Принц и инспектор Вест

1. ПОКУШЕНИЕ

Будущий убийца был карликом, и в толпе на Кафедральной площади в Милане его принимали за ребенка. Он носил детскую одежду — застиранную желтую рубашку, разорванную на одном плече, и шорты цвета хаки. Его остроконечная шапка была заломлена набок, и неопрятные волосы цвета соломы спадали из-под нее на лоб. Если бы не слишком большие руки и ноги, то можно было бы сказать, что он хорошо сложен, без непропорционально большой головы или мощного торса, которые так характерны для карликов.

Он стоял совершенно спокойно.

Дети рядом с ним были неугомонны: они размахивали бумажными флажками, жевали сласти, присев на корточки позади цепи солдат, выстроившихся вдоль маршрута, или же просто прыгали, не обращая внимания на жару и пыль. Толпа вела себя также неспокойно. Было очень жарко; вся Европа буквально задыхалась от невыносимой жары.

Лошади грызли удила и били копытами по горячей мостовой. Казалось, что солдаты и полицейские в своей парадной форме вот-вот начнут таять. Иногда в толпе кто-то падал в обморок, и тогда она расступалась, чтобы можно было вывести пострадавшего в тень больших галерей. Люди пытались спрятаться от жары позади колоннады, но она словно стекалась туда, и, несмотря на тень, воздух здесь был раскален как в печи.

В толпе шныряли переодетые полицейские и агенты безопасности, выискивая анархистов или членов Братства Зары, поскольку опасность для Его Высочества принца Асира из Джардии могла исходить, по-видимому, только от них.

Убийца, который прекрасно видел проходящую мимо процессию, сунул руку в карман и ощупал гладкую теплую поверхность маленького автоматического пистолета. Выражение его лица не изменилось. Он выглядел ребенком, но вел себя как взрослый.

Вдали послышался гул приветствий.

Толпа, до того неспокойная, внезапно угомонилась. Люди поднялась на цыпочки и начали что-то выкрикивать, когда два всадника во всем блеске своих парадных костюмов появились на дороге. Дети кричали, размахивая флажками, а настроение взрослых вскоре изменилось, и они стали посмеиваться над разодетыми всадниками, которые продолжали свой путь, не глядя по сторонам.

Звуки приветствий стали громче.

Англичанин был выше всех в толпе. Он стоял у одной из колонн, повернувшись к светловолосой девушке, находившейся рядом:

— Похоже, дело начинается!

— Надеюсь, что так, — сказала она. — Я уже не могу стоять здесь.

Он забеспокоился:

— Вы правда не можете терпеть? Жара, действительно, ужасная. Ну, что ж, давайте проберемся к галерее. Мы можем посидеть там, выпить апельсинового сока и видеть оттуда все, что происходит. Там будет практически…

— Нет, если они приближаются, я лучше подожду.

— Хорошо, — согласился он, — тогда мы прорвемся туда сразу же после того, как они проедут и обгоним всех местных жителей. Это сделаю я, Джим. — Он обхватил ее тонкую талию рукой и крепко прижал к себе. — Когда придет время, я подниму вас, чтобы вы могли все видеть. А если вы еще и заснимете этого принца для меня на кинопленку, будет вообще замечательно! Я вот что скажу вам: давайте порепетируем.

Она посмотрела на него снизу вверх. Ей было чуть за двадцать, и светлые кудряшки обрамляли хорошенькое круглое личико с ясными голубыми глазами. От жары нос и лоб девушки покрылись каплями пота. В своем лимонного цвета платье с короткими рукавами она выглядела удивительно крепкой и здоровой. Мужчина, который был выше нее почти на целую голову, нагнулся и, обхватив руками, легко оторвал ее от земли. Его пальцы почти сомкнулись на ее талии — такая она была тонкая.

— Джим, — крикнула она, — осторожнее! — Ее каблуки чуть не уперлись в чью-то спину.

— Как там, хорошо видно? — спросил англичанин.

Ее платье закрыло ему глаза, но он продолжал крепко держать девушку. Многие обернулись и даже перестали смотреть на большую площадь с белым собором и выстроившимися войсками. Улыбаясь, они смотрели на девушку, Джим Барнетт приподнял ее еще выше, так что она могла все видеть поверх голов. От угла улицы, ведущей к «Ла Скала», приближался отряд кавалеристов, и оттуда доносились выкрики и приветствия.

Барнетт все еще крепко держал девушку.

— Ну как, хорошо видно? — спросил он снова.

— Да, замечательно, а теперь опустите меня.

Он медленно поставил девушку на землю, стараясь, чтобы она никого не зацепила. Она раскраснелась, была возбуждена, и глаза ее светились:

— Я видела все! Я не знала, что вы такой…

Она замялась, а он улыбнулся:

— Кости и мускулы иногда дополняют друг друга. Вы бы удивились, если бы узнали о моих успехах в поднятии тяжестей. Но хватит болтать, время идет. Мне кажется, вы сможете все заснять.

— А как же вы сами?

— Я посмотрю, когда они подойдут ближе, а вы заснимите все, когда они поравняются с нами, — сказал Барнетт. На его длинном усталом лице тускло светились такие же усталые глаза с отвисшими, морщинистыми веками. Девушка мало его знала и думала, что ему где-то около сорока. Сквозь имбирного цвета волосы с сединой на макушке пробивалась лысинка.

— Я хочу спросить, — продолжал он, — вы сами считаете, что можете снимать кинокамерой? Я вам показывал сегодня утром, как это делается, и я скажу, когда нужно остановиться.

— Хорошо, попробую, при условии, что вы не будете меня ругать, если я что-нибудь испорчу.

— Я не могу представить себе, что вас можно ругать, — сказал Джим и подмигнул ей. Он как-то удивительно приятно подмигивал. — Держите теперь вы меня покрепче, — добавил он и, поставив ногу на выступ около колонны, оперся на ее плечо и приподнялся. Теперь он сам видел все поверх толпы.

Отряд всадников был уже близко. За ним следовали два итальянских отряда, а затем — арабские кавалеристы в потрясающих церемониальных одеждах. Их украшенные золотом и драгоценными камнями тюрбаны сверкали в лучах солнца. Их лошади, которые были пониже итальянских, выступали размеренным шагом, а сами всадники с высоко поднятыми головами, гордые, почти надменные, смотрели только прямо перед собой.

За всадниками показался экипаж, в котором находился принц Джардии Асир.

Он сидел лицом к кавалеристам. Напротив него сидел маленький бледнолицый человек в светло-сером костюме и красной феске. Его скромный наряд лишь подчеркивал великолепие одежд самого принца — длинный шелковый бурнус, украшенный драгоценными камнями. Экипаж везли восемь белых арабских лошадей; рядом с каждой парой бежал высокий, голый по пояс, темнокожий человек.

Толпа теперь шумела вовсю, люди махали руками и выкрикивали приветствия. Можно было понять этот энтузиазм и радостное чувство, охватившее толпу. Визит носил официальный характер, и принц-правитель только что подписал политический и экономический договор с Италией. Здесь, на севере страны, он пользовался особой популярностью.

Фото‑ и кинокамеры щелкали и стрекотали.

Барнетт бросил последний взгляд на шедших рысью лошадей, на прямую неподвижную фигуру принца и странного человека, сидящего напротив, и спустился вниз.

— Теперь ваша очередь, — сказал он, протягивая кинокамеру девушке.

— Все, что вам нужно делать, — смотреть через видоискатель и держать экипаж в этом квадрате, насколько это возможно. Начните снимать слева, а затем поворачивайте вдоль всей процессии, пока в видоискателе не покажется сам принц. Не дергайте камеру. Понятно?

— Думаю, что да. — В голосе девушки сквозило сомнение.

— Пусть будет благословенна дева в своих деяниях. — У него была манера говорить чепуху так, что она, казалось, имела какой-то смысл.

— Ну, а теперь — раз-два.

Его пальцы сомкнулись вокруг ее талии, и она почувствовала, как легко он поднял ее. Сзади была колонна, и там никто не стоял, поэтому девушка никому не мешала. Незнакомый для нее аппарат был теплым. Солнце палило, и люди, собравшиеся на площади, представляли собой какую-то бесформенную массу, которую разрезала красочная процессия, от вида которой перехватывало дыхание. Девушка навела фокус и нажала на маленький рычажок. Внутри завертелись кассеты, производя журчащий звук. Лошади шли рысью, слышались звон сабель, скрип кожаных седел и топот копыт.

Лошади и экипаж вошли в кадр.

А в это время покушавшийся на убийство вытащил из кармана маленький пистолет и держал его в руке так, чтобы не было видно. Он стоял в первом ряду, и между ним и экипажем принца, кроме солдат, стоявших на расстоянии пяти футов друг от друга, не было никого.

Достаточно было одного выстрела, чтобы убить.

Удобно устроившись на плече Барнетта, Энн Пеглер видела это почти варварское великолепие с чрезвычайной отчетливостью. Ей хотелось опустить кинокамеру и просто смотреть на этот спектакль, но Джиму Барнетту очень нужны были снимки. Она продолжала смотреть в камеру, а Джим крепко держал ее. Процессия арабов с бежавшими рядом людьми проплывала мимо.

Затем в видоискателе появилась передняя часть золоченого экипажа. Энн затаила дыхание. Сначала камера задержалась на человеке в обычной одежде и с феской на голове, который в этот момент медленно оборачивался. Потом она увидела лицо принца и его беспокойный взгляд. Губы Его Высочества двигались, словно он что-то говорил. Внезапно человек в красной феске вскочил с места, а затем пошатнулся.

Энн держала палец на рычажке.

— Боже мой! — воскликнул Барнетт. — Наверное, это было покушение. Боже мой! Вчерашние газеты напечатали о слухах и какую-то обычную чепуху о специальных мерах безопасности.

Энн задрожала еще сильней.

— Конечно, все это неприятно было видеть, — произнес Барнетт, глядя на нее. — В этом и моя вина, прошу прощения.

Он взял у нее камеру, закрыл ее и повесил через плечо. Затем он обнял Энн за плечи.

— Пойдем займем столик, прежде чем туда ринется толпа. Вы скоро придете в себя, вот увидите. — Так он успокаивал ее, пока они проталкивались в сохранившее прохладу помещение галереи, опустевшее за последние полчаса.

Официанты терпеливо стояли около свободных столов, приготовившись к неизбежному наплыву посетителей. Некоторые уже сидели за столиками, возбужденно обсуждая все, что произошло.

На залитой солнцем площади слышались отрывистые команды; в толпе шныряли люди в штатском, они расспрашивали всех, кто был поблизости, но никто не мог сказать ничего определенного.

Это был маленький человек.

Это была женщина.

Ребенок.

Мужчина — женщина — ребенок.

Пока шли расспросы, принц, окруженный группой вождей племен и итальянских офицеров, склонился над человеком в сером и вытирал краем своей белой одежды кровь с его лба.

— Ягуни, прости меня, — сказал он по-арабски. Его голос дрожал, губы кривились.

Умирающий открыл рот, но сказать ничего не смог.

Приветственные крики около экипажа замолкли, будто толпу сковал ужас. Они еще слышались вдалеке, но на лицах людей на площади и солдат, выстроившихся вдоль маршрута, появилось выражение испуга, когда человек в феске упал со своего сиденья.

Маленький человек, похожий на ребенка, пробирался из передних рядов, расталкивая людей. Он был напуган. Ничего не понимая, Энн смотрела на него. Через секунду или две его шапочка и неопрятные волосы затерялись в охваченной страхом толпе. Тогда она перевела взгляд на принца, который склонился над человеком в сером костюме. Она видела залитую кровью белую одежду принца и кровь на голове упавшего человека.

Лошадей спешно потянули вперед, охрана бросилась к экипажу и окружила принца.

Убийцу не поймали.

Те, кто стояли сзади и не могли видеть, что произошло, почувствовали что-то неладное. Странная тишина, наступившая после приветствий и возбужденных выкриков, за которыми последовали сухие щелчки выстрелов, вызвала в толпе панику. Раздался громкий мужской голос — и лошади остановились. Вожди племен захлестали по бокам своих лошадей, взметнувшихся на дыбы, и рванулись вперед. Все это произошло в считанные секунды.

Барнетт быстро опустил Энн на землю:

— Что там произошло?

— Я, я не знаю. — Ее трясло.

— Была стрельба. Энн, вы ничего не видели?

— Кто-то там пострадал — маленький человек в феске, — произнесла она прерывающимся голосом. — Принц не дал ему упасть. Мне кажется, я видела кровь.

— Неужели кто-то был смертельно ранен? — спросил Джим Барнетт час спустя. — Жаль, если принц попадет в беду. Я бы сказал, что он лучше многих и он пытается повернуть жизнь страны в правильное русло. Сейчас она приобрела большое значение и со стратегической точки зрения и из-за своих нефтяных запасов.

Энн Пеглер никак на это не реагировала, но Барнетт ничего от нее и не ожидал. В прохладном помещении большой галереи, среди оживленно обсуждающих покушение людей, она чувствовала себя лучше.

Они вышли из кафе и направились назад в гостиницу. Барнетт продолжал говорить — он вообще много говорил и таким образом как-то завораживал девушку.

— Нет сомнения, что нефтяные богатства этих ближневосточных стран внесли огромные изменения в их судьбу, — говорил он, придерживая Энн, чтобы пропустить группу приближавшихся парней. — И Джардия… — Он запнулся, и Энн услышала, как у него перехватило дыхание, а затем последовал крик: — Что вам нужно, какого черта!

Она обернулась.

Молодой парень с темными волосами и мерзкой физиономией тащил к себе его камеру, но ремень не пускал ее В левой руке парня был нож, которым он не замедлил полоснуть по ремню, но Барнетт отбил его руку. Нож отлетел в сторону и со звоном упал на дорогу. Прохожие замерли глядя на бегущего вдоль дороги человека. Он завернул за угол и скрылся, прежде чем Барнетт, Энн или кто-нибудь другой бросился за ним.

Энн смотрела на нож.

Дорога в этом месте была такой узкой, что пропускала трамвай лишь в одном направлении. Нож лежал на булыжной мостовой, сверкая полированным лезвием, затем появилась машина и наехала на него. Послышался треск.

— Ну, и что вы об этом думаете? — воскликнул Барнетт.

Ведь он знал, что в некоторых странах опасно носить камеру на ремне через плечо: взмах ножа — и прощай пятьдесят фунтов. Но на такой улице, как эта, — что-то невероятное!

Он сердито смотрел на двух итальянцев, которые подскочили к нему, начали задавать совершенно непонятные Энн вопросы.

Затем, к ее радости, кто-то начал говорить по-английски, и голос этот звучал по-дружески, успокаивающе:

— Полиция скоро подойдет, и они поймают бандита. Хорошо, что синьор не лишился своей камеры. Может быть, проводить их до отеля?

— Нет, до него совсем недалеко, — сказал Барнетт, быстро переходя на английский. — Спасибо, я в полном порядке, не следует беспокоить полицию. — Он взял Энн за руку жестом человека, имеющего на нее теперь больше прав, чем тогда утром, и они поспешили в гостиницу.

Человек, пытавшийся похитить камеру, исчез. Но двое других преследовали их до самой гостиницы, находившейся на узкой улочке неподалеку от зоопарка.

И начиная с этого времени за отелем началась слежка.