Принцесса-гувернантка

Смерть Максимилиана

Во время своего первого путешествия по Испании осенью 1517 года Карл, кроме матери и младшей сестры, также встретился со своим братом Фердинандом. Когда он с Элеонорой отправился из Тордесильяса в Вальядолид, столицу Кастилии, Фердинанд поскакал к нему навстречу с большой свитой, состоящей из грандов, кардиналов и оруженосцев.

Братья Габсбурги выросли далеко друг от друга в разных странах, говорили на разных языках, находились под влиянием различных культур. Положение вещей было таково, что четырнадцатилетний Фердинанд был не только преемником Карла, но и его опаснейшим соперником. Родившийся на испанской земле и воспитанный своим дедом, королём Фердинандом, чтобы стать его наследником, он был в Арагоне чрезвычайно популярен. В Карле, напротив, видели чужого принца, окружённого свитой незваных чужаков. Кроме того, канцлеры обоих принцев попытались посеять раздор между ними. Незадолго до того, как Карл отправился в путь из Нидерландов, он написал своему брату и просил его не обращать особого внимания на тех людей из своего окружения, которые плохо отзывались о старшем брате.

К счастью, при первой встрече, казалось, они сразу понравились друг другу. С того момента, как Фердинанд соскочил с коня и низко поклонился Карлу, братья не отходили друг от друга. В первый вечер Фердинанд протянул Карлу чашу для умыванья и полотенце, за ужином он сидел по правую руку от брата и впервые в жизни попробовал восхваляемые бургундские сладости и лакомства. На следующий вечер Карл снял цепь Ордена Золотого Руна и надел её на брата. Даже предубеждённо настроенный канцлер де Шевре не мог ни в чём придраться к Фердинанду. Виталь свидетельствовал, что мальчик «любезен и у него хороший характер, он ведёт себя по отношению к старшему брату-королю очень открыто и скромно».

18 ноября 1517 года, через десять дней после смерти Хименеса, Карл в сопровождении младшего брата и старшей сестры, а также великолепной свиты дворян, послов и цвета испанской армии торжественно въехал в Вальядолид. Торжественная процессия медленно продвигалась по узким улочкам города. Первыми шли тридцать сокольничих с птицами на запястьях, некоторые были одеты в королевские ливреи белого, жёлтого и красного цветов, другие – в красно-зелёные цвета Фердинанда Австрийского, затем двести королевских гвардейцев, отряд испанских уланов с оркестром из барабанов и флейт, за ними следовали двадцать всадников из числа королевских конюших. Сзади ехали триста испанских и фламандских дворян, затем двести латников с иностранными послами и герольдами, и, наконец, появился Карл в плаще из малинового шёлка и золотой парчи поверх стальных доспехов, восседающий на гарцующем коне.

На последовавшие затем праздники и турниры люди стекались издалека со всех окрестностей, чтобы увидеть своего короля. Сначала Карл отличился на турнирах, а впоследствии, чтобы угодить испанцам, выступил на арене и убил быка.

Тем не менее, не всё шло так гладко, как хотелось бы. Многие бургундцы из свиты Карла относились к испанцам пренебрежительно и этим вызывали ненависть к себе. В Вальядолиде испанским священникам пришлось покинуть свои дома, чтобы освободить помещения для придворных Карла. Они пытались отомстить, отказываясь служить мессу в присутствии посторонних, и даже требовали отлучения их от церкви. Кастильцы упрекали бургундцев в похотливости и пьянстве и заявляли, что вынуждены защищать от них своих жён с помощью замков и решёток. Нередко придворные Карла «испытывали радость» оттого, что им сваливался на голову цветочный горшок, когда они шли домой, «при этом гвардия их об этом не предупреждала». Таким образом, случаи взаимных нападений и обвинений становились всё более грубыми и частыми.

Вскоре после того, как королевский двор разместился в Вальядолиде, Карл и Элеонора решили освободить свою младшую сестру из темницы. Проблема была в том, что это могло обеспокоить Хуану. Потому что из комнаты девочки, как уже говорилось, не было другого выхода, кроме как через комнату её матери.

Однако выяснилось, что старый фламандский слуга по имени Бертран, который много лет тому назад приехал в Испанию в свите Филиппа Красивого, всё ещё жил в Тордесильясе и пользовался доверием Хуаны. Этот человек заметил, что редко посещаемая галерея замка соприкасалась снаружи с одной из стен комнаты Екатерины. И он предложил сделать отверстие в стене, чтобы в него смог пройти человек. С внутренней же стороны дыру прятали за занавесом.

В назначенную ночь Карл послал из Вальядолида внушительный эскорт, который должен был торжественно принять его сестру: 200 дворян под предводительством рыцаря Золотого Руна, с ними дамы бургундского двора и старая нянька Карла, Анна де Бьюмонт. Все они ждали в темноте на маленьком мосту вблизи замка.

Через час после полуночи Бертранд бесшумно прокрался босиком, одетый только в камзол, через отверстие в стене в комнату маленькой принцессы. Он взял факел, который, «как это принято в покоях принцев и важных господ, горел всю ночь напролёт» и разбудил служанку Екатерины. Женщина вскочила испуганная и смущённая, но она не закричала, потому что хорошо знала Бертрана. Он сказал, что пришёл по приказу короля и добавил:

– Было бы хорошо, мадам, очень осторожно разбудить нашу маленькую госпожу. Потом я сообщу ей в Вашем присутствии, что король, наш милостивейший господин, велел мне исполнить.

Когда Екатерину разбудили, Бертран низко поклонился ей и сказал, что она должна быстро и бесшумно одеться, потому что её брат послал своих людей, чтобы привезти её ко двору, и они дожидаются встречи с ней. Однако маленькая принцесса с удивительным для десятилетнего ребёнка присутствием духа возразила:

– Послушай, Бертран… Но что скажет королева, моя мать, если она спросит обо мне и не сможет меня найти? Конечно, я подчинюсь королю, но я думаю, что лучше было бы, чтобы я тайно подождала где-нибудь в городе, и могла бы увидеть, довольна ли моя мать королева без меня. Если она будет спокойна, тогда я пойду к моему брату. Если же она будет очень несчастна, тогда можно будет сказать ей, что я больна и врачи предписали мне перемену воздуха.

Бертран возразил, что она должна пойти с ним немедленно или это будет неповиновение королю, «Вашему дорогому господину и брату». После этого девочка начала плакать из-за любви к своей матери, которую она должна была покинуть, не сказав ни слова на прощание. Екатерина позволила одеть себя и затем в сопровождении двух служанок её проводили через отверстие в стене и далее к королевскому эскорту. В паланкине, в котором её несли в Вальядолид, придворные дамы провели всю ночь, напевая ей, и пытаясь её развеселить.

Утром они прибыли в город и Екатерину сразу же проводили в комнату её сестры Элеоноры. Верный Виталь, который подслушивал снаружи у двери, вскоре после этого услышал смех и женскую болтовню. Он убедился, что всё в порядке:

– Не было ничего другого, кроме смеха и веселья жизни.

Старшая сестра и придворные дамы быстро превратили маленькую девочку в принцессу. Они сняли с неё серое платье из грубого льна и облачили её в длинное платье из фиолетового сатина, расшитое золотом. Придворные дамы распустили её волосы и сделали причёску в кастильском стиле, которая, по словам Виталя, «удивительно шла к ней, потому что Екатерина была красивой девочкой, красивее, чем любая из её сестер или какая-нибудь другая девочка, которую я там видел».

На следующий день, в воскресенье, Екатерина сопровождала брата и сестру на турнир, который продолжался весь день и дальше при свете факелов до самой ночи. После этого все танцевали.

Между тем, Карл попросил Бертрана не сводить глаз со своей матери и сообщать ему, всё ли в порядке. Как раз в это воскресенье Хуана послала одну из своих служанок в комнату дочери, чтобы та привела ребёнка. Женщина вернулась и с большим огорчением вынуждена была сообщить, что комната пуста. Хуана прошла по всем комнатам дворца, душераздирающе рыдая и спрашивая о Екатерине. Она не хотела ни есть, ни пить и отказывалась спать.

Бертран ждал, надеясь, что боль душевнобольной королевы утихнет, он говорил с ней и просил её поесть что-нибудь.

– Ах, Бертран! – ответила она. – Не говори о еде и питье. Я не могу, моё сердце мучится заботой. Я не начну есть и пить, пока не увижу моего ребёнка.

Ничего не оставалось делать, как оседлать коня и скакать в Вальядолид, чтобы подробно сообщить Карлу о состоянии королевы, его матери, «чему король ничуть не обрадовался». Итак, Екатерине нужно было снова отправляться в Тордесильяс. Но Карл решил, что больше его сестра не должна жить в духовной тюрьме. Он выбрал для неё свиту из придворных дам и девушек её возраста, которые с этих пор постоянно должны были быть с ней, а также учителей и пажей. После чего сам проводил Екатерину обратно к матери в замок-тюрьму.

Король нашёл Хуану всё ещё в глубокой печали. После приветствия он сказал:

– Мадам, прошу Вас, перестаньте плакать. Я привёз Вам хорошую весть о моей сестре, которую я привёз обратно.

Затем он добавил, что Екатерина не должна быть больше заперта в задней комнате и жить в полном одиночестве. Она должна вращаться в обществе, соответствующем её возрасту и положению, иметь возможность играть и совершать прогулки на природе «для удовольствия и для её здоровья». Иначе она наверняка умрёт. И Хуана согласилась с сыном. С тех пор при каждом посещении Испании Карл навещал мать в Тордесильясе.

Местные красавицы, конечно же, не оставили без внимания юного короля. А тот написал своему другу, Генриху Нассау:

– Испанские дамы мне не очень нравятся, за исключением одной, да и та слишком сильно красится.

«Королевой» всех его празднеств стала Жермена де Фуа. Перед смертью Фердинанд доверил жену своему внуку, написав в своём завещании:

– Кроме Бога и Вас у неё больше никого не осталось.

И попросил передать ей Сиракузы на Сицилии, города Таррега, Сабадель и Вильяграса в Каталонии и Базиликату в Неаполе, дававших годовой доход в размере 500 000 флоринов. Узнав о приезде Карла, Жермена, желая получить свою вдовью долю, поспешила к нему из Арагона, поселившись в монастыре Эль-Аброджо близ Вальядолида.

Семнадцатилетний Карл проявил большое уважение к своей двадцатидевятилетней «бабушке», вставал со своего места и обнажал голову, когда она входила в комнату, и обращался к ней, стоя на коленях. Кроме того, он просил её совета в некоторых делах. И подарил ей поместья Ольмедо, Мадригал де лас Альтас Торрес и Аревало в Испании. Примерно в это же время Жермену описывали как «не очень красивую, несколько неуклюжую, большую любительницу бездельничать и посещать банкеты, фруктовые сады и вечеринки». Тем не менее, она, когда хотела, умела нравиться мужчинам. Покойный Фердинанд частенько ревновал молодую жену к своим придворным и однажды заключил в тюрьму вице-канцлера Арагона Антонио Агустина «за то, что он домогался любви королевы Жермены». Неудивительно, что юный Карл, наконец, избавившись от опеки тётки и деда-императора, был очарован её огромными тёмными глазами, пышными волосами цвета меди и высоким ростом. К тому же, вдовствующая королева отличалась весёлым, хотя и твёрдым характером, и с ней можно было болтать по-французски. Рано лишённый материнской любви, Карл потянулся к этой опытной зрелой женщине (как Генрих II к Диане де Пуатье). Однако ни в донесениях иностранных послов, ни в современных хрониках нет ни единого упоминания об их романе, который, вероятно, удалось бы сохранить в тайне, если бы не всё тот же неугомонный Виталь.

– Эти двое хорошо поладили друг с другом, – многозначительно написал он в своём дневнике, куда заносил, среди прочего, и ежедневные сплетни.

После чего уже прямо добавил по поводу постоянно устраиваемых в честь Жермены турниров и банкетов: «И это не удивительно, ведь для влюблённых нет ничего невозможного». А когда по приказу Карла был срочно выстроен деревянный мост, связавший королевский дворец с резиденцией Жермены, это, по словам того же Виталя, «было очень удобно, особенно для влюбленных».

– Мадам Жермена ждёт ребёнка от меня, – вскоре признался Карл сестре. – Я хочу жениться на ней.

– Вдовствующая королева Арагона – прекрасная женщина. Но она не для Вас, – возразила Элеонора.

– Почему?

– Помните, что Вы сказали мне, когда я хотела выйти замуж за графа графом Пфальцского? Этот брак недостаточно престижен для одного из Габсбургов!

– Но Жермена принадлежит к королевскому дому Наварры!

– Наварра – слишком маленькое и незначительное королевство. К тому же, оно находится в вассальной зависимости от Франции…

Выдержав паузу, сестра Карла закончила:

– Боюсь, Ваши подданные и Церковь не поймут Вас, если Вы женитесь на своей сводной бабушке.

20 августа 1518 года, Жермена тайно родила дочь Изабеллу, которую поручила заботам монахинь. А позже выдала замуж за сына архиепископа Севильи.

Через неделю после прибытия в Вальядолид, епископ из Бургоса представил молодому королю двух незнакомцев: мускулистого загорелого моряка и нервного раздражительного астронома. В доказательство своей правоты они привели с собой двух чёрных рабов, а для разъяснения своих планов принесли глобус. Они показали линию на глобусе, которую папа Александр VI начертил в 1493 году, и которой он разделил земной шар точно на две половины. Все неоткрытые земли западнее этой линии должны были принадлежать Испании, а те, которые восточнее неё – Португалии. Моряк, которого звали Магеллан, заявил:

– Острова с пряностями, Ваше Величество, конечно же, отойдут Испании, если к ним можно будет приплыть с запада.

После чего добавил, что король Португалии выпроводил их, после чего они пришли к Карлу, чтобы попросить у него поддержку. Подумав, юный король кивнул:

– Мы готовы оплатить три четверти расходов путешествия.

И в марте 1518 года поставил свою подпись под соответствующим документом: «Я, Король». Карл едва мог дождаться, пока корабли были построены и оснащены. В августе 1519 года пять кораблей Магеллана отплыли из Севильи вниз по реке Гвадалквивир. А три года спустя единственный уцелевший корабль «Виктория» вернулся в порт Севильи. Магеллан остался лежать в чужой земле, на Филиппинах. Лишь крошечный остаток его команды – 18 оставшихся в живых человек, босиком, одетые в белые саваны и с горящими свечами в руках, направились к церкви Санта Мария де ля Виктория, чтобы поблагодарить Бога. С гордостью и радостью Карл написал своей тётке, что один из его кораблей обошёл вокруг земли и привёз ему имбирь, корицу, мускат и сандаловое дерево.

Вскоре ликование кастильцев по поводу прибытия Карла сменили ропот и недовольство:

– Почему все главные государственные посты отданы фламандцам?

Жан ле Соваж, великий канцлер Бургундии, был назначен канцлером Кастилии, а юному племяннику де Шевра было передано архиепископство Толедо, самое богатое церковное владение в Испании.

Кортесы открылись на фоне всеобщего недовольства 2 февраля 1518 года. Депутаты начали с возражений против того, чтобы новый канцлер председательствовал на их первом заседании. После нескольких бурных дебатов присяга на верность была принесена Карлу и его матери совместно, но было решено, что имя Хуаны должно стоять перед именем её сына во всех публичных выступлениях. Ещё было принято решение о щедрой субсидии в размере шестисот тысяч дукатов сроком на три года. Но Карлу предложили немедленно жениться и оставить своего брата в Испании до тех пор, пока не появится прямой наследник престола. На эти просьбы Карл давал уклончивые ответы, но когда его попросили выучить испанский, он ответил, что уже начал изучать этот язык. На самом деле он знал всего несколько слов, и его ответы были чрезвычайно резкими и неуверенными. Присутствовавший при этом итальянский посланник заметил:

– Он мало говорит, не обладает большими способностями и полностью подчиняется своим фламандским губернаторам.

В то же время маркиз Пескара, позже ставший одним из величайших испанских полководцев, сообщил, что за три аудиенции Карл не произнёс и трёх слов. Но молодой король ждал своего часа и вскоре должен был доказать, что он не такой уж пустозвон, каким позволял себе казаться.

Когда Карл стал королём, его министры стремились всячески сгладить враждебное отношение Максимилиана и Маргариты к Франции. Поэтому внук императора поспешил сообщить Франциску I о своём восшествии на престол и тот (завидуя в душе Карлу) отправил ему свои сердечные поздравления, выразив надежду, что их дружба станет ещё теснее. На что Карл восторженно ответил (не без хвастовства):

– Монсеньор, чтобы сохранить ту горячую любовь, которую я питаю к Вам, я хотел, как хороший сын хорошему отцу, сообщить Вам о своём благополучном вступлении на этот престол благодаря нашему Создателю, который управляет всем сущим, вчера, и после торжественной мессы в храме нашего упомянутого Создателя, в сопровождении многих послов, в том числе и Вашего, я был великолепно принят и единодушно признан господином и королём этих моих королевств Кастилии, Леона, Гранады и зависимых от них территорий прелатами, знатью и представителями из упомянутых королевств, с таким великим почтением и доброжелательностью, что… ничего не могло быть лучше…

Но Карлу предстоял долгий путь, и вскоре он, прихватив с собой сестру Элеонору и беременную Жермену, покинул Кастилию и отправился в Сарагосу, столицу Арагона, чтобы присутствовать на кортесах этого королевства. По дороге туда, в апреле 1518 года в городе Аранда, он, по совету своего канцлера, распрощался с Фердинандом со смешанными чувствами. Братья проскакали вместе верхом полмили до развилки. Когда младший брат хотел соскочить с коня, чтобы распрощаться по протоколу, Карл не позволил этого. Они обнялись как равные, оставаясь в седле с непокрытыми головами, и предались на волю Божью. Фердинанд повернул по направлению к морю, к порту Сантандер, а Карл вернулся в город.

Казалось, разлука опечалила его. Он подозвал маркиза де Агилара и попросил его скакать к брату с последним посланием.

– Маркиз, друг мой, – сказал Карл, – оставайтесь с моим братом, пока он не поднимется на борт. Кланяйтесь ему от меня и скажите ему, что он часто будет слышать обо мне. Возможно, мне захочется поохотиться вместе с ним в моём парке Дамвилд в Брюсселе на оленей и кроликов. Я уверен, ему там понравится.

Понравилось это Фердинанду или нет, он принял свою судьбу с достоинством. Никогда больше нога его не ступила на испанскую землю.

Этот благоразумный, но непопулярный маневр, вероятно, спас Карлу его испанские владения, поскольку в последовавшей за этим борьбе с кортесами Арагона испанцы охотно предложили бы корону его младшему брату, который вырос среди них и был любимцем всего народа.

Тогда же Карл простился и со старшей сестрой Элеонорой, которая 16 июля 1518 года вышла замуж за горбатого короля Эммануила, женатого сначала на Изабелле, а затем на Марии, дочерях Фердинанда Арагонского. С помощью этого союза Карл нейтрализовал любую помощь, которую Португалия могла бы оказать испанцам в случае восстаний против него.

Всё это время Маргарита с тревогой следила за каждым движением своего любимого племянника и была хорошо проинформирована о его приёме и успехах. В одном из своих писем Максимилиану она пишет:

– Вчера я получила письма от короля, моего господина и племянника, который чувствует себя очень хорошо и ведёт себя так мудро и осмотрительно, что это к его великой чести и выгоде. Насколько я понимаю, он подумывает о том, чтобы прислать сюда своего брата примерно в апреле месяце, чего я очень желаю.

24 июля 1518 года Карл издал указ в Сарагоссе, наделяющий Маргариту всей полнотой власти, как если бы она была правительницей, в результате чего в Нидерландах было опубликовано следующее объявление:

– Мы постановили, что наша дорогая госпожа и тётя, мадам Маргарита, эрцгерцогиня Австрийская, вдовствующая герцогиня Савойская и т.д., отныне должна собственноручно подписывать все письма, акты и документы, которые издаются для нас и для нашего дела там и которые должны быть скреплены нашей печатью.

Максимилиан был в восторге, когда услышал о возобновившемся доверии Карла к своей тётке, и написал дочери, выразив свою радость в следующем письме, которому суждено было стать одним из последних:

– Дорогая и горячо любимая дочь, мы… узнали… о чести и власти, которыми наш добрый сын, король-католик, недавно наделил Вас, что доставляет нам огромное удовольствие, и мы искренне надеемся, что Вы настолько оправдаете себя в руководстве его делами, что, как Ваш хороший племянник, он будет всё больше… способствовать укреплению Вашего авторитета…

С лета здоровье Максимилиана постепенно ухудшилось. В июле он в последний раз председательствовал на сейме в Аугсбурге и искренне настаивал на исполнении двух своих самых заветных желаний – организации крестового похода против турок и обещания курфюрстов обеспечить наследование императорской короны его внуку Карлу. Для этой последней просьбы существовало препятствие, заключавшееся в том, что, поскольку сам Максимилиан никогда не был коронован папой, Святой Престол рассматривал его только как короля римлян, и поэтому Карл не мог быть облечён этим достоинством. Максимилиан, однако, не жалел средств для достижения своих целей и щедро давал взятки везде, где считал это целесообразным. Поначалу Карл возражал против непомерной цены, которая была назначена за императорскую корону, хорошо зная, с каким трудом ему придётся собирать обещанные суммы в Испании, но его дед и Маргарита со своими советниками отклонили его возражения и настоятельно посоветовали ему не торговаться, опасаясь, что французский король извлечёт выгоду из его скупости. Маргарита выразилась по этому поводу так:

– Господин король, мой племянник, написал нам, что лошадь, на которой он желает приехать к нам, очень дорога. Мы хорошо знаем, что это дорого; но при нынешнем положении вещей, если он не хочет этого иметь, есть покупатель, готовый взять это, и, поэтому… он не должен отказываться от этого, что бы это ему ни стоило.

В то время, как Максимилиан был занят принятием мер для осуществления своих желаний, курфюрсты были полностью заняты серьёзными религиозными проблемами. Монах Мартин Лютер яростно выступил против Римской церкви, и в воздухе витал дух мятежа. Максимилиан, по-видимому, не был заинтересован в Реформации. Хотя в своих письмах к Маргарите он часто иронически жаловался на «изящные манеры святой матери Церкви», тем не менее, был далёк от того, чтобы поддерживать церковный раскол. Побуждаемый просьбами духовенства, император написал Льву X, чтобы тот вызвал Лютера с охранной грамотой на сейм в Аугсбурге дать ответ за его нападки на систему индульгенций. Лютер прибыл на Собрание слишком поздно, и Максимилиан так и не увидел его, но во время последующей беседы, которая состоялась перед кардиналом-легатом, монаху сказали, что он должен либо отречься от своей ереси, либо уйти. Лютер отказался отречься от своих слов и отправился в Виттенберг, чтобы написать и опубликовать отчёт о своём выступлении, который был прочитан повсюду и способствовал укреплению духа Реформации.

Рассказывали, что перед отъездом из Аугсбурга Максимилиан устроил праздник и просил красивых горожанок, которые по обычаю на больших балах носили вуаль, снять её, чтобы он ещё раз мог порадоваться при виде их лиц.

После лета, проведённого в Инсбруке, где он подхватил перемежающуюся лихорадку, император отправился в Вельс, в Верхней Австрии, надеясь, что чистый деревенский воздух восстановит его здоровье. Но лихорадка продолжалась, усугубленная, как говорят, слишком интенсивными физическими упражнениями и неосторожным употреблением дынь.

Он лежал в Вельсе совсем тихо и ждал смерти вместе со своей любимой собакой возле кровати, в комнате с клетками, полными поющих птиц, с музыкантами, которые играли, когда он этого желал, и со своим старым другом, доктором Меннелем.

Вскоре у него началась дизентерия, и 12 января 1519 года он скончался на шестидесятом году жизни. Пока Максимилиан был в состоянии это делать, он мужественно занимался делами, но по ночам его мучила лихорадка, и он не мог заснуть, поэтому, пытаясь снять усталость, приказывал читать ему вслух историю Австрийского дома и легенды о святых, связанных с родом Габсбургов. Чувствуя, что его конец близок, он попросил позвать картезианского монаха из Брисгау. Когда монах вошёл в его комнату, император сел и принял его со всеми признаками радости, после чего, повернувшись к офицерам, стоявшим вокруг его кровати, сказал:

– Это тот человек, который укажет мне путь на небеса.

С ясным умом и подобающим благочестием он принял монаха, совершившего последние таинства, и дал подробные указания относительно своего погребения, которое, по его мнению, должно было быть как можно более простым. Чтобы показать бренность человеческого величия, император приказал после смерти вырвать ему зубы, побрить голову, а голое тело высечь и выставить на всеобщее обозрение на целый день, затем положить в мешок с негашёной известью и поместить в гроб, который он возил с собой с 1515 года. После же перевезти из Вельса в венский замок Нейштадт, где он родился, и похоронить под ступенями алтаря, посвященного святому Георгию, в таком положении, чтобы его голова находилась под ногами верующих. Своё же сердце он приказал похоронить в Брюгге рядом с женщиной, которой оно принадлежало всю жизнь, – Марией Бургундской. Сделав все приготовления, Максимилиан попрощался с присутствующими, подняв руку и дав им своё благословение.

– Почему ты плачешь? – спросил он у монаха. – Потому что видишь во мне смертного? Такие слёзы больше подходят женщинам, чем мужчинам.

Таким образом, спокойно и бесстрашно, Максимилиан встретил смерть, благоговейно повторяя молитвы за монахом, пока у него не пропал голос, но когда он больше не мог произнести ни слова, всё же знаками показывал, что слышит всё, пока не впал в беспамятство, с улыбкой на лице, и скончался ещё до рассвета.

Максимилиан был весёлым и остроумным государем, передав эти качества по наследству своей дочери.

– Почему, – спросил он однажды аббата Тритемиуса, того самого, который вызвал дух его любимой жены, – почему, собственно говоря, ведьмы должны иметь власть над злыми духами, в то время как порядочный человек ничего не может добиться от ангела?

Обладавший добрым и рыцарским характером и наделённый многими хорошими качествами, император был популярен среди своих подданных, но не пользовался большим уважением современников из-за непостоянного и нерешительного характера, а также расточительности, которая вовлекала его в постоянные денежные затруднения. Тем не менее, он много сделал для блага своей страны, всячески поощрял искусства и покровительствовал учёным. Максимилиан также оказал важную услугу Германии, упразднив знаменитый тайный трибунал Вестфалии, преследовавший еретиков.

Маргарита не присутствовала при смерти своего отца, но никто не переживал его утрату острее, чем она, ибо он всегда проявлял себя любящим и преданным родителем, и, хотя они часто расставались, их общение было, как доказывает их переписка, самым тесным. Её горе нашло выход в длинном стихотворении или плаче, в котором она перечисляет свои многочисленные несчастья:

О, ужасная смерть!

Ты сразила цвет рыцарства,

Победив Максимилиана,

Этого благороднейшего императора,

Который ни с кем не может сравниться в доброте.

Этого истинного цезаря,

Моего единственного господина и отца,

Ты ввергла в жалкое состояние,

Похоронив в Нейштадтском замке.

Среди соболезнований, которые она получила, было, в том числе, совместное письмо на латыни от Анны Венгерской, помолвленной с Фердинандом Австрийским, и от его сестры Марии, обручённой с Людовиком Венгерским.

Карл находился в Лериде, в Испании, со своим королевским двором, когда весной 1519 его настигла весть о смерти дедушки. Поручив Адриану Утрехтскому управление Испанией, он стал готовиться к отплытию. Однако назначение кардинала единственным регентом было величайшим оскорблением чувств испанцев. Вдобавок, у фламандца было мало опыта и ещё меньше способностей, прежде всего, он был низкого происхождения и иностранец, а ведь Карл обещал не назначать на должность «тех, кто не был уроженцем королевства». Депутаты не могли успокоиться и возражали против предоставления желаемой королём субсидии, за которую проголосовали очень неохотно. Карл же извинил свой поспешный отъезд из Испании тем, что был обязан позаботиться о своих новых владениях, но это оправдание не успокоило его недовольных подданных-испанцев, которые предвидели разорение страны из-за его длительного отсутствия.

Возможно, именно недовольство подданных задержало Карла в Барселоне ещё на год. А, может, он остался из-за прекрасных глаз Жермены де Фуа?

– Вашему Величеству необходимо снова выйти замуж… во избежание скандала! – прибыв в Барселону, твёрдо заявил Карл вдове.

– Простите, сир, но кто теперь захочет жениться на мне? – Жермена, в глубине души надеявшаяся на брак с царственным любовником, сделала вид, будто смахнула слезу.

– Например, маркграф Бранденбург-Ансбахский. Он без ума от Вас. К тому же, хорош собой и происходит из знатного дома Гогенцоллернов.

– Но ведь маркграф нищий!

– Да, его прозвали «Безземельным» из-за того, что все отцовские владения унаследовал его старший брат. Зато Вы отнюдь не бедны…

– Благодаря щедрости Вашего Величества!

Карл довольно улыбнулся и обнял Жермену:

– К тому же, если Вы станете женой Иоганна, то сможете, не вызывая ничьих подозрений, последовать за нами в Германию…

Естественно, маркграф не стал возражать против женитьбы на богатой вдове. Вдобавок, он приходился кузеном курфюрсту Бранденбургскому, чей голос был необходим Карлу на предстоящих выборах императора. Брак Иоганна с Жерменой был заключён 17 июня и ознаменовался чередой блестящих празднеств, продолжавшихся чуть ли не до конца года. Правда, после этого Карл уже не приветствовал новоявленную маркграфиню, стоя на коленях.

Между тем обещания, которые Максимилиан так дорого купил прошлым летом у пяти из семи курфюрстов, чтобы обеспечить выборы Карла на трон империи, растаяли в воздухе. А папа Лев Х откровенно сказал венецианскому послу в Риме:

– Императорская корона будет выставлена на торги, и её получит тот, кто больше предложит.

Теперь французский король открыто выступил как главный соперник Карла и пытался привлечь на свою сторону выборщиков всеми доступными ему средствами. Маргарита была в отчаянии из-за слишком малых шансов на успех своего племянника и по совету своего Совета приготовилась отправить эрцгерцога Фердинанда в Германию, предложив Карлу отказаться от своих притязаний в пользу младшего брата, чья кандидатура с меньшей вероятностью могла встретить противодействие папы и немецких князей. Но теперь Карл с негодованием отверг это предложение, утверждая, что желанием его деда было, чтобы именно он унаследовал императорский титул, и выборщики обещали ему свои голоса. Если бы Фердинанд был избран, Империя была бы ослаблена, а Австрийский дом – разделён, к удовольствию его врагов. К тому же, в Испании Карл уже вкусил сладость власти.

– Я один, – надменно заявил он тётке, – должен быть императором, чтобы поддерживать величие своего дома и осуществлять великие замыслы, которые я задумал на благо христианства.

И предупредил в письме брата, чтобы тот некоторое время держался подальше от Германии, обещая ему, однако, когда придёт время, «делить с ним империю так справедливо, как это только возможно».

Маргарита поспешила оправдать своё поведение в письме к племяннику от 21 марта, в котором сообщила, что, когда известие о болезни Максимилиана достигло Нидерландов, Совет счёл более разумным отправить Фердинанда в Германию присматривать за наследственными владениями Карла:

– Ибо, – добавила она, – на свете нет лучшего или более обходительного принца его возраста.

Соперничество, которое отныне существовало между Карлом и Франциском, обещало вскоре уничтожить дружеские отношения, с которых началось правление племянника Маргариты. Но регентша со свойственной ей дипломатичностью увидела опасность в разрыве с Францией в такой момент и настоятельно посоветовала племяннику пока поддерживать хорошие отношения со своим соперником. Следуя этому мудрому совету, Карл приказал своим послам просить для него руку дочери Франциска I, принцессы Шарлотты.

Представление о политических талантах, проявленных Маргаритой, даёт её бурная деятельность в связи с избранием Карла императором. Она совершенно открыто заявила, что «есть два пути к короне: деньги или сила».

Вначале все шансы стать императором были у Франциска I. Его мать, Луиза Савойская, была готова отдать своё огромное состояние, чтобы таким путём купить корону, которую так горячо желал её сын. Французские послы, возможно, самые опытные в Европе, ходили от одного курфюрста к другому, ведя за собой целые караваны мулов, гружённых золотом. Ходили слухи, что Франциск был готов заплатить каждому курфюрсту от 400 000 до 500 000 тысяч дукатов, действительно астрономическая сумма для того времени. Он прямо говорил, что его цель «достичь вершины и превзойти Карла в талантах, почестях, землях и собственности».

Тогда по настоятельной просьбе Маргариты Австрийской немецкие банкиры Фуггеры выдали Карлу невиданный заём в 850 000 флоринов. При этом регентша запретила им ссужать во время предвыборной кампании деньгами других государей. Счета и квитанции Маргариты показывают, какие огромные суммы были потрачены на подарки, взятки, пенсии всем тем, кто мог внести свой вклад в достижение желаемой цели. Архиепископы Кёльнский, Майнцский и Тревский и их советники получили каждый в среднем около пятисот флоринов золотом. При этом деньги лились рекой не только в карманы участников переговоров, но и их родственников, друзей и даже слуг. Например, племяннику архиепископа Тревского тоже вручили пятьсот флоринов, камердинеру кардинала Майнского – сто, а графу Иоанну, курфюрсту Кёльна, был обещан подарок в две тысячи флоринов. Маргарита также использовала свои собственные доходы для продвижения интересов племянника.

Один из агентов Карла сказал, что всё это похоже на превосходный, настоящий рынок овса: он никогда еще не видел «таких алчных людей». Маркграф Бранденбурга был особенно ненасытным. Франциск пообещал ему в случае своей победы титул принца-регента Германии и, кроме того, руку своей свояченицы Рене Французской с приданым 200 000 гульденов. Когда агент Карла услыхал это, он предложил бранденбуржцу ту же самую сумму и руку младшей сестры Карла, Екатерины Австрийской.

Каждый человек в Европе поддерживал чью-либо сторону с такой страстью, как будто он сам должен был отдать свой голос.

Когда посол Венеции снова посетил папу в Риме 10 июня, святой отец сообщил ему, что как французский, так и испанский послы были у него на аудиенции, и каждый хвастался тем, что будет избран его король. Лев Х добавил с презрением:

– Один из двоих покраснеет.

Сам папа сначала горячо поддержал притязания Франциска I и выступил против его соперника, но вскоре он увидел, что у французского короля мало шансов на успех. Лев X, правда, не скрывал:

– Мы предпочли бы менее могущественного императора, чем король Испании или король Франции.

– Но, – как уверял Карл своих посланников в Германии, – если придётся выбирать кого-то из нас двоих, он дал понять, что был бы больше доволен нами, чем упомянутым королём Франции, и не отказал бы нам ни в упомянутом разрешении, ни в чём другом, о чём мы могли бы попросить.

Тем не менее, избрание Карла было далеко не бесспорным. Генрих Нассау, обращаясь к Маргарите, не скрывал трудностей, которые предстояло преодолеть:

– Короля (Карла) почти не знают в Германии; французы много (плохого) говорили о нём, а немцы, которые приехали из Испании, едва ли сказали что-нибудь хорошее.

В то время как борьба между агентами королей-соперников продолжалась, сами они были не менее озабочены окончательным исходом дела. Карл был уверен, что, если императорская корона покинет Австрийский дом, французы предъявят претензии на его наследственные германские владения, а также на Неаполитанское королевство, и помимо того, он будет вынужден навсегда отказаться от возвращения герцогства Бургундского, и даже может подвергнуться риску быть лишённым Нидерландов. С другой стороны, возможное избрание Карла приводило Франциска I в смятение. 16 апреля 1519 года он написал своим людям в Германии:

– Вы знаете, что причина, которая побуждает меня добиваться императорской короны – это помешать католическому королю завладеть ею. Если он получит её, то может со временем причинить мне неоценимый вред. Я всегда буду чувствовать себя неуверенно, и следует опасаться, что он приложит все усилия, чтобы изгнать меня из Италии.

Французский посол в Риме, человек с юмором, хвастался, что Франциску обещаны четыре голоса, после чего добавил:

– У нас четыре и люди Карла говорят, что у них четыре, значит должно быть восемь курфюрстов.

Тем не менее, в этой напряжённой атмосфере во Франкфурт, чтобы отдать свои голоса, как и положено, отправились семь курфюрстов

Маргарита получила известие, что французы сконцентрировали свои войска на границе. В ответ на это она приказала своим войскам собраться вблизи нидерландской границы у Ахена. Два ведущих кондотьера Германии, Франц фон Зикинген и Роберт де ла Марк, имели собственную внушительную армию, несмотря на запрет императора. Они объявили вначале, что поддерживают французского короля, но, подкупленные Якобом Фуггером, потом перешли к Карлу. И, когда наступил день выборов, привели своих солдат к городу Франкфурту так близко, что были слышны их голоса.

По сообщению английского посла, князья были очень рассержены при виде ландскнехтов (наёмников) и потребовали разъяснений у агентов Карла о том, что бы это значило. Агенты ответили, «что войска не замышляют против них ничего худого, но что они дадут энергичный отпор силовым вылазкам, которые намеревается провести король Франции». В этот момент посол получил инструкции от кардинала Вулси провести своего господина, Генриха VIII, как «компромиссную кандидатуру». Но об этом узнали агенты Карла, которые так напугали англичанина, что тот написал домой:

– Если победит наш король, то, возможно, я и мои люди будем убиты ещё до того, как кто-нибудь сможет прийти к нам на помощь.

В конце концов, решающую роль сыграли не деньги и не солдаты, но такой фактор, который никто не принимал в расчёт: воля немецкого народа. Воспоминания о Максимилиане, всеми любимом императоре, полном юмора, силы и рыцарства, вероятно, выиграли выборы для его внука Карла.

Накануне большого события посол Генриха VIII утверждал:

– Все курфюрсты в замешательстве и страхе, потому что общественность склоняется на сторону короля Кастилии Карла.

Утром 28 июня 1519 года, через пять месяцев и десять дней после смерти Максимилиана, все семеро выборщиков пошли пешком в длинной, блестящей процессии к церкви Святого Варфоломея, чтобы присутствовать на мессе Святого Духа. Отцы города Франкфурта после троекратного удара набатного колокола призвали народ направить молитву к богу, чтобы он не оставил курфюрстов своей милостью, и «они выбрали короля, который служил бы всемогущему Богу, Священной Римской империи и всем нам». Семеро принесли присягу на Святом Евангелии, что их сердца и руки чисты, что никакая ложь не запятнает их свободного решения. Они удалились в ризницу церкви и появились вскоре с улыбающимися лицами, чтобы объявить, что они, вдохновлённые Святым Духом, единогласно выбрали Карла, короля Испании.

С этого дня Франциск I стал главным врагом Карла и его соперником в борьбе за главенство в Европе.

Два дня спустя известие об исходе выборов дошло до Мехелена. Маргарита с ликованием сообщила губернаторам провинций об избрании своего племянника, и, в то же время, приказала городам и деревням возблагодарить Бога «шествиями, проповедями, благочестивыми молитвами и воззваниями» и тоже устроить «фейерверки, ликования и другие празднества, которые бы подходили к такому случаю». Её указания были выполнены, и празднества продолжались месяц, до конца июля, а Штаты с энтузиазмом проголосовали за выделение 200 000 дукатов на расходы из-за предстоящей коронации Карла. Его присутствие было крайне необходимо в Нидерландах, поскольку четырёхлетнее перемирие с Карлом Эгмонтским истекло, и герцог Гельдернский снова начал доставлять неприятности. У Маргариты же были связаны руки, и она с нетерпением ожидала приезда племянника.

Спустя девять дней делегация под предводительством графа Фридриха фон Пфальца (бывшего возлюбленного Элеоноры) передала Карлу сообщение о его избрании императором в Молино дель Рей, где он укрылся от чумы. 20 января 1520 года Карл покинул Барселону и, не обращая внимания на ропот своих испанских подданных, проследовал через Бургос, Вальядолид и Галисию в порт Корунью. В последующие годы он выучился очень хорошо говорить по-кастильски, удалил всех иноземных советников и сделался в глазах подданных настоящим испанцем.

В длинном письме, написанном 22 февраля, Карл тепло поблагодарил Маргариту за все хлопоты, которые она взяла на себя в связи с его избранием:

– Мадам, моя добрая тётя и дорогой друг, мы получили Ваши письма от восьмого и одиннадцатого числа этого месяца, вместе взятые, а также несколько копий писем, которые были присланы Вам из Германии, Англии и других стран, которые подтверждают Вашу величайшую тщательность, долг и усердие, проявленные Вами. Прошу Вас и дальше проявлять настойчивость в своих добрых начинаниях…

Позже в знак признательности он подарил Маргарите Мехелен со всей округой и сумму в двести тысяч золотых флоринов (акт был подписан 18 сентября 1520 года уже в Брюсселе). Однако в течение всей своей жизни Карл так и не смог полностью расплатиться с Фуггерами. Даже тогда, когда испанские корабли приплыли из Нового Света, доверху гружёные сокровищами. Маркграф Бранденбургский тоже ничего не получил от императора за свой голос, хотя ещё в течение нескольких лет требовал руку Екатерины Австрийской как часть своего вознаграждения.

Карл отплыл в конце мая и взял прямой курс на Англию, намереваясь нанести визит Генриху VIII и своей тётке, королеве Екатерине. В течение некоторого времени тайно велись переговоры между кардиналом Вулси, английским министром, и испанским двором, и этот визит не был таким неожиданным, как казалось. Из письма же, написанного послами Карла из Лондона 19 марта, известно, что король Генрих, узнав об избрании своего племянника императором, послал за ними в Гринвич накануне, то есть в воскресенье, после мессы отвёл их в сторону, и, в присутствии кардинала Вулси и королевы Екатерины, сказал им:

– Я очень рад, что всё обернулось так…

На самом деле, Генрих VIII, сам мечтавший стать императором, был не так уж рад. Поэтому Карл надеялся при личной встрече умиротворить дядю, дабы тот из мести не заключил против него союз с Францией. Его опасения были вполне оправданы: по словам послов, уже обращаясь к супруге, английский король многозначительно добавил:

– Мы надеемся увидеться с императором, нашим братом и Вашим племянником, до встречи с нашим другим братом во Франции.

Ещё Генрих сказал, что написал французскому королю, дабы тот отложил встречу с ним на более поздний срок. Он надеялся получить благоприятный ответ, поскольку считал маловероятным, что Франциск слышал о предполагаемом визите императора в Англию, ибо, когда «он узнает об этом, ему это не понравится, и по этой причине всё должно храниться в тайне».

– Затем королева возвела очи к небу, – продолжал посланник Карла, – и вознесла хвалу Богу за надежду, которую она питала на исполнение своего самого заветного желания видеть Ваше Величество, и смиренно поблагодарила своего господина короля, сделав ему очень низкий реверанс, и упомянутый господин король снял свою шапку и сказал ей: «Мы со своей стороны сделаем всё, что в наших силах».

Ближе к концу мая Генрих в Кентербери получил известие о том, что императорский флот был замечен у Плимута и направляется вверх по Ла-Маншу. Вулси сразу же отправили поприветствовать Карла латинской речью и пригласить его высадиться на берег. Окружённый своей свитой, император высадился в Дувре 26 мая и был препровождён в замок, куда ранним утром следующего дня прибыл Генрих и тоже тепло приветствовал своего племянника. Среди ликующей толпы, которая удивлялась простоте одежды императора, два монарха вместе отправились в Кентербери, где королева Екатерина с нетерпением ожидала сына своей сестры. Рядом с ней стояли её маленькая дочь Мария Тюдор, светловолосая девочка четырёх лет, с большими карими глазами, и старшая Мария Тюдор, прекрасная герцогиня Саффолк, бывшая королева Франции. Карла же повсюду сопровождала Жермена де Фуа. Но это не удивляло англичан, потому что, во-первых, она была вдовствующей королевой, а, во-вторых, не вызывала подозрений, потому что считалась «толстой». На самом деле придворный шут Карла даже однажды заметил по поводу землетрясения в Гранаде:

– Это не землетрясение, это Жермена упала с кровати.

Карл четыре дня пировал в Кентербери, и за это время ему удалось ещё теснее привязать к себе Вулси, вкрадчиво нашёптывая ему:

– Как только папский престол освободится, мы обязательно поможем Вашему Преосвященству занять его…

Также царственный гость произвёл глубокое впечатление и на английского короля своим зрелым суждением, почтением и вежливостью. Было решено, что два монарха вскоре снова встретятся между Кале и Гравелином, и что Генриха будет сопровождать Екатерина, а Карла – Маргарита. Итак, император отплыл из Сандвича во Фландрию в тот же самый день, когда Генрих сел в Дувре на корабль, направлявшийся в Кале, чтобы встретиться с Франциском между Ардром и Гизном в памятном месте, известном как «Поле золотой парчи», где были разбиты два лагеря с множеством шатров из этой дорогой ткани. И где французский и английский короли, пытаясь попустить пыль в глаза друг другу, тратили баснословные суммы. Чего стоили, например, два фонтана, из которых вытекало три струи: кларет, бордо и ключевая вода (кстати, устроенные Генрихом).

1 июня Карл высадился во Флашинге в четыре часа пополудни и продолжил своё путешествие в Брюгге, где был с радостью встречен Маргаритой и своим братом Фердинандом в окружении высокопоставленных фламандских вельмож, послов из Венеции и депутатов от главных немецких городов. Карлу шёл тогда двадцать первый год. Он был среднего роста, с бледно-желтоватым цветом лица, орлиным носом и выступающей нижней челюстью. Широкий лоб и проницательный взгляд придавали внушительность его лицу, а мягкая вежливость и обаяние манер снискали ему расположение всех тех, кому приходилось ему служить. Обладая холодным и ясным умом, он постепенно приобрёл необходимые познания для того, чтобы стать здравым и проницательным государем.

Интересное мнение о характере Карла содержится в письме Жерара де Плейна Маргарите:

– В его королевстве нет никого достаточно великого или мудрого, чтобы заставить его изменить своё мнение, если он не видит причин для его изменения. Я знал многих принцев в разное время, но ни один из них не прилагал больше усилий, чтобы разобраться в своих делах, или не распоряжался ими более решительно, чем он. Он сам себе казначей финансов и сам себе военный казначей; он дарует должности, епископства, назначения по вдохновению Бога, не прислушиваясь ни к чьим мольбам.

Чуть позже учёный Алеандр, которого Лев X послал убедить Карла осудить Лютера, тоже дал интересную оценку личности императора. Получив аудиенцию, он обратился к племяннику Маргариты по-французски и тот ответил, заявив о своей готовности рискнуть жизнью ради защиты Церкви и Святого Престола. Он говорил довольно пространно, но настолько хорошо, что Алеандр была очень впечатлён его способностями и восхищенно написал:

– Что бы ни говорили, этот принц показался мне наделённым здравым смыслом и благоразумием далеко не по годам; причём в глубине души у него гораздо больше чувств, чем можно прочитать на его лице.

Как бы ни был Карл человеком или правителем, его поведение на публике всегда (за исключением ранних лет в Испании) было безупречно. Умение создать иллюзию простоты в обращении и доброжелательности – вот чем он завоёвывал сердца.

Молодой император попросил свою тётку созвать Генеральные штаты, и он застал их в сборе, когда прибыл в Брюссель. В длинной речи он похвалил мудрое правление Маргариты, а также верность и самоотверженность фламандцев и поблагодарил их за оказанную ему помощь. Затем повторил:

– Несмотря на моё отсутствие, моё сердце всегда было с вами!

Также он кратко рассказал о своём пребывании в Испании и проинформировал Штаты, что вернулся, чтобы вступить во владение императорской короной, а также доменами, которые унаследовал в Германии, но что он остро нуждается в деньгах и попросил их сделать всё возможное, чтобы помочь ему.

Встреча на поле Золотой парчи, где Франциск I всеми доступными ему средствами пытался снискать расположение английского короля, едва закончилась, когда Карл направился в Гравелин, чтобы попытаться стереть впечатление, произведённое его соперником. На самом деле этот маленький городок был плохо приспособлен для приёма королей, но у Карла были иные методы, чем те, которые использовал Франциск. Ему удалось завоевать расположение своего дяди не своим великолепием, как это пытался сделать французский король, а своей скромностью, польстив его тщеславию предложением выступить в качестве арбитра в случае разногласий, которые могут возникнуть между Испанией и Францией. Несмотря на то, что Генрих и Франциск уже подписали 6 июня договор, по которому было решено, что дофин должен жениться на принцессе Марии Тюдор, 14 июля был тайно заключён другой договор, по которому был согласован брак Карла с единственной (пока) дочерью Генриха. В значительной степени к этому приложил руку Вулси, поскольку теперь он высоко ценил благосклонность императора, хотя внешне по-прежнему поддерживал хорошие отношения с Франциском.

Хроника Кале дает интересный отчёт о встрече Генриха с Карлом в Гравелине 10 июля 1520 года. Сначала Маргарита вместе со своим племянником, в сопровождении блестящей свиты кавалеров и дам, отправилась в Кале. В городе был возведён большой шатёр, предназначенный для банкетного зала, сиденья были расставлены ярусами и задрапированы богатыми гобеленами. Крыша была расписана так, чтобы изображать небо с солнцем, луной, звёздами и облаками; но поднялась сильная буря с ветром и дождём, и ночью огромный шатер со всеми его прекрасными украшениями и гобеленами был снесён ветром и разрушен (плохая примета!). Поэтому, пока не было всё восстановлено, оба короля провели вместе четыре дня сначала в Гравелине, а затем в Кале, после чего, нежно попрощавшись друг с другом, расстались. Карл и Маргарита неспешно направились в Экс-ла-Шапель, который, согласно Золотой булле, был выбран местом предварительной коронации императора (потом, согласно традиции, его должен был ещё короновать папа, без чего Максимилиан, кстати, вполне обошёлся).

Избрание Карла вызвало большую радость в Германии. Города, через которые он проезжал, оказывали ему радушный прием, поскольку они надеялись, что он восстановит порядок и уладит их раздоры. 22 октября он совершил торжественный въезд в Ахен (Экс-ла-Шапель), куда накануне прибыли курфюрсты Майнца, Кёльна и Тревеса, а также послы герцога Саксонского и маркграфа Бранденбургского. Испанцы, правда, отказались оплачивать расходы на коронацию, но Карл взял взаймы все необходимое у богатого города Антверпена. Процессии понадобилось пять часов, чтобы пройти через городские ворота. Сотни слуг в ливреях и кареты с багажом возглавляли шествие, за ними следовали верхом тысячи аристократов, настолько богато наряженных, насколько им позволяли их средства. За 24 пажами в ливреях императорского двора – малиновых с серебряными и золотыми обшлагами – следовала группа музыкантов с большими барабанами и трубами, за ними шли полдюжины королевских шталмейстеров, которые бросали в толпу серебряные и золотые монеты. Герольд торжественно шагал впереди в расшитом золотом и серебром камзоле, он нёс жезл из позолоченного серебра, на котором восседал императорский орел. За ними шли курфюрсты и епископы, затем рейхсмаршал, который нёс перед собой большой императорский меч, направленный острием верх. Последним появился Карл. Поверх лат на нём был плащ из золотой парчи. Его нервно пританцовывающая белая кобыла, казалось, едва касалась копытами земли. Карл восхитил своим искусством наездника толпу, стоящую в ряд по обеим сторонам улицы. Лучники его лейб-гвардии, следовавшие за ним, несли на своих камзолах его девиз, вышитый золотыми буквами.

Древний церемониал коронации совершался на следующий день, 23 октября 1520 года, в церкви Девы Марии. Карл должен был дважды лечь в позе распятого на ступенях алтаря, как при рукоположении в сан священника. Положив руку на святые реликвии, которые нашли в гробу Карла Великого – евангелие и ящичек с землёй, пропитанный кровью мученика Стефана – он поклялся поддерживать католическую веру, защищать Церковь, вершить правосудие, отстаивать права Империи, вернуть её утраченные владения, и оказывать должное повиновение папе и Римской церкви.

Архиепископ Кёльнский, обращаясь к собравшейся толпе, спросил:

– Хотите ли вы видеть короля Карла императором и королём Рима, хотите ли вы повиноваться ему по слову святого апостола?

Толпа закричала:

– Да!

Три архиепископа помазали ему лоб, грудь, спину и руки, потом они облачили его в императорские одежды, надели ему на пояс меч Карла Великого и, увенчав его золотой короной, а затем с кольцом на пальце, державой и скипетром в руках его подвели к каменному престолу его тёзки.

На следующий день архиепископ Майнца провозгласил, что Карл принял титул избранного римского императора.