Принцесса-гувернантка

Камбрейская лига

Хотя у Маргариты было много обязанностей, она не забывала о строительстве, которое началось в Бру. В начале 1508 года, сразу по прибытии в Брюссель, эрцгерцогиня составила завещание, в котором указала местом своего погребения церковь монастыря Святого Николая де Толентена в Бру, где она хотела быть похороненной рядом со «своим дорогим господином и мужем». Причём герцог Филиберт Савойский должен был лежать между ней и его матерью, Марией Бурбон. Таким образом, она не жалела средств на возведение монастыря и церкви, а также трёх гробниц. Торжественные религиозные службы должны были проводиться там постоянно, и только в определённые дни пастве разрешалось входить в святилище, чтобы возносить свои молитвы вместе со священниками и монахами. Ещё Маргарита сделала пожертвования церкви Нотр-Дам-де-Бург и другим религиозным заведениям в городе при условии, что они будут проводить определённые службы. Кроме того, она завещала средства на больницу, лазарет и чумной дом, и приданое пятидесяти девушкам в провинции Бресс и пятидесяти в Бургундии. Наконец, дочь императора оговорила церемонию доставки своего тела в Бру и детали своих похорон. Казалось, она всё предусмотрела, чтобы смерть не застала её врасплох и не остановила работу, которую она начала.

Жизнь Маргариты теперь больше не принадлежала только ей. Роль, которую она играла в политике со дня своего вступления в должность регентши Нидерландов до своей смерти, принадлежит европейской истории. Своими талантами она затмила более могущественных правителей и вскоре стала центральной фигурой политической жизни в Европе. Однако, превосходя своего отца многими качествами, она умела подчиняться его желаниям, твёрдо придерживаясь своего собственного мнения, и всегда была любящей и послушной дочерью. Непостоянство и нерешительность Максимилиана привели ко многим неприятностям в его жизни, а расточительность способствовала его постоянным денежным затруднениям, которые свели на нет все достоинства его характера. Тем не менее, он испытывал величайшее восхищение и уважение к своей умной дочери, на чьё мудрое суждение постоянно полагался, о чём свидетельствуют его многочисленные письма, в которых он подписывался как «твой добрый отец Макси».

Образцовое благочестие Маргариты, а также уважение и почтение, которые она проявляла к Святому Престолу, произвело благоприятное впечатление на папу Юлия II, избранного в 1503 году. Несколько раз он охотно выполнял её просьбы, а также посылал ей множество реликвий и предметов поклонения, среди прочего два шипа с истинного Креста. Именно этот воинственный понтифик в 1508 году заключил Камбрейскую лигу (союз) с Людовиком XII, Максимилианом I и Фердинандом II, которая стала причиной многолетнего кровопролития в Италии. Эта лига преследовала две цели: первая заключалась в примирении герцога Гельдернского с правительством эрцгерцога Карла, а вторая, тайная, в противостоянии венецианцам. А вот Генриха VII, чья дочь Мария была помолвлена с Карлом, не пригласили присоединиться к лиге. Он, правда, умолял Маргариту через посла Эдмунда Вингфилда, чтобы та, объединившись с кардиналом д’Амбуазом, советником Людовика ХII, добилась исключения Фердинанда из этого союза. Тем не менее, результат оказался противоположным – король Арагона не только не был исключён, но и поспособствовал тому, что Генрих Тюдор не был допущен в лигу, хотя король Венгрии, герцоги Миланский, Савойский, Феррарский и даже маркиз Мантуанский были приглашены присоединиться к ней. Единственно, английскому послу разрешили присутствовать на церемонии встречи участников лиги. Более того, Максимилиан и Фердинанд Арагонский, у которых до того были разногласия по поводу регентства в Кастилии, решили отложить их решение до завершения войны против Венеции.

27 октября 1508 года Максимилиан написал дочери, что «он слышал, будто она готовится к поездке на конгресс в Камбре». И посоветовал ей занять все дома на одной стороне города, а другую половину оставить кардиналу Амбуаза.

– Ты должна, – продолжает он, – отвезти английских послов в Камбре, особенно Вингфилда, и допустить их к совещаниям. Если приедет посол от короля Арагона, ты спросишь, предоставлены ли ему полномочия от короля, и если да, то примешь его.

В свой черёд, в ноябре Эдвард Вингфилд написал Маргарите:

– Генрих VII очень хочет, чтобы дела императора и принца, его сына (вернее, его внука Карла), были улажены с наибольшей выгодой на приближающемся конгрессе в Камбре, и чтобы их враги были полностью сбиты с толку.

Но, по словам английского посла, пока продолжается союз между королём Франции и королём Арагона, следует опасаться, что главный враг императора и принца Карла восторжествует:

– Ибо, если ему поможет Франция, король Арагона, скорее всего, сможет не только сохранить узурпированное регентство Кастилией в своих руках, как и другие владения, принадлежащие этому королевству, до тех пор, пока он жив, но и лишить принца его права наследования. Чтобы предотвратить это, Генриху кажется, что лучшим планом было бы исключить короля Арагона из договоров, которые должны быть заключены в Камбре, и разорвать союз, существующий между императором и королём Франции.

Тем не менее, внешне Маргарита продолжала поддерживать дружеские отношения с Людовиком XII. Король же в каждом из своих писем не уставал напоминать ей об их детской «дружбе» и об их играх в те дни, когда она была «маленькой королевой».

Вдобавок к блестящему уму и деловой хватке она обладала редким даром – чувством врождённого такта, с ней было приятно и легко иметь дело. Очевидно, что прекрасные отношения с главными европейскими монархами давали Маргарите некоторое преимущество в переговорах. Фактически она принимала участие в качестве арбитра в большинстве политических событий того времени.

– Мадам Маргарита, – писал Жан ле Мэр, – видела и испытала больше в своём юном возрасте… чем любая другая известная дама, какой бы долгой ни была её жизнь.

Поэтому неудивительно, что Максимилиан и Фердинанд назначили Маргариту своим представителем на предстоящем конгрессе. Тем временем военные действия между герцогом Гельдернским и провинциями Нидерландов продолжались активнее, чем когда-либо. Наконец, было объявлено перемирие на сорок дней, в течение которых эрцгерцогиня отправилась в Камбре, чтобы встретиться с кардиналом Амбуазским и посовещаться с ним по поводу заключения окончательного мира. Она прибыла туда в ноябре 1508 года с эскортом из ста всадников и 92 лучников. Половина города была отведена для неё и её свиты, другая половина была предоставлена в распоряжение кардинала, который действовал от имени папы и Людовика XII. Его сопровождали Этьен де Понше, епископ Парижа, и Альберто Пио, граф Карпи.

Маргариту же сопровождали Матье Ланг, епископ Гуркский, доверенное лицо и секретарь императора; Меркурин де Гаттинаре, президент бургундского парламента; Жан Петерс, президент Совета Мехелена; Жан Гусле, аббат Маруй; и Жан Колье, президент Тайного совета. Ей также было поручено допустить к переговорам Жака де Кроя, епископа Камбрейского, Эдмунда Вингфилда, английского посла, и посланника короля Фердинанда, если он пришлёт такового.

Сеньор де Шевре и другие члены бургундского совета сопровождали принцессу до Валансьена и оставались там, чтобы получать ежедневные отчёты о ходе переговоров в Камбре и оказывать помощь в случае необходимости. Максимилиан остался в Мехелене, чтобы вести дела в Нидерландах во время отсутствия своей дочери. Дю Бос так говорит о роли Маргариты в Камбрейской лиге:

– У этой принцессы был мужской талант к управлению делами, в действительности она была более способной, чем большинство мужчин, поскольку она добавила к своим талантам очарование своего пола; воспитанная так, чтобы скрывать собственные чувства, она примиряла противников и убеждала все стороны в том, что действует в их интересах.

Другой современный писатель свидетельствует:

– Эта принцесса приняла кардинала (Амбуаза) с большим почётом, пленила его своими вежливыми, вкрадчивыми и ласковыми манерами, и ей так удалось очаровать его, что он ни в чём не мог ей отказать.

Маргарита и кардинал начали с установления степени зависимости основных провинций Нидерландов от Франции. Если Людовик XII не хотел уступать то, что он называл правами на свою корону, то и дочь императора не желала лишиться ни одной из прерогатив, полученных последними герцогами Бургундии. У неё с кардиналом было много горячих споров, и несколько раз они были на грани разрыва. Причём Маргарита спорила до тех пор, пока у неё не начинала болеть голова. В конце концов, они решили оставить самые сложные вопросы до совершеннолетия эрцгерцога. Также было решено, что Карл Эгмонтский оставит (временно) за собой герцогство Гельдерн и графство Зутфен, но взамен вернёт три или четыре города, которые он занял в Голландии, и несколько замков в Гельдерне. И так должно оставаться так до тех пор, пока соответствующие уполномоченные, назначенные императором и королём Англии, с одной стороны, и королями Франции и Шотландии, с другой, не изучат права обеих сторон и не вынесут своё решение.

Что касается второй части этого договора, которая должна была храниться в секрете до её исполнения, тут никаких трудностей не возникло. Уже заранее было решено, как будут поделены владения Венецианской республики.

Наконец, 10 декабря 1508 года Маргарита Австрийская и кардинал Амбуазский подписали Камбрейский договор, чтобы отомстить венецианцам «за несправедливую смерть людей, увечья, изнасилования и многое другое, ради спасения… апостольского престола, Святой Римской империи и Австрийского дома, герцогства Миланского, Неаполитанского королевства и других». Сразу после подписания договора эрцгерцогиня, кардинал и посол короля Фердинанда принесли торжественную клятву в соборе Камбре соблюдать договор, который они только что заключили. Таким образом, эта лига была результатом новой политической системы, которая начинала преобладать в Европе: коалиция между державами, имеющими разные интересы, против одного государства, гибели которого они желали.

В преамбуле же Камбрейского договора излагалось общее желание европейских монархов начать крестовый поход против врагов христианства, но прежде союзники предполагали устранить препятствия, созданные на пути к этой святой цели венецианцами, захватившими города, принадлежавшие Церкви. При разделе добычи папа должен был получить Фаэнцу, Римини, Равенну и Червию, находившиеся под юрисдикцией Святого Престола; Максимилиан – Падую, Виченцу и Верону, как принадлежащие ему от имени Империи, а также Фриули и Тревизо, как относящиеся к Австрийскому дому; король Франции – Кремону, Гирададду, Брешию, Бергамо и Крему; король Испании – Трани, Бриндизи, Отранто и другие порты на Неаполитанском побережье, которые были отданы в залог Венеции за денежные суммы, предоставленные покойному королю Неаполитанскому. Правда, сначала папа колебался и тянул время, хотя именно он предложил основать лигу. И только после того, как его устроили все пункты договора, ратифицировал создание этого союза в конце года.

Радость Маргариты по поводу успеха этих переговоров проявилась в письмах к послам королей Арагона в Англии 10 декабря 1508 года сразу после подписания договора:

– Я завершила все дела, которые мне пришлось вести с кардиналом Амбуаза в Камбре, к моему удовлетворению, и благодарю короля Англии, чьи послы помогли мне.

Переговоры между союзниками держались в такой тайне, что венецианский посол Антонио Конделмерио, который последовал за кардиналом Амбуазским в Камбре, понятия не имел о реальных фактах и даже написал Республике, что они могут больше, чем когда-либо, рассчитывать на дружбу и поддержку Людовика XII.

Наконец, 16 апреля 1509 года французский герольд официально объявил войну венецианцам на условиях, которые, как заметил дож Леонардо Лордан, «скорее подходили для использования против сарацин и турок, чем для самой христианской республики». Уже 22 апреля Людовик XII пересёк Альпы с большой армией и прибыл в Милан. 14 мая 1509 года произошла битва при Аньяделе, которая сломила мощь Венеции и решила судьбу войны: победа осталась за французами. Максимилиан сообщил дочери:

– Наш посол Адриан де Бурго, который присутствовал при этой победе, пишет, что он видел целых четыре тысячи убитых. Из других писем из Франции мы слышим, что от десяти до двенадцати тысяч человек либо убиты, либо взяты в плен, и что наш упомянутый брат и кузен (Людовик XII) захватил сорок артиллерийских орудий. Мы также слышали, что венецианцев было двадцать тысяч человек, а французы были намного сильнее.

Сам же император пока не принимал активного участия в этой войне. Плохое состояние финансов и война с Гельдерном удерживали его в Нидерландах.

31 марта в Антверпене собрались Генеральные штаты, проголосовавшие за субсидию в размере 500 000 флоринов в качестве подарка Максимилиану и эрцгерцогу Карлу в знак признания заслуг, оказанных первым в защите страны и в заключении мира в Камбре. Маргарите же была выделена сумма в размере шестидесяти тысяч в знак признания усилий, которые она предприняла для установления мира.

Тем временем Людовик XII захватил Бреши и Бергамо почти без сопротивления. Венецианская армия отступила до Местре, в то время как французы продвинулись к Фузино. Максимилиан же во главе мощного войска подошёл к Венеции с другой стороны. Венецианцы, окружённые врагами и оставшиеся без единого союзника, заперлись в своей столице в качестве последнего убежища. Однако этот быстрый успех оказался фатальным для членов лиги. Последовал памятный указ, которым Венеция освободила свои континентальные провинции от собственного подчинения, разрешив им самим обеспечивать свою безопасность. Союзники, которые оставались едиными во время борьбы, теперь поссорились из-за раздела добычи. Старая зависть возродилась, и венецианцы, воспользовавшись удобным случаем, вернули себе часть территорий, которые они потеряли, и умиротворили папу и Фердинанда Арагонского уступками в их пользу. Таким образом, Камбрейская лига была поставлена на грань гибели.

После смерти Генриха VII в Ричмонде 21 апреля 1509 года политическая ситуация внезапно изменилась. Он, как и его главный соперник, Фердинанд Арагонский, был крайне скуп, что во многом способствовало становлению грядущего величия Англии, поскольку накопленные богатства, которые он оставил своему сыну, усилили позиции островного королевства, за чью дружбу соперничали континентальные державы. Новый король, честолюбивый, неосторожный и безмерно тщеславный, сильно отличался от своего отца. С того момента, как Генрих VIII взошёл на престол в возрасте восемнадцати лет, он стал придерживаться противоположной политики.

Известие о смерти английского короля дошло до Испании не так быстро, как можно было ожидать. Сначала прибыл курьер из Фландрии, который встретил во Франции другого испанского курьера, прибывшего из Англии и сообщившего, что король Генрих скончался. Таким образом, Фердинанд некоторое время пребывал в неопределённости, жив его противник или мёртв. Однако он не стал дожидаться прихода положительных новостей, и сразу ратифицировал договор о браке между принцем Карлом и принцессой Марией Тюдор. Поскольку Карлу было всего девять лет, Фердинанд был уверен, что найдёт, в случае необходимости, предлог для разрыва помолвки внука прежде, чем она станет брачным союзом. 3 июня 1509 года Генрих VIII женился на принцессе Екатерине Арагонской, вдове своего брата Артура, а 24 июня в Вестминстере состоялась их коронация.

17 июля новый король Англии написал своему тестю, королю Фердинанду, чтобы сообщить ему, что он и королева Екатерина были торжественно коронованы в день святого Иоанна Крестителя. Ещё он упомянул, что его отец умер добрым католиком, приняв святое Причастие, и что его похороны были великолепны. В конце Генрих упомянул:

– Мы занимаемся турнирами, наблюдением за птицами, охотой и другими невинными и честными развлечениями, а также посещаем разные части своего королевства; но из-за этого не пренебрегаем государственными делами.

Тем временем Максимилиан отправился в Трент, чтобы оттуда поблагодарить Людовика XII за то, что тот помог ему вернуть его бывшие территории. В доказательство своей вечной благодарности он упоминает, что сжёг свою «Красную книгу», в которую заносил все свои обиды на Францию. В знак дружбы Людовик послал кардинала Амбуазского встретить Максимилиана в Тренте с обещаниями предоставить ему четыре тысячи человек. Император в ответ даровал Людовику новую инвеституру на герцогство Миланское, включая недавно завоёванные города и территории.

Был назначен день для встречи императора и французского короля недалеко от пограничного города Гард. Если Людовик явился на место встречи, то Максимилиан не пошёл дальше Рива-ди-Тренто и, пробыв там два часа, внезапно вернулся в Трент и отправил сообщение французскому королю, что его отозвали по неотложным делам. Вместе с тем, он попросил о новой встрече в Кремоне, где пообещал обязательно присутствовать. Нерешительность, проявленная Максимилианом в данном случае, объясняется подозрениями, которые он питал относительно добросовестности своего старого врага. Но Людовик, раздражённый этими знаками недоверия, вернулся в Милан, не дожидаясь больше своего союзника.

Вообще, Генриху VIII повезло, что его отца не позвали в Камбрейскую лигу, поскольку это позволило ему действовать так, как он считал нужным. Фердинанд решил этим воспользоваться и 13 сентября написал своей дочери Екатерине, в общих чертах рассказав о делах Венеции, а также изложил более подробно свои взгляды на этот предмет в зашифрованном сопроводительном послании для зятя:

– Мы считаем несправедливыми предложения полностью уничтожить Венецианскую республику!

В ответе 1 ноября Генрих поблагодарил своего тестя за то, что тот поделился с ним своими взглядами на венецианские дела:

– Я полностью согласен с Вашей мудрой и умеренной позицией в этом вопросе, дорогой тесть! Республику необходимо сохранить, чтобы использовать в качестве щита против османов!

Не прошло и месяца, как Генрих VIII стал ревностным сторонником венецианцев и выступал от их имени в переговорах с Римом, Францией и с императором. Голос Англии, после долгого перерыва, снова был услышан в советах Европы по вопросу общей политики. Король Франции, похоже, воспринял неожиданную дерзость своего молодого соседа с чувством удивления, смешанного с презрением. Ответ короля Людовика был очень невежливым, и французы открыто хвастались:

– Мы скоро начнём войну с Англией, чтобы наказать её за высокомерие.

Что касается этих угроз, то король Фердинанд справедливо заметил:

– Франция сейчас не в состоянии напасть на Англию!

Переменчивая политика Юлия II усилила разногласия, которые подорвали лигу. Несмотря на протесты посланников Максимилиана и Людовика, папа согласился принять венецианских послов и помиловать Республику. Его тайно поощрял в этом король Арагона и открыто – архиепископ Йоркский, представляющий Генриха VIII. Юлий думал, что спасая Венецию, он сможет изгнать французов из Италии, и по этой же причине подружился с Англией и поощрял швейцарцев в их недовольстве Францией.

В длинном письме к своей дочери, королеве Екатерине, написанном 18 ноября 1509 года, Фердинанд сообщает:

– Мы затронули тему сохранения Венеции в переговорах с королём Франции, но очень осторожно и не раскрывая своих планов, и наше намерение состоит в том, чтобы держать свои переговоры в секрете до тех пор, пока он не разобьёт Максимилиана.

Ещё он написал, что некоторое время назад Маргарита прислала к нему своего секретаря, который предлагал ему заключить союз, но он (Фердинанд) намерен затягивать общение с эрцгерцогиней, которая является человеком, обладающим наибольшим влиянием на императора, и что она считала бы себя польщённой, если бы ей доверили такое важное дело, как заключение союза. Ещё он попросил Екатерину:

– Позаботьтесь о том, дочь моя, чтобы английский посланник, направленный к эрцгерцогине, был честным, умным и сдержанным человеком.

В декабре следующего года первый государственный секретарь короля Фердинанда написал секретарю Маргариты, чтобы сообщить ему о том, что король Франции намеревается захватить города Верону и Виченцу, и готовится осадить Венецию со всех сторон.

– Это письмо, – добавляет он, – отправлено для того, чтобы секретарь мог использовать своё влияние на госпожу Маргариты и побудить её содействовать продвижению союза между императором, Испанией и Англией; задача, которая, безусловно, не трудна для неё, и выполнение которой обеспечит ей длительную славу.

В то время как Максимилиан пытался получить субсидию на продолжение венецианской войны от сейма в Аугсбурге, Юлий II цинично заявил:

– Цель Камбрейской лиги уже достигнута!

В это время Людовик XII потерял своего верного друга и способного министра кардинала д'Амбуаза, скончавшегося в Лионе 26 мая 1510 года. Андре де Бурго, тогда посол Австрии при французском дворе, сообщив Маргарите о смерти кардинала, добавил:

– Уверяю Вас, Ваш дом понёс большую потерю!

Воодушевлённый смертью Жоржа д'Амбуаза, папа продолжил приготовления к войне с Францией:

– Бог избрал нас освободителем Италии от варваров!

В 1510 году, когда зима стояла у порога, Максимилиан сообщил о серьёзной простуде императрицы Бьянки и просил дочь тайно расспросить лучших врачей, которых она знала, и прислать ему «средства для лечения этой болезни». Маргарита, однако, ответила, что врачи считают заболевание Бьянки «очень странным и опасным», и без дополнительной информации они не могут помочь. Спустя год Максимилиан написал Маргарите, что Бьянка умерла после того, как приняла все святые дары и теперь «находится вместе с блаженными в райском царстве».

Через несколько месяцев после смерти супруги император открыл своей дочери потрясающий план, который пришёл ему на ум:

– Так как мы по разным причинам не считаем женитьбу приятной, мы решили никогда больше не лежать рядом с раздетой женщиной. А завтра мы посылаем (епископа Гуркского) в Рим к папе, который сделает нас коадъютором (помощником католического епископа), чтобы после его смерти мы были уверены, что достигнем папского сана, станем священником, а потом святым, которого Вы после нашей смерти могли бы почитать.

Затем он добавил, что начинает соответствующим образом обрабатывать кардиналов и что от 200 000 до 300 000 дукатов сослужили бы для этого дела хорошую службу. Закончил своё письмо император такими словами: «Собственной рукой твоего доброго отца Максимилиана, будущего папы».

С большим трудом Маргарите удалось убедить отца:

– Путь к святости слишком тернист и непредсказуем!

Между тем Юлий II упорно отказывался умирать, чтобы освободить Святой Престол для Максимилиана, и в 1512 году заключил договор с королём Фердинандом и Венецианской республикой, который союзники назвали «Священной лигой». Очевидной целью этой Лиги была защита единства Церкви и восстановление церковного государства, но реальная цель была направлена против Франции. Но папа и его союзники получили отпор, когда во главе французской армии встал новый главнокомандующий. Людовик XII сделал своего племянника Гастона де Фуа, герцога Немурского (и родного брата Жермены де Фуа), наместником Ломбардии. Этот двадцатитрёхлетний военачальник вскоре отличился, одержав три победы за три месяца. Хорошо спланированным маршем он доставил помощь городу Милану, который остался без средств обороны, а затем вынудил армию лиги снять осаду Болоньи. После отвоевания Бреши, которая была оккупирована венецианцами, он двинулся маршем на Равенну, где стояли гарнизоны папских и испанских солдат. В Пасхальное воскресенье, 11 апреля 1512 года, за стенами Равенны произошло сражение. Несмотря на победу в этой битве, Гастон де Фуа был сброшен с лошади и убит, когда атаковал отступающих испанцев. Его смерть стала катастрофой для планов Людовика ХII в Италии.

Одни из корреспондентов Маргариты сообщил ей о реакции Юлия II на победы Гастона:

– …когда он услышал, что французы отбили Бреши и перебили венецианцев, говорят, он в ярости рвал на себе бороду.

Во время этой борьбы Маргарита провозгласила нейтралитет, заявив отцу:

– Нидерланды существуют только благодаря миру и торговле!

Максимилиан тоже оставался пассивным. Хотя он согласился с предложенными Людовиком церковными реформами, но уклонился от своего обещания направить немецких епископов на Собор, созванный французским королём в Лионе. Правда заключалась в том, что это Маргарита запретила епископам туда ехать. Людовик, естественно, стал угрожать ей:

– Наше правительство недовольно Вашими действиями, мадам!

– Вашему Величеству не нужно было подстрекать герцога Гельдернского вторгаться во владения моего племянника! – упрекнула его в ответ принцесса.

– Я не предоставлял герцогу ни людей, ни денег! – попробовал отпереться король.

Но Маргарита не приняла его оправданий и вскоре после этого сама успешно сформировала лигу между своим отцом и королями Испании и Англии, заявив:

– Этот союз подобен Святой Троице!

Юлий II умер 21 февраля 1513 года. Он был одним из главных поборников независимости Италии и благодаря своей воинственной политике значительно расширил Папскую область 11 марта кардинал Джованни Медичи, которому тогда шёл тридцать шестой год, был единогласно избран папой двадцатью четырьмя кардиналами, собравшимися на конклав. Новый понтифик Лев X, человек мирный и дипломатичный, отказался ратифицировать договор, заключённый в Мехелене 5 апреля того же года между Маргаритой, действующей от имени своего отца, и послами Генриха VIII, так как это заставило бы его отправить папские войска во Францию. Вместо этого он заключил перемирие с Людовиком XII, который после смерти Гастона де Фуа потерял большую часть своих итальянских владений. Венеция согласилась помочь Людовику вернуть Милан и Геную, а король пообещал помочь венецианцам вернуть свои территории на материке, которые были заняты войсками Максимилиана. Политический баланс Европы теперь полностью зависел от доброй воли Генриха VIII.

25 мая 1513 года Жан Лево, посол Маргариты в Англии, написал своей госпоже:

– Пришло время проявить твёрдость, Вы должны подражать англичанам, которые всегда проявляли свою враждебность по отношению к Франции.

Но, хотя Маргарита принимала участие в величайших событиях своего столетия, она не забывала о том, что отец поручил ей управлять Нидерландами и воспитывать детей Филиппа. Благодаря её мудрости, в доверенных ей провинциях быстро развивались торговля, промышленность и мореплавание. А Мехелен стал ещё более процветающим городом, где сходились торговые пути со всей Европой. Дворец регентши был центром жизни в старом городе и местом встреч многих знатных людей и учёных, которые приезжали со всех концов Нидерландов, чтобы посетить её двор. Среди её частых гостей были гуманист и писатель Эразм Роттердамский, философ Корнелиус Агриппа, поэт Жан Лемер, художники Ян Госсарт (Мабюз), Михиль Кокси и Бернард ван Орли.

Маргарита очень гордилась тем, что содержала великолепный двор, достойный её положения. Она жила в большой роскоши, и на её столе, который накрывали на двести человек, всегда были самые отборные вина, а также всевозможные виды рыбы, птицы и дичи по сезону. Несмотря на свою обычную меланхолию, она принимала участие в развлечениях: посещала многие праздники, танцы и турниры, и редко во время обеда у неё не присутствовали музыканты: флейтисты, тамбуринисты или скрипачи, иногда хористы из Нотр-Дам де Саблон или певцы Равештейна. В другой раз она смотрела представление «двух больших и сильных медведей», которых привезли несколько бродячих венгерских актёров, или сидела в огромном зале, тихая и мечтательная, слушая старые мелодии немецких менестрелей.

Главной над своими дамами и фрейлинами Маргарита поставила госпожу ван Хогстратен, муж которой, Антуан де Лален, по слухам, был любовником регентши. Несколько неожиданно для благочестивой вдовы, не так ли?

Будучи сыном барона Жосса де Лалена, Антуан после раздела со старшим братом получил сеньорию Монтиньи и поступил на службу к Филиппу Красивому, которого сопровождал в качестве камергера в Испанию. После смерти своего господина он стал служить его сестре и командовал её телохранителями из двадцати семи дворян, обязанностью которых было сопровождать Маргариту, куда бы она ни отправилась. Лален также отвечал за официантов, поваров, кондитеров, пекарей, виночерпиев, резчиков и других слуг, помимо смотрителя львов и редких птиц, так что его должность не была синекурой. 22 апреля 1510 ему пожаловали ежегодную пенсию в размере 400 ливров, в вознаграждение за службу в заграничных миссиях. А когда эрцгерцог Карл достиг своего совершеннолетия, то произвёл Антуана в камергеры и назначил одним из двух главных шефов финансов. Затем он был принят в рыцари ордена Золотого руна, а сеньорию Хогстратен, принесённую Антуану де Лалену в приданое женой, возвели в ранг графства. В этот период его влияние при брюссельском дворе достигло апогея. Французский посол при дворе Маргариты сообщал своему господину:

– Граф Хогстратен имеет больше влияния здесь, чем весь Государственный совет, и без него не принимается ни одно важное решение.

Подобный фавор и породил слухи о любовной связи между правительницей и Лаленом.

– Наверняка все бастарды, которых узаконил граф, рождены от мадам Маргариты! – шептались сплетники.

Вероятно, эти сплетни доходили и до Маргариты, потому что главным уроком, который извлекали фрейлины при её дворе, было:

– Не болтай!

За сплетни (особенно о регентше) госпожа Хогстратен фрейлин сурово наказывала.

Максимилиан иногда навещал свою дочь, и тогда в Мехелене был праздник. Также он приглашал своих юных внучат провести несколько дней с ним в Брюсселе, «чтобы посетить парк и повеселиться». Но самым любимым занятием Маргариты было наблюдение за учёбой её племянника Карла. На этот раз она не могла жаловаться на судьбу: роль правительницы и гувернантки была словно создана для неё. Дети обожали свою «добрую тётушку», а такт, энергия и ум помогали Маргарите выпутаться из самых сложных политических переделок, даже если их причиной становился авантюрный характер её отца. У принцессы были замечательные способности к преподаванию, и её не устраивало то, что её племянник должен был преуспевать только в мужественных видах спорта, как обычно требовалось от принцев, и она настояла на том, чтобы он изучал историю, языки и естественные науки.

Маргарита также находила время для своих домашних занятий. Из её писем известно, что она часто пряла лён, и среди предметов, упомянутых в её инвентаре, были веретено, прялка и мотальные катушки. Она привыкла также работать иглой, и однажды удивила своего отца, отправив ему «хорошие льняные рубашки», которые сшила сама. Максимилиан, обрадованный этим подарком, поспешил поблагодарить дочь:

– Я получил… несколько красивых рубашек и халатов, которые ты сделала своими руками, от чего я в восторге… Нашей коже будет приятно ощутить тонкость и мягкость такого прекрасного полотна, какое ангелы в Раю используют для своей одежды.

Маргарита также присылала своему отцу рецепты различных блюд, которые ей нравились. Так, она рекомендовала ему своё варенье:

– У меня есть хорошая аптекарша по имени графиня де Хорн, и она заботится о том, чтобы каждый год снабжать меня лучшими вареньями в мире, которые делает своими собственными руками, и поскольку я нахожу их вкусными, мне кажется, что и Вам они тоже понравятся, даже несмотря на эту сильную жару.

Как правило, Маргарита и её отец относились друг к другу с большим доверием. Максимилиан проявлял отеческий интерес ко всему, что касалось счастья его дочери. Поэтому хотел видеть её замужней дамой:

– Потому что тогда, дочь моя, ты не была бы потерянным и забытым человеком.

Иногда он делал ей небольшие подарки, например, «карбункул, который ценил его отец, император Фридрих», или окорок оленины, чтобы она могла «пировать за каким-нибудь обедом или ужином». В другой раз он прислал ей на утверждение план триумфальной арки, прежде чем «её воздвигнуть, дабы она могла остаться навсегда как памятник их вечной славы».

Однажды, в порыве редкой щедрости (ибо он был большим мотом), император даже подарил ей 100 000 дукатов, заметив не без юмора:

– Ты прослывёшь неблагодарной, дочь моя, если тебе это не понравится.

Иногда император жаловался, что она плохо с ним обращается:

– Ты, наверно, принимаешь меня за француза?

Таким образом, Маргарита не всегда была его «хорошей дочерью». Однажды, потеряв терпение, она поинтересовалась у отца, когда он намерен отправить ответ английским послам, которых заставил ждать восемь месяцев, и иронично напомнила ему:

– Пора двигаться в этом деле!

В другой раз император попрекнул её за письмо, которое назвал «грубым и нелюбезным».

– Я знаю, что не моё дело вмешиваться в Ваши упомянутые дела, – ответила Маргарита, – поскольку я неопытная женщина в таких вопросах, тем не менее, долг, который я чувствую по отношению к Вам, придаёт мне смелости, умоляю Вас, берегите себя, пока ещё есть время.

Но в целом Маргарита неплохо ладила с отцом.

В результате своих браков она накопила значительное состояние. В соответствии с Аррасским договором её приданое составляли графства Артуа, Осер, Бургундия (Франш-Конте), Шароле, Мажон и другие земли, в том числе Сален, большая часть которых по Санлийскому договору (расторжение помолвки с Карлом VIII) были оставлены ей в пожизненное владение. После смерти инфанта Хуана Астурийского она получила свою вдовью долю в виде ренты от короны Кастилии, обеспечивавшей ей доход в размере двадцати тысяч экю в год. Наконец, брак с герцогом Савойским принёс ей двенадцать тысяч экю в год с доходов графств Баж, Ромон и Виллар, а также пожизненное владение землями Бресс, Во и Фосиньи. Кроме того, она получила в подарок от своего брата, Филиппа Красивого, а затем и от своего племянника Карла поместья в Нидерландах.

Несмотря на это, она, и, тем более, Максимилиан, часто страдала от нехватки средств, что видно из их переписки. Чуть ли не в каждом своём послании император упоминает, что ему нужна «некоторая сумма денег». Один раз он смиренно просит 10 000 флоринов, в другой раз – 70 000 или 80 000.

– Мы знаем, – говорил Максимилиан, – что Штаты жалуются на нас, считая нас мошенником, выманивающим их деньги, но всё равно, дочь моя, умоляю тебя, найди средства!

– Казначей не знает, куда обратиться за деньгами; у него не осталось даже денье (мелкая монета), – отвечала Маргарита.

Император подолгу не платил своим швейцарским и немецким наёмникам, и по этой причине даже раз бежал в горы Тироля под предлогом охоты. Маргарита же строго укоряла его:

– Я надеялась, что ты приедешь сюда, но, судя по тому, что я вижу, ты уезжаешь всё дальше и дальше, и это меня расстраивает, потому что необходимо, чтобы ты приехал.

В другой раз она сообщила отцу, что станет банкротом, если не сможет быстро получить «24 000 флоринов от короля Англии». И жаловалась на Штаты провинций, одни из которых «не могут договориться», в то время как другие «ещё ничего не решили».

Даже послам мешала нехватка средств. Андре де Бурго отказался ехать в Лион, где боялся остаться без денег.

– Жаль, – писал он, – что хорошим и верным слугам Вашего дома приходится так часто просить средства к существованию, как это делают бедняки… мне стыдно, что я не в состоянии заплатить своим кредиторам, и вынужден продать половину своей тарелки (серебряной?) какому-то еврею.

Даже Меркурино де Гаттинаре пришлось отказаться от важного путешествия, и он заявил, что ему придётся «объявить себя банкротом», если он не сможет продать золотую цепочку. Далее он пишет, что для аудиенции у французской королевы Анны Бретонской другие послы заказали разноцветные наряды, а он единственный должен явиться в трауре:

– У меня есть только чёрная одежда, а на цветную нет денег.

Помимо часто повторяющихся жалоб на отсутствие денег, переписка отца и дочери полна ненависти, которую они всё ещё испытывали к Франции. Максимилиану никогда не нравились французы, и его письма изобилуют проклятиями в их адрес. Он пытался также вызвать отвращение к ним у своей дочери и поздравлял её «с доброй волей и усердием, которые она проявила, сопротивляясь им».

– У нас, – далее говорит он, – больше опыта общения с французами, чем у Вас… и мы предпочли бы, чтобы Вы были обмануты их… речами, а не нашими, что сделает Вас более осторожной в будущем.

В заключении император упоминает об их «вероломстве и лживости», с помощью которых они действовали последние сто лет, и будут продолжать делать это через сто лет.

Безусловно, Маргарита разделяла отвращение своего отца ко всему французскому, хотя и скрывала это в письмах к Людовику XII. Втайне она радовалась каждому промаху французов, и когда услышала об их поражении у Гвинегейта, была «счастлива больше, чем может выразить словами». Она также напоминала Максимилиану о старых обидах, чтобы вызвать его гнев:

– Между нашей страной и Францией нет границы, и Вы знаете, какую глубокую закоренелую ненависть французы питают к нам.

Эта ненависть была одной из причин, по которым она проявляла особую заботу об образовании принца Карла. В племяннике регентша надеялась увидеть воплощение всех своих мечтаний о будущем величии Австрии и Бургундии. Поэтому воспитывала его в антифранцузских традициях. Современник свидетельствовал:

– Когда его дед император Максимилиан послал знаменитого художника Лукаса Кранаха написать портрет внука, принц, которому шёл восьмой год, поначалу сводил на нет все попытки художника запечатлеть его внешность, он всё время крутился и не мог усидеть на месте ни минуты. Тогда Адриан (воспитатель) приказал поместить на противоположную стену герб французских королей. С этой минуты принц застыл и смотрел, не отрываясь, на ненавистный геральдический символ его врагов.

Маргарита собственноручно подбирала Карлу учителей и воспитателей, присутствовала на их уроках и часто ходатайствовала за них перед Максимилианом. Так, она хвалила Луиса Вакку «за большую и достойную службу, которую он ежедневно оказывал в качестве наставника в течение восьми лет, обучая монсеньора с такой большой заботой и усердием, как и подобает хорошему и верному слуге». Ещё она написала о том, как Карл учился стрелять:

– В понедельник он выстрелил из своего пистолета и имел несчастье убить рабочего из этого города, пьяницу и человека с плохими привычками… что причинило моему упомянутому Господину и мне много горя и сожаления, но с этим ничего не поделаешь.

Когда мальчик отправился на охоту возле Мехелена, Максимилиан возликовал:

– Мы очень рады, что наш сын Карл получает столько удовольствия от охоты.

Но в то же время он рекомендовал, «когда погода мягкая, отправлять его в Анвер и Лувен, чтобы подышать свежим воздухом и… покататься верхом на лошади для его здоровья и силы».

Затем Максимилиан переходит к описанию своего собственного досуга. Утром он подстрелил, по меньшей мере, четырёх крупных оленей, а после обеда – пять цапель.

– Уток и коршунов мы ловим ежедневно без числа; даже сегодня, кроме того, мы поймали четырёх цапель и тринадцать уток или речных птиц в двенадцати перелётах на пол лиги, – добавляет он.

Так, под неусыпной заботой своей тётки и деда Карл подрастал, «совершенствуясь» в своей ненависти к Франции.