Глава 28

Через три дня после выборов министерство труда Соединенных Штатов поручило Ассоциации честных выборов подвести итоги борьбы между Дональдом Каббином и Сэмюэлем Морзом Хэнксом.

В голосовании приняли участие примерно шестьдесят пять процентов членов профсоюза, и двадцать третьего октября, в понедельник, министр труда обнародовал результаты голосования: Каббин — триста шестнадцать тысяч пятьсот восемьдесят семь бюллетеней, Хэнкс — триста семнадцать тысяч сто тридцать два бюллетеня, пять тысяч сорок один бюллетень признаны недействительными. Министерские остряки сошлись во мнении, что Войд[28] мог бы получить больше голосов, если б активнее проводил предвыборную кампанию.

ФБР занялось расследованием убийства Каббина, поскольку возникли подозрения, что оно напрямую связано с выборами. Питтсбургская полиция признала в Трумене Гоффе убийцу, благо она располагала неопровержимыми уликами вины последнего, и закрыла дело. Обвинения против Фреда Мура не выдвигались.

Через день после объявления результатов голосования Сэмми Хэнкс занял кабинет Каббина и первым своим приказом назначил Марвина Хармса «специальным помощником президента». Сие означало, что годовое жалованье Хармса увеличилось с тридцати тысяч до тридцати семи тысяч пятисот долларов.

Став президентом, Хэнкс решил, что ему не с руки знакомиться с подробностями того, как Хармсу удалось подтасовать результаты выборов в Чикаго. Поэтому никаких вопросов он не задавал, а Хармс решил, что ему нет нужды признаваться в провале своей миссии.

Вторым приказом Хэнкс уволил Оскара Имбера. На следующий день тот уже работал у Тимстеров.[29]

Через двадцать минут после увольнения Имбера Хэнкс вызвал Фреда Мура, чтобы сообщить, что в профсоюзе ему делать нечего. Фред позвонил Сэйди, но та отказалась говорить с ним.

Чарлз Гуэйн, получивший последнюю часть причитающегося ему вознаграждения за неделю до убийства Каббина, загрузил жену в машину, вместе с двумя ящиками шотландского, и отбыл во Флориду, к своей яхте.

Узнав о новой должности Марвина Хармса, Индиго Бун по телефону застраховал его жизнь на сто тысяч долларов. О выборах в разговоре не упоминалось, но Марвин решил, что не след ему отказываться от страховки.

Через два дня после смерти Каббина Уолтер Пенри получил кусок салфетки, на которой его очень богатый, но эксцентричный клиент сообщал, что более не нуждается в услугах фирмы «Уолтер Пенри и помощники».

Через день после объявления Хэнкса победителем Микки Делла послал ему счет на недоплаченные двадцать одну тысячу триста двенадцать долларов и пятьдесят семь центов. Хэнкс тут же переправил счет в корзинку для мусора.

В газетах отмечалось, что смерть Каббина являет собой закат старой эры, а победа Хэнкса свидетельствует о приходе нового поколения профсоюзных лидеров.

Двадцать седьмого октября, через десять дней после смерти отца, Келли Каббин пришел к Койну Кенсингтону.

Толстяк открыл дверь. Келли сразу ему понравился. Красивый парень, весь в отца, но, похоже, порешительнее.

— Заходи, сынок. Я тебя ждал.

— Благодарю, — ответил Келли.

— Хочешь что-нибудь выпить?

— Нет.

— Тогда могу предложить прохладительный коктейль собственного изобретения. Кока-колу с шоколадным сиропом и ванильным мороженым.

— По-моему, это вкусно.

— Хотите попробовать?

— Конечно.

Кенсингтон прикинул, сколько у него в холодильнике мороженого, решил, что достаточно, и поспешил на кухню.

— Присядь, сынок. Уолтер Пенри сказал, что ты хочешь повидаться со мной.

— Он назвал причину?

— Сказал, что в связи со смертью твоего отца.

— Совершенно верно.

Кенсингтон вернулся с двумя полными вазочками.

— Думаю, тебе понравится, — и протянул одну Келли.

Тот попробовал.

— Вкусно. Никогда не добавлял к мороженому шоколадный сироп.

— Должен признаться, сынок, шоколад для меня что наркотик. Поверишь ли, благодаря шоколаду я стал лучше понимать алкоголиков и курильщиков. Несколько раз пытался отказаться от него, иногда мне казалось, что я победил, а потом вцеплялся губами в шоколадный батончик и все возвращалось на круги своя.

За разговором Кенсингтон не забывал про свою стряпню, так что вазочка быстро пустела. «Наверное, обжорство — это единственное оставшееся для него удовольствие, — подумал Келли, — обжорство да еще власть над людьми, возможность манипулировать ими по своему усмотрению. Это я понять могу, потому что стремился к тому же, когда хотел стать деревенским мудрецом. Может, он и был таковым, только на более высоком уровне. Мудрец всей страны, а не одной деревни».

— Я очень сожалею о смерти твоего отца, — Кенсингтон добил мороженое.

— Вы его знали?

— Лично — нет, но я много о нем слышал и читал. Не буду говорить, что он был великим человеком, но я знаю, что он бы мне понравился, будь мы знакомы.

— Насколько мне известно, он многим нравился.

— Так что привело тебя ко мне?

— Я хочу выяснить, кто его убил.

— Ага, — Кенсингтон сразу подобрался. Может, подумал он, парень что-то знает, и эти сведения помогут связать все еще болтающиеся свободные концы. — Копы говорят, что его убил Гофф, — осторожно добавил он.

— Он лишь нажал на спусковой крючок, получив за это деньги. Я хочу выяснить, кто ему заплатил.

— Пенри говорил мне, что чуть ли не сотня агентов ФБР шерстят прошлое Гоффа.

— Я знаю. Я сам работал в полиции.

— Тебе нравилась эта работа?

— Мне — да, но мои начальники сочли, что я слишком для нее мягок.

— Так у тебя есть версия?

Келли кивнул.

— Совершенно верно. У меня есть версия.

— И ты собираешься поделиться ею со мной, потому что считаешь, что я могу иметь к ней определенное отношение?

— Именно так.

— Слушаю тебя, сынок.

— Мне придется отнять у вас несколько минут.

— Не волнуйся, времени у меня много.

— У Гоффа не было мотива. Абсолютно никакого мотива. Я навел справки и выяснил, что интересовала его лишь работа в одном из балтиморских супермаркетов да вестерны. Я не говорю, что поработал так же основательно, как ФБР, но знаю наверняка, что Гофф не сумасшедший. Значит, он убил отца за деньги.

— И кто заплатил ему?

— Я думаю, фэбээровцы выяснят, что Гофф был профессиональным наемным убийцей. Но едва ли они найдут того, кто ему заплатил, потому что таких вот профессиональных маклеров, берущих заказы на убийство, поймать практически невозможно.

— Сколько, по-вашему, ему заплатили?

— В Нью-Йорке такое убийство стоит порядка семи-восьми тысяч долларов. В Вашингтоне оно обходится тысяч в десять-одиннадцать.

— А сколько стоит в Нью-Йорке убийство обычного человека? — спросил Кенсингтон, которого всегда интересовали подробности.

— От двухсот пятидесяти до трех тысяч долларов.

— Дешево, однако, ценится жизнь.

— В других странах она еще дешевле.

— Полагаю, у вас есть подозреваемый?

— Двое.

— И кто же?

— Один из них — вы.

— Так я и думал. Почему?

— Биржа. На следующий день после смерти моего отца акции компаний, имеющих контракт с его профсоюзом, начали падать в цене. И падали три дня, потому что никто не знал, будет забастовка или нет. Акции двух компаний падали столь стремительно, что по ним прекратили торги.

— Я это знаю.

— Тот, кто знал, что моего отца должны убить и разбирался в тонкостях биржевой игры, мог продать акции и сорвать крупный куш. Вы продали акции, мистер Кенсингтон.

— И сколько я заработал?

— Три миллиона плюс-минус двести тысяч.

— Я заработал четыре миллиона двести тысяч, но ты выполнил домашнюю работу на «отлично».

— А как вам моя версия?

— Хорошая версия, но ты не прав. Я продал акции потому, что полагался на собственное суждение. Видишь ли, я не сомневался, что Сэмми Хэнкс побьет твоего отца. Даже после телевизионного фиаско я по-прежнему думал, что Сэмми победит. Никакой дополнительной информации у меня не было, но я мог проследить наметившуюся тенденцию, а состояла она в том, что в последние годы в профсоюзах активно пошла смена поколений: молодежь вышибала стариков. Вот я и решил, что Сэмми выиграет, а его угрозы прибегнуть к забастовке напугают биржу. После той телепередачи никакой реакции не последовало, потому что все думали, что твой отец победит. А когда его убили, а подсчет голосов показал, что этот припадочный стал президентом, многие запаниковали и начали сбрасывать акции. Потому-то я и оказался в большом плюсе. Твое дело, сынок, поверить мне или нет, но все было именно так.

После короткого раздумья Келли кивнул.

— Я вам верю.

— Хорошо. А кто же второй подозреваемый?

— Прежде чем я назову его вам, я хочу выяснить, сделаете ли вы то, о чем я вас попрошу. Короче, мне нужна ваша помощь. Я пошел к Пенри, но он сказал, что без вашего указания у него связаны руки.

— Пенри работает на меня. Если тебе нужно, чтобы он что-то сделал, и я сочту, что это действительно нужно, руки у него тотчас же развяжутся.

— Я хочу узнать движение денег по банковскому счету одного человека. Раздобыть эти сведения мне не под силу.

— Большие суммы?

— Да.

— Поступление на счет или снятие?

— Снятие.

— Ты не думаешь, что это может сделать ФБР?

— Боюсь, у них уйдет на это слишком много времени и они опоздают.

— Назови мне фамилию, и через пятнадцать минут, максимум через полчаса, ты все получишь.


Полчаса спустя Койн Кенсингтон открыл Келли дверь. Тот протянул руку.

— Благодарю вас, мистер Кенсингтон. Я буду держать вас в курсе.

Кенсингтон кивнул, потом почесал лысину.

— Твой отец оставил тебе деньги, сынок?

— Да, немного оставил.

— Ты не хотел бы изучать их вместе со мной?

— Изучать деньги?

— Естественно. Это процесс бесконечный, и научиться можно очень многому, если на то есть желание.

Келли всмотрелся в толстого старика. «Он тоже одинок, — подумал Келли. — Мудрец нации одинок, как и любой другой мудрец».

— Что есть деньги, мистер Кенсингтон?

Старик просиял.

— Ты вернешься. Ты вернешься, когда разберешься с этим, и тогда я тебе все расскажу.

Келли широко улыбнулся.

— Скорее всего вернусь.

Койн Кенсингтон пристально посмотрел на Келли и помрачнел.

— Нет, ты не вернешься.

— Почему?

— Потому что, сынок, чтобы изучать деньги, надо быть жестким человеком, а… — Кенсингтон запнулся.

— Что а?

— А вот жесткости-то тебе и не хватает.

В тот же день, в три часа пополудни, Келли постучался в дверь квартиры шестьсот двенадцать, находящейся в доме, построенном три года тому назад в юго-западном секторе Вашингтона. Дверь открыл мужчина, не брившийся как минимум три дня. Он долго смотрел на Келли, прежде чем пробормотать:

— Тебе следовало позвонить.

— Я решил рискнуть. Понадеялся на то, что застану тебя. Ты занят?

Мужчина покачал головой.

— Нет, я не занят.

— Могу я зайти?

— У меня не прибрано.

— Мне без разницы.

Мужчина пожал плечами.

— Заходи.

В гостиной Келли увидел кофейный столик, на котором, кроме двух пустых водочных бутылок и третьей, заполненной наполовину, четырех смятых пачек из-под «Лаки страйк», двух пепельниц с окурками и трех грязных стаканов, лежал револьвер тридцать восьмого калибра. Мужчина сел рядом с недопитой водочной бутылкой и пистолетом.

— Хочешь выпить? — спросил он, и только тут Келли заметил, что у него заплетается язык.

— Нет, благодарю.

— Ты никогда не любил меня, не так ли, Келли?

— К выпивке это не имеет никакого отношения.

— Ты никогда не любил меня, и твой папашка никогда меня не любил.

— Почему ты это сделал?

— Сделал что?

— Почему ты заказал убийство чифа, Фред?

Рука Фреда Мура метнулась вперед, пальцы сомкнулись на рукояти револьвера. Он положил револьвер себе на колени.

— Я любил его, Келли, — его лицо исказила гримаса. — Я любил его, как…

— Любил, как сын, Фред.

— Зря ты это сказал.

— Сколько это тебе стоило, Фред? Двенадцать тысяч долларов? Именно такую сумму ты снял со своего счета двадцать пятого июля.

— Сэйди собиралась выйти за меня замуж. Мы собирались пожениться.

— Сэйди ничего такого тебе не говорила.

— Не говорила. Но я знал. Я чувствовал.

— То есть ты несколько раз оказался в ее постели, когда у чифа ничего не вставало, и решил, что это любовь? Черт, да чиф все это знал, и Сэйди знала, что ему все известно.

— Он сказал мне… — Мур замолчал. — Он сказал мне…

— И что он сказал тебе, Фред?

Глаза Мура вылезли из орбит, рот перекосился.

— Он сказал, чтобы я прекратил трахать его жену! — выкрикнул Мур.

— И что говорит Сэйди теперь, после его смерти?

— Она не хочет меня видеть. Не хочет говорить со мной.

— Господи, — Келли вытер вспотевшие ладони о брюки. — К кому ты обращался, Фред? Кому заплатил деньги?

— Гоффу, — ответил Мур. — Трумену Гоффу.

— Это имя ты узнал из газет. Кто нашел его для тебя?

— Я убил Гоффа, — в голосе Мура зазвучала гордость. — Я убил его после того, как он убил Дона. Я убил убийцу Дона.

— Дерьмо ты последнее, — рявкнул Келли. — К кому ты обращался, Фред? Кому платил деньги?

— Биллу, — пробормотал Фред, крепче сжав рукоять револьвера.

— Какому Биллу?

— Просто-Биллу.

— Где ты его нашел?

— По телефонному номеру, который мне назвал какой-то парень в баре. Я его не знаю. Он сказал, что если мне чего нужно, надо позвонить по этому нью-йоркскому номеру в любую среду ровно в десять часов.

— Что за номер?

— Триста восемьдесят два-десять-девяносто четыре, — ответил Мур. — Код — двести двенадцать.

— Уличный телефон-автомат, — Келли встал. — Пошли, Фред. Я отвезу тебя в полицию.

— Ты не коп. Ты уже не коп.

— Пошли.

Мур внезапно вспомнил о револьвере, что держал в руке. Нацелил его на Келли.

— Никуда я с тобой не пойду, Келли. Ты уже не коп.

— Давай, Фред, нажми на спусковой крючок. И покончим с этим, — он глубоко вздохнул. — Ты же хочешь нарваться на неприятности? Тогда жми на спусковой крючок. Не теряй времени.

Фред Мур посмотрел на револьвер, словно увидел его впервые.

— Они мне его вернули. Питтсбургские копы. Они мне его вернули.

— Пошли, Фред.

— Господи, я не хочу жить! — простонал Мур, и тут его осенило. Он коротко глянул на Келли, затем метнулся через короткий коридор в ванную. Келли услышал, как щелкнул замок.

Келли ждал.

— Тебе больше не придется волноваться из-за меня, Келли, — донеслось из ванной. — Никому не придется. Я покончу с собой.

Келли ждал.

— Скажи Сэйди. Скажи Сэйди, что я по-прежнему люблю ее.

Келли ждал.

— Я ничтожество! — взвизгнул Мур.

Келли ждал.

— Я ухожу, Келли.

Келли ждал. Молча.

— Я ненавижу этот проклятый мир! — выкрикнул Мур.

Келли прождал еще целую минуту, прежде чем дверь открылась и из ванной, опустив голову, вышел Мур.

— Я не смог, Келли.

— Этого-то я и боялся.

Загрузка...