Прикосновение хаоса

8

РЕН

Это странно. Я теряю время? Теряю сознание или что-то в этом роде? Последнее, что я помню, была ссора со Скарлет. Я не горжусь тем, как легко было выйти из себя, но если и есть кто-то в мире, кто мог заставить меня сделать это, так это она.

Так как же я здесь оказался? Растянулся на грязном, вонючем матрасе?

Сначала я не мог вспомнить, почему я был так зол — пока не вспомнил. Память резко вернулась, словно врезалась в меня. Какого черта она говорит мне, что Ривера нет? Должно быть, это что-то, к чему ее подтолкнула семья. Они не успокоятся, пока не запрут меня где-нибудь.

От одного воспоминания о той ерунде, которая слетела с ее губ, мое тело покрывается жаром, прежде чем меня охватывает тошнотворное чувство. Как капля чернил в стакане воды.

Должно быть, поэтому я и лег. Она начала с этой ерунды, из-за которой у меня разболелась голова. Болит и сейчас, и становится только хуже, чем сильнее я пытаюсь сосредоточиться и разобраться во всем. Я должен беспокоиться о том, как нам выбраться отсюда и воспринял ли Кью меня всерьез, когда я позвонил ему. На этот раз мне нужно, чтобы он послушал кого-нибудь, кроме себя. Я не могу поверить, что было время, когда я смеялся над его бредом.

Этот грязный матрас едва ли заслуживает такого названия. Я почти уверен, что чувствую каждый дюйм земли под собой, когда переворачиваюсь, оглядывая грязную, темную комнату. Нет, это больше похоже на камеру. Мы оба в тюрьме. Моим глазам не требуется много времени, чтобы привыкнуть к темноте, и я могу различить Скарлет, съежившуюся и дрожащую в противоположном углу.

— Сделай себе одолжение, — бормочу я. — Оттяни заднюю часть своей толстовки от кожи, если ты ещё этого не сделала.

— Зачем… — Она останавливает себя, прежде чем закончить вопрос, вероятно, потому, что она не тупая. Просто она не привыкла к такого рода вещам, в отличие от меня. Это ее первый раз, когда ее так держат и избивают.

В кои-то веки она делает то, что ей говорят. Я до сих пор не знаю, как относиться к ней или чему-либо из того, что она сказала, но это не значит, что я не морщусь, когда слышу, как она шипит сквозь зубы, когда материал, прилипший к ее коже, отрывается.

— Хорошая мысль, — наконец шепчет она, закончив, дрожащим, но сильным голосом. Она всегда была сильной.

— Сколько раз они тебя ударили?

Она вскидывает голову и ищет меня глазами. Как только они останавливаются на мне, она вздыхает.

— Не знаю. Я сбилась со счета. Мне показалось, что сто, но, может быть, восемь или десять.

— Даже одного более чем достаточно.

Она кивает, застонав, затем подтягивает колени к груди.

— Как ты сейчас себя чувствуешь?

— Как будто из меня вышибли все дерьмо. Но моя голова… — Я зажмуриваюсь, когда комната кружится. Все, что я попытался сделать, это сесть, но у моего тела как будто другие планы. Я едва могу двигаться. Полностью измотан. Как я могу помочь кому-либо из нас, когда я в таком состоянии? С другой стороны, что еще мне остается делать?

— Могу я спросить тебя кое о чем? — Ее голос тихий, едва слышный шепот, и кажется, что она выдавливает его из себя. Должно быть, это очень важно, поэтому я киваю, насколько могу, потому что в голове стучит. — Ты помнишь, что произошло перед тем, как ты лег спать?

Я скриплю зубами, прежде чем успеваю сдержаться.

— Зачем ты швыряешь это мне в лицо?

— Я и не пытаюсь. — Хотя она чертовски уверена, что пытается оправдаться. — Я задаю простой вопрос. Ты помнишь?

— Да, я помню, как ты пыталась защититься, выдумывая всякую чушь. — Боль в моей голове лишает меня возможности сказать что-либо еще. Будто кто-то вонзает ледоруб в мой мозг и выуживает его оттуда. Я не люблю показывать боль — я никогда этого не делал, — но я не могу удержаться и сжимаю голову обеими руками, как будто боюсь, что иначе она расколется.

— Тебе больно. — Черт возьми, даже сейчас я слышу сочувствие в ее голосе. Я не хочу. Я не хочу думать о ее заботе, потому что тогда это приводит к куче вопросов. Как она могла заботиться и все еще делать то, что она сделала?

— Все будет хорошо, — говорю я ей, и, возможно, пытаюсь убедить себя. Я должен верить, что так будет лучше, иначе я могу полностью потеряться. Я имею в виду, кому захочется представлять остаток своей жизни в агонии?

— Тебе нельзя сильно нервничать. У тебя повышается кровяное давление, и от этого сильнее болит голова. Постарайся сохранять спокойствие.

Даже несмотря на боль, это заставляет меня смеяться.

— О, спасибо. Я буду сохранять спокойствие. Ты только что напомнила мне о нашей ссоре и о том, почему мы ее затеяли, но я уверен. Я буду спокоен.

— Я знаю, ты не хочешь мне верить. — Черт, почему у нее такой покровительственный тон? — Но это правда. Именно Люк раскрыл эту тайну.

— Какую тайну?

— Что случилось с Ривером.

Опять это.

— Я же говорил тебе… — начинаю я с рычания.

— И я сказала тебе сохранять спокойствие. — Если бы я не знал ее лучше, я бы подумал, что в этой камере со мной Ксандер. Она знает, как правильно огрызнуться на человека и заткнуть ему рот. — Люк подтвердил это. Мне жаль, но это правда. Ривер умер в "Убежище". Я знаю, что он очень важен для тебя, и я очень сожалею обо всем, через что ты прошел, но это не меняет правды. Ты потерял своего брата самым ужасным из возможных способов, и… Я не знаю, твой разум пытался справиться. Ты был так молод.

— Не говори так, будто тебе что-то известно об этом.

— Я немного знаю, — шепчет она. Я ненавижу это. Какая жалость, то, как она пытается сделать так, чтобы это звучало так, будто она знает, в чем дело, только потому, что ее несколько раз выпороли.

— Поздравляю. Хотел бы я сказать, что у меня есть для тебя приз. — Я, наконец, могу сесть, и устраиваюсь спиной к стене, прислонив голову к прохладному камню. Это не очень помогает.

— Я только хочу помочь тебе, — настаивает Скарлет, потому что она никогда не знала, когда нужно оставить все как есть. — Это все, чего я хочу. Ты помнишь, что произошло раньше? Что последнее ты помнишь о нашей ссоре?

— Я действительно не хочу об этом говорить.

— Мы должны, — настаивает она. Упрямая девчонка. Она не изменилась. — Это важно. Мне нужно знать, как много ты помнишь.

— Я почти уверен, что у нас был разговор, похожий на этот.

— Значит, ты помнишь, как спорил из-за Ривера?

— Верно. — Почему она мучает меня? Я не хочу думать. Думать слишком больно. Попытки вспомнить — это агония. Но она не затыкается.

— Ты… помнишь, что я тебе говорила?

— Ты имеешь в виду, что я болен? Потому что это последнее, что я помню из твоих слов. — Я поднимаю взгляд и обнаруживаю, что она смотрит на меня широко раскрытыми глазами поверх своих коленей. В выражении ее лица есть что-то такое, она похлопывает меня по плечу, пытаясь привлечь мое внимание. Что, если я что-то забыл? Потому что я не помню, как ложился. Я не помню ничего между тем, как она сказала, что мне нужна помощь, и тем, когда я проснулся.

— Я не это имела в виду, — объявляет она грустным, дрожащим голосом. — Он вернулся. Ты стал Ривером.

Ни за что, блядь. Она пытается заставить меня поверить, что я сумасшедший. Я был там, думая, что она предала меня худшим из возможных способов. Я должен был бы уже знать, что всегда есть более низкий уровень, на который человек может опуститься.

— Это чушь собачья.

— Это не значит, что это неправда. Ты думаешь, я знаю, как с этим справиться? Я действительно боюсь за тебя. Я хочу помочь тебе.

— Поздравляю, — фыркаю я. — Ты помогла мне, дав себя похитить.

— Прекрасно. Ты думаешь, что знаешь все? — Она качает головой, как будто разочарована во мне. Как будто это ей есть в чем разочаровываться. Как будто ее предали. — Тогда расскажи мне. Что произошло перед тем, как ты лег и заснул? Ты помнишь? Ты помнишь, как ложился? Ты помнишь, что я сказала тебе перед тем, как ты это сделал?

Я пытаюсь. Я должен доказать, что она неправа. Она понятия не имеет, о чем, черт возьми, говорит.

Но я не могу вспомнить. У меня провал в памяти. Секунду назад мы ссорились, а потом я оказался здесь. Что она мне сказала? Должно быть, это было что-то важное, если она думает, что я собираюсь вспомнить, но как бы я ни старался, я ничего не могу вспомнить.

И от этих попыток у меня еще сильнее разболелась голова. Намного хуже.

— Хватит вопросов, — наконец говорю я.

Она вздыхает, и ее голос звучит так же устало, как и мой, когда она заговаривает дальше.

— Ты прав. Прямо сейчас не стоит ввязываться в очередную ссору. И, в любом случае, нам нужно поговорить о том, как будем отсюда выбираться. Ты можешь придумать способ? Ты исследовал это место. Есть ли какой-нибудь выход до того, как они придут за нами?

Я рад, что есть на что обратить свое внимание, даже если у меня нет никаких ответов прямо сейчас. По крайней мере, комната не кружится, когда я встаю, а затем подхожу к двери, чтобы прислушаться, нет ли кого с другой стороны. Снаружи раздаются два голоса, оба мужские, достаточно далеко, чтобы я не мог разобрать, о чем они говорят. Если уж на то пошло, они звучат скучающе. Как будто все это ничего не значит, как будто они просто тусуются, пока не закончится их смена. Потому что, в конце концов, им все равно. Их это не волнует. Как бы они могли жить, если бы это было иначе?

— Лучшее, на что мы можем надеяться, — это перехватить одного из них, когда они войдут. — Поворачиваясь к Скарлет, я объясняю: — Мы можем сказать, что тебе нужна помощь или что-то в этом роде, и тогда…

Даже я подпрыгиваю от выстрелов, которые рассекают воздух и разрушают мирную тишину снаружи. Скарлет подпрыгивает, ее голова раскачивается взад-вперед по мере того, как воздух наполняется все новыми и новыми скорострельными выстрелами. Затем раздаются крики — сбивчивые приказы летают туда-сюда, голоса перекрываются в панике.

Наконец, начинает выть сирена. Территория была взломана.

— Как ты думаешь, что это? — Только когда я ощущаю жар, исходящий от ее тела, я понимаю, что она стоит рядом со мной. Я обнимаю ее за плечи больше по привычке, чем по другой причине, и мне хотелось бы, чтобы это было не так хорошо. Я хотел бы снова доверять ей.

Раздаются еще выстрелы, очень много, прежде чем я, наконец, понимаю, что мы слышим.

— Он поверил мне.

— Что? Кто? — спрашивает она, повышая голос, чтобы быть услышанной в этом хаосе. — О чем ты говоришь?

— Я позвонил Кью Я был вынужден. Я дал ему наши координаты и сказал приехать сюда, чтобы помочь тебе. Я боялся, что он мне не поверил.

За дверью раздаются громкие шаги, и я оттаскиваю Скарлет от двери, вставая между ней и тем, что надвигается. Даже если через ворота прошел Ксандер с небольшой армией, есть шанс, что Ребекка войдет сюда и прикончит нас, чтобы убедиться, что никто не разгласит ее секреты миру.

Однако врывается не Ребекка.

— Скарлет? — Ксандер хмыкает. В его правой руке полуавтоматический пистолет, поднятый так, словно он готов выстрелить.

— Папа! — Она бросается к нему и тут же жалеет об этом, вздрагивая от вздоха, когда он касается ее спины.

— Что они с тобой сделали? — В тусклом свете, проникающем снаружи, легче разглядеть, что скрывала темнота. Уродливые пятна крови рассказывают болезненную историю, которую невозможно отрицать.

— Ты нашел Ребекку? — Спрашиваю я Ксандера, пока он смотрит на спину своей дочери. Сначала я сомневаюсь, услышал ли он меня; его челюсть сжимается, а ноздри раздуваются, но он не произносит ни слова.

Когда он это делает, его голос звучит как у животного, готового к атаке.

— Нет. Она выскользнула из наших рук, но я не остановлюсь, пока она не умрет. — Он засовывает пистолет за пояс, прежде чем взять лицо Скарлет в ладони. — Что они с тобой сделали?

Вместо того, чтобы сломаться и разрыдаться, как сделало бы большинство людей после того, через что она прошла, Скарлет выпрямляет спину.

— Я сильнее, чем кажусь. Но я бы очень хотела выбраться отсюда.

Он стряхивает с себя все, что удерживало его на месте, и отдает ей свою кожаную куртку, набрасывая ее ей на плечи.

— Пойдем. Мы возвращаемся домой.

Он делает паузу, затем смотрит на меня поверх ее головы.

— Все мы.