Прилипалы

Глава 17

Руки Дональда Каббина уже начали дрожать, когда в пятницу, в час дня, он и Келли поднимались в лифте в номер Уолтера Пенри в отеле «Хилтон». Каббин засунул руки глубоко в карманы, а когда лифт остановился на четырнадцатом этаже, повернулся к сыну.

— Почему бы тебе не подождать меня здесь? Мне надо спуститься и купить сигару.

— Перестань, чиф, — отмахнулся Келли.

— Послушай, сынок, мне действительно хочется выкурить сигару.

Келли посмотрел направо, налево, убедился, что в коридоре ни души, достал полпинтовую бутылку «Выдержанного» и протянул отцу.

— Подарок от Фреда Мура. Он сказал, что тебе это может понадобиться.

Каббин с жадностью схватил бутылку, огляделся. В коридоре по-прежнему никого не было. Посмотрел на сына.

— Ты знаешь, что это?

— Бербон.

— В неловкое ты ставишь меня положение. — Он открутил пробку, поднес бутылку ко рту, трижды глотнул.

— У тебя даже порозовело лицо, — Келли взял у него бутылку.

— Какой же отец может вот так вести себя при сыне? — покачал головой Каббин.

— Тот, кому хочется выпить.

На стук Каббина Уолтер Пенри открыл дверь и широко улыбнулся отцу и сыну.

— Как поживаешь, Дон? — он крепко пожал руку Каббина.

— Нормально. Ты вроде бы не знаком с моим сыном, Келли.

— Нет, но я много слышал о нем, и только хорошее. — Келли и Пенри обменялись рукопожатием, оценивающе смерив друг друга взглядом. «Парень-то поумнее отца, — подумал Пенри, — так что возможны осложнения». «Не нравится мне этот скользкий тип», — отметил Келли, сухо улыбнувшись.

Затем Каббин пожал руки парням, как всегда называл их Пенри, — тридцатисемилетнему Питеру Мэджари и сорокапятилетнему Теду Лоусону. Пенри представил им Келли, которому парни понравились ничуть не больше их шефа. «Старик попал в плохую компанию, — подумал он. — Этот тощий, с короткой стрижкой, мог бы сыграть роль майора СС в фильме о второй мировой войне. А этот широкоплечий, с сонной улыбкой, — наемного убийцу, обожающего свою работу». Келли всегда подбирал роли людям, которые ему не нравились. Каким-то образом это помогало ему запоминать лица и фамилии. «Что касается тебя, — подумал он, когда Пенри протянул ему полный стакан, — то твое место в фильме о ФБР, где ты будешь постоянно тереться у телефона и говорить всем, что ход этого расследования директор держит под личным контролем».

— Кажется, ваш отец говорил мне, что вы служите в вашингтонской полиции, — заметил Пенри.

— Он подал заявление об уходе, — ответил Каббин, прежде чем Келли успел открыть рот.

Тот не стал поправлять отца.

«Это значит, что его вышибли, и, готов спорить, я знаю, почему», — подумал Пенри.

— Что ж, Дон, тогда получается, что в этой комнате ты единственный, кто не служил в правоохранительных органах. Я провел в ФБР одиннадцать лет, за что мистер Гувер отблагодарил меня крепким рукопожатием. Питер пять лет работал в ЦРУ, а Тед служил в налоговой полиции. Семь лет, не так ли, Тед?

— Восемь, — поправил шефа Тед Лоусон.

— Тебе нравилась служба в полиции, Келли? — спросил Пенри.

— Очень, — ответил Каббин-младший.

— Вы ушли с работы для того, чтобы помочь отцу?

— Что-то в этом роде.

— Если исходить из того, что я слышал, Дон, тебе действительно потребуется помощь.

Каббин насупился.

— Я не знаю, где ты черпаешь информацию, но похоже, что у Сэмми.

— Перестань, Дон. Ты понимаешь, мы прилетели сюда не для того, чтобы дурачиться. Сэмми серьезно подготовил свою предвыборную кампанию.

— И вчерашняя передача, — Питер Мэджари дважды цокнул языком, — сыграла ему на руку.

— Одна передача не решает исход кампании, — отрезал Каббин.

— Именно об этом мы и хотели поговорить, — мягко заметил Пенри. — О твоей предвыборной кампании и о том, чем мы можем помочь. Но сначала неплохо бы перекусить.

Ленч им подали в номер. Келли позаботился о том, чтобы отец смог запить салат и бифштекс двойным бербоном. Во время еды Уолтер Пенри рассуждал о судьбах страны и мира, причем Келли пришел к выводу, что под некоторыми утверждениями Пенри не без удовольствия расписался бы и Аттила. Келли уже подумывал о том, чтобы поддеть Пенри, от самоуверенности которого уже начинало тошнить, когда тот повернулся к Каббину.

— Мы с тобой, Дон, всегда мыслили одинаково и…

— Что? — Каббин оторвался от стакана, уже опустевшего на три четверти.

— Я говорю, что мы всегда мыслили одинаково.

— Уолтер, ты хороший парень, но иной раз несешь такую чушь.

Пенри решил дать задний ход.

— Разумеется, у каждого свой взгляд на вещи, но обычно мы оказываемся по одну сторону баррикад.

Каббин теперь смотрел на Пенри. «Я ему ничего не должен, — сказал он себе. — Наоборот, он у меня в долгу. Так что мне нет нужды выслушивать его пустопорожние разглагольствования».

— Ты знаешь, чем я занимался последние пятнадцать минут, Уолтер? Слушал всю эту белиберду, которой ты нас потчевал, и думал, как может взрослый человек говорить такие глупости? Верить-то в них просто невозможно.

— Знаешь, Дон, для того, чтобы быть друзьями, необязательно соглашаться во всем.

— Да при чем здесь дружба? Среди моих лучших друзей есть круглые идиоты.

— А с чем конкретно вы не согласны, Дон? — Мэджари, как обычно, интересовали детали, особенно те, что провоцировали конфликт.

— Со всем, — ответил Каббин. — Меня никто не называет либералом, во всяком случае, с пятьдесят второго года, когда я поддержал Эйзенхауэра, а не Стивенсона. Сомневаюсь, чтобы сегодня я поступил бы так же, но тогда я думал, что Айк лучше справится с обязанностями президента. И не моя вина, что эта работа оказалась ему не по плечу. Мне это не прибавило популярности. И я уже не получал приглашений из Белого дома, когда в шестьдесят четвертом начал протестовать против войны во Вьетнаме. А теперь позвольте сказать, что побудило меня пойти на это. Я не разбираюсь в военных или иностранных делах, но вот считать я умею неплохо. А потому заглянул в бухгалтерские книги. Философия у меня простая, возможно, кто-то в наши дни сочтет ее устаревшей. Я верю в то, что в нашей стране каждый должен иметь достаточно еды и одежды, крышу над головой, возможность получить образование и врача, к которому можно обратиться в случае болезни. Это должно быть у всех, наравне с воздухом, которым мы дышим. Понять это не трудно?

— Ты очень ясно все излагаешь, чиф, — улыбнулся Келли.

— Так вот, я заглянул в бухгалтерские книги, сравнил дебет с кредитом и понял, что нам надо выбирать: или страна с высоким уровнем жизни для всех, или война в Юго-Восточной Азии. А вместе не получалось. Не хватало денег. Я решил, что лучше уж нам всем жить богато, о чем прямо и сказал. И потом постоянно твердил об этом. Джордж Мини так разозлился, что шесть месяцев не разговаривал со мной. И заговорил вновь лишь потому, что ему потребовалась какая-то услуга. Два года я один выступал против войны, не считая чокнутых и наркоманов, пока наконец общество не сочло борьбу против вьетнамской войны респектабельным занятием. И поверь мне, Уолтер, пятидесятипятилетнему мужчине далеко не в радость внезапно стать любимчиком этих леваков и длинноволосых хиппи, но, видит Бог, я им стал. Я даже получил письмо от Нормана Мейлера.

— Тогда я не соглашался с тобой, Дон, — подал голос Пенри, — но, как ты помнишь, отмечал твое мужество.

Каббин усмехнулся.

— Ты говорил, что я совершаю глупейшую ошибку.

— Теперь-то мы все в одной команде. По крайней мере, в вопросе о вьетнамской войне.

— Может, нам лучше поговорить о другой войне, в которой нам только предстоит поучаствовать? — предложил Мэджари.

Но Каббин еще не закончил.

— Знаете, что говорит сейчас Сэмми? Утверждает, что именно он убедил меня выступить против вьетнамской войны. Да в шестьдесят пятом году этот безмозглый кретин понятия не имел, где находится Вьетнам. Знаете, что я сделал, когда умер Старик Фелпс? Я покопался в его сундучке и назначил секретарем-казначеем самого заштатного, никогда не высовывающегося регионального директора, поверив в его болтовню о личной преданности. Черт, именно я вытащил Сэмми с завода в Шенектади и назначил инструктором. Двенадцать лет тому назад Сэмми работал на гидравлическом прессе и получал два доллара семьдесят шесть центов в час. И был счастлив, потому что раньше ему платили еще меньше. Он с трудом закончил школу и какой-то вечерний колледж и, если бы не я, по-прежнему вкалывал бы на своем заводе. Я научил этого урода всему, что он знает, а теперь он хочет сесть на мое место и говорит всем, что я потерял связь с рядовыми членами профсоюза.

Келли решил вмешаться до того, как виски и злость утянут отца в пучину жалости к самому себе.

— Ты забыл научить Сэмми только одному.

— Чему же?

— Благодарности.

«Ты слишком много болтаешь, — сказал себе Каббин. — Пусть поговорят и они».

— Да, ты прав. Он не знает, что такое благодарность.

— Тогда, Дон, ему стоит преподать еще один важный урок, — вставил Мэджари.

— Какой?

— Научить его сохранять достоинство при поражении.

Каббин улыбнулся.

— Я бы хотел преподать ему этот урок. Очень хотел.

— Думаю, мы можем тебе в этом помочь, — заметил Пенри.

— Я же говорил тебе, Уолтер, у нас нет денег.

— Заботу о деньгах предоставь нам. Я уверен, что мы их добудем.

— Откуда?

— У тебя много друзей, Дон, которые не хотят, чтобы ты уходил, а еще больше тех, кто готов тебе помочь, если их попросят об этом. Этим мы и займемся — попросим их.

— Кого? — уж Каббин-то знал, что никаких друзей у него нет.

— Скажем так, это твои друзья, которые хотят остаться друзьями. И они полагают, тебе нет нужды знать, что ты у них в долгу.

— И сколько же я им задолжаю?

— Триста, может, четыреста тысяч, — ответил Пенри. «Эти деньги, — подумал он, — ты получишь на руки. Остальные я потрачу, как сочту нужным».

— Господи! — выдохнул Каббин. — Так много?

— Да.

— Это чистые деньги?

— Да, разумеется. Но от анонимных дарителей.

— Что же мне делать? Уолтер, я не верю ни в каких друзей.

— Мне неприятно это слышать, потому что они действительно твои друзья. И от тебя им ничего не нужно. Лишь бы ты остался на своем месте.

— Никаких обещаний?

— Абсолютно никаких.

— А в чем твоя заинтересованность, Уолтер? Ты же за просто так и пальцем не шевельнешь.

— Твои друзья оплатили мои услуги, так что теперь я в полном твоем распоряжении. Мы готовы тебе помочь, Дон, если ты этого захочешь.

— У меня уже есть руководитель предвыборной кампании и специалист по ее организации, то есть по контактам с общественностью.

— Мы это знаем, — кивнул Мэджари. — И не хотим участвовать в вашей кампании на этом уровне.

— Какой же уровень вас интересует, господа? — полюбопытствовал Келли.

— Прокрути нам пленку, Тед, — Мэджари повернулся к Лоусону.

Тот кивнул, поднялся, подошел к магнитофону.

— Включать?

— Одну минуту, — остановил его Пенри. — Келли, вы вот спросили, какой уровень нас интересует, и, должен признать, это очень важный вопрос. Мы не будем вмешиваться в реализацию намеченной стратегической линии кампании. Для этого у Дона есть компетентные исполнители. Свою задачу мы видим в подборе материала, который можно использовать по ходу кампании. Мы также возьмем под плотную опеку наших противников, чтобы предугадать их последующие ходы и заставить ошибаться. Кампания будет короткой, но грязной. И наша задача состоит в том, чтобы не вылить на них больше грязи, чем они выльют на нас. А теперь включай магнитофон, Тед.

Тед Лоусон нажал на кнопку, но какое-то время из динамиков доносились непонятные звуки.

— Не узнаешь? — спросил Пенри.

Каббин покачал головой.

— Ты часто их слышал. Работает ксерокс. Когда несколько дней тому назад встал вопрос о нашем участии в этой кампании, я предложил парням разобраться, что к чему. Они меня не подвели. Питер выяснил, что в паре номеров мотеля неподалеку от Вашингтона творится кое-что интересное. А Тед позаботился о том, чтобы зафиксировать происходящее на магнитофонную пленку. В порядке накопления информации.

Ксерокс остановился.

— Тысяча, — мужской голос.

— Сколько мы уже сделали? — другой голос.

— В этой кипе пятьдесят тысяч.

— Да, хотел бы увидеть лицо Дона, когда он будет это читать.

— Написано круто. Кофе еще есть?

— Да, по-моему, что-то осталось.

— Тогда выпью чашечку, прежде чем продолжить.

— Выпей, конечно, кофе еще горячий.

— Знаешь, чего я не могу понять?

— Чего?

— Почему Барнетт так ополчился на Каббина?

— Я слышал, ноги растут из далекого прошлого. Вроде бы он уже пытался скинуть Каббина, в пятьдесят пятом или пятьдесят шестом.

— Барнетт?

— Да.

— И чем это закончилось?

— Не знаю. Тогда меня в профсоюзе не было. Но, наверное, ничего у Барнетта не вышло, раз Каббин по-прежнему президент.

— Этот Каббин забавный тип. Ты с ним встречался?

— Да, доводилось. Всегда под балдой.

— А смотрится неплохо. Я хочу сказать, по телевизору.

— Он носит парик.

— Не врешь?

— Носит. Я слышал, он купил его за тысячу баксов в Голливуде. В том же месте, где их делают голливудским звездам.

— Но Барнетту он крепко насолил. Он же тратит много денег. Нам с тобой платит здесь, Хепплу и Карпински в Лос-Анджелесе, Джо Джеймсу и Мюррею Флетчеру в Чикаго. А еще этому парню в Кливленде…

— Филдсу. Стэну Филдсу.

— Да, Филдсу. Он что, еврей?

— Откуда мне знать?

— Представляешь, платить семерым. Должно быть, это влетает ему в тысячу баксов в день.

— Больше.

— Да, больше. А когда мы начнем развозить эти бумажки, расходы вырастут вдвое.

— Слушай, я думаю, нет такого закона.

— Какого?

— Запрещающего президенту одного профсоюза скинуть президента другого.

— По-моему, нет.

— Вот и слава богу. Кофе еще есть?

— Чуть-чуть.

— Спасибо. Очень все это похоже на войну. А что ты думаешь о Хэнксе?

— А чего мне о нем думать?

— Он лучше Каббина?

— Барнетт так думает, но вот что я тебе скажу. Когда поднимаешься достаточно высоко и начинаешь получать сорок или пятьдесят тысяч в год, плевать тебе на рядовых членов профсоюза. Хотя все стараются показать, что это не так. Я ничего не знаю об этом Хэнксе, за исключением того, что он и Барнетт о чем-то договорились, иначе мы не работали бы на Хэнкса.

— Да, поднявшись высоко, никто из них о нас и не вспоминает.

— Это уж точно.

— Наверное, пора браться за новую партию. Будешь работать на ксероксе или укладывать листы в коробки?

— Поработаю на ксероксе.

— Как скажешь.

Послышались шаги, заработал ксерокс, на том запись и закончилась. Лоусон включил перемотку пленки, в то время как взгляды остальных скрестились на Каббине. Лицо его побледнело, губы плотно сжались.

— Этот сукин сын, — процедил он.

— Барнетт уже пытался тебя скинуть, не так ли, Дон? — спросил Пенри.

— В пятьдесят пятом.

— Запись мы отредактировали, Дон, — пояснил Лоусон. — В основном они говорили о женщинах.

— Вы выяснили, кто они?

Лоусон кивнул.

— У меня есть их фамилии и образец той продукции, что выпускает их ксерокс. Я также сфотографировал обе комнаты мотеля и их, входящих и выходящих из номера. Так что у нас необходимые улики имеются.

Каббин повернулся к сыну.

— Келли, позвони Одри и скажи, чтобы она нашла в Вашингтоне Барнетта. Пусть передаст, что я хочу встретиться с ним во вторник в одиннадцать утра. Скажи ей, что я не потерплю никаких разговоров о переносе встречи. Она знает, как надавить на секретаря Барнетта или на его помощников.

— А если Барнетт во вторник будет в отъезде? — спросил Келли.

— Лучше бы ему в этот день не отрывать задницу от кресла. Передай Одри мои слова. Не волнуйся, она знает, как все устроить.

Когда Келли пошел к телефону, Каббин посмотрел на Пенри.

— У вас есть портативная машинка, которую можно носить в «дипломате»? Которую можно включить нажатием одной кнопки? Во вторник я собираюсь порадовать Барнетта короткой речью. И не хочу портить произведенный ею эффект лишней суетой с пленкой.

«Артист всегда артист», — подумал Пенри.

— Ближе к вечеру мы пришлем в твой отель портативный магнитофон с пленкой, так что во вторник тебе останется лишь нажать на кнопку.

— А что вы собираетесь сказать Барнетту? — спросил Мэджари, никогда не упускавший случая разжиться дополнительной информацией.

— Сказать ему?

— Да.

Каббин встал.

— Сначала я скажу ему, кто он такой, а потом разобъясню, что вколочу ему голову в плечи и он будет смотреть на меня сквозь грудную клетку.

Вернулся Келли.

— Одри уже звонит в Вашингтон.

Каббин кивнул, оглядел Пенри и его помощников.

— Полагаю, парни, что вы в деле. Благодарю.

— Мы с радостью поможем тебе, Дон, — улыбнулся Пенри.

Каббин вновь кивнул.

— Спасибо вам. А раз вы будете разбираться, что к чему, я попрошу вас еще об одном одолжении.

— Каком?

— У меня есть предчувствие, что мне хотят подложить свинью.

— Где?

— Здесь, в Чикаго. Мне кажется, они попытаются подтасовать результаты выборов. Ты бы попытался, оказавшись на месте Сэмми?

Уолтер Пенри медленно кивнул.

— Да, попытался бы наверняка.