Глава 5

В тот же сентябрьский день, в пяти кварталах от того места, где совещались Пенри и Кенсингтон, в другом отеле, пониже классом, на углу Четырнадцатой улицы и Кей-стрит, у Сэмюэля Морза Хэнкса случился припадок.

И теперь он лежал на полу, лицом вниз, колотя кулаками по ковру и выкрикивая что-то нечленораздельное. Слюна пенилась у него на губах, стекая по подбородку. Четверо мужчин, сидевших за столом, наблюдали за ним разве что с интересом, не выказывая и тени озабоченности.

Кровать и комод обычного номера отеля заменили длинный стол, похоже, взятый где-то напрокат, диванчик, восемь или девять складных металлических стульев, два телефона, один напрямую связанный с городской сетью, и металлический сейф с ящиками, запирающимися не только на наборный встроенный замок, но и навесной.

Номер этот, как и еще одиннадцать на третьем этаже отеля, арендовало «Объединение ради прогресса», превратив их в штаб-квартиру предвыборной кампании человека, который сейчас бился в истерике на полу.

Наконец один из четверых мужчин затушил окурок, поднялся и подошел к Сэмми Хэнксу. Уперся носком ботинка в его плечо.

— Достаточно, Сэмми. Повеселился, и будя.

Крики прекратились.

— Ради Бога, встань и пойди умойся, — продолжил мужчина. — У тебя вся физиономия в слюнях.

Сэмми Хэнкс сел, икнул, встал. Слюна блестела на его выступающем вперед подбородке. Он злобно глянул на всех четверых, трех белых и черного.

— Вы же знаете, какие вы мерзавцы?

Негр, который в отличие от белых не поленился встать и подойти к визжащему на полу Хэнксу, лениво улыбнулся.

— Кто мы, Сэмми?

— Очень уж вы жалостливые, вот кто, — и, прежде чем кто-то из четверки успел ответить, метнулся в ванную, с треском захлопнув за собой дверь.

Четверо мужчин переглянулись. Тот, кто подходил к Хэнксу, вновь сел за стол, закурил.

Посторонний наблюдатель отметил бы в этой четверке много общего. Все одного возраста, от тридцати пяти до сорока пяти лет, одного роста, за шесть футов, с избытком веса, хитрыми глазками на грубых лицах. Особенно в этом не повезло негру. Его лицо Создатель торопливо вырубил из какого-то черного, пористого камня.

Жалости в их взглядах не чувствовалось, а вот сомнение присутствовало. Словно они поставили не на ту лошадь, а что-либо изменить уже не могли. Все они входили в руководство профсоюза, инициатива проведения дворцового переворота исходила от них, и, проиграв, они лишались высокооплачиваемой работы. И сейчас они ничего не говорили друг другу лишь потому, что все было сказано раньше, когда они решили поставить на кон свою работу и карьеру, прекрасно зная о припадках Сэмми Хэнкса и его сменах настроения: в течение пятнадцати минут с вершин веселья он мог рухнуть в пучину отчаяния, а потом подняться обратно.

Негр суммировал их мысли шесть месяцев тому назад, когда они только обсуждали кандидатуру Сэмми Хэнкса.

— Да, у него маниакально-депрессивный психоз, но это наш человек, а если кто-то может побить Каббина, так это он.

После этого что еще могли они сказать друг другу, хотя каждый из них, оставаясь наедине с собственными мыслями, не мог не задаться вопросом, а стоило ли идти на такой риск, ставя под удар работу с годовым жалованьем в тридцать тысяч долларов, которое обеспечивало дом с бассейном, дорогие костюмы, яхту, автомобили и все остальное.

Четверо мужчин не только выглядели, но и думали одинаково, а потому убеждали себя в правильности выбранного пути одними и теми же доводами. Если уж на то пошло, ты всегда сможешь найти другой дом, другую яхту, другой автомобиль и даже другую жену. Но, раз с образованием у тебя прокол, рассчитывать ты можешь только на природный ум. Тебя гложет честолюбие, и ты должен понимать, что тебя приглашают в высшую лигу, а если ты не примешь этого приглашения, то второго можно и не получить.

Пока четверо мужчин сидели в номере отеля и смотрели в стол, потолок, куда угодно, только не друг на друга, Сэмми Хэнкс держал конец полотенца под струей холодной воды. Потом он использовал мокрый конец, чтобы смыть слюну, а сухим вытер лицо. Посмотрелся в зеркало, и в голову пришла мысль, которая посещала его в такие моменты с той поры, как ему исполнилось шесть или семь лет: «Ты самый уродливый человек на Земле».

Он действительно мог войти в десятку претендентов на этот титул.

Когда он и Дональд Каббин появлялись на людях вместе, кто-нибудь обязательно отпускал шутку насчет красавицы и чудовища.

Во-первых, голова Хэнкса была слишком велика для его короткого, хрупкого тела. Голова эта прекрасно бы смотрелась на плечах здоровяка ростом за шесть футов. Пусть лицо оставалось уродливым, но хотя бы выдерживались пропорции фигуры.

Щеки Хэнкса покрывали рубцы от язв. Появились язвы, когда Хэнксу еще не исполнилось и шести лет, а со временем их число разве что увеличилось, несмотря на все старания дерматологов. Возможно, их могла бы скрыть окладистая борода, и Хэнкс попытался отрастить ее. Да только волосы на его лице росли кустами, так что с бородой он выглядел еще хуже.

Массу горестей доставлял ему и нос, огромный розовый огурец, свисающий к подбородку, который словно специально поднимался ему навстречу, особенно когда Хэнкс что-то говорил. Добавьте к этому широко посаженные цвета болотной тины глаза под густыми черными бровями, напоминающими щетки для чистки обуви.

Спасал Хэнкса рот, вернее улыбка. Улыбка эта вызывала в любом человеке чувство превосходства, потому что ему доставало силы воли полюбить такого урода. Более того, человеку хотелось понравиться этому уроду. Достоинства улыбки не составляли для Хэнкса тайны, и он часто ею пользовался.

Выйдя из ванной, Хэнкс пересек гостиную и сел за стол, нисколько не стесняясь того скандала, что учинил несколько минут тому назад.

— Ладно, давайте начнем сначала. Так что мы имеем?

Один из мужчин достал из внутреннего кармана пиджака лист бумаги. Звали его Арт Олкес, и он занимал должность директора северо-восточного региона, то есть курировал все организации профсоюза к северу от Пенсильвании и Нью-Джерси.

— Я опять начну с Северо-Востока.

— Хорошо, — кивнул Хэнкс.

— За тебя сорок пять процентов, за Каббина — сорок четыре, одиннадцать еще не определились. Поехали дальше?

— Поехали.

— Среднеатлантический регион, — речь шла о территории, лежащей к югу от Пенсильвании и Нью-Джерси и простирающейся до Алабамы. — У тебя сорок два процента, у Каббина сорок восемь, десять процентов не определились.

— Хорошо. Мы отдадим ему Юг.

— Пенсильвания, Джерси, Огайо и Западная Виргиния, Верхний среднезападный регион.

— Большой регион.

— У тебя сорок три процента, у Каббина сорок четыре. Тринадцать не определились.

— Неплохо, — прокомментировал Хэнкс.

— Переходим к Западному побережью?

— Почему нет?

В этот регион входила территория к западу от Пуэбло, штат Колорадо.

— Здесь ты лидируешь. Сорок семь процентов против сорока трех при десяти процентах тех, кому еще не хватило мозгов для принятия решения.

Хэнкс молча кивнул.

— Теперь Средний Запад (от Огайо на запад до Пуэбло). Тут ты отстаешь. Сорок один процент против сорока восьми. Одиннадцать процентов еще решают, к какому берегу приткнуться.

Сэмми Хэнкс вновь кивнул и по очереди посмотрел на каждого из сидящих за столом. Улыбнулся, потому что знал, что им это понравится. И заговорил тоном человека, объясняющего очевидное.

— Картина вырисовывается следующая. За меня Северо-Восток и Западное побережье, у Каббина — Среднеатлантический регион и Верхний Средний Запад. Если он подгребет под себя Средний Запад, победа будет за ним, если я — за мной. Средний Запад — это Чикаго, и, клянусь Богом, я не собираюсь терять Чикаго, это ясно?

Негр шевельнулся, положил ногу на ногу, откашлялся. Хэнкс посмотрел на него.

— Ты хочешь что-то сказать или плюнуть?

— Сказать, — ответил негр.

Хэнкс вновь кивнул.

— Мы тебя слушаем.

Звали негра Марвин Хармс. По возрасту — тридцать семь лет — он был моложе остальных. В профсоюзе он занимал пост директора среднезападного региона, то есть курировал профсоюзные организации Чикаго и близлежащих промышленных городов Индианы.

В тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, когда многие думали, что расовые противоречия можно свести на нет, объединив белых и черных в единую нацию, Дональд Каббин решил назначить негра на первую же освободившуюся должность в руководстве профсоюза. Идея настолько понравилась ему, что он заявил о ней в ходе телевизионного интервью. Разумеется, он хотел бы видеть негра во глазе информационного или юридического отделов, но уж не среди региональных директоров.

К сожалению, через три дня после интервью директор среднезападного региона, седоволосый ирландец, напился пьяным и восемь раз перевернулся в своем «кадиллаке» на полпути между Саут-Бенд и Гэри. Не в меру ретивый репортер из «Чикаго сан-таймс» напомнил Каббину о его обещании, и тому не оставалось ничего другого, как «поискать домашнего ниггера».

Вот так Каббин и нашел Марвина Хармса и, несомненно, не ошибся с выбором, если б не одна загвоздка: Хармс возненавидел Дональда Каббина и стал одним из самых стойких сторонников Сэмми Хэнкса. Причина же ненависти состояла в том, что Каббин выбрал его из-за цвета кожи. Если бы выбирать пришлось Сэмми Хэнксу, Хармс столь же энергично поддержал бы Дональда Каббина. Хармс не верил в гармоничность сосуществования людей с разным цветом кожи.

— Как я и говорил, когда ты… — Хармс замолчал и начал вновь: — Как я говорил тебе раньше, Средний Запад выглядит сейчас не слишком обнадеживающе. Сорок восемь процентов за Каббина против твоих сорока одного, если верить результатам этого опроса. Но, черт побери, мы даже не начинали. Стоит мне дать команду, как за дело возьмутся пятьдесят человек, которые знают, кому что надо сказать. А кроме того, у нас еще шесть недель…

— Пять недель, — поправил его Хэнкс.

— Хорошо, пять недель. За пять недель я смогу переубедить многих.

— Думаешь, сможешь?

Хармс нахмурился.

— Послушай, Сэмми, я рискую никак не меньше тебя.

— Я знаю. Поэтому и спрашиваю.

— Так вот я тебе отвечаю: смогу!

Хэнкс повернулся к мужчине, который в данный момент снимал целлофановую обертку с сигары. Эмил Лоркс, вице-президент профсоюза, жил в западной части Лос-Анджелеса в доме с бассейном, с двумя русскими волкодавами и женой. Как вице-президент, Лоркс получал десять тысяч долларов в год плюс расходы. Еще двадцать семь тысяч платило ему богатое местное отделение профсоюза, базирующееся на гигантском сборочном заводе в двадцати милях к востоку от Лос-Анджелеса. Лоркс также должен был переизбираться и волновался за исход голосования.

— Что скажешь, Эмил?

Лоркс зажал сигару зубами, откинул голову так, что его длинные светлые волосы упали на плечи, уставился в потолок. Он тянул время, пытаясь сформулировать свое предложение так, чтобы согласиться с Сэмми Хэнксом и при этом не разозлить ниггера. Хармс, конечно, хороший ниггер, сказал он себе, но заводится с пол-оборота.

— Я думаю, мы должны использовать оба варианта. Подумайте об этом. В этом случае мы наверняка не проиграем.

Лоркс перевел взгляд с потолка на сидящих за столом мужчин. Хэнкс кивал. Хармс бесстрастно смотрел на него. Олкесу, похоже, идея понравилась. Пятый мужчина, также вице-президент, был самым старшим по возрасту. Как и Лоркса, его ждали перевыборы. Он был бизнес-агентом одного из питтсбургских отделений профсоюза, за что получал двадцать семь тысяч долларов в год. Еще десять тысяч приносил ему пост вице-президента. Жил он в семикомнатной квартире с женой и девятнадцатилетним сыном, который учился играть на рояле и не жаловал девушек, что очень тревожило его отца. Когда-то вице-президента звали Збигнев Ковальчевски, но он официально изменил имя и фамилию, став Зигги Ковалем. Он знал больше трехсот польских анекдотов и в каждой речи использовал не меньше двадцати.

Четверо остальных теперь смотрели на Зигги Коваля. В словах Лоркса он увидел компромисс, который мог устроить всех, осчастливить ниггера и удержать Сэмми от очередного катания по ковру. А ведь недурная мысль, подумал Коваль и решил высказаться на этот счет.

— Друзья, вы, разумеется, знаете, что нет никого глупее тупого поляка, а самые тупые поляки в мире работают на заводах вокруг Чикаго.

— Есть там и тупые ниггеры, — вставил Хармс.

— Они не так тупы, как мы, поляки. Как вам известно, неделю тому назад я побывал на этих заводах, чтобы выяснить, а как они будут голосовать. Не знаю, что написано в твоем опросе, Сэмми, но из того, что они мне сказали, вывод следует однозначный: они будут голосовать за Каббина. Голосов у них много. Возможно, нам удастся их переубедить, а возможно, и нет. Я в этом не уверен, потому что знаю, сколь они упрямы. Но, как говорят Хармс и Лоркс, мы должны попытаться. Но я также думаю, что мы должны подстраховаться, поэтому мне представляется, что надо принять и предложение Сэмми.

Сэмми Хэнкс выдержал паузу, потом посмотрел на Олкеса.

— Ну?

Олкес пожал плечами.

— Наверное, надо сделать и то и другое, как и говорит Эмил.

Теперь Хэнксу требовалось согласие Хармса, которому и предстояло выполнять принятое решение.

— Марвин?

Пожал плечами и Хармс.

— Придется платить.

— Платить приходится за все. Итак, мы пришли к единому мнению. Мы проводим в Чикаго жесткую предвыборную кампанию. И при этом не отбрасываем и запасной вариант. Как говорится, страхуемся от неожиданностей.

— Что ты все крутишь, Сэмми, — не выдержал Хармс. — Лучше скажи, что я должен сделать в Чикаго.

Улыбка исчезла с лица Хэнкса.

— Хорошо, черт побери, я скажу. Ты должен подтасовать результаты выборов.

— Вот это я и хотел от тебя услышать, — усмехнулся Хармс.

Загрузка...