Теперь уже и в самом деле нетрудно понять, что вид грязной, обледеневшей и окровавленной тележки способен был отпугнуть кого угодно.
Но тогда каждую ночь, словно огромные фантастические бабочки, опускались с неба немецкие парашюты, которые доставляли в осажденные районы Буды боеприпасы и продовольствие.
И вот как-то ночью один такой цилиндрический ящик с боеприпасами на красном парашюте опустился непосредственно возле тележки.
Немного погодя на гору обломков, перегородившую улицу, лег еще и белый парашют.
На белых парашютах в осажденные районы доставляли — также в жестяных ящиках — перевязочные материалы, спирт, шоколад и консервы.
Эсэсовская часть, разместившаяся в доме номер девять по улице Пантлика, обнаружила в ту ночь в подвале корчмы замурованный кирпичом тайник, где корчмарь припрятал в больших количествах спиртное. Причем это был первоклассный ром, коньяк и ликеры.
Служба в эсэсовских частях к этому времени состояла в том, что каждый эсэсовец четыре часа отдыхал, а следующие четыре часа бодрствовал у пулемета.
В таком состоянии полного душевного и физического истощения спирт — лекарство и благословение.
Немцы, обнаружив эти солидные запасы, набросились на них и разом выпили все. Это не осталось без последствий. Они орали, пели, стреляли, изрядно потревожив спокойствие жильцов дома. Однако службу свою, впитавшуюся в плоть и кровь этих служак, несли исправно, с точностью часового механизма.
Когда занялась заря, один очень молодой и очень пьяный эсэсовец выскочил из-за стола, чтобы сменить товарища у пулемета; пост находился в конце длинной улицы Пантлика.
Он вышел из подъезда и первым делом заметил на груде обломков белый парашют. Потом увидел и красный, возле тележки.
У него еще оставалось немного времени до начала дежурства, чтобы обследовать содержимое ящика, доставленного белым парашютом. Он бросился к груде обломков и, скользя и спотыкаясь, стал карабкаться вверх.
Ему удалось вскрыть ящик, и он прежде всего вытащил алюминиевую флягу, ибо знал, что в ней спирт.
Фляга была уже у него в руке, и он прикидывал про себя успеет ли вернуться и позвать товарищей.
Но в рассветной тишине вверх по улице Пантлика шагал еще один немец. Причем был это не кто иной, как командир эсэсовцев, решивший собственной персоной проверить посты.
— Эй. Ганс! — крикнул он молодому эсэсовцу. — Ты что там делаешь? Так-та-ак!
Тут Ганс, форменным образом приготовившийся к смерти скатился с развалин и, встав перед командиром во фрунт, отчеканил:
— Честь имею доложить! Спешу на пост. Хайль Гитлер! — И он вскинул руку.
Командир медленно вытащил пистолет и без всякого гнева проговорил:
— Спирт выкрал из ящика? А на другой ящик, с боеприпасами, ноль внимания? Не налакался еще?
Ганс, стоя навытяжку и слегка покачиваясь от опьянения, глубоко дышал, отчетливо сознавая, что дышит в последний раз — сейчас командир его пристрелит.
Но офицер с непонятно отрешенным видом уставился куда-то вдаль. Потом, будто только сейчас заметив молодого эсэсовца, слегка вздрогнул и неожиданно сказал:
— Дай-ка сюда флягу и ступай к своим. Эту линию обороны мы оставляем. Попробуем удержать следующую улицу, повыше… очевидно с тем же успехом. Можешь идти! Хайль Гитлер! Ганс, совсем еще мальчик, в счастливом охмелении отдал честь и ринулся к своим товарищам.
Тогда эсэсовский офицер, открутив пробку у фляги, хлебнул чистого, крепчайшего спирта. И содрогнулся с гримасой отвращения. Потом выражение лица его необыкновенно смягчилось. Он зашагал к тележке, стоявшей на углу.
Предутренний ветерок подхватил тонкий и легкий ярко-красный шелк парашюта и набросил его на обезображенную грязью и кровью тележку.
Эсэсовский офицер сел на нее. Поставил флягу перед собой и задумался.
Внезапно черты его исказились отвращением и ужасом. Быть может, в его памяти возникли пережитые кошмары? Пронеслись тени окровавленных, хрипящих жертв его?
И вдруг, словно по команде, он выхватил свой пистолет и, приставив дуло к виску, выстрелил.
Офицер соскользнул с тележки, его окровавленная голова упала прямо в слякоть, возле колеса с левым уклоном. Алое полотнище парашюта то укрывало его, то вновь открывало по капризу ветра.