Принц из-за моря

Глава 2

Новгород встретил Самослава умиротворяющей тишиной. Звенящий мороз, который царил по всей Европе, загнал людей в дома, где они и сидели, глядя на живительный огонь, пляшущий в очаге. У германцев, которые жили на запад от Новгорода, свою лепту в обогрев жилища вносили лошади и свиньи, делившие кров со своими хозяевами. К духу «длинного дома» князю было не привыкать. Дым, запах еды, скотины и навоза — вот верный знак того, что ты в гостях у сакса, франка, бавара или алемана. Эти люди платили дань новгородскому князю, а потому тот останавливался на постой у них, не чинясь. Родовичи уже вовсю играли в шахматы, шашки и в подкидного дурака, а потому зимовка теперь шла куда веселей, чем раньше.

Новгород тоже был скован ледяным пленом, и недостроенные стены заснули до наступления тепла. Класть раствор в такой мороз было решительно невозможно. Еще года полтора-два, и каменный пояс будет готов, но за эти два года сюда не должны прийти франки, а это было весьма непростой задачей. Хлотарь отнюдь не был дураком, и держал свою страну крепко, несмотря на своеволие знати. Все города на побережье превратились в военные лагеря. Были подняты стены, укреплены ворота и даже очищены рвы, которые давным-давно затянуло илом от лени и спокойной жизни. Всех торговцев-данов стали резать на месте, не без основания подозревая в них лазутчиков. Небольшие отряды всадников патрулировали берега, а наказание за уклонение от призыва стало таким, что взвыли все. Так запад королевства избежал участи Руана, ведь франки все еще были очень сильны, а даны, напротив, только-только входили в силу. Они регулярно набегали мелкими шайками, грабя предместья городов и отдаленные монастыри, но повторить успех ярла Эйнара не получилось больше ни у кого.

Глупый пьяный разговор заронил в душу князя робкую надежду. Он читал про мятеж Гундовальда, епископ Григорий Турский подробнейше описал его в своей «Истории франков». Это была какая-то невообразимая, дурно пахнущая смесь из предательства, грабежей, убийств, лжи и богохульства, впрочем, как и все, что было связано с Меровингами. Несчастный мальчишка, которого мать привела к порогу короля, был уверен, что дед Хлотаря II, носивший то же имя, и есть его родной отец. Старый король ни за что на свете не вспомнил бы бабу, с которой спал больше недели назад, но в припадке доброты гнать его не стал и оставил юного Гундовальда при дворе, приказав остричь ему волосы. Ублюдком больше, ублюдком меньше, ему было все равно, Хлотарь I забыл о нем в тот же момент. Много позже парень потребовал свою часть наследства, но получил ожидаемый отказ. Его снова остригли и выслали из страны, приказав не попадаться больше на глаза. И вновь непонятная доброта наследников Хлотаря спасла его. Это было тем более удивительно, что никакой добротой дети старого живодера не отличались. Наоборот, все четверо его сыновей были под стать ему, и выросли отъявленными лжецами, убийцами и грабителями, выделяясь гнусностью своих деяний даже в то нелегкое время. Разграбить казну после смерти отца — пожалуйста! Задушить надоевшую жену — нет проблем! Послать убийц к родному брату — запросто! И все это умножалось на неописуемую жадность, пьянство и совершенно дремучее суеверие. По крайней мере, их самые лютые враги годами могли жить на территории какой-нибудь церкви, открыто насмехаясь над королями. Те просто боялись мести бога, которого считали кем-то вроде германского Водана, но куда более могущественного. Поначалу сыновей у старого короля было пятеро, но старшего сына он приказал задушить и сжечь за измену вместе с женой и дочерями, к вящей радости остальных братьев, разделивших его наследство. Впрочем, невестку и внучек душить не стали, и они погибли в пламени. Вот такой вот была семейка, в ряды которой так рвался попасть несчастный юноша.

Изгнанный Гундовальд каким-то немыслимым чудом, в лютый мороз, смог перевалить через Альпы, попав в Италию, а потом уплыл в Константинополь, где был обласкан тамошней разведкой. В столице частенько собиралась беглая варварская знать, живущая на подачки императоров, или проедавшая честно уворованное с Родины. Там они и жили годами, а их держали про запас, словно нож в рукаве убийцы.

Прошло несколько лет, и Гундовальд, договорившись с одним из герцогов франков, торжественно прибыл в Марсель, везя с собой на расходы пятьдесят тысяч солидов. Константинопольские евнухи очень хотели склонить франков к войне с лангобардами, и в Галлии закрутилась кровавая карусель гражданской войны. Впрочем, наивного бедолагу сначала ограбили, потом предали, а потом зверски убили. Но за пару лет, что Гундовальд правил в своем куске Галлии, Константинополь изрядно потрепал тогдашнего бургундского короля Гунтрамна, а на небосклоне ярко взошла звезда королевы Брунгильды. Тогда она еще не была злобной властолюбивой старухой, а напротив, пленяла окружающих зрелой красотой и недюжинным умом. Именно она, а точнее ее безвольный сын, и пошли в поход на лангобардов, оттянув их силы от имперских владений. Вот такие вот долгоиграющие интриги длиной в десятилетия способны были проворачивать лишенные плотских радостей чиновники из столицы мира. И это внушало немалое уважение!

— Ну, а мы чем хуже? — говорил себе под нос князь Самослав, покусывая длинный ус, превратившийся в ледяную сосульку. И сам себе ответил: — Ничем мы не хуже, и даже гениталии имеем в комплекте. Такие многоходовочки разыграем, что небу станет жарко! И толковый паренек, по характеру подходящий, у нас имеется. И волосы у него, что надо, до самой задницы скоро дорастут. Он, правда, помоложе короля Хильдеберта будет, но да ладно, как-нибудь переживем! Он на редкость здоровый малый, а свидетельства о рождении тут еще не придумали.

— Боярина Звана вызовите ко мне! — скомандовал князь, бросив поводья стражнику.

Весна — дрянное время, Самослав не любил весну. Холодная непролазная грязь превращала любое селение в остров, когда и не выйти никуда, и никуда не пойти. Реки, речушки и самые поганые ручейки превращались в неодолимую преграду, разделяя людей на долгие недели. Поневоле сидишь в своей деревне, видя одни и те же, надоевшие до зубовного скрежета лица. Работы у родовичей еще нет, а земляные ямы, где весь хранит жито, начинают показывать дно, заставляя потуже затягивать пояса. Слишком длинная зима всегда означала голод, вечный спутник этой жизни.

Местный климат не нравился князю. Непривычно длинная зима почти без разбега переходила в короткое прохладное лето, когда родовичам нужно горбатиться в поле от зари до зари, благодаря богов за то, что дали посеяться вовремя. Пока зреет жито, идет заготовка сена, а как только сено уляжется в огромные стога, то наступает жатва. Все нужно успеть сделать вовремя, убрав до последнего зерна, в надежде, что не зарядят холодные дожди, губящие надежду на сытую зиму.

Дети с малых лет собирали в лесу ягоды, а за ними — грибы, что лезли из-под жухлой листвы. Они потом будут бусами на грубой нити сушиться над очагом. Горсть сухих лисичек и щепоть соли давали вкус опостылевшему вареву из овощей и зерна, которым питалось все простонародье от Атлантики до Волги. Словенские земли исключением не были, разве что в случае неурожая голодали тут меньше, чем в Галлии или в имперских землях. Сильно помогала рыба да яйца от мелкой, с кулак размером птицы, да проклятущий кабан, которого родовичи били безжалостно, а он и не думал уходить от человеческого жилья, привыкнув лакомиться на полях селян. На озерах была тьма птицы, а в глухих углах еще и зверь водился, на которого охотились с немудреным коротким луком. И множество жизней спасала соль. Та самая соль, которую князь продавал по сходной цене, или вовсе раздавал бесплатно в голодный год. Тогда только рыбой и спасались.

Но, раз человек зиму прожил, значит, еще год боги ему отмерили. И весна, которая радовала прирастающим днем и нежными зелеными листиками, ласкала солнышком изможденные за зиму лица. Нелегко было выжить в это время, да и боги словно испытывали людей, посылая великую сушь ранней весной или холодные проливные дожди прямо к жатве.

А вот княгиня Людмила весну любила. Любила больше, чем зиму, когда муж уходил в полюдье, и намного больше, чем лето, когда он уходил в какой-нибудь поход. Весной он принадлежал только ей и ее детям, которые отца не видели месяцами.

Она вскакивала с петухами, по заведенной с малых лет привычке, готовила ему еду, а потом ныряла вновь под меховое одеяло, прижимаясь к мерно поднимающейся груди.

— М-м-м, — замычал Самослав, просыпаясь. — Пристаешь? Вот прямо так сразу? Без завтрака?

— Я непраздна, — смущено шепнула она ему в ухо.

— О, как! — поднялся на локте муж, проснувшись в тот же миг. — Надо гонцов послать, посмотреть, не идут ли франки! Это ж верная примета! Как ты беременна, жди осаду.

— Шутишь, да? — она обхватила его руками. — Рад?

— Конечно, рад, — кивнул он. — Иди ко мне! Но гонца все равно пошлю. На всякий случай.

Недолгие супружеские радости были прерваны ворвавшимися в спальню детьми, которые бесцеремонно залезли на кровать, наперебой рассказывая что-то свое, очень и очень важное. Впрочем, дочь говорила еще плохо, зато мигом ввинтилась между родителями и замерла там, совершенно счастливая.

Вылезать из постели князю не хотелось совсем, но выбора не было. В это утро он ждал делегацию каменщиков. Нужно было планировать строительство Братиславы, ведь ее будущий макет уже стоял в его покоях, притягивая взгляды гостей. Хейно, сын служанки Батильды, оказался необыкновенно талантливым резчиком.

— Если сына родишь, — сказал Самослав жене, поднимаясь с постели, — Святослав в Сиротскую сотню пойдет учиться. Сразу, как восемь лет исполнится. Нечего ему под беличьим одеялом расти.

— Богиня, помоги мне! — побледнела Людмила. — Да зачем это? Может, не надо, Само? Он же малыш совсем!

— Надо, — хмуро ответил он, затягивая пояс. — Иначе конец ему. Не удержит власть, когда я помру. Все, что я делал, прахом пойдет.

— Девочка, пусть будет девочка! Молю тебя, Мокошь! — по щекам Людмилы ручьем потекли слезы. — Даже у рабынь детей не отнимают! Сын в Сотню пойдет, дочь в Баварию уедет! К чему нам власть эта, золото это проклятое, когда не можем просто счастливы быть? За что мне это? — И она зарыдала, прижав к себе притихших детей.

Князь Самослав объезжал свои новые владения в словацких землях. Огромный край жил так, как жили еще совсем недавно и хорутане. Растили жито и просо на месте сведенных лесов, ставили силки на зайца и куницу, и за милую душу наворачивали тухлую рыбу. С солью тут было совсем нездорово. Даже бортничали здесь все еще по-старому, варварски разоряя пчелиные ульи. Голодные глаза родовичей и восковая кожица малых детишек были настолько пронзительны, что князь не стал брать дань зерном, заменив ее на мех. Это стало бы ошибкой, ведь даже если десятину забрать от выращенного зерна, то, почитай, семья месячного запаса еды лишится. А с учетом того, что снег тут лежал чуть не до мая месяца, то месяц этот могли пережить далеко не все. Собственно, именно так тут при аварах и было.

Вместо того, чтобы брать дань, князь сделал ровно наоборот. Он за серебро выкупил у крепких весей зерно из запасов, а в словацкие земли поехали санные поезда, груженые ячменем и полбой. Все было ровно так, как и в Моравии пару лет назад. Сотни жизней это зерно сохранило, и вернется потом сторицей, когда дети, пережившие зиму, получат шанс родить своих детей, чтобы те родили своих. Странное это было полюдье, где князь раздавал зерно по мешку на семью, а потом судил суд по своему писаному закону. Он поначалу ошибся, и поручил раздать зерно местным жупанам. Кончилось все ожидаемо, и после недолгого следствия виновные в воровстве украсили собой капища Мораны, которая была официальной богиней Тайного Приказа. Впрочем, некоторые из словацкой знати оказались умнее остальных, и почтительно встречали дорогих гостей из столицы, без пререканий предъявляя для обыска собственные закрома. Уж больно мешки приметные были, тут и ребенок не спутает.

В общем и целом, зиму должны были пройти нормально. Самые глупые висели на кольях, превратившись в промерзший насквозь кусок мяса, а самый хитрый из всех, жупан Любуш, ехал рядом с князем, стремя в стремя. Они вели небезынтересный разговор.

— А скажи мне, почтенный Любуш, что люди говорят о новой власти? — задал князь наивный до невозможности вопрос. И одновременно тот вопрос был необыкновенно сложным.

— До того рады, что просто сил нет, княже, — с готовностью ответил жупан. — Богам благодарственные жертвы ежедень приносят.

Его глаза светились собачьей преданностью и как бы спрашивали: Ну что, молодец я? Ведь, как надо ответил! Похвали меня, новый хозяин! Только что язык наружу не вывалил новый жупан, чтобы совсем на собаку не стать похожим.

— Еще раз спрашиваю, — ровно спросил его Самослав. — Вопрос был с подвохом, и ты с ответом не угадал. Впредь тебе урок. Если узнаю, что врать мне пытаешься, то жупаном тебе не бывать. Ни тебе, ни детям твоим, ни внукам.

— Боятся люди, — тут же сориентировался Любуш. Он был весьма неглуп, но рабские привычки вытравить оказалось непросто. Хочет высокое начальство правду слышать, ну пусть слушает. У него, Любуша этой самой правды столько, что хоть лопатой грузи. — Не понимают они тебя. А люди всегда боятся того, чего не понимают.

— Я же зерно им дал, — удивился князь.

— Из-за этого они тебя еще больше бояться стали, — пожал плечами Любуш. — Что это за новый хан такой, который не берет, а дает? Как бы кровью заплакать не пришлось за то зерно проклятое.

— Вот так? — задумался Само. — А если сказать, что то зерно в долг дадено?

— Так гораздо лучше будет, — уверенно кивнул жупан. — А еще лучше с резами[8]. Скажем, третью часть. А потом мы резы до десятой доли снизим, и они тебе ноги целовать будут.

— Ну, будь по-твоему, — согласился князь. — Успокаивай родовичей, как умеешь. Что там с камнем?

— Рубим понемногу, — поморщился жупан. — Непросто это оказалось, даже соль твоя не помогает. Говорят люди, что не против обров эта крепость строиться будет, а чтобы земли наши в рабстве держать. Обров побили, так к чему тут такая твердыня? Чай, у нас не ромейские земли, богатств никаких нет.

— Тьфу ты, пропасть! — не выдержал князь. — Ну и чудной у вас народ! Нигде такого не бывало, как-то попроще всегда обходилось. Ну, и чего они хотят?

— Сами по себе жить хотят, — невесело усмехнулся Любуш. — Чтобы господ всадников не было, и чтобы твоих дел многоумных тоже не было. Пусть все будет по старине, как раньше было, до обров. Пусть голодно, но зато ты сам себе хозяин. Перестала земля родить, поднялся и ушел, куда глаза глядят. Хоть за Карпаты, на восход, как дулебы и радимичи сделали, хоть на юг, как сербы с хорватами, хоть на север дальний, где поморяне нынешние обосновались. Там совсем холодно, куда хуже, чем у нас, и ничего, живут как-то.

— Не будет больше такой жизни, Любуш, — покачал головой князь. — Земли пустой все меньше становится, а значит, и свободы прежней не будет. Вам такая роскошь точно не светит. Я по теплу на север войско двину, вислян примучивать. За вислянами очередь настанет ополян, мазовшан, куявов, лендзян и поморян. К морю по Висле выйти хочу. Отсюда до моря и трех недель пути нет.

— Да зачем тебе это, княже? — непритворно удивился Любуш. — Племена сильные, многолюдные. Там везде болота да леса. Войска положишь без счета, а зачем?

— Путь торговый по Висле пойдет, — туманно объяснил князь. — Тебе большего пока знать не нужно. Знай только, что земли эти богаты будут. И ты будешь богат, если по моей воле ходить будешь. Тут, вот прямо тут, центр моих земель будет. Так что никуда твой народ не денется. Уйти он, может быть, и сумеет, да только землю с собой ему не унести. Привыкайте.

— Привыкнем, — хмыкнул жупан. — Только и делаем, что привыкаем. С господами всадниками к нищете привыкли, и к твоему богатству как-нибудь привыкнем. Если только доживем до него, княже, до богатства этого.

Жупан давно уже откланялся, а Самослав все смотрел в одну точку, переваривая сказанное им. Надо останавливаться! Не нужны больше новые земли. У него этой земли столько, что девать некуда. И народ собрался разный. И бавары, и лангобарды, и словен без счета, и даже племена кочевников. Двигаться теперь нужно аккуратно, принимая под крыло только тех, кто просится сам. Иначе в клочья разорвет молодую державу, сшитую на живую нитку. Ведь она вся на нем одном держится. А насчет ляхов прав жупан. Покорить те земли ой как непросто будет, да и зачем они? Торговый путь пробить до Балтики? Так для этого не нужно племена завоевывать. Пусть живут, как жили. Соль, железо им продавать — все по полной цене, да еще и чужих купцов не пускать туда. И пошлины с них тоже полные брать, не как со своих. Небольшие фактории в тех землях ставить, за крепким частоколом. Ну, а для непонятливых — короткие, точечные карательные походы. Не станет он эти земли присоединять, надо сыну что-нибудь оставить.