Купюры были старые, мятые, потертые, где-то засаленные, одна даже надорванная и аккуратно заклеенная скотчем. Изначально их было семьдесят пять, но до Трумена Гоффа дошло только пятьдесят, пятьдесят стодолларовых купюр — пять тысяч долларов — в точности та сумма, которую Трумен Гофф решил брать в этом году за свои услуги.
Пяти тысячам долларов потребовалось три недели, чтобы попасть в руки Гоффа. И причину задержки не следовало искать лишь в хронической медлительности почтовой службы. Главным образом сказалась недисциплинированность тех пяти человек, через которых прошли деньги. Каждый из них брал себе две, три, а то и десять купюр, прежде чем запечатать оставшиеся и отправить следующему адресату вместе с прямоугольником, три на пять дюймов, из плотной белой бумаги, с именем и фамилией, написанными печатными буквами. Карандашом.
Первую остановку тогда еще семь с половиной тысяч долларов и белый прямоугольник сделали в агентстве пятидесятидвухлетнего частного детектива, на пятом этаже административного здания в Миннеаполисе. Специализировался детектив, как он говорил клиентам, на электронном наблюдении. Звали его Карл Сифтестад, и приходили к нему главным образом женатые мужчины средних лет, которые думали или даже надеялись, что Сифтестад сможет снабдить их уликами, с помощью которых им удастся развестись с женами.
В удачный год агентство Сифтестада в Бензер-Билдинг приносило девять тысяч долларов, о которых он, как законопослушный гражданин, сообщал в налоговые управления — штата и федеральное. Еще девять или десять тысяч долларов, остающихся неучтенными, он зарабатывал, организуя деловые встречи.
За триста долларов он мог свести вас с человеком, который продал бы вам новый «кадиллак» или «Континентал» за три с половиной тысячи долларов, если вы не стали бы слишком дотошно разглядывать документы на автомобиль. За побои Сифтестад брал пятьсот долларов, гарантируя, что потенциальная жертва «получит на орехи». Грязную работу выполнял один миннеаполисский пожарный в свободное от службы время. Деньги Сифтестад и пожарный делили пополам.
Письмо с семью с половиной тысячами долларов поступило к Сифтестаду четырнадцатого августа, в понедельник, в одиннадцать утра, одновременно с рекламным проспектом, предлагающим купить партию фотоаппаратов у оптового торговца в Сент-Луисе. Сифтестад внимательно прочитал проспект, прежде чем бросить его в мусорную корзину. Он внимательно прочитывал всю получаемую корреспонденцию, поскольку не мог похвастаться ее обилием.
А вот в продолговатом коричневом конверте ничего читабельного не нашлось, если не считать имени и фамилии на белом прямоугольнике да одинаковых надписей на семидесяти пяти купюрах. Сифтестад узнал фамилию и счел необходимым отдать ей должное, а потому пару раз присвистнул. Затем он пересчитал деньги.
За последние четыре года он уже в седьмой раз получал письмо, аналогичное тому, что лежало сейчас на его столе. Из первого он достал пять тысяч долларов и белый прямоугольник с именем и фамилией. Оно прибыло через два дня после того, как Сифтестаду позвонил мужчина, представившийся как Билл, вернее Просто-Билл.
— Вам понравится то, что я сейчас скажу, — прямо заявил этот мужчина, желавший, чтобы его звали Просто-Билл.
— И что же мне понравится? — полюбопытствовал Сифтестад.
— С нашей помощью вы время от времени будете зарабатывать пару сотен, ничего не делая.
— Что значит ничего не делая?
— То и значит. Вы получите конверт с деньгами. Возьмете пару сотен, найдете другой конверт и отправите оставшуюся сумму по указанному мною адресу. Марки купите сами.
— И все? — спросил Сифтестад.
— И все. Ничего более. Как я и сказал, вы заработаете пару сотен, ничего не делая.
— Ну, я не знаю…
— Сифтестад.
— Что?
— Вы нам нравитесь. Действительно нравитесь. Мы не хотим, чтобы с вами что-либо случилось, и вас мы выбрали потому, что вы знаете, как легко человек может нарваться на неприятности. Вы меня понимаете?
— Да, — ответил Сифтестад. — В общем-то, да.
— Вот и отлично. Вы станете нашей почтовой службой. Ничего более.
— Вы в этом уверены?
— С чего мне вам лгать?
— А почему нет? Другие-то лгут.
Просто-Билл хохотнул, грустно, безо всякого веселья, как бы показывая, что эта особенность человеческой сущности ему хорошо известна.
— Так вот, мы не в бирюльки играем и рассчитываем, что вы серьезно отнесетесь к нашему предложению. Надеюсь, мы поняли друг друга?
— Да, конечно.
— Я рад, что мы со всем разобрались. Есть у вас чем писать?
— Я что-нибудь найду.
По телефону Просто-Билл продиктовал адрес в восточном секторе Сент-Луиса, штат Иллинойс. Простой адрес и еще более простую фамилию, но Просто-Билл попросил Сифтестада дважды повторить то, что он записал.
— И вот что еще, — добавил Просто-Билл.
— Что?
— Не потеряйте адрес.
Больше Просто-Билл ему не звонил, и Сифтестад вспоминал о его существовании, лишь получая письма. Во втором лежали уже шесть тысяч долларов. В следующих трех — шесть с половиной, потом семь, а в последнем, седьмом по счету, семь с половиной.
Поскольку Сифтестад не интересовался событиями внутренней жизни Соединенных Штатов, написанные карандашом фамилии в предыдущих шести письмах ничего для него не значили. Если бы он повнимательнее читал «Миннеаполис трибюн», то мог бы увидеть, но, скорее всего, не запомнить, одну, две, а то и три фамилии, упомянутые в течение года в коротких заметках от Эй-Пи или Ю-Пи-И.[1] Речь в них шла о не слишком интересных событиях, имевших место в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Чикаго или Вашингтоне.
Но Сифтестад не читал газеты, лишь изредка проглядывал спортивный раздел. Все новости он узнавал по телевизору, как и большинство его современников, а шесть фамилий, написанные на белых прямоугольниках, что побывали на его столе за прошедшие четыре года, в информационных выпусках не упоминались.
Короче, Сифтестад предпочитал и далее пребывать в неведении, поскольку ему хватило ума понять, с чего это совершенно незнакомый человек доверяет ему столь большие суммы денег в полной уверенности, что он отправит их по указанному адресу в восточном секторе Сент-Луиса. Я уж, конечно, не хочу увидеть свою фамилию, написанную на таком вот белом прямоугольнике, думал Сифтестад, если он вообще думал о Просто-Билле, что случалось нечасто, потому что мысли эти не приносили денег, а кроме того, вызывали неприятные эмоции. А Сифтестад не любил думать о неприятном без крайней на то необходимости.
Но фамилия, написанная на белом прямоугольнике, что сейчас лег на стол Сифтестада, вызвала некоторые ассоциации, поскольку человек, носивший ее, нанимал людей, которые содействовали тому, чтобы его фамилия изредка мелькала в телевизионных выпусках новостей. Люди, которых он нанимал, справлялись со своей задачей довольно-таки успешно, ибо человек этот занимал высокий пост и его деятельность вызывала не слишком большой, но общенациональный интерес.
Сифтестад постучал по белому прямоугольнику указательным пальцем правой руки. Фамилия эта означала большие деньги, если, конечно, подойти к этому вопросу творчески. Какое-то время Сифтестад перебирал возможные варианты. Но энтузиазм его как-то сразу увял, едва Сифтестад вспомнил того, кто представлялся ему по телефону как Просто-Билл. «Ты не так уж умен, чтобы идти против таких, как он», — сказал себе Сифтестад. А потому он вздохнул, взял две стодолларовые купюры из лежащей перед ним стопки, сложил, сунул в карман брюк, нашел чистый конверт, шариковой ручкой написал на нем фамилию и адрес человека, проживающего в восточном секторе Сент-Луиса, которые продиктовали ему по телефону четыре года тому назад.
Бросив конверт в почтовый ящик, Карл Сифтестад сказал себе, что в ближайшие несколько недель он должен более внимательно читать газеты. Интересно же прочесть о том, к чему имеешь непосредственное отношение.