. — Да тут даром бери сколько хочешь… звона сколько этого добра: на пятьсот лет всем хватит!

В груде мрамора, нанесенного к костру, Ян завидел маленькую статуэтку, изображавшую женщину с поникшей головой, в строгой, длинной одежде; работа была тонкая и изящная. Он поднял фигурку и ему почудилось, что она сделана с Габриэль — до того велико было сходство.

— Можно ее взять?.. — обратился он к старику.

— А возьми!. — равнодушно отозвался тот. — Внучке играть я ее хотел снести, да ничего, другую найду — тут этих самых пуп[9] без конца-краю!

Ян поблагодарил и, прижимая к себе под плащом холодную статуйку, направился мимо развалин Колосса по совершенно безлюдной и заболотившейся улице Сенаторов. Близ одного из поворотов из развалин выглянула голова старухи; на ней был накинут черный, рваный платок; по сторонам морщинистого лица свисали две растрепанные седые пряди.

— Эй, господин?.. — окликнула она вполголоса.

Ян остановился. Старуха подошла ближе.

— Может, ищете парочку себе?.. — вкрадчиво спросила она. — Я вам найду какую угодно по вашему вкусу?

Ян отрицательно мотнул головой.

— Ну, так я погадаю вам?.. Вы влюблены, господин, у-у!!.. вижу я все, что с вами будет!..

— Что будет?.. — глухо отозвался Ян.

— Пойдем ко мне?.. — пригласила старуха. — На улице нехорошо! В воду буду глядеть, все узнаешь… пойдем, пойдем!!.. — И, маня Яна крючковатым пальцем, она стала скрываться за остатками стен.

Ян последовал за нею; сердце его часто забилось.

Старуха достигла до черного провала в подвал, оглянулась, еще раз поманила и исчезла.

Ян увидел каменную лестницу; он сошел по ней и после яркого солнечного дня утонул впотьмах.

Старуха ждала его у низенькой, уже распахнутой двери; оттуда брезжил свет — в углу на очаге горел огонь; над Яном низко нависал свод подвала. Весь он был завален каким-то тряпьем, испорченными вещами и щепками для топки; тут же валялись древние, из золоченой бронзы, длинные семи-свечники и всякие неизвестные Яну предметы; на стенах висели пуки сушеных трав; из дальнего угла выглянули два любопытных чумазых личика девочек-подростков и сейчас же спрятались за кучами хлама.

Старуха подкатила к огню чурбан.

— Садись!.. — пригласила она, указывая на него рукою. — Ладонь левую дай?..

Ян повиновался; старуха вперила черные глаза в линии на ней и закачала головой.

— У-у… счастливый ты!.. Богатый будешь!.. Долго жить будешь!.. Золотой надо на руку положить, все ясней будет!

— Золотого у меня с собой нет!.. — ответил Ян.

— Серебро клади!..

Ян достал случайно оказавшуюся у него в кармане маленькую монетку.

— Скупой ты!.. — проронила старуха, схватив ее, как коршун. — Мало серебра, правды не вижу!..

— Скажи?.. — выговорил Ян. — Можешь ли ты приворожить человека?..

— Чтобы полюбила тебя твоя зазноба?.. Знаю, все умею!.. Только дорого это стоит!

— Я заплачу!..

Что-то блеснуло в глазах колдуньи.

— Вот что… — проговорила она. — Заплатишь хорошо — сделаю хорошо; духов подземных вызову, наша будет красавица! Здесь нельзя — надо на крови стоять человеческой!..

— Как, зарезать кого-нибудь нужно? — весь похолодев, воскликнул Ян.

— Зачем? Ночью в Колизей приди, на арену… вся она — кровь человеческая: золота больше с собой возьми! И чтоб ни одна душа не знала, куда идешь и зачем! Можно и патера найти — он в церкви в полночь черную мессу отслужит — Христа проклянет и причастие ногами растопчет?.. Тогда все на свете знать будешь!

— Нет!.. — в ужасе произнес Ян. — Только не это! А в Колизей приду…

— Когда?..

— Завтра…

— Буду ждать!.. Приходи перед самой полуночью. Если кто-нибудь окликнет тебя в Колизее, отвечай — «по приказу пославшей».

Старуха проводила Яна до улицы и, кинув ему — «так смотри же, ждать буду!» — исчезла, как провалилась.

Взбудораженный Ян вернулся домой и, памятуя слова колдуньи, ни словом не обмолвился о своей встрече; чтобы скрыть свое возбуждение от сожителей, он преувеличенно восторгался своей статуэткой.

На другой день Ян достал из узелка, где хранилась его доля денег, один золотой, затем подумал немного и вынул еще один: он был несколько расчетлив. Чтобы не подвергнуться расспросам товарищей, он решил уйти еще днем и где-нибудь в кабачке близ Мамертинской тюрьмы подождать наступления ночи и тогда пробраться в Колизей. Мысль об опасности свидания с ведьмой в голову ему не приходила — страх перед появлением духов подавлял все мысли. Часа в четыре на следующий день он сунул за пазуху приобретенный им и освященный на церковном алтаре кинжал и вышел как бы пройтись по улицам. Миновав два-три перекрестка и убедившись, что знакомых кругом нет, он прибавил шага и через недолгое время уже сидел в просторном кабачке за кружкой вина. Кабачок был небольшой; против входа в него темнели два яруса бочек; от стены до стены вытягивались два длинные стола со скамейками около них; посетителей было всего человек пять и все они держались тесною кучкой.

Ян прислушался к разговору: он велся о Колизее и примыкавшей к нему местности.

— Не дай Бог там ночью проходить!.. — сказал один из собеседников. — Нынче утром у самого входа зарезанного человека нашли!

— Это что!.. — возразил другой. — В Риме за ночь мало ли людей режут? А вот ночью львы, говорят, в Колизее ревели — это уж похуже будет!

— Как львы?.. — усомнился третий. — Ведь там нет ничего и никого?

— Тени их ревели!.. — убежденно ответил сообщавший эту новость. — Быть чему-то недоброму: их всегда перед бедой слышат!..

Жуть сжала сердце Яна.

— А что это за черные мессы такие бывают? — осведомился третий. — Несколько раз я о них слышал!

— Тссс… не поминай их!!. — произнес первый. — Это обедни дьяволу. Кто хочет клад найти богатый — тому без них не обойтись!

— Много здесь всего позарыто!.. — со вздохом зависти сказал третий. — Не знаешь только где.

— И зная, без нечистой силы не достанешь! — подхватил второй. — На Ватиканском обелиске золотой шар стоит — весь самыми редкими на свете драгоценными камнями усеян — все мы его видим, а достать не можем!

— А правда, что в нем пепел какого-то Юлия Цезаря положен?

— Говорят так.

— А кто он такой был?

— Цезарь и Цезарь, а больше кто ж его знает?..

Беседа незнакомцев затянулась надолго.

Что-то слегка толкнуло Яна под столом и на колени к нему мягко вскочил и замурлыкал черный кот.

Ян вздрогнул от неожиданности..

— Не время ли идти?.. — подумал он. — Не напоминание ли этот кот?..

Он выглянул за дверь на звезды — было еще рано — около одиннадцати часов.

Бесконечностью протянулось еще с полчаса и Ян поднялся, расплатился с полусонным хозяином и вышел на улицу.

Стояла светлая ночь; черные, спящие дома озирал полный месяц; шаги Яна защелкали по всему безмолвному переулку. Он пошел осторожнее и с покатости холма увидал серебрившуюся, как широкая река, площадь; будто из воды вставали чудовищные серые стены Колизея, отбрасывавшие огромную черную тень. Нигде не виднелось ни души.

У фонтана гладиаторов Ян остановился и стал всматриваться во мрак, заполнявший широкий вход; ничто в нем не заворохнулось. Ян высвободил из-за пазухи кинжал, взял его в руку, скрытую плащом и решительным шагом двинулся вперед; страх, шевелившийся все время где-то в душе, исчез — теперь действовал только рок и Ян всецело отдался ему.

В проходе, вопреки ожиданию, никто Яна не окликнул. Он пересек темный широкий коридор; впереди тускло засияла, освещенная месяцем, громадная овальная арена с высоко устроенными, безопасными местами для зрителей. Мертвенно светилась ложа цезарей. Прямо против нее, из стены, черным пятном глядела дверь — ведшая, как Ян уже знал, в тюрьмы для христиан; справа от ложи глядело другое отверстие — более низкое — оттуда им навстречу выходили звери. Близ нее, на песке арены-пустыни, словно прилегшие для прыжка львы, лежало несколько больших камней.

Не видя никого, Ян неуверенно направился к ним. Один из камней вдруг ожил — с него поднялась старуха-колдунья.

— Вовремя пришел, молодец!.. — проговорила она. — Час близок! Встретил тебя кто-нибудь?

— Нет… — ответил Ян.

Старуха нагнулась и взяла с земли стоявший у ног ее небольшой горшок.

— Здесь вода с черной мессы!.. — сказала она. — Поди на середину поля, принеси горсть песка… левой рукой бери!..

Ян исполнил приказание; старуха стала бормотать непонятные заклинания.

— Сыпь!.. — велела она; Ян сделал это и увидал, что вода в горшке замутилась, закипела и превратилась в кровь.

— Золото принес?.. — хрипло спросила старуха.

— Да.

— Ну, садись сюда!.. — она указала на соседний камень.

— Думай о том, что хочешь узнать! — Она села против него, поставила себе на колени горшок и нагнулась над ним. Космы ее свесились.

— На корабле ты стоишь… — проговорила она. — Едешь ты куда-то далеко… и еще трое человек с тобой… все мужчины!.. Друга похоронишь и дальше поедешь; вдвоем поедешь. Вижу тебя в городе чужом… богатый ты, золота вокруг тебя много… Женишься в своем городе, жена молодая, красивая… троих детей вижу, но не весь ты будешь дома: часть души здесь оставишь, много раз вспоминать будешь!

— А она?.. — осыпавшись мелкою дрожью, неопределенно спросил Ян.

— Туча ее покрывает… — медленно выговорила старуха.

— Черная туча, молнии там блестят!

Она прислушалась и покосилась на звериную дверь.

— Ты приворожить ее мне обещала?.. — изменившимся голосом сказал Ян.

— Ох, трудно теперь это!.. — старуха покачала головой. Будет она на пиру и не вернется с него!..

Лицо Яна казалось белее мрамора. Он встал.

— Значит, конец, ничего нельзя?.. — выговорил он. Ведьма обежала беспокойным взглядом арену и задержалась им на зверином ходе: в темной глубине как будто что-то шевельнулось. Старуха схватила Яна за руку.

— Погоди… попробуем!.. — скороговоркой заявила она.

— Садись сюда!.. — Она поместила его так, что черная дыра оказалась за спиной у него.

— Гляди на ложу цезарей! Что бы ни увидал и ни услыхал — не оборачивайся, не отводи глаз!..

В проходе явственно обрисовалась человеческая фигура.

Старуха начертила пентаграмму вокруг застывшего Яна и, не спуская с него взгляда, медленно начала пятиться назад. И так же медленно неизвестный стал отделяться от стены и приближаться к Яну.

Над ложей закурился легкий, прозрачный дымок; он делался все длиннее, в нем наметилось что-то живое… показался сидящий плотный человек в лавровом венке. Сверкающие, вперенные в Яна глаза его все увеличивались, делались огненными. И вдруг что-то толкнуло Яна в затылок, он посунулся головою вперед и мягким мешком повалился на песок: незнакомец ударил его по голове каменотесным молотком.