Бьюттаун, старое сердце индустриального Кардиффа, когда-то находился у самых доков. По мнению самых консервативных местных жителей, он располагался там до сих пор.
Но теперь Кардифф вступил в постиндустриальную эпоху. Сажа и угольная пыль от металлургических заводов больше не скрывали дневное солнце. Грязные поезда больше не курсировали туда-сюда по линии Тафф Вейл. После модернизации стоимостью в три миллиарда фунтов доки больше не назывались доками. Теперь они стали заливом, сверкающим новизной и современным, где обедали люди в строгих костюмах, где процветали различные бистро, а за несколько сотен тысяч можно было купить пентхаус на набережной, с видом на дамбу. Однако те старые местные жители до сих пор называли этот район Бьюттауном, борясь с наступлением перемен, которые уже давно произошли.
Всё, что осталось от Бьюттауна, всё, что увековечило это имя, теперь было погребено в центре района, сдав позиции кирпичным многоквартирным домам и высоткам, построенным в 1950-е годы; и лишь кое-где улицы пересекались призрачными венами железнодорожных насыпей с постепенно рушащейся викторианской кирпичной кладкой.
Безукоризненный блестящий чёрный внедорожник нёсся по Анджелина-стрит, словно борзая, преследующая добычу. Мимо пролетели ряды домов и мечеть. Пробки на дороге, уличный рынок, витрины магазинов, в это утро вторника всё ещё закрытые металлическими ставнями, словно рыцари в шлемах с опущенным забралом.
— Церковь? — в седьмой раз спросила Тошико.
— Терпение. Мы скоро приедем, — сказал Джек.
Он свернул на Скин-стрит и ударил по тормозам, когда дорогу внедорожнику преградил мусоровоз. Джек повернул голову, опёрся рукой о спинки сидений и отъехал назад, затем направил автомобиль влево и снова вправо. Под колёсами захрустели камешки.
Он провёл внедорожник по узкому проезду между старыми магазинами и стремительно выехал на засыпанный гравием пустырь. Старые автомобили, стоявшие на кирпичах, смотрели на них ржавыми глазами фар.
— Это здесь? — спросила Тошико.
Джек потянул рычаг ручного тормоза.
— Это здесь. Что у тебя есть для меня?
Она пожала плечами и наклонилась к дисплеям на приборной панели, на одном из которых демонстрировался анализ даты, а в другой был встроен шаровой манипулятор.
— Ничего? — предположила она.
— Продолжай.
— Отсутствие фактов. Недостаток данных. Что, по-твоему, я должна сказать?
— Именно это, — сказал Джек. — Здесь ничего нет.
— Тогда зачем…
— Вообще ничего. Понимаешь?
— Э-э… нет?
— Здесь нет даже кирпичей и земли, — мягко сказал Джек.
— А, — протянула Тошико. — Теперь понимаю. Подожди. Нет, не понимаю.
— Давай пройдёмся, — сказал Джек.
Он вышел из машины, и Тошико последовала за ним. Когда она захлопнула дверь внедорожника, стайка голубей взметнулась в воздух и села на стропила расположенного поблизости разрушенного дома. Воздух был влажным и пах минералами. Земля была заляпана птичьим помётом. На фоне чистого белого неба железные стропила казались чёрными и напоминали рёбра огромного кита.
Джек открыл багажник внедорожника. Он вытащил из чемоданчика с оборудованием портативный сканер и бросил его Тошико. Та аккуратно поймала его.
— Для чего это?
— Чтобы следить за тем, чего здесь ещё нет.
Тошико включила сканер. Никаких показаний, никаких скачков, никаких сигналов.
— Знаешь, почему я люблю работать с тобой, Джек? — спросила она.
— Нет.
— Я тоже. Я надеялась, что ты мне подскажешь.
— Пойдём, — сказал он.
Они пересекли площадку, покрытую заросшим сорняками гравием, и ступили на кучу битой черепицы, которая осыпалась с крыши. На паутине, натянутой между балками, бриллиантами поблёскивали капли воды, оставшиеся после ночного дождя. Джек и Тошико вошли в тень под остатками крыши склада.
— Что мы ищем? — жалобно спросила Тошико.
— Всему своё время. Попробуй насладиться народной архитектурой, — сказал Джек; его голос гулким эхом разносился по развалинам. — Это угольный склад «Миллнера и Пибоди» номер три. Он был построен в 1851 году, а затем на нём было произведено восемнадцать миллионов тонн кокса, который использовался в качестве топлива для двигателей по всей империи. Один этот факт не сводит тебя с ума?
— Количество?
— Нет, Тош, уголь. Как будто это такой уж надёжный способ.
— Ладно. Никаких показаний по-прежнему нет, — сообщила Тошико, пытаясь перезагрузить свой сканер.
— Нет? Это хорошо. Это нам и нужно.
Тошико побежала, чтобы догнать его. Под подошвами её ботинок хрустели камешки.
— Здесь, — сказал Джек, выводя Тошико через разрушенный дверной проём на другой пустырь.
Перед ними стояла заброшенная церковь, с заколоченными окнами и дверьми, разрисованная граффити. Она располагалась у самого склада.
— Церковь Святой Марии Сионской, восставшей из пепла, — сказал Джек, очень довольный собой.
— Святой Марии, восставшей из чего?
— Она была построена в 1803 году и разрушена в 1840-м, чтобы на её месте можно было построить депо.
— Но…
— Я ещё не закончил…
— А я ещё не начала. Разрушена в 1840-м? Но она здесь.
— Именно. Она постоянно появляется снова, раз в тридцать пять или тридцать девять лет.
— Это… что?
— Мы можем считать себя счастливчиками. Она не должна была появиться снова до 2011 года.
— Ещё раз, что?
— Пойдём, — сказал Джек и вытащил из-под шинели револьвер.
— О, теперь ты меня убедил, — сказала Тошико.
Дэйви вышел из автобуса, когда тот подъехал к остановке.
— До свиданьица, — сказал он водителю.
Водитель не обратил на него внимания.
Дэйви заковылял по улице, покачивая авоськой с тремя книгами, которые он взял в библиотеке. Снова собирался дождь. Это чувствовалось.
Он задумался, куда подевалась его кошка.
Дэйви подошёл к парадной двери своего дома и принялся искать ключ.
— Это Тафф! Это Таффи! — послышался крик.
Где же ключ? Под футляром для очков, на дне кармана. Дэйви судорожно искал его.
— Тафф! Поймай мяч, Таффи! Давай, поймай его!
— Уходите! — закричал он, не оборачиваясь.
Вокруг собирались мальчишки. Хулиганы. Оззи и его приятели. Заскучавшие, ищущие развлечений. Он слышал их. Он чувствовал их запах: пиво и травка. Да, он, чёрт возьми, знал, что это за травка. Он был старым, но не глупым.
— Таффи, Таффи, спой нам! — пели они.
— Уходите!
Наконец, наконец ему удалось отыскать ключ и вставить его в замочную скважину. Он повернул ключ в замке. Дверь застряла, как всегда в дождливую погоду. Пришлось толкнуть её.
Что-то ударило его в затылок, и сильно. Так сильно, что он ткнулся лицом в дверь.
Дэйви Морган упал. Он ударился о дверь дома, своего собственного дома, и почувствовал, как из носа потекло что-то тёплое.
— Ублюдки чёртовы, — прошептал он.
На дорожке перед ним прыгал мяч. Тук-тук-тук.
Они бросили этот мяч в него, бросили ему в голову.
Ублюдки.
Он посмотрел на них. Хулиганы толпились на тротуаре, смеясь и злорадствуя, показывая на него пальцем и издавая насмешливые возгласы. Оззи и другие парни. Дурацкие причёски, дурацкие тощие физиономии, дурацкая одежда, штаны, которые не держались на талии и выставляли на всеобщее обозрение резинки трусов.
— Ублюдки чёртовы! — сплюнул Дэйви.
— О-о, Таффи! Какие нехорошие слова! — заорал Оззи.
— Ввали ему! Давай, наподдай ему! — пели остальные. Противные мальчишки. Противные чёртовы ублюдки.
Оззи взял мяч в руки и начал подбрасывать вверх.
— Один на один, а, Таффи? Ты и я? Один на один?
— Убирайся к чёрту, мальчишка, — сказал Дэйви, поднимаясь на ноги.
Мяч ударил его по лицу. Когда Дэйви снова упал, его распухшее колено взорвалось болью, и всё, что он слышал — дикий, насмешливый хохот. Они сломали ему нос. И, похоже, не только. Чёртовы, чёртовы ублюдки.
Дэйви сморгнул слёзы. Оззи снова наклонился, чтобы поднять мяч.
— Хочешь ещё, старый мерзавец? — поинтересовался он.
Дэйви собрал все силы и встал. Он навалился на дверь и повернул ключ в замке. Когда дверь открылась и он смог зайти внутрь, в спину ему рикошетом ударил мяч. Снова послышался смех.
Прямо перед дверью стояла вешалка для зонтиков — на том самом месте, где в 1951 году её поставила Глинис. Там висел старый чёрный зонтик Дэйви, аккуратный бежевый зонтик Глинис и трость.
Дэйви Морган не стал трогать ничего из этого. Он схватился за другой предмет, мирно лежавший на подставке.
Выпрямившись, он обернулся в дверном проёме.
— Один на один, а, Таффи? — крикнул Оззи, подбрасывая мяч. Хор его дружков-ублюдков ржал и улюлюкал.
— Тогда давай, вперёд, чёртов ублюдок, — сказал Дэйви.
Оззи бросил в него мяч.
Он ударил Дэйви и каким-то чудесным образом остался лежать в его руке. Озадаченные хулиганы на мгновение замолкли.
С медленным неприятным звуком мяч сдулся. Дэйви Морган вытащил из него лезвие и бросил мяч на землю.
Армейский штык с годами немного затупился — как и его обладатель — но он по-прежнему был семнадцати дюймов в длину и чертовски острый. Совсем как меч, и по размеру такой же.
Дэйви поднял его. Хулиганы вытаращили глаза.
— Отвалите, вы, уродцы, или я за себя не отвечаю! — заявил он, размахивая штыком.
Они смотрели на него. Во все глаза. А потом бросились врассыпную, и в одно мгновение их и след простыл.
Дэйви взял свою авоську с книгами и вошёл в дом. Он положил штык назад на вешалку для зонтиков и запер за собой дверь.
Он приготовил себе чашку чаю. Кошки по-прежнему нигде не было видно. Еда в миске осталась нетронутой.
Дэйви сел, прихватив с собой три взятые из библиотеки книги. Это были иллюстрированные тома, посвящённые современной скульптуре. Он был уверен, что когда-то уже видел тот предмет из сарая или что-то похожее на него. Глинис любила скульптуры. Однажды они ездили в Бат на выставку современного искусства. В 1969-м. Он поехал вместе с ней, потому что ему нравилось видеть её счастливой.
Тогда это ничего для него не значило. Но стало важным теперь. Он листал страницы, останавливаясь на различных картинках: Бранкузи, Эпстайн, Джакометти[52]. Всё это он видел. Худые, изящные тела, сделанные из металла; узкие туловища, напоминающие голубиные; расширяющиеся книзу конечности; блестящие, угловатые головы.
Но не неподвижные. Двигающиеся.
Гудящие.
Способные передвигаться.
Гвен остановила «Сааб» на пустыре. Прямо перед ним был припаркован внедорожник.
Они с Джеймсом вышли из машины.
Гвен огляделась по сторонам. Джеймс настроил систему коммуникации.
— Джек? Тош? Эй?
Он замолчал, прислушиваясь. Его лицо помрачнело.
— Что такое? — спросила Гвен.
— Джек говорит — «варёное яйцо», — сказал Джеймс.
Они побежали.