Утро понедельника, небо над Кардиффом — словно грязная тряпка.
Когда чайник вскипел, Дэйви Морган покормил кошку, а затем налил горячей воды в термос.
— Так что я всё равно оставил его в сарае, — сказал он, продолжая свою историю. — Похоже было, что оно не хотело, чтобы его беспокоили, поэтому я решил, что никакого вреда оно не принесёт, и оставил его там.
Он снял пиджак с вешалки у дверей в маленькой кухоньке в задней части дома. Пиджак был от старого костюма. Дэйви считал, что в этом костюме он женился — в 48-м году — однако Глинис всегда настаивала, что костюм был на нём в тот день, когда они познакомились, на вечере в Порткоуле, а это был год 46-й. Глинис хорошо запоминала такие детали, или же она просто лучше умела настаивать на своём. Дэйви скучал по ней.
Пиджак пришёл в негодность уже к середине 1950-х, но Глинис не позволила мужу выбросить его — «из сентиментальности». Так что ради неё Дэйви стал надевать этот пиджак для работы в холодную погоду. Для плохо сшитого старого костюма эта вещь продержалась достаточно долго.
— Думаю, мне лучше пойти поработать, — сказал он. Кошка осталась равнодушной к этому замечанию, так же, как и к истории, которую рассказывал Дэйви. Опустошив миску, она села, как балерина на картине Дега, вытянув лапу, и принялась вылизывать свою задницу.
— Ты побудешь здесь часок или два? — спросил Дэйви. Кошка посмотрела на него, высунув кончик языка, а затем вернулась к своему занятию. Впрочем, Дэйви обращался не к ней. Он разговаривал с фотографией, стоявшей на столике в прихожей. Но всегда делал вид, что беседует с кошкой, потому что, если человек разговаривает с фотографиями, значит, он сошёл с ума, разве не так?
Он надел кепку и похлопал по карманам своего пиджака. Глинис умерла в 1978-м. Осложнения, сказал врач, что выглядело разумным диагнозом. От осложнений часто умирают.
Каждую пятницу по вечерам она клала в карман его пиджака пакетик мятных леденцов, чтобы Дэйви мог обнаружить его в субботу утром во время работы. Он до сих пор проверял, нет ли в кармане такого пакетика, хотя вот уже двадцать девять лет ему неоткуда было взяться. Хотя в кармане лежала обёртка. Двадцатидевятилетний клочок фольги и бумаги. Дэйви так и не хватило духу выбросить его.
Он вышел во двор и запер за собой дверь. Опираясь о стену, он надел резиновые сапоги и через задний двор вышел в переулок между домами.
Оттуда доносился грохот пневматической дрели, словно какой-то обезумевший кузнец неистово бил молотом по наковальне. На Коннолт-уэй строили новые дома. Среди выкупленных под эти нужды земель была и обширная территория, которая когда-то окружала улицы Катайс. Безумие. Джим Френч, который выращивал овощи на участке недалеко от Дэйви, как-то рассказал ему, что городской совет рассматривал вопрос о продаже и их земельных участков застройщикам. Как такое вообще могло быть? Где он тогда будет выращивать салат-латук, картошку и кабачки?
В воздухе чувствовался запах кирпичной крошки и дождя. Новые дома напоминали каркасы ящиков, возвышающиеся над изгородью. Дрянные сборные дома, похожие на наборы «Эрфикс»[31], выросшие за месяц, словно сорняки. Совсем не такие, как те здания, которыми застроена его улица. Хороший кирпич, деревянные двери. Конечно, его дверь не мешало бы подкрасить, но всё равно.
В понедельник утром на участках никого не было. Железные ворота заскрипели, когда Дэйви прошёл через них. Больше половины участков заросло сорняками. Никто больше не хотел трудиться, выращивая овощи, теперь, когда в супермаркетах «Куик Сейв»[32] было полно гуавы, брокколи и предварительно вымытых бобов.
Поэтому Дэйви взялся вскапывать соседний участок. Он не платил за него, но этот участок был заброшен уже более десяти лет, и Дэйви не видел в этом ничего плохого. Именно тогда он и обнаружил это. В прошлую субботу, когда рыхлил вскопанную землю и сжигал вырванные сорняки. Он ощутил явственный привкус мяты во рту, лишь на секунду, воспоминание о мяте, когда зубцы его граблей наткнулись на это.
В воскресенье ночью снова приходили мальчишки. Пустые банки из-под пива, защитный колпак над растениями перевёрнут. У Дэйви была наготове банка чёрной краски на случай, если бы им снова пришло в голову разукрасить его сарай, как это было весной. Невоспитанные болваны даже писать грамотно не умели. «Тафф Морган — старый казёл».
Дэйви подошёл к сараю и открыл висячий замок. Оно по-прежнему было внутри, там, где он его оставил — в тачке; оно слегка наклонилось, словно выглядывая в грязное окно.
— Так что, всё в порядке? — спросил Дэйви.
Как и в случае с кошкой, никто ему не ответил.
— Я тут задумался, есть ли у тебя имя, — продолжал Дэйви. — Просто чтобы всё было культурно, как полагается. Я Дэйви, хотя все называют меня Тафф. Даже жена называла меня Тафф.
Послышался негромкий гул, но по-прежнему никакого ответа.
— Дурацкое имя, согласен. Как это теперь называется? Стереотип, так, что ли? С 42-го года меня так называют. Королевские стрелки, мальчики из разных мест, не старше меня. Мальчики из Ливерпуля, и из Бирмингема, и из Лутона. Джок, видишь ли, был из Абердина, поэтому, естественно, его называли Джок. А я был Тафф. Тафф Морган. Валлийский парень. О, это было обычным делом. Никто не спорил. Нужно было радоваться уже тому, что тебя заметили.
Снова гул, но уже в немного другой тональности.
Дэйви вытащил свой термос.
— Как насчёт чашки чаю? — спросил он.
Утро понедельника, тучи над заливом — словно синяки.
Гвен вошла в Хаб через маленький информационный центр на набережной. Она ощутила запах приготовленного Йанто кофе ещё до того, как откатилась в сторону дверь в виде шестерёнки.
— Всё в порядке? — спросил её Оуэн. Синяки на его лице расцвели ещё ярче с тех пор, как она в последний раз видела его в субботу, а губы распухли. Вид у него был ещё более недовольный, чем обычно.
— У тебя такой вид, как будто ты вставил коллагеновые импланты, — заметила Гвен.
— Спасибо. — Он немного помолчал. — Как твоя голова?
Гвен пожала плечами. В выходные им всем удалось хорошенько расслабиться, хотя она знала, что без последствий это не пройдёт. Только в воскресенье ночью, когда её голова стала буквально раскалываться, она поняла, как сильно на неё подействовали первичный и вторичный контакты с Амоком. Поначалу они были слишком обеспокоены из-за своих синяков, порезов и ушибов, из-за того, насколько они пострадали в физическом плане.
Синяки исчезнут. Ободранные пальцы заживут. Настоящий вред был нанесён разуму. Сейчас стало легче, боль утихла, но до сих пор время от времени накатывала тошнота, и в левом глазу у неё постоянно покалывало. Она содрогнулась от мысли о том, с чем им всем пришлось столкнуться, и о том, что это всё означало.
— Если быть совсем честной, — ответила Гвен, — то я как с перепоя. Но мне становится лучше. Как будто боль постепенно проходит.
— Как в день после дня после жёсткого похмелья, — согласился Оуэн, кивая.
— Да, — сказала она. — Хотя в твоём случае это и было жёсткое похмелье. В субботу ты надрался в стельку.
— Зато было весело, — сказал Оуэн.
Она улыбнулась и кивнула.
— Да, было весело, — согласилась она.
Было весело, когда они собрались вчетвером в квартире Джеймса. Это было необходимой мерой, вроде вентиляции на перегревающемся реакторе. Если бы они не расслаблялись таким образом, «работа» свела бы их с ума.
Гвен задумалась о том, сколько времени она уже помещала слово «работа» в кавычки и сколько времени она будет продолжать это делать.
— Кофе? — спросил Йанто, появившийся, словно джинн из тщательно вычищенной лампы.
— Я люблю тебя, — сказала Гвен, забирая у него свою чашку.
— А я люблю тебя ещё больше, — сказал Оуэн Йанто, — и я готов забеременеть от тебя.
Йанто терпеливо улыбнулся.
Оуэн вернулся к своему рабочему месту и сел за стол.
— Эй, Йанто?
Йанто подошёл.
Оуэн извлёк из кучи разбросанных по своему столу вещей пистолет.
— Лучше бы вернуть это на оружейный склад. Ты не мог бы?
— Конечно.
Йанто взял пистолет и посмотрел на него.
— Он сломан, — заметил он.
— Кажется, я его уронил, — ответил Оуэн, открывая новостные ленты на своём компьютере.
— Откуда? С орбиты?
— Нет, просто уронил. А что?
Йанто пожал плечами и ушёл по своим делам.
— Джек у себя? — спросила Гвен у Тошико, подойдя к лабораторному столу.
— Наверно. Я его не видела.
— Что ты делаешь? — спросила Гвен. — Это не…
Тошико села, сняла защитные очки и сделала глоток из чашки с кофе.
— Да, это оно, — сказала она. — М-м-м, я люблю этого мужчину.
— Он женится на мне, — сказала Гвен. Она посмотрела на экран консоли, где непрерывно генерировались какие-то показания.
— Амок.
— Джек сказал, что я могу заняться им. Базовые исследования и анализы.
— Ты же вроде сказала, что не видела его?
— Он оставил мне записку. «Тош, возьми Амок и протестируй его, пожалуйста, базовые исследования и анализы». — Она продемонстрировала Гвен стикер с надписью, сделанной каллиграфическим почерком, который мог принадлежать только одному человеку.
— Ты уже можешь сказать, что это? — послышался голос, неудачно пародирующий Рольфа Харриса[33].
У них за спинами стоял Джеймс. Гвен попыталась вести себя как ни в чём не бывало, но ей было нелегко смотреть ему в глаза так, чтобы это ни у кого не вызывало ненужных подозрений.
— Нет, — сказала Тошико.
— Ладно. Оно безопасно? — спросил Джеймс, наблюдая, как график показаний на экране ползёт вверх.
— Восемь уровней изоляции, — сказала Тошико. — Защитные экраны. Блокировка. Пояс верности.
— Хорошо, — сказал Джеймс. — Я больше не хочу такого насилия над мозгом.
— Да, я тоже, — согласилась Тошико. — Я до сих пор не могу нормально думать. Мой отец называл это «как пыльным мешком стукнутый». Отвратительно. Ничего не соображаю. А ты как?
— Отлично, — сказал Джеймс.
— Как твои рёбра?
— Отлично. Оуэн велел не поднимать тяжестей.
— Что? — спросила Тошико, бросив взгляд на Гвен. Та невольно фыркнула от смеха.
— Ничего.
— Что? — повторила Тошико, с любопытством глядя на Гвен.
Гвен покачала головой. Накатили непрошеные воспоминания. Джеймс, берущий её на руки у холодильника в первые предрассветные часы пятницы. Сгорая от страсти, он едва ли чувствовал её вес.
— Ничего. Но это было действительно на двадцать семь баллов, правда? — сказала Гвен.
— Двадцать семь, — сказал Джеймс.
— Абсолютно, — добавила Тошико и снова надела защитные очки. — Кстати, спасибо за субботу. Я давно так не смеялась. Этот сериал про Энди просто бесценен.
— Не за что, — ответил Джеймс. Они с Гвен отошли, оставив Тошико работать.
— Ты совсем не тяжёлая, — прошептал ей Джеймс.
— Хватит!
— Ты забыла это у меня в квартире, — добавил он, передавая ей MP3-плеер.
— О, прости. Спасибо.
— Там несколько новых треков, — сообщил Джеймс и ушёл.
Гвен вставила в ухо правый наушник и вызвала на экран плеера меню. Заиграла музыка. Джеймс записал для неё «Coming Up For Air» и ещё восемь песен «Torn Curtain», её любимой группы. «Coming Up For Air» играла в тот момент с холодильником.
— Эй, вы.
На мостках над рабочей зоной появился Джек.
— Доброе утро всем. Надеюсь, вы уже выпили кофе. Это тяжёлая неделя. Джеймс, можешь проверить свой источник в земельном кадастре насчёт той коммуны в Ронте? Там может не быть ничего особенного, но что-то подсказывает мне, что это может быть культ, и вебсайт, который ты нашёл, не даёт мне уверенности в том, что он полностью, понимаешь, земного происхождения?
— Будет сделано, — сказал Джеймс.
— Хорошо. Оуэн?
Оуэн повернулся на своём стуле.
— По-прежнему никакой информации о пропавших домашних животных в Катайс. По перекрёстным ссылкам я нашёл полицейский отчёт о маленьких костях, обнаруженных на свалке за молодёжным клубом. Долгоносиков за последнюю неделю никто не видел. О, и летающая тарелка, которую видели над Барри, на самом деле оказалась ветроуказателем. Ещё я слежу за тем мужиком из Фейруотера, который позвонил «Самаритянам»[34] и сказал им, что его жену съел автобус. Я считаю, что это дело для «реабилитации в обществе»[35], но никогда нельзя быть полностью уверенным.
— Это правда, — согласился Джек. — А что с мистером и миссис Питерс?
— Я пока наблюдаю за этим, — сказал Оуэн. — Как только я что-нибудь узнаю, сразу же скажу тебе.
— Если они начнут вылупляться, я хочу узнать об этом до тебя, — сказал Джек. — Тош?
— Пока ещё анализирую Амок, — ответила Тошико.
— Ладно, хорошо, пока можешь отложить это. Я отправил файл на твой компьютер, посмотри его. Или я ошибаюсь — и, Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я ошибался, — или автомеханик из Грейнджтауна пишет в своём блоге о том, как создать портативное мезонное оружие. На сумарском языке.
— Я посмотрю.
— Будь добра, — Джек огляделся по сторонам. — Гвен?
— Да?
— У тебя есть минутка?
Гвен вошла в его кабинет. По всему столу Джека были разбросаны газеты.
— Так что, мы попали на первую полосу? — спросила Гвен.
Джек покачал головой.
— Нет, мы заняли всего два дюйма на восемнадцатой странице.
— Так это хорошо, правда?
— Да. Это хорошо. Все, кто оказался вовлечён в происшествие с Амоком, слишком пострадали, чтобы вспомнить что-либо вразумительное.
— Ну, в чём-то это хорошо.
— Это лучшее, на что мы можем надеяться.
Гвен немного подождала. Затем проговорила:
— Думаю, мне сто́ит извиниться.
— Правда?
— Я была груба с тобой в четверг. Очень груба. Прости меня.
Джек откинулся на спинку стула и вздохнул.
— Нет, всё в порядке. Это я должен извиниться. Я вышел из себя. Я не понимал, насколько… насколько Амок коварен. Думаю, он подействовал на меня сильнее, чем я считал. Заставил меня вести себя…
— Всё нормально.
— Нет, не нормально. За такое следует извиняться.
— Извинения приняты.
Джек кивнул.
— Мы снова друзья, Гвен Купер?
— Мы всегда ими были.
Он снова кивнул.
— Хорошо провела выходные?
— Да.
— Развлекалась вместе с остальными?
— Да, — сказала она. Не было смысла врать.
Джек встал.
— «Энди Пинкус, рамфоринх[36]». Потерянный сезон. Это действительно было так хорошо, как говорил Джеймс?
— Да. — Откуда он узнал?
— Я всё знаю, Гвен, — сказал Джек. — Может быть, я как-нибудь смогу одолжить у него диски. Мне нравится Энди. У него хороший юмор, как у Рена и Стимпи[37], ты понимаешь, что я имею в виду.
— Да.
— Ладно, тогда давай работать, — сказал Джек.
— Амок, — сказала Гвен. — Ты знаешь, что это такое?
— Это? О, да, — ответил Джек.
Он перевернул одну из газет на своём столе и постучал пальцем по головоломке по поиску слов на последней странице.
— Головоломка? — спросил Джеймс.
— Да.
— Нас чуть не убила головоломка по поиску слов?
Джек кивнул.
— Вроде того.
— Люди умирали от поиска слов? — поинтересовалась Тошико.
— Ладно, — сказал Джек. — Давайте поторопимся и разберёмся с этим. Я провёл аналогию. По-джеймсовски. Амок — это головоломка, упражнение для ума. Как кроссворд или — да — поиск слов. Проблема в том, что она была создана существами и для существ, которые существуют в большем количестве измерений, чем мы. Их идея несложной головоломки захватила наши разумы так, что мы не смогли с этим справляться. Мы не созданы для решения логических задач такого уровня. Мы простые, крепкие существа, живущие в четырёх измерениях. Судоку в одиннадцати измерениях может просто расплавить мозг таким, как мы. Они заманчивы, вызывают привыкание, недоумение, бешенство, вовлекают нас в игру… но наши возможности слишком ограниченные, чтобы мы могли их разгадать.
— Ты говоришь, что мной овладело судоку? — спросил Оуэн, присоединяясь к остальным.
— Да, — сказал Джек. — Какие новости?
— Только что узнал. Питерсы вылупляются, — сказал Оуэн.
— Чёрт! Команда «К бою»! — воскликнул Джеймс.
— Точно. Вперёд, — сказал Джек.