Оставив Джанет с мальчиками в «Трокадеро», Роджер направился к Ярду, где запарковал машину, которая ожидала его в аэропорту. Все, начиная с постовых у ворот и кончая группой дюжих молодцов у дежурной патрульной машины, готовой отправиться в рейс, приветствовали его улыбками и взмахами рук. Широко улыбаясь в ответ, он поспешил наверх по широкой каменной лестнице. Приятно было вернуться на старое место, но, как ни странно, Ярд производил впечатление чего-то незнакомого. Даже сержант в форме, сидевший за письменным столом, выглядел чужим.
— Добрый вечер, сэр! Рад видеть вас снова.
— Спасибо, — ответил на ходу Роджер. Вечером очень немногие из административных работников и клерков задерживались на работе, поэтому сотрудники службы безопасности чувствовали себя свободно в опустевшем здании. Можно было дышать спокойно. Роджер поднялся на третий этаж, где ему временно выделили кабинет для работы, связанной с этой службой. Он не собирался задерживаться надолго — хотел только посмотреть, какие дела его ждали, и перекинуться парой слов с Мерритом. Все это время его не оставляло беспокойство за Джанет. Происшествие на аэродроме показало, что ее нервы не в порядке.
А что делать с другими участниками этих событий? С теми, кому грозит опасность? С Энн Пеглер, например, или сестрой Барнетта?
«Твоя беда, парень, в том, — говорил он сам себе, — что в тебе прочно засел комплекс грозящей опасности. Ты ведь уже дома».
Он ожидал, что дверь его кабинета будет закрыта, но ошибся. Вероятно, инспектор Пил или кто-то из его офицеров, связанных с этими делами, решил подождать его. Роджер широко распахнул дверь и, улыбаясь, вошел. Но что-то было не так: он резко остановился и инстинктивно собрался.
— Добрый вечер, — произнес помощник комиссара каким-то ворчливым голосом. — Я рад видеть, что вы так спешите приступить к работе.
— Не ожидал увидеть вас, сэр, — сказал Роджер.
— Верю, что не ожидали, — ответил сэр Гай Четуорс. Это был массивный человек, лицо которого избороздили глубокие морщины. По сравнению с ним корабельное дерево не могло бы выглядеть тверже и закаленнее. На круглом лице сверкали яркие голубые глаза, седые волосы обрамляли лысину, такую же загорелую, как щеки, поскольку он редко носил шляпу. На нем были черный смокинг и несколько небрежно повязанный галстук. Надо сказать, сэр Четуорс питал отвращение ко всякого рода формам.
— Я уверен Джанет тоже рада вернуться домой, — добавил он. Она снова в норме?
— Думаю, что да, сэр.
— Гм! — Четуорс указал на кресло для посетителей. Сам он сидел в кресле Роджера за его столом. — Это значит, что вы не очень всем довольны. Жаль, конечно. Не потому, что у нас есть причины быть довольными чем-нибудь к нынешнему моменту, не так ли? Мерзкая ситуация может возникнуть, а?
— Весьма. — Роджер опустился в кресло. — Не возражаете, если я закурю, сэр?
— Курите. Получил от Северини длинный телефонный рапорт, полный благодарностей. — Внезапно произнес Четуорс. — Вы произвели там хорошее впечатление. Как бы то ни было, должен сознаться, что если эти проклятые попытки убить принца увенчаются успехом, то я хотел бы, чтобы это произошло до того, как он прибудет в Англию. Думаете, они опять попытаются?
— Да, — сказал Роджер. Он уже готов был застонать от нетерпения, но не мог подгонять Четуорса, у которого, несмотря на смокинг, по-видимому, было много времени.
— Мы что-нибудь можем сделать? — спросил Четуорс.
— Я почти уговорил принца включить Геддлтона в свой личный штат в Лондоне, но думаю, он сделает только это и ничего больше. Я считаю, что он не согласится, чтобы Грант появился в качестве его двойника.
— Почему же, черт возьми, не согласится?
— Он горд, как Люцифер, — ответил Роджер. — Именно против этого предложения он возражал наиболее категорично. Может быть, он и изменит свое решение, но не похоже. Если он не позволит Гранту выступать вместо себя, нам придется действовать самостоятельно. Пусть Гранта увидят там, где надлежит появиться принцу, — это спутает террористам карты.
— Посмотрим, может быть и удастся уломать молодого щенка, — прорычал Четуорс. — Не будет никакого вреда, если он один раз придержит свою спесь. Большинство людей, когда их жизни грозит опасность, относятся к этому очень просто. Что он собой представляет как человек?
— Очень приятный, когда этого хочет.
— М-м-м. Это уже кое-что. Ну хорошо. — Четуорс откинулся в кресло, которое было слишком мало для него, и положил руки на стол. — В основном это ваше дело. Пока Асир будет здесь, вы сосредоточитесь на этом и, конечно, освобождаетесь ото всех других обязанностей. На это время, и я настаиваю на этом. Это приказ.
— Есть, сэр.
— Теперь, что там с пленками, которые сняла Энн Пеглер? — спросил Четуорс, расслабившись. — Это вас действительно беспокоит?
— Да, — ответил Роджер. — Муччи думал, что Барнетт мог ей показать эту и другие пленки. Я считаю, что любой человек, у которого они находятся, может из-за этого оказаться в серьезной опасности. Думаю, что Братство Зары или тот, кто за ним стоит, будут вести себя в Англии не так, как в Италии; впрочем, и в этом я не уверен. Я склоняюсь к тому, что Коррисоны, Гризельда Барнетт и Энн Пеглер могут находиться в этой опасной цепочке. Пока еще нет сведений из таможни или из почтового отделения о посылке, доставленной сестре Барнетта, но она могла пройти до того, как установили наблюдение. Около ее квартиры дежурит полицейский, так что с ней все в порядке. Энн Пеглер также под наблюдением, а Коррисонами я займусь сам. Очередь Гранта, если он будет введен в игру, наступит позднее. И …
Он внезапно замолчал и пристально посмотрел на Четуорса.
— Ну, и что пришло тебе в голову, — спросил тот.
— Просто подумал, а нельзя ли выпустить из них пар, представив дело таким образом, будто принц уже здесь, — тихо произнес Роджер. — Мы можем подсунуть Гранта одному или двум газетчикам, затем дать официальное опровержение, что это принц. Пресса, конечно, нам не поверит. — Его лицо расплылось в улыбке. — Это может пройти. Мы устроим мнимую утечку информации о том, что принц будет находиться в течение нескольких дней в каком-то месте, отдыхая в полной изоляции. Если они решатся на покушение, мы сможем схватить террористов. Мы могли бы добраться до самого их сердца, а принц Асир приехал бы сюда, не опасаясь за свою жизнь.
— Гм-м, да. — Четуорс встал, и только тогда обнаружились истинные размеры его талии: смокинг не сходился на животе и было видно, насколько ненадежна пуговица его брюк. — Вы не убеждены, что здесь замешано только это Братство? — Роджер не ответил. Ну как?
— Полагаю, нет. Не убежден, — согласился Роджер. — Трудно объяснить почему; кроме, может быть, одного, — у этого Муччи, управляющего отелем, не было каких-либо четких политических интересов или связей с Братством Зары. Я думаю, вы не потребуете точных объяснений, почему я так думаю; просто я хочу быть уверен, что мы не упустим чего-то другого, слишком концентрируя свое внимание на Братстве.
— Может быть, вы правы, — согласился Четуорс. — Могу сказать, что здесь замешано нечто большее, чем наш престиж, нефть и наша любовь к этому монарху. Джардия занимает важное стратегическое положение, а за кулисами заметна какая-то возня. Запад хочет обеспечить себе дружественный режим. Если Асира не будет, эта задача усложнится. Черт с ним, с бизнесом, когда мы впутываемся в политику и борьбу за власть, но сейчас мы влезли в это. Поэтому я хочу, чтобы вы мне сказали точно, что предлагаете делать. Вы уже имеете Гранта. Вы хотите, чтобы он изобразил принца Асира еще до того, как тот приедет сюда, чтобы вызвать огонь на себя и избавить принца от опасности. Может быть, немного жестоко в отношении Гранта, но он знал, на что идет еще до того, как согласился. Дальше… Что с Коррисонами? Вы действительно думаете, что они могут оказаться в опасности?
— Да, — твердо ответил Роджер. — Несмотря на то что они говорят, пленка может быть у них. Или она могла быть отправлена им и, пока они возвращались, ожидала их здесь. Я хотел бы, чтобы за ними наблюдали до тех пор, пока станет совершенно ясно, что они вне опасности.
— Ну хорошо, — согласился Четуорс. — Правда, я лично их не знаю. А вы?
— Пока нет, — ответил Роджер.
В тот момент, когда Роджер произнес: «Пока нет», Вера Коррисон сидела перед туалетным зеркалом в шикарных апартаментах на Марлинг-сквер. В соседней комнате горничная укладывала одни вещи и вытаскивала другие. Вера предпочитала сама заниматься своим макияжем, и это отнимало у нее массу времени и сил. Однако ей это нравилось. Ее прекрасные глаза блестели, и она тихонько мурлыкала отрывки из песенок. Иногда она наклонялась вперед, чтобы посмотреть, как выглядит в боковом зеркале, в котором отражалась и закрытая входная дверь. На ее плечах лежала белая полотняная накидка, завязанная сзади узлом. Накидка закрывала тело до талии. Ниже виднелись черные трусики, узкий черный пояс и черные чулки, сквозь которые соблазнительно просвечивала белизна ее тела, точно так, как она хотела. Когда Вера тянулась за чем-нибудь, обнажалась ее длинная красивая рука.
Она снова взглянула в боковое зеркало.
Дверь открылась, и в комнату вошел Марк Коррисон.
Он закрыл дверь, но не сразу подошел к жене. Казалось, он вполне удовлетворен тем, что может вот так стоять и смотреть на ее отражение. Вера обернулась и послала ему воздушный поцелуй. Высокий темноволосый, почти с оливковым цветом кожи, он не был красив, но его лицо отличалось четкостью линий и даже в спокойном состоянии в нем чувствовались те живость и энергия, которые помогли ему пересесть из кресла лондонского клерка в кабинет, откуда он контролировал сотни миллионов. Его личное состояние превышало десять миллионов фунтов. Не все эти деньги были вложены в нефтяной бизнес — Марк лишь недавно занялся нефтью. Его связи с итальянским капиталом, ближневосточные операции и крупная сделка с Джардией вывели его имя в заголовки мировых газет.
Он медленно и очень спокойно направился к Вере.
Когда он подошел ближе, она встала, закинула назад руку и потянула за конец ленты, которая связывала концы накидки. Та упала и открыла прозрачный черный бюстгальтер. Фигура Веры, бесспорно, была совершенна. Когда она стояла так, как сейчас, с поднятыми руками, слегка вызывающе, с повернутой назад головой и приоткрытыми губами, она была так прекрасна, что этому трудно было поверить. Ее волосы отливали золотом, кожа светилась и переливалась, как дорогой шелк, глаза сияли, как летнее небо. Это была женщина, полная совершенства.
Коррисон подошел к ней и обнял.
— Ви, — произнес он глухим и слегка дрожащим голосом. — Мне кажется, я сойду с ума, если с тобой что-нибудь случится. Боже мой, ты так прекрасна.
— Ты все еще так думаешь, дорогой? — Ее голос тоже звучал глуховато.
— Думаю!
— Марк, — сказала она, откинув назад голову, — ты пугаешь меня, когда смотришь так. Что может со мной случиться? Что может произойти с тобой? — Она держала голову так, что он не мог ее поцеловать, и заглядывала ему в глаза. — Почему ты так говоришь? Ты чем-то обеспокоен, да?
— Да, — сказал он.
— Чем?
— Боюсь потерять тебя.
— Не сходи с ума!
— Я сошел с ума и буду сумасшедшим, я хочу сходить с ума по тебе. Мы женаты уже три года, но до сих все в тебе доводит меня до безумия. Если…
— Но со мной же ничего не случится, — сказала она. — Как это можно?
Он не ответил, но прижал Веру к себе с такой силой и страстью, что почти напугал ее.
Четуорс все еще стоял, глядя на часы. Роджер тоже встал и с надеждой смотрел на него: Джанет ждала уже полчаса. Если он в ближайшее время не присоединится к ней, то она умрет от голода, а дети устанут и тоже будут голодать; вместо веселого ужина может получиться обмен горькими упреками. Он не мог забыть впечатления, которое произвела на Джанет итальянская певичка, всколыхнувшая вновь ужасные воспоминания.
— Ну ладно, — сказал Четуорс, — последите за Коррисонами. А что с этой девицей — Энн Пеглер? Думаете, и она в опасности?
— Мне хотелось бы сказать, что я не думаю, что для нее есть опасность, но… — Роджер пожал плечами, — это была бы неправда. Они терроризировали ее, так как думали, что она знает про пленки. Они могут решить, что она и теперь об этом знает. Если у них есть агенты в Англии или если они послали кого-нибудь из Италии в Англию, она может снова попасть в беду. Так что я за ней наблюдаю. Если на нее будет еще нападение, мы можем воспользоваться этим случаем, чтобы сломать хребет преступной шайке.
— Кто наблюдает за ней?
— Молодой сержант по имени Уоррэл.
— Справится?
— Как раз для этой работы.
— Мне кажется, вы правы в отношении Уоррэла и не правы в отношении девицы, — сказал Четуорс. — Приятная, не так ли? — Он все еще не спешил; перебирая бумаги на столе, он наткнулся на фотографию Энн Пеглер, которая была сделана несколько лет назад.
Роджер взял ее:
— Она выглядит здесь точно так же, как на фото, сделанном в Париже десять дней назад. Если бы вы увидели ее сейчас, вы не узнали бы ее. За несколько дней она постарела на десять лет и, по-видимому, никогда не оправится. Хотелось бы мне добраться до тех подонков.
Он еще раз посмотрел на лицо Энн Пеглер и подумал, что никогда не видел ее такой, как здесь, — живой, веселой, хорошенькой, просто чудесной. Спасение жизни Асира было не единственной причиной, по которой он хотел успешно справиться с этим заданием.
«Но спасут ли они его?»
Сержант Уоррэл, который был переведен из общего отдела Скотленд-Ярда в центральный отдел безопасности, внешне ничем не отличался от большинства сотрудников Ярда. Самым удивительным его качеством была способность везде оставаться незаметным. Очень часто его не могли найти там, где он действительно находился. Он мог создать толпу из трех-четырех человек и затеряться в ней.
Однако сегодня этот удивительный дар ему не пригодился: согласно указаниям, полученным двумя днями раньше, он сидел в комнате напротив дома Энн Пеглер в Хайгейте. Отсюда он мог видеть одну из комнат квартиры, которую Энн Пеглер делила с другой женщиной — Гвен Дэвис, высокой, сдержанной брюнеткой, лет на десять старше Энн, управляющей магазином женского платья. Уоррэл выяснил, что дела ее идут отлично. Это она приезжала в аэропорт встретить Энн и увезла ее на такси.
Обзор был явно недостаточным, сержант видел женщин только тогда, когда они подходили к окну. Кроме того, он видел накрытый стол, блестящие ножи, прикрепленные к планке на стене, и застекленную картину, в которой отражался посеребренный чайник. Уоррэл считал, что ему предстоит спокойный вечер. У него были радиоприемник, несколько книг, трубка и домашние туфли, и хотя в комнате стояла кровать, он собирался бодрствовать всю ночь.
Он продолжал время от времени поглядывать через дорогу, хотя в душе был уверен, что беспокоиться не о чем. Посмотрев в очередной раз на дом напротив, он увидел, что Энн Пеглер направляется к окну. Она двигалась странными неровными шагами, прижав руку к горлу. Уоррэл уронил книгу и вскочил. Он увидел, что Гвен Дэвис очень испугана и растеряна.
Выскочив из комнаты, сержант бросился по лестнице вниз. Когда он оказался на улице, Энн Пеглер уже не было видно в окне, но можно было заметить какое-то движение в комнате. Уоррэл быстро пересек короткую, но широкую пустынную улицу и позвонил в дверь. Когда звонок смолк, на первом этаже послышалось какое-то движение.
Затем раздался крик.
Дверь открылась, и испуганная женщина сказала:
— Что, что это такое?
— Полиция! — выпалил Уоррэл и показал карточку. — Что происходит там, наверху?
— Я, я слушаю… — Женщина облизнула губы. Они услышали снова крик; на этот раз — почти визг, крик ужаса. — Что это… Это похоже…
Уоррэл оттолкнул ее и помчался наверх. Он добежал до лестничной площадки, когда появилась Гвен Дэвис. В ее глазах застыла тревога. В комнате опять раздался крик.
— Можете вы вызвать врача? — с отчаянием в голосе проговорила она. — Моя подруга заболела…
Уоррэл повернулся и прокричал вниз:
— Позвоните по телефону Уайтхолл 12‑12 и попросите немедленно прислать врача. Уайтхолл 12‑12 — это Скотленд-Ярд.
Он кинулся мимо Гвен Дэвис в комнату.
Энн Пеглер лежала на скамье около окна. Ее лицо было искажено, сведенное судорогой тело выгнулось — и девушка опиралась только затылком и ногами. Широко открытые глаза с расширенными зрачками и застывшая на лице гримаса ужаснули Уоррэла. Он знал, что это такое и что надежды почти нет. Однако, надо было действовать! Он обернулся и спросил, есть ли в доме марганцовка, калиевая соль или таниновая кислота…
Не было ничего, что могло бы помочь, и когда Гвен Дэвис вернулась от соседки с марганцовкой, Энн Пеглер была мертва. Прибывший врач мог только констатировать смерть. Уоррэл немедленно известил Веста и Четуорса.
Роджер положил трубку. Внутри у него клокотало. Четуорс, сидевший за столом, молчал. Они оба слышали донесение. Роджер по основному телефону, Четуорс — по коммутатору. За окном слышался шум проезжающих машин; ветер шуршал в ветвях голых деревьев и рябил воду в реке.
— Ну и что же вы намерены предпринять? — спросил Четуорс.
— Сначала я навещу сестру Барнетта, а затем осмотрю квартиру, где жила Энн Пеглер, — не задумываясь, ответил Роджер. — Сегодня же два человека начнут наблюдать за сестрой Барнетта. Сотрудники отделения позаботятся о порядке в Хайгейте, пока я туда не подъеду. — Он прикурил сигарету и глубоко затянулся.
— Стрихнин, вот это что. Она могла быть важным свидетелем, и ее убрали. Дьявольская работа. — Сигарета потрескивала. — И меня это пугает, — сказал он. — Они безжалостны, как дьявол, и я… Но я лучше двинусь, сэр.
— Да, постоянно держите связь со мной, — Четуорс говорил резко. — И не забывайте о главном, Роджер: наша основная забота — обеспечить безопасность принца.
Роджер кивнул.
Через двадцать минут он покинул здание вместе со следователем и сотрудником дактилоскопического отдела. Он захватил с собой все, что могло понадобиться на предварительной стадии расследования, хотя знал, что отделение пошлет фотографа и об элементарных вещах не следовало беспокоиться. В «Трокадеро» Роджер сразу увидел Джанет и ребят, беседующих с сержантом из Ярда. Заметив отца, они оживились, но выражение его лица подсказало им, что дела идут совсем не так, как нужно.
— Но ты же должен поесть, — запротестовала Джанет.
— Я перехвачу что-нибудь, — ответил Роджер. — Очень сожалею, что огорчаю вас — тебя и ребят, но это очень важно.
— Убийство? — спросил Ричард понимающе.
— Да.
Мартин молчал… Джанет не стала спорить, когда сержант Вильсон сказал, что после обеда отвезет их домой. Выйдя из «Трокадеро», Роджер погрузился в другой мир, где Джанет и мальчишкам не было места. Он представил себе искаженное лицо Энн Пеглер, отравленной стрихнином, и оно слилось в его воображении с той гримасой, которую он видел на ее лице во время нападения змеи. Из беззаботной, счастливой юной девушки она превратилась в перепуганную неврастеничную развалину. Это ужасное превращение произошло всего за одну неделю, а теперь она была мертва.
«А что с сестрой Барнетта?
Какое у нее сейчас лицо?»
В этот момент сестра Барнетта входила с тяжелой сумкой в свою квартиру в Бинг-Меншнз, СВ 3.
Пару дней она провела у подруги и, вернувшись два часа назад, первым делом пошла в магазин.
Она заметила человека, который шел за ней следом, но не обратила на него большого внимания. Она не отличалась пугливостью, и ей не пришло в голову, что у нее есть причины для беспокойства. Ей было жалко Джима, но в последние годы она редко его видела и считала лицемерием демонстрировать слишком глубокую печаль по поводу его гибели. Какой-то человек занимался электропроводкой в проходе, и она даже не могла подумать, что это полицейский, приставленный следить за ней.
В маленькой квартире Гризельды было все, что нужно: спальня, крошечная гостиная, ванная и кухонька. На лестничной площадке пятого этажа находилось четыре такие квартиры.
Гризельда вошла в лифт.
На площадке второго этажа она заметила ребенка. Она не успела рассмотреть его — просто отметила, что одетый как-то необычно мальчик пересек площадку.
Лифт остановился.
Гризельда вошла в квартиру и наткнулась на пакет, лежавший на коврике. Закрыв дверь, она наклонилась и подняла его. На конверте было множество итальянских марок, а адрес был написан очень знакомым почерком. Соседка нацарапала на нем: «Это заказная посылка, и я за нее расписалась за вас. Не хотелось оставлять в вашей квартире, когда вас не было».
Гризельда задумчиво смотрела на пакет. Этот почерк взволновал ее больше, чем известие о смерти Джима. Неожиданно до нее дошло, что это и есть та пленка про которую спрашивала полиция.
Затем она услышала звонок у входной двери.