Принц из-за моря

Глава 14

Добрята, в полном согласии с древним обычаем, объезжал свои владения. Короли франков не сидели на месте, кочуя со своей свитой по стране, словно аварский род. Они ели и пили за чужой счет, разбирали склоки знати и правили суд, лишь на зиму уходя на свои виллы, куда свозили загодя съестные припасы и вино. Так длилось уже не первую сотню лет, с тех самых времен, когда короли франков еще правили десятком хуторов, а было их, как блох на хромой собаке. Впрочем, великий Хлодвиг, прапрадед короля Хильдеберта, перебил всех мелких вождей, оставив Франкию своему потомству. А когда это потомство разрасталось, оно беспощадно резало друг друга, потому что по славным германским обычаям каждый сын имел равную долю в наследстве. Ведь бескрайняя Франкия, раскинувшаяся от Океана до глухих словенских лесов, была так мала, чтобы делить ее на всех!

И лишь король Хлотарь II немыслимыми ухищрениями собрал в одном кулаке земли предков, балансируя между могущественными силами, словно ярмарочный плясун на канате. Очень хрупка была его власть, а потому Бургундия отложилась от него после первого же поражения. Нейстрия и Австразия остались верны ему и Дагоберту, но взять реванш он сможет только через год, когда соберет новые армии.

Добрята, по совету ромеев, сидевших в его обозе, не стал идти дальше. Беспощадная резня, что он устроил в Шалоне, накрыла Галлию черным облаком ужаса. Не бывало тут еще такого. Грабеж и насилие — дело привычное. Но пустить под нож целый город, столицу своего отца! Такого варварства здесь никто не оценил, тем более, что богатейшие церкви и монастыри в его окрестностях тоже были ограблены всадниками подчистую, а священнослужители перебиты. Впрочем, для молодых и красивых монашек было сделано исключение, и они стали младшими женами в аварских родах, поселившихся на этих землях. Новый король казнил тех из бургундской знати, кто выступил против него, а также тех, на кого показали другие. Десятки аристократических родов были вырезаны под корень, а их места заняли жуткие люди с изуродованными головами. Остальные бургундские фароны поспешили припасть к ногам нового повелителя, гоня от себя подальше смутные догадки, висевшие в воздухе. Уж больно молод был король Хильдеберт. О таком шептались немногие из тех, кто еще помнил его отца Теодриха и остался в живых. Остальные же замолчали в страхе. Государь Хильдеберт не жаловал слуг отца, и казнил всех, кого смог поймать, объявив их предателями. На площадях во всех городах и селениях зачитывали имена уважаемых когда-то людей, объявляя их вне закона. Они должны быть убиты на месте, а за их головы объявили награду. Как в таких случаях и бывало, друзья внезапно переставали быть друзьями, слуги потеряли верность, и даже братья порой резали друг друга за золото, что платил новый король.

Город за городом объезжал Добрята, получая везде потоки податей, лести и самого низкого раболепия. Впрочем, он уже позабыл то, что говорил ему когда-то князь Самослав, и упивался своей властью, словно вином, позабыв об осторожности и теряя голову. Он читал страх в глазах подданных, он читал желание в глазах женщин, он читал задумчивость в глазах своих чиновников — ромеев, которые понимали все меньше и меньше из того, что же творил этот варвар. Их советы он отметал один за другим, пока, наконец, не состоялся последний разговор:

— Ваше величество, — почтительно сказал круглолицый евнух, которого он назначил камерарием, чиновником, отвечавшим за казну. — Денег остается все меньше. Пиры и подарки поглощают золото, словно сухой песок воду. Подати пока не могут возместить ваших трат.

— Я — король! — упрямо выдвинул челюсть Добрята. — Найди деньги, где хочешь, кастрат! Или убирайся назад в Константинополь!

— Конечно же, вы король, ваше величество, — терпеливо, словно ребенку, объяснял камерарий. — Но от этого денег больше не становится, поверьте мне. И если я уеду, то их станет у вас только меньше. Ведь вы изволили снизить подати вдвое. Чернь благословляет вас за вашу доброту, но казна почти пуста.

— Говори, — насупился Добрята, которому из всей королевской жизни больше всего нравились пиры и те моменты, когда он раздавал подарки своим новым подданным.

— Ваша власть — не в длинных волосах, ваше величество, — все так же терпеливо продолжил евнух. — Ваша власть — от Бога. Вот вы христианин, но когда вы в последний раз были у причастия? Когда исповедовались? Пока не все это понимают, но скоро, очень скоро начнется ропот. Вы истребили множество родов местной знати и отдали их земли язычникам аварам. Ваш магистр Виттерих собрал дружину в пятьсот мечей, и она тоже обходится весьма недешево. И слава господу, что новгородские наемники убрались, наконец, в свои земли. Они просто ненасытны!

— Всадники умирали за меня, — хмуро ответил Добрята. — И я приказал казнить предателей.

— Иногда нужно проявить милосердие, ваше величество, иначе вас будут считать тираном и убьют. Тираны редко доживают до старости. Хотите, я расскажу вам о деяниях императора Фоки, которого сверг наш благословенный Август. Вы идете тем же путем.

— Ты смеешь поучать меня? — лицо Добряты пошло красными пятнами. — Я король, а ты мой слуга. Забыл?

— Не забыл, ваше величество, — с каменным лицом ответил евнух. — Но мой долг слуги говорить правду, даже если она вам не нравится. Вам нужно стать хорошим христианином, принять местные обычаи и опереться на местную знать. Иначе вам конец.

— Что ты предлагаешь? — спросил Добрята, который нехотя сознавал его правоту. Князь Самослав говорил похожие вещи.

— Свадьба, мой король, — улыбнулся камерарий. — Женитесь на девице из самого знатного и богатого рода, и ее родня станет вашей опорой в этих землях. Вы можете назначить вашего тестя майордомом и жить, как подобает королю. Пиры, охота и война. Вы — великий воин, ваше величество, а короли Хлотарь и Дагоберт не забудут позорного поражения. Они придут снова, и это случится очень скоро.

— И у тебя уже есть невеста на примете, — уставил Добрята палец на камерария. — Верно?

— И не одна, ваше величество, — не стал ломаться тот. — Но я настоятельно рекомендую присмотреться к дочерям патриция[27] Флавиана. Это знатнейший род Бургундии… Из тех, что остался… Его предки были римскими сенаторами. Трое епископов приходятся ему близкой родней. Он должен был стать майордомом после смерти Варнахара, но король Хлотарь не стал никого назначать и правит Бургундией сам. Патриций весьма зол на него из-за этого. Он очень опытный и влиятельный человек, и его назначение только укрепит вашу власть в королевстве.

— А сколько у этого Флавиана дочерей? — спросил Добрята. — Красивые есть?

— У него две дочери, и я их никогда не видел, — ответил шокированный придворный. — Да разве это так важно, когда речь идет о власти?

— Тебе неважно, а мне с ней спать, — недовольно проворчал Добрята. — Ладно, уговорил, я согласен. Но возьму за себя самую красивую. Если они все уродины, ищи мне другого майордома.

— Конечно, ваше величество, — склонился камерарий. — Я немедленно все устрою. Вилла патриция Флавиана в двух днях пути. Я пошлю ему гонца, и он сочтет за честь принять вас.

Евнух не подвел. Дочерей патриция писаными красавицами никто еще не называл, но они были довольно миленькими, неглупыми и получили хорошее воспитание. До того хорошее, что Добрята даже заробел, смущенно разглядывая свои черные от грязи ногти. Он как-то и не задумывался раньше о таких мелочах и теперь сжимал ладони в кулаки, смущенно поглядывая на мягкие ухоженные руки девушек, которые улыбались ему с благожелательным интересом. Сестрам было пятнадцать и девятнадцать лет, и они уже приятно округлились в нужных местах, войдя в лучшую женскую пору.

Девчонки напомнили Добряте женщин Константинополя, но они были намного чище и проще, чем продуманные столичные стервы, скрывавшие свои черные души за шелком роскошных одеяний. Девушки понравились ему безумно, и он беспрестанно пялился на них, вгоняя сестер в густую краску. Они даже ели не так, как привык видеть Добрята, живя в кочевье и в словенских весях. Они аккуратно брали пальчиками кусок мяса из общего блюда, медленно прожевывали его, а потом макали испачканные руки в специальную чашу с водой, что стояла рядом. Видя это, Добрята даже перестал облизывать пальцы, хотя соус был весьма хорош. Для него не пожалели специй.

Сам патриций рассыпался в славословиях, которые навевали на Добряту немыслимую скуку. Он презирал пустые разговоры, как и все воины. Но, не отнять, будущий тесть оказался человеком неглупым и весьма сведущим в местных делах. Тем не менее, терпеть бесконечные словесные излияния Добрята больше не мог, и перешел к делу, как только закончился обед, а девушки ушли к себе.

— Патриций, — начал он. — Я король, а королю нужен наследник. У тебя есть две дочери. Отдашь их за меня?

— Которая из них вам понравилась, ваше величество? — хладнокровно спросил патриций, который прекрасно обо всем знал, и уже подарил камерарию тяжелый кошель золота за этот визит.

— Не смог выбрать, — честно признался Добрята. — Поэтому возьму за себя обеих.

— Как обеих? — совершенно растерялся патриций, и неприлично раскрыл в удивлении рот. — Хотя… Брат вашего деда, король Хариберт, был женат на сестрах… У вашего великого отца было три жены… Но он не венчался с ними…

— Это бабка не разрешала, ты же знаешь, — пожал плечами Добрята. — Ее уже нет, поэтому с одной я повенчаюсь точно. Пусть попы говорят, что угодно, но я признаю детей от обеих. Все будет по старому обычаю.

— Тогда… конечно…, - проблеял патриций, который гнал от себя дурацкие мысли о возрасте Хильдеберта. Он почему-то считал, что тот будет постарше. Но какое это имело значение, когда за его спиной стояла толпа лейдов, набранных из звероподобных германцев, и гунны, сокрушившие войско законного короля.

— Назначай свадьбу, — прервал его Добрята, — и не затягивай. Камерарий все устроит. А ты будешь моим майордомом. Твои внуки станут королями франков, Флавиан.

— Ну, надо же! — несказанно удивился Самослав, читая донесение из Бургундии, которое привез ему гонец из Санса. Почтенный купец Приск, княжеский компаньон, прислал зятя Астульфа, до того вести были важны. В углу покоев сидел боярин Звонимир, который в разговор не вмешивался, и лишь внимательно слушал. — Сразу двоих! Силен!

— Молодой король свадьбу играть будет, — плотный бородатый франк, муж старшей дочери Приска, смотрел на Самослава прямо и открыто. — Двух дочерей патриция Флавиана за себя берет. А сам Флавиан майордомом Бургундии станет. Люди думают, что король так сделал, чтобы вторая дочь в другую семью не ушла. Ведь тогда еще родня появится, до золота жадная. Говорят, хитер молодой король не по годам.

— Тесть твой не пострадал в той войне? — спросил Само у гонца, который это все уже узнал из письма.

— Сначала воины из Нейстрии через наши места прошли, и всех до нитки ограбили, — поморщился тот. — Я с женой в городе отсиделся. А вот до тестевой виллы гунны добрались. Тесть вашей деревянной пластиной махал так, что чуть руки не отвалились. Но, хвала святому Мартину, он на моравских всадников нарвался. Те знак звезды знают, и грабить не стали. Даже охрану выставили. Соседям вот куда хуже пришлось. Мы бога благодарили, что деньги у вашей светлости храним. Уже по миру пошли бы.

— Что люди про нового короля говорят? — спросил гонца Само.

— Те, кто под аварский набег не попал, молятся за него, — хмыкнул франк, — он же подати вдвое снизил. Священники тоже за него горой стоят, он им землицы прирезал из той, что у казненных фаронов отобрал. Вроде как ярмарки собирается открывать, и поборы на дорогах отменил.

— То есть, он хороший король? — с веселым недоумением спросил его Само.

— Он король! — непонимающе посмотрел на него франк. — Он рода великого и в бою свое право отстоял. Значит, от самого господа власть ему дадена. Не нам судить его дела. Ежели казнил кого, значит, было за что. Хотя… опасаются люди. Язычники ему служат, нехристи поганые. Епископ Тетрик крестить их собрался, да они упираются пока что.

— Это ненадолго, — задумчиво махнул рукой князь. — До следующей весны все как один крещение примут, вот увидишь. Ладно, Астульф, не буду задерживать тебя. Прими от меня в подарок кошель за труды. И кувшинчик этот тоже возьми. У вас в Бургундии такого не найти. Сам владыка Григорий благословил его.

— Премного благодарен, ваша светлость, — не стал ломаться франк, который скакал сюда три недели, сбив задницу в кровь.

— И еще вот этот платок стряпухе Венеранде передай. Чистый шелк. Скажи, из самого Константинополя специально для нее везли.

— Это рабыне, что ли, передать? — раскрыл рот Астульф, глядя на платок так, словно это была ядовитая змея. — Старухе, которая на кухне у тестя работает?

— Ей самой, — усмехнулся в усы князь. — Скажи, Само привет свой шлет и помнит все ее колотушки до сих пор. И доброту ее тоже помнит.

— Передам, ваша светлость, — просипел удивленный донельзя франк, который в эти подробности посвящен не был. — Непременно передам.

Франк уже ушел, а князь повернулся к боярину Звонимиру, по ведомству которого проходила эта сложнейшая, многослойная операция, результатом которой и стало воцарение в Бургундии нового короля. Звонимиру было уже лет тридцать пять, и он давно не напоминал того простого улыбчивого парня, каким был когда-то. Он заматерел, а в глазах появилось то выражение, которое бывает у тех, кто решает людские судьбы. Впрочем, он мог и пошутить, и поулыбаться, и сплясать на свадьбе так, что все только диву давались. И он по-прежнему мог влезть человеку в душу, только делал это теперь куда искусней, чем раньше. Школа князя сказывалась.

— А ведь он, пожалуй, еще пару лет нам выиграет, — сказал князь после раздумий. — Что думаешь, Зван?

— Сам поражаюсь, княже, — развел руками тот. — И не думал я, что так удачно все сложится. Упрямый он невыносимо, и власть полюбил без меры. Не понимает пока, что власть как огонь. Не только греет, но и жжет больно.

— Может, взрослеть начал наш парнишка? — задумчиво сказал Самослав. — Или советника хорошего нашел. Удивительно, конечно. Если жена мальчика родит, то это весь расклад сил на Западе перевернет. Наследник рода Меровея, да еще и от знатной венчанной жены, а не от потаскухи подзаборной, как это обычно у королей франков водится, это же ого-го! Огромная сила в умелых руках.

— Слухи из Нейстрии доходят, государь, что король Хлотарь сдал сильно, — ответил Звонимир. — Постарел после того поражения сразу лет на десять. Волос седой весь и зубов уже половины нет. Как есть старик.

— А Дагоберт что? — полюбопытствовал князь. — Все так же охотится и бабам юбки задирает?

— За ум взялся, государь, — поморщился Зван. — Как епископ Арнульф в дальний монастырь ушел[28], так он в дела вникать начал. Весьма неглупый король оказался. Хочет большую ярмарку около Парижа открыть. Вот! — Зван протянул свиток.

— «Дагоберт, король франков… Леутону, Вульфиону, Раукону, графам, викариям, центенариям и остальным должностным лицам нашего государства… Желаем и постановляем во славу господа и славнейшего патрона нашего Дионисия открыть рынок [который должен быть]… в седьмые иды октября один раз в год и туда должны приезжать все купцы нашего королевства и из-за моря… по той дороге, которая ведет к Парижу у моста святого Мартина…Приказываем также, чтобы этот рынок продолжался четыре недели, туда могут прибыть купцы из Лангобардии или Испании, Прованса и других областей…», — прочитал Самослав.

— Да и, впрямь, не дурак, — удивленно протянул князь. — Быстро учится. Ну, так нам это даже на руку. Будем туда свои товары возить.

— А позволят? — поднял на него глаза Зван. — Что-то говорит мне, что станут палки в колеса вставлять. Не ко двору мы у франков, государь. Они точно знают, что это наши всадники им тогда у Шалона в спину ударили.

— А мы через Бургундию товар повезем, — усмехнулся Самослав. — У нас там теперь хорошие связи появились.

— Есть и плохие новости, государь, — сказал Звонимир. — Жупан Любуш исчез.

— Как исчез? Почему? — изумился князь.

— Там кое-какие ниточки к нему потянулись, — пояснил Зван. — Какие-то подозрительные у него дела с ромейскими купцами все это время были. Приходят купцы с обозом, а уходят на ладье, кожами закрытой. Ладья та из каких-то мелких притоков Моравы выплывала. А там, в тех местах, и нет ничего. Глушь несусветная. Торг ведь у реки, где острог Братиславы поставлен. Начали мы копать, а он и исчез. И не только он, но и сыновья, и их семьи. Как сквозь землю провалились.

— Найти! — князь пошел красными пятнами. — Найти его, чего бы это ни стоило!