Приключения Торпа и Турпа

Глава вторая

— Ш-ш-ш, — прошипел Сопер, яростно вращая хвостом. — Тихо! Мы проходим мимо ужасной комнаты. Это просто невообразимо кошмарная комната, и туда лучше не совать нос. Поверьте мне — я не стану врать.

— Послушай, — удивился Турп, — но ведь это наша комната! Отныне в ней живем мы, и ничего там страшного нет.

— Я говорю не о вашей комнате, а о той, что напротив, с табличкой цвета беж. Эта комната пуста, — Сопер остановился, понюхал воздух и вздохнул.

— Да, абсолютно пуста, — озадаченно пробормотал он. — Это-то и странно.

— Чего же здесь странного! — удивился Торп, с интересом разглядывая дверную ручку в форме змеи. — Если комната пуста, значит — в ней никто не живет. Вот и все.

— В том-то и дело, что живет! — шепотом воскликнул дракончик. — Но никто не знает этого наверняка. Однако многие слышали подозрительные скрипы из-за этой двери. А иногда, в безлунные ночи, на подоконнике горит свеча. Если заглянуть со стороны реки, то можно увидеть. Я подозреваю, что там обитает привиденье.

— Что-о?

— Честное слово! Ну да поживите здесь — сами увидите. Ладно, продолжим путь наверх.

Лестница скрипела немилосердно. Торп и Турп морщились, а Сопер, казалось, наслаждался этими звуками:

— Чудесно! Где еще вы найдете такую тональность? — приговаривал он. — Но вот мы и пришли.

Друзья оказались перед двумя дверьми, точно такими же, как двери этажом ниже.

— Здесь, — Сопер показал когтистой лапой налево, — живет Хамяк.

— Ты хотел сказать Хомяк, — поправил Турп.

— Не вздумай называть его так! — воскликнул дракончик. — Он жутко вспыльчивый. Его зовут Хамяк, и точка.

Сопер постучал лапой в дверь и спросил несколько заискивающе:

— Э-эй, Хамяк! Скажи, ты дома?

За дверью кто-то фыркнул, и недовольный голос произнес:

— Конечно, дома. А где мне еще быть? Или ты вообразил, что я отправился покататься на водных лыжах?

— Это хорошо, что ты дома, — радостно затараторил Сопер, — потому что у нас гости. Вернее, не гости, а новые жильцы.

— Я их видел из окна, — буркнул Хамяк, однако дверь по-прежнему не открыл. — А что им от меня надо?

— Открывай, познакомимся, — веселился Сопер. — Новые люди все же.

За дверью воцарилось молчание. Торп, Турп и Сопер прилежно ждали.

— Эй, — вдруг всполошился дракон, — ты жив? Ой! Не отвечает. Наверное, что-то стряслось. Надо ломать дверь!

— Я-те дам, двери ломать, — раздраженно крикнул из комнаты Хамяк. — Сейчас как выйду, да как сломаю кое-что кое-кому!

Сопер сконфуженно умолк и виновато глянул на сыщиков.

— Вы его извините, — проговорил он. — Очень нервный зверь, прямо слова ему не скажи. Ладно, навестим его позже. Зайдем теперь к Джону Кишо.

— Отлично, — преувеличенно бодро сказал Турп, не шибко обрадованный таким приемом. — Зайдем к Джону Кишо. А кто это, кстати?

— О! Это великий поэт. Он написал уйму стихов.

— Это хорошо, — оживился также было приунывший Торп. — Я люблю великих поэтов. А он очень великий?

— Страшно великий! Он пишет стихи только про Джона Кишо.

— Про себя?

— Верно.

— А их печатают?

Дракончик на минутку задумался, сложил крылья, а потом тряхнул головой и уверенно сказал:

— Нет! Нет, их нигде не печатают. Нигде и никогда.

— Как же так? — растерялся Турп. — А где же он, в таком случае, берет деньги на то, чтобы жить?

— У Хамяка, — охотно объяснил Сопер. — У Хамяка и берет.

— Как же так? — повторил Турп, окончательно сбитый с толку.

— Понимаешь, у них в стене есть специальное окошечко. Они друзья. Они открывают окошечко, и Хамяк дает Джону Кишо деньги. На окошечке ставни. Если их откинуть, то получается как бы столик, и они играют на нем в шашки и настольные городки. Удобно! Каждый сидит в своей комнате, пьют, понимаешь ли, чай и играют. А еще — разговаривают друг с другом. Они друзья.

— А Джон Кишо, конечно же, потом возвращает деньги Хамяку? — опять спросил Турп, заинтересованный финансовым вопросом.

Сопер вновь подумал немножко и ответил:

— Нет. Никогда не возвращает. Но Хамяк исправно записывает все долги в специальную книгу. Я думаю, когда у Джона Кишо будут деньги, он отдаст их Хамяку.

Действительно, наши сыщики что-то ничего не понимали в этом доме. Но, правда, надеялись, что дальнейшая жизнь им все разъяснит. А пока они послушно следовали за Сопером, который уже стучался в дверь великого поэта.

— Джон, открой, это мы, — голосил дракон.

Дверь медленно, величественно распахнулась. На пороге стоял литератор, закутанный в клетчатый плед. Голову его украшал безукоризненный цилиндр черного шелка, а в глазу поблескивал монокль.

— О… — удивился он. — Сопер, да ты не один?

— Нас трое, — объяснил Сопер. — Это наши новые жильцы.

— Тогда — добро пожаловать, — провозгласил Джон Кишо. — Входите и располагайтесь, как вам удобно. Знаете, я совершенно не заметил вашего приезда. Я творил. Приношу свои извинения.

Сегодня я написал одно стихотворение, поэму «Джон Кишо в поезде» и эпиграмму на Джона Кишо. Мне кажется, вышло хорошо. Я получил большое удовлетворение.

В комнате великого поэта царил хаос. Предметы самого различного назначения лежали где только можно, в совершенно невообразимых комбинациях. А посреди всего этого развала, в центре комнаты, в очерченном мелом кругу стоял стул.

— Это мое рабочее место, — объяснил Джон Кишо. — Я здесь сижу, держу в руках папку и пишу. Запишу какой-нибудь стишок и думаю: «Ай да Джон Кишо!» Вам налить чаю?

Каждый получил по чашке душистого, крепкого чая, и завязалась интересная беседа. Сыщики долго рассказывали свою историю, то есть историю исчезновения алюминиевых крыш, а поэт сокрушался и радовался тому, что крыша в его, а теперь их доме обычная, черепичная. Потом он спросил, есть ли какие-нибудь подозрения, на что Турп туманно ответил, что следствие располагает всеми необходимыми материалами, и работы ведутся.

— Одно ясно, — заявил следом Торп, — здесь чувствуется работа опытного преступника, а не какого-нибудь мелкого воришки. Мы думали: а не действует ли здесь целая банда? Но где они прячутся, в таком случае? До ближайшего городка — сорок пять миль напрямик, через лес. Но такую уйму алюминия и не пронести через чащобу. Сплавлять по реке? Такой груз не выдержит никакой плот. Я чувствую, что преступники где-то рядом, буквально перед носом, и мы обязательно должны поймать их!

— Какая страшная история! — пробормотал Джон Кишо. — Это большое бедствие для города. Если исчезнут все крыши, то людям негде будет жить. И потом — все достояние нашей местности достанется каким-то ворам?

— Нет, это не обычные воры. Это что-то пострашнее, — сказал Сопер. — Наверное, здесь не обошлось без нечистой силы. Мне это не нравится.

— Пустяки, — махнул рукой поэт, — такие ребята как Торп и Турп справятся с этой задачкой. Я думаю…

Тут совершенно неожиданно, он прервал себя на полуслове, бросился к стулу, схватил папку и начал лихорадочно писать.

— Все, — сказал Сопер. — Это надолго. Он теперь ничего не видит и не слышит. Хоть из пушки под носом стреляй. Пока не допишет стих, в себя не придет. Вот смотрите, — и дракончик принялся усердно корчить Джону Кишо рожи и показывать язык, но тот настолько погрузился в творчество, что даже не поднял головы.

— Видели? — хвастливо воскликнул Сопер. — Вот так всегда. Но запомните одно: когда он находится в таком состоянии, крайне опасно подходить к нему ближе, чем на метр. Для этого он и очертил вокруг себя круг мелом. В качестве ограничителя.

— А что будет, если кто-то пересечет эту границу? — полюбопытствовал Торп.

— Лучше не пытаться, — помрачнел дракон. — В такие минуты Джон Кишо становится опасней разбушевавшегося Хамяка.

У сыщиков пробежали мурашки по коже.

— Да, — выдавил наконец Торп, — отрывать поэта от работы — это неблагородно. Не будем мешать, уйдем.

Они аккуратно поставили чашки с недопитым чаем на пол и вышли в коридор.

— Ну, — оглядел явно озадаченных сыщиков Сопер, — а теперь добро пожаловать ко мне! Поднимемся еще выше.

— На чердак, что ли? — простодушно полюбопытствовал Турп.

Дракон не на шутку обиделся.

— Не на чердак, — сказал он дрожащим голосом, — а в мансарду. Да, в чудную мансарду с двумя круглыми окнами. Одно выходит на город, а другое — в лес.

Мансарда и в самом деле оказалась хоть куда. Весь город был, как на ладони, и драгоценные алюминиевые крыши блестели горстью бриллиантов в лучах клонящегося к закату солнца. И с болью в сердце Торп и Турп смотрели на четыре темных квадрата, выпадающих из этого фона, — дома без крыш. Они смотрелись сиротливо и жалобно, как разоренные птичьи гнезда.

— Между прочим! — воскликнул Турп. — Между прочим, это отличный наблюдательный пост!

— Да, — согласился Сопер, развалясь в гамаке, подвешенном между балками, — пост, что и говорить, великолепный.

— Послушай, — спросил его Торп, — а ты не станешь возражать, если мы время от времени будем дежурить здесь с биноклем?

— Валяйте, — махнул крылом Сопер. — Хоть с биноклем, хоть с телескопом, хоть с астролябией. Все веселей.

Он перевернулся на другой бок и указал лапой на второе окно.

— Вы посмотрите туда — вот где красотища-то!

И был прав. Окно выходило в лес, а лес этот был разделен на две части рекой. Левобережная, ближняя к дому сторона, поросла ольхой и березой, а правый берег был мрачным и темным. Сосны и густые разлапистые ели покрывали его. Речка Паутинка, убегая вглубь бора, делилась на притоки, заводи и ручейки и превращалась в таинственную неизведанную Хлябь-Паутину. Кое-где синели болота со стаями диких и кровожадных комаров, кое-где отсвечивали розовым закатом светлые озера с чистым песочком на дне. Даль леса терялась в тумане. Велик и страшен был тот лес в эту пору…

— На эту сторону дома выходит черный ход, — вывел сыщиков из романтического состояния голос Сопера. — Мы сваливаем туда мусор. Сразу возле черного хода — обрыв. И ведет он прямо в лес. Все объедки советую бросать прямо туда. Там живут волки, и они кормятся тем, что мы выбрасываем. Они уже совсем ручными стали, честное слово. Бывало, забудешь вечером выбросить мусор, а они всю ночь воют-голодные…

Дракон пригорюнился, вспоминая бедных волков, и слеза скатилась по его широкому носу. Торп достал из кармана портсигар, вытащил из него две тонкие сигары марки «Монтекки и Капулетти», одну сунул в рот, другую отдал Турпу, чиркнул спичкой о подошву башмака, и они закурили, пуская ароматный дым. Дракон смотрел на них с нескрываемой завистью.

— Я тоже могу пускать дым, — заявил он. — Не сейчас… Когда захочу, в общем.

Сопер врал. Ни дыма, ни огня он пускать не мог, и очень этого стеснялся. Самым большим его достижением были две струйки пара из ноздрей, но для этого нужно было пролететь километра три в холодную погоду.

Впрочем, ни Торп, ни Турп не интересовались умением своего нового приятеля пускать дым. Они уселись на перевернутые бочонки из-под капусты и завели тихий разговор.

— Да, — сказал Торп, — мы не ошиблись в выборе дома. Это как раз то, что нам нужно.

— С одной стороны, — подхватил Турп, — отличный наблюдательный пункт. С другой — как здесь уютно! — и он снова глянул в окно.

— Скажи, Турп, — продолжал Торп, пуская колечки (Сопер вертелся ужом от зависти), — скажи, почему мы так редко обращали свой взор к природе? Мы провели жизнь в городе, мы носили белые костюмы и трости, дышали городской копотью…

— И бегаем, бегаем, бегаем. Все в делах, в заботах, — проворчал Турп.

— Тогда, как здесь — тишина… Скажи, Турп, когда ты в последний раз слышал тиши…

Торп не договорил, так как в этот самый момент пресловутая тишина огласилась такими чудовищными ревами и воплями, стонами и рыданиями, что сыщики от ужаса подлетели на метр в воздух.

— Что… что это? — пролепетал Торп. — Какие кошмарные звуки!

— Это Джон Кишо дописал стих, — флегматично отозвался с гамака Сопер.

— И что же?

— Когда стих ему особо удается, он на радостях начинает играть на волынке и петь шотландские баллады, — дракончик вздохнул. — А играет он отвратительно.