Пришедшие издалека

ВТОРАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ РОБЕРТА СКОТТА

ОЧТИ одновременно готовились две экспедиции: норвежская — на север, английская — на юг. Их руководители Руал Амундсен и Роберт Скотт — признанные миром полярные исследователи, чьи походы вошли в историю борьбы человека со стихийными силами, служат примером непреклонной воли, смелости, самоотверженности.

Оба путешественника, преисполненные взаимным уважением и доброжелательством, с интересом следят за планами друг друга: какие цели ставит коллега, какие новые средства и методы собирается он применить? Амундсен считает Скотта более опытным полярным исследователем. В свою очередь, англичанин восхищен необыкновенной энергией, предусмотрительностью, стальной волей норвежца, хотя и сам обладает этими достоинствами.

Английскую и норвежскую экспедиции отличает многое: и объем исследований, и характер снаряжения, и, наконец, избранные ими районы деятельности — Скотт и Амундсен отправляются в противоположные области земного шара. А объединяет их благородная цель — познание неведомого. Не может быть и речи о каком-либо соперничестве. Честолюбие, личная слава? Разумеется, оба полярника не чужды этому, хотя и в далеко не одинаковой степени. Но ведь если удастся осуществить задуманное, славы с избытком хватит на всех участников экспедиций!

Скотт и Амундсен в расцвете сил: англичанину — 42 года, норвежцу — 38 лет. Остается только пожелать друг другу наилучших достижений и заслуженной победы…

Для Роберта Скотта изучение Антарктиды стало жизненной целью. Около шести лет прошло со времени возвращения экспедиции «Дискавери», и все это время его не оставляло стремление снова проникнуть в высокие широты южного полушария. Скотт тщательно анализировал причины неудач полярных исследователей, не забывая и слабые места своего похода. Он оценивал недостатки и качества транспортных средств, снаряжения, различных видов продовольствия, детально изучал маршрут Шеклтона. Что не позволило тому пройти последние 179 километров? Как обеспечить полный успех?

Скотт терпеливо ждал часа, чтобы осуществить замыслы. Всем, что у него было, пожертвовал он ради высокой цели. Когда для снаряжения экспедиции понадобились дополнительные средства, он не колеблясь отдал свое скромное состояние. Не с легким сердцем оставил капитан Скотт молодую жену и маленького сына. Но этот высоколобый человек, с залысинами и сжатыми губами, был фанатиком дела — научных исследований, открытий.

Ровно десять лет минуло с апрельского дня, когда Клементс Маркем предложил лейтенанту Скотту взять на себя командование экспедицией «Дискавери». Есть у него основания жаловаться на судьбу? Были, разумеется, свои обиды, горькие разочарования, но ведь и чувство радости не раз захлестывало его, а счастливое сознание, что он успешно исполнял научный долг, разве не величайшая награда человеку, посвятившему жизнь служению людям, обществу?! Конечно, пережитое оставило определенные следы. Он уже не тот стройный, юношески легкий и воспламеняющийся лейтенант, у которого воля, решительность и знание дела сочетались с безмерной доверчивостью. Впрочем, несмотря на жестокие уроки, он еще не целиком вытравил слепую, порой совершенно наивную доверчивость. Сохранится ли эта черта, когда ему будет за пятьдесят? Хоть и мчится быстролетное время, он не чувствует приближения безотрадной старости. Здоровьем не обижен: недомогания, на которые иногда жалуются сверстники, незнакомы ему, а по выносливости он не уступит даже молодым своим спутникам, кроме Эдгара Эванса, заслуженно называемого богатырем, и немногих подобных ему.

Экспедиция оставила Англию 1 июля 1910 года на трехмачтовом парусно-паровом судне «Терра Нова» («Новая Земля»). По соседству с океанскими пароходами деревянный корабль казался миниатюрным. Англичане шли к Великому барьеру. С Робертом Скоттом отправились шесть офицеров, двенадцать ученых, четырнадцать человек обслуживающего персонала — это береговая партия, зимовщики. Судовую партию из тридцати человек возглавил лейтенант Пеннел — Пенелопа, как именовали его товарищи.

Верный друг по первой экспедиции биолог Эдвард Уилсон, Билл, назначен старшиной группы ученых, от которых зависит успех исследований. На юг идут два шеклтонских зимовщика, бывшие «юнцы» Реймонд Пристли и Бернард Дэй. Они многому могут научить антарктических новичков. Пристли двадцать четыре года, но и в этой экспедиции он один из самых молодых, его называют запросто — Реймонд.

Разумеется, можно быть неплохим знатоком человеческих характеров и ошибаться, однако Роберт Скотт уверен, что не просчитался, подбирая личный состав. «Каждый должен быть не только добросовестным работником, специалистом своего дела, но и сильным, мужественным человеком, хорошим товарищем», — требует он.

Четверо пойдут с ним на полюс. Скотт напоминал спутникам:

— Дело не только в открытии Южного полюса, задачи экспедиции шире и серьезнее. Шестой континент все еще загадка для науки. Даже очертания его мы знаем только приблизительно, а о внутренних областях, климате, поверхности и строении почвы, ледниковом панцире, растительном и животном мире, недрах Антарктиды известно крайне мало. Неправы те, кто думает, будто достижение полюса — это самое важное, а остальное — второстепенное. Все главное! А для каждого главное то, к чему он призван.

Скотт постоянно прислушивался к мнениям товарищей, а приняв решение, настойчиво требовал исполнения. О нем отзывались: в разговоре мягок, в деле тверд, как кремень.

Экспедиция снаряжена превосходно. Основной транспорт дожидается в Новой Зеландии: девятнадцать низкорослых маньчжурских лошадок доставил с Дальнего Востока русский конюх Антон Омельченко; англичанин Сесил Мирз и второй русский — каюр Дмитрий Геров привезли больше трех десятков сибирских собак.

Автомобиль очень мало помог Шеклтону. Скотт взял техническую новинку — трое моторных саней на гусеничном ходу. Ими ведает инженер Дэй, бывший водитель механической колымаги «Джонстон». Возможно, мотосани окажутся полезными, но перевозить грузы в большом южном путешествии придется лошадям. Скотт надеется, что его пони пройдут лучше, чем Гризи, Квэн и другие. На собак он, как и Шеклтон, рассчитывает мало: прошлый опыт подсказывает ему, что упряжки непригодны для переходов по ледникам Антарктиды.

После погрузки в Новой Зеландии судно утратило нарядный вид. В центре палубы стояли большие ящики с двумя мотосанями, а третьи, укрытые брезентом и крепко привязанные, — на корме; остальное пространство занимали пони, собаки, бидоны с горючим, мешки с углем.

«Терра Нова» покинула новозеландскую гавань Порт-Чалмерс 29 ноября. Много мелких судов провожало экспедицию. В кают-компанию, где миссис Уилсон и миссис Эванс, дорожа минутами, оставались со своими мужьями, доктором биологии и лейтенантом, и с их товарищами, вошел Роберт Скотт.

— Пора? — испуганным голосом спросила миссис Уилсон.

— Да, пора…

Сердце ее сжалось… Что это? Предчувствие недоброго? Нет, нет! Просто больно расстаться с Биллом, таким ласковым, заботливым…

За бортом пыхтел буксир. Спустились по трапу. Миссис Уилсон подняла сиреневую вуаль, прижалась губами к голове мужа, он нежно целовал ее руки.

— О Билл! Береги себя!..

— Конечно!.. Не надо плакать, дорогая…

Растроганные Пристли и Дэй отошли в сторону.

А молодой каюр Геров, стоявший с конюхом Омельченко поодаль, сочувственно промолвил:

— Не зря говорят: «Долгие проводы — лишние слезы»…

Уилсон легко взбежал на палубу и с печальной улыбкой крикнул:

— Чуть не позабыл обычного — пиши…

Полным ходом двигалась «Терра Нова» по курсу. Скотт очень тревожился: как перенесут пони путешествие через бурные моря? Лошадок поместили под баком и в средней части судна. Скотт видел: животные страдают от сильной качки и, постоянно напрягаясь, чтобы удержаться на ногах, хиреют. Как они ухитряются отдыхать и спать? Жалость вызывали и собаки: их держали на цепи, и потоки воды, захлестывая палубу, обдавали животных холодным душем. Барометр падал.

Лоуренс Отс, офицер драгунского полка, и Сесил Мирз, их помощники конюх Омельченко и каюр Геров, многие другие старались облегчить участь пони и собак.

— Тяжелая жизнь у этих бедных созданий, — сказал Скотт.

— Будем надеяться, что море утихнет, — ответил Мирз.

Но налетел шторм и к полуночи забушевал вовсю. Судно вздымалось на гигантских белесых хребтах и низвергалось в пучину. Волны перекатывались через палубу, увлекая собак. Цепи, прикрепленные к ошейникам, натягивались, животные задыхались. Прочнейшие веревки рвались, мешки с углем и ящики с бидонами превратились в опасные тараны.

Всю ночь люди спасали пони и собак, помогая им удержаться, выбрасывали за борт мешки, заново привязывали ящики. Скотт приказал убрать паруса и остановить машину. «Терра Нова» дрейфовала.

— Насосы засорились, вода в трюме поднимается, она проникает в машинное отделение, — доложили Скотту.

Старшина кочегаров Лэшли, стоя по горло в бурлящем потоке, безуспешно пытался прочистить насос. Судно заметно погружалось.

— Потушить огонь в топках, — отдал команду главный механик.

Матросы, выстроившись цепочкой, быстро передавали друг другу ведра с водой и выплескивали ее за борт. К вечеру шторм немного утих. Удалось исправить насосы.

— В машинном отделении и в трюме вода убывает, — донесли начальнику экспедиции, бледному, с запавшими глазами, насквозь промокшему.

Развели огонь в топках, поставили паруса, и «Терра Нова» пошла вперед.

Шторм принес немало бед. Две лошади околели, одну собаку сорвало с привязи и унесло. Смыло десять тонн угля, триста литров керосина, ящик спирта для научных препаратов.

— Не ожидал я такого шторма в это время года, — сказал Скотт доктору Уилсону. — Мы еще легко отделались.

— Да, могло бы кончиться очень печально.

— Хочу еще раз осмотреть наших животных. Пошли, Билл?

Лошадки понуро стояли за своими загородками, измученные, с отекшими ногами. Омельченко знаками показал, что пони ничего не едят. Выразительно жестикулируя, Уилсон обнадежил русского конюха. Скотт склонился над ворохом сена, в котором лежал Осман, лучшая ездовая собака, она чуть вздрагивала. «Что, бедняга, плохо?» — тихо произнес начальник. Во время шторма Геров нашел Османа полумертвым, унес его и укрыл сеном. «Пропадет!» — горевал каюр. Однако пес выжил, на другой день начал есть, оправились все собаки. Вернулся аппетит и к лошадям, они повеселели.

Скотт совещался с товарищами: не устроить ли зимовку на мысе Крозье, южнее острова Росса? Ученые одобрили проект: прекрасное место для исследований — до барьера недалеко, путь полюсной партии сократится. Но удастся ли подойти к мысу Крозье, выгрузить лошадей и моторные сани?

7 декабря в кают-компанию вошел боцман:

— Виден лед.

Лучи солнца, пробившиеся сквозь облака, осветили плавучую ледяную гору. На другой день экспедиция встретила еще два айсберга, а спустя сутки подошла к паковому поясу. «Терра Нова» двигалась по разводьям, обходя полосы многолетнего льда. В середине декабря антарктический пак задержал судно. Сберегая уголь, погасили топки.

Люди спустились на лед. Молодой норвежец Трюгве Гран начал тренировать лыжников. Гидрологи исследовали морские течения, брали пробы воды, измеряли температуру на разных глубинах. У полярного круга дно «нащупали» почти в 4000 метров. Мирз и Геров вывели две упряжки; к перевозке саней приучали четырнадцать собак, они отвыкли от работы.

Пошел сильный дождь. Льды медленно расходились. В кочегарке развели пары. «Терра Нова» пошла дальше, но через несколько часов снова очутилась в непроходимых льдах.

До конца месяца экспедиция отыскивала лазейки в белых полях, останавливалась, пробивалась на юг.

Появились исполинские синие киты — блювалы. Над судном проносились антарктические буревестники и большие птицы скуа, напоминающие чаек. Тралы приносили биологам много нового для познания жизни подводного царства.

Микроскопические водоросли служат пищей мириадам маленьких креветок, а те, в свою очередь, — некоторым видам тюленей, пингвинам и рыбам. Вот пингвин схватил трепещущую рыбку, но не успел насладиться добычей, как сам стал жертвой морского леопарда. Но и у этого сильного, проворного тюленя, весящего полтонны, есть грозные враги — косатки.

Зубастый морской хищник с изогнутым в виде косы спинным плавником водится повсюду — от Арктики до Антарктиды. Длина его 7—10 метров. Мореплаватели разных стран наградили косатку выразительными прозвищами: «кит-убийца», «тиран всего живого», «кит-разбойник», «ужас морей», «кит-каннибал».

Жадное и свирепое чудовище пожирает все, что попадается ему на пути: моллюсков, рыб, тюленей, пингвинов. Разинув пасть с полсотней больших конических зубов, косатка хватает миролюбивого тюленя Уэдделла и, не уменьшая хода, рассекает его пополам и проглатывает. «Тираны всего живого» небольшими группами нападают даже на огромного синего кита.

Участники экспедиции Роберта Скотта стали свидетелями необычайного происшествия. Шесть-семь косаток плавали вдоль кромки ледяного поля вблизи стоявшего судна. Они казались чем-то взволнованными и быстро ныряли, почти касаясь льда плавниками. Вдруг хищники появились за кормой, высовывая рыла из воды. На льду, толщиной 80 сантиметров, находились две упряжные собаки, они были привязаны.

Не предполагая грозящей им опасности, Скотт позвал фотографа Понтинга. Обрадованный, тот помчался с аппаратом к кромке льда, но хищники уже исчезли. Внезапно ледяное поле всколыхнулось, приподнялось и треснуло. Его взломали косатки! На одном из обломков остались Понтинг и собаки. Теперь хищники ныряли под раздробленным белым полем, то и дело поднимая морды метра на полтора-два над водой; люди видели их маленькие блестящие глаза и страшные зубы. Испуганные лайки визжали и рвались с цепи — косатки проносились совсем близко.

— Бросьте Понтингу веревку! — приказал Скотт. — Несомненно, эти чудовища хотят посмотреть, что стало с живыми существами на льду.

Фотограф подтянулся к судну, собак спасли.

— Пожалуй, только очевидцы и поверят, что хищники раскололи ледяное поле с намерением свалить человека и лаек в воду, — заметил доктор Уилсон.

— Не думалось мне, что косатки способны на такую хитрость, — проговорил побледневший фотограф.

— Да и кто мог помыслить об этом! — поддержал Скотт. — Ясно, косатки очень сообразительны, и впредь мы будем относиться к ним с должным уважением.

Как только «Терра Нова» останавливалась у кромки льда, где располагались пингвины Адели, Уилсон спускался с судна и, словно волшебник, приманивал их. Доктор ложился ничком и начинал петь. Нелеты вприпрыжку сбегались на его голос. В часы вынужденных стоянок с кормы доносилось хоровое пение:

Стаи восхищенных пингвинов внимали дружному хору.

— Любое пение слушают они с довольным видом, но стоит затянуть гимн «Боже, храни короля», и вся компания улепетывает, бросается в воду, — пробасил Сесил Мирз. — Мотив, что ли, им не нравится?

— Вот уж не скажу, но так бывало несколько раз, — улыбнулся Скотт.

— Вообще-то они благодарная публика, — заметил кавалерист Лоуренс Отс.

— Послушай, Титус, — обратился к нему лейтенант морской пехоты Генри Боуэрс, — можно ли выучить пингвинов аплодировать?

— Не выйдет, Пташка, ручки у них коротенькие.

Крепко сдружились будущие зимовщики за месяцы плавания, многие получили прозвища. Общего любимца и советчика, веселого умницу, 38-летнего доктора Уилсона величали Дядей Биллом и Дядюшкой. Лоуренс Отс, рослый, отлично сложенный, получил три новых имени: Титус, Солдат и Фермер. Неунывающего, подвижного, неизменного запевалу Генри Боуэрса называли Пташкой, метеоролога Симпсона — Солнечным Джимом, биолога Нельсона — Мэри, фотографа Понтинга именовали Понко, зоологу Черри-Гаррарду оставили первую половину фамилии…

Роберта Скотта радовала эта дружба. Что может быть хуже разлада, ссор, вражды! Каждое испытание, выпадающее экспедиции, убеждает, что в выборе спутников он не ошибся. Люди увлечены делом до самозабвения, все проникнуты духом терпимости, благожелания. И так складывается при убийственной монотонности дрейфующих льдов. А в то же время какая это раздражающая игра! Никогда не знаешь, что произойдет через полчаса, через десяток минут. Единственное спасение в подобных условиях — работа, его товарищи понимают это…

Вряд ли капитан хвалил их в глаза, но, оставаясь наедине со своим дневником, не скрывал восторга: «Все вместе взятые представляют удивительный подбор… Каждый силится помочь остальным, и никто не слыхал ни одного сердитого слова, ни одной жалобы».

Скотт воздавал по заслугам не только своим соотечественникам. «Я убедился, что нашим русским молодцам подобает не меньше похвал, чем моим англичанам», — отметил он в дневнике. «Наш вечно бдительный Антон… Ну, не молодчина ли этот Антон!.. Славный малый…» — писал капитан о конюхе Омельченко. «Славным и очень сметливым малым» находил Скотт и каюра Дмитрия Герова. «Антон и Дмитрий всегда готовы прийти на помощь, оба они прекрасные малые».

Не только события в жизни экспедиции, но и надежды, сомнения, радости, сокровенные мечты доверял Скотт своему дневнику: «Слишком было бы злой насмешкой со стороны судьбы дозволить такому сочетанию знаний, опытности и энтузиазма пропасть даром, ничего не свершив».

Двадцать суток пробивалась «Терра Нова» через паковые льды и в конце декабря вошла в море Росса, а накануне нового, 1911 года вахтенный офицер доложил:

— Виден берег.

В ясном прозрачном воздухе четко выделялась пламенеющая вершина горы Сабина, хотя до нее было 200 километров. Солнце светило почти непрерывно. Любители возобновили купание на палубе, прерванное три недели назад. Достали забортную воду и вымылись, под солнцем тело быстро высыхало. Генри Боуэрс с иронической улыбкой глядел на дрожащих товарищей. Он-то ни на один день не прекращал обливаться холодной водой и убеждал других: «Это лучшее средство от всех болезней…»

Утром Скотта разбудили голоса: спутники смеялись, спорили, часто упоминая имя унтер-офицера Томми Крина. Его крольчиха Хэппи принесла семнадцать детенышей, и Томми, заранее обещавший их двадцати двум товарищам, растерялся…

Высадиться на мысе Крозье не пришлось.

— Жаль, но мы вынуждены отказаться от нашего плана, — сказал Скотт товарищам. — Здесь нет ни одного укрытия, чтобы разгружаться, не опасаясь волн. Уйдут недели, пока удастся перетащить на берег экспедиционное имущество. А что делать с лошадьми и моторными санями?! Да, мыс Крозье — отличное место, обидно с ним расставаться.

Доктор Уилсон расстроился: как и в прошлый раз, на «Дискавери», не доведется ему наблюдать жизнь здешней колонии императорских пингвинов. Эти птицы не откочевывают на север, в более теплые края, как пингвины Адели, а зимуют у побережья материка.

— У вас, Билл, будет возможность совершить сюда путешествие, — обнадежил друга Скотт.

— Интереснее всего проследить за императорскими пингвинами в разгар зимы, когда они насиживают яйца, выводят потомство.

— Как вы знаете, зимние переходы в Антарктике опасны, их еще никто не совершал. Впрочем, успеем обдумать ваши планы…

«Терра Нова» пошла к острову Росса и остановилась невдалеке от мыса, названного именем лейтенанта Эванса.

На полосе темного песка начали строить зимовку. Она появилась в 25 километрах от мыса Хижины, близ которого некогда стоял «Дискавери», и немного южнее мыса Ройдса, где жила экспедиция Шеклтона.

Трудно далась выгрузка лошадей: некоторых матросы вынесли на руках. Все облегченно вздохнули, когда семнадцать пони и моторные сани оказались на льду.

Моторы перетащили к зимовке немало тяжестей. Собачьи упряжки, возившие грузы, работали хорошо, но их отвлекали пингвины. В первый же день по крайней мере полдюжины их было растерзано собаками. Если люди пытались отпугнуть любопытных птиц, они только кивали головками и гортанно кряхтели. Скотт улыбался:

— Они словно хотят выразить свое недовольство: «Вам-то какое дело? Чего суетесь? Отстаньте!» — Что поделаешь с этими смешными созданиями!..

Понко трудился неустанно и отыскивал интересные сюжеты. Однажды он примчался к товарищам.

— Пойдемте, я покажу вам нечто замечательное, — проговорил задыхаясь фотограф.

— Это имеет отношение к вашим друзьям косаткам, Понко? — осведомился Уилсон.

— О, нет! — воскликнул Понтинг, не уловив добродушной насмешки.

Он привел небольшую группу к айсбергу.

— Разве это не поразительно?! — восторженным тоном произнес фотограф.

В нижней части плавучей горы волны пробили туннель почти овальной формы. Сквозь него на фоне бледно-фиолетового неба виднелось экспедиционное судно, стоящее у кромки ледяного поля.

— Превосходная находка, Понтинг! — одобрил Скотт. — Миллионы людей будут восхищены этим кадром.

— Немало чудес природы приходилось мне снимать, особенно в странах Востока, но такое великолепие вижу впервые.

— Что ж, отрадные случайности вознаграждают за опасный риск, неизбежный при вашей увлекательной профессии.

Очень скоро это короткое замечание Скотта вспомнилось всем присутствующим.

Почти каждое утро фотограф ставил свои аппараты на маленькие сани и уходил за несколько километров «охотиться». Совершая очередное путешествие, Понтинг ощутил, что лед под ним колеблется. Он бросился вперед, но белое поле позади треснуло, санки оседали в воду. Не выпуская из рук веревку, Понтинг бежал по трещавшему и прогибавшемуся льду. Фотограф остановился, выбравшись с санками на безопасное место, но долго не мог избавиться от противной дрожи в коленях.

Когда Понтинг вернулся, товарищи по его виду поняли, что фотограф снова избежал несчастья. Он рассказал о своем происшествии.

Люди были настороже, но не могли предотвратить беду: у экспедиции осталось двое моторных саней, а третьи рухнули в полынью.

Много тревог причиняли маньчжурские лошадки. Перевозя грузы, они упрямились, капризничали. Одна лошадь выхватила повод у сопровождающего и поскакала, груз опрокинулся. Несколько раз пони вырывались из упряжки. Отс и Омельченко терпеливо приучали их. Скотт предвидел, что, пока лошади не втянутся в работу, с ними будет много возни. Уцелеют ли животные за восемь-девять месяцев, оставшихся до похода на юг?

Экспедиционное судно двинулось к восточному побережью моря Росса, взяв лейтенанта Виктора Кэмпбелла, Реймонда Пристли и врача Мёррея Левика. Скотт поручил им высадиться на Земле Эдуарда, открытой в 1902 году и никем еще не посещенной. Западная партия геолога Тейлора готовилась к походу в горы и на ледники Земли Виктории. Зимовщики достраивали жилище на мысе Эванса.

В середине января Скотт и Мирз ушли с собачьей упряжкой на мыс Хижины Приятно посетить знакомые места, переночевать в доме, добротно построенном девять лет назад. Этим убежищем не раз пользовались зимовщики Шеклтона; вернувшись в Англию, они рассказали, что у входа намело сугробы снега, пришлось влезать через окно.

— Вот так штука! — воскликнул Мирз, подойдя к дому. — Внутри все забито смерзшимся снегом, его из пушки не прошибешь! Уходя, они даже окно не заделали.

Скотт с горечью смотрел на последствия небрежности Шеклтона и его подчиненных:

— Мне очень хотелось найти старые постройки в целости… Печально, что все, сделанное для удобства, уничтожено. Элементарная порядочность обязывает, чтобы люди ценили человеческий труд и помнили о будущих исследователях. Меня страшно угнетает, что наши предшественники пренебрегли этим простым долгом.

Проведя неспокойную ночь под открытым небом, Скотт и Мирз вернулись на мыс Эванса. В новом доме было тепло, пол устлан линолеумом, ярко светили ацетиленовые лампы.

— Кто же так постарался? — спросил Скотт.

— Все понемногу, — засмеялся Боуэрс. — Правда, тесновато, но мы же и не рассчитывали обитать во дворце…

Зимовщики не без труда располагались в столовой, которую называли кают-компанией. Жили в купе с двухъярусными койками. У Скотта был маленький рабочий кабинет, где стояла и койка. Рядом устроились пятеро друзей, различных по характеру, но пожелавших быть вместе: Лоуренс Отс, Генри Боуэрс, молодой военный врач и паразитолог Эдвард Аткинсон, Сесил Мирз и Черри-Гаррард. Товарищи называли их «пять пальцев».

Кавалерист Лоуренс Отс был молчалив, казался мрачным, но охотно поддерживал дружеские шутки метким острословием. Сесил Мирз, рослый, громогласный, любознательный, много путешествовал, но в Антарктиду попал впервые. Внутренне он скептически относился к «питомцам» Отса — пони и был убежден, что собачьи упряжки несравнимо надежнее, особенно в дальних походах. С увлечением тренируя собак, Мирз не критиковал сторонников маньчжурских лошадей: он понимал, что для твердого суждения ему недостает практического опыта.

На столике возле своей койки врач Аткинсон поместил микроскоп, спиртовые лампочки, пробирки, оборудование для исследования мельчайших организмов. Он нехотя отрывался от занятий в крохотной лаборатории. Аткинсон надеялся вернуться домой с законченной научной работой.

Зоолога Черри-Гаррарда любили за скромность, добродушие, постоянную готовность помочь товарищам, хотя, казалось, он всем уступал в силе и выносливости. Черри взялся выпускать журнал. Когда приятели посмеивались над ним, называя «местной прессой», он с напускной угрозой отвечал:

— Думаете, это вам сойдет? Всех вас поддену на кончик пера!

Самым молодым из «пяти пальцев» был двадцативосьмилетний лейтенант Генри Боуэрс, худенький, невзрачный, большеносый. Многие поражались упорству, с которым он закалял свой организм, готовясь к возможным испытаниям — холоду, переутомлению, голоду.

В лютые морозы зимовщики выходили из помещения в теплых шлемах или меховых шапках с наушниками, а Боуэрс появлялся в легкой шляпе и работал не меньше других. Ровно в семь утра, когда температура в доме нередко падала до нуля, возле таза, наполненного чистым снегом, сходились два обнаженных человека: доктор Уилсон и Боуэрс. Они брали снег пригоршнями и, покрякивая, растирали тело.

Находчивый, обладающий прекрасной памятью Боуэрс отлично справлялся с порученным ему делом — он заведовал «интендантством». Уилсон говорил: «У нас тысячи наименований разных предметов, а спросите у Пташки о любом из них и немедленно узнаете, где, в каком ящике этот предмет находится. Он аккуратен и бережлив». Когда товарищи просили у него какую-либо вещь, «интендант» осведомлялся, для чего она нужна. Если ему намекали на скаредность, Боуэрс невозмутимо отвечал: «Здесь ничего не закажешь, не купишь. Мы обязаны быть бережливыми». Скотт его поддерживал.

В кладовой, которую «интендант» пристроил к жилищу, был образцовый порядок. По его примеру Понтинг соорудил фотолабораторию. Небольшие пристройки сделали биолог, метеоролог, физик.

На исходе короткого лета двенадцать человек во главе с капитаном отправились к югу, чтобы заложить продовольственный склад. Собаки неплохо тянули сани с грузом по леднику Росса, но у Скотта не лежало к ним сердце: они драчливы, внезапно превращаются в бешеных, грызущихся чертей.

Вероятно, неудачный опыт использования упряжек в первой экспедиции отвратил Скотта от этого вида транспорта, признанного всеми арктическими путешественниками. Или ему, как и Шеклтону, была невыносима даже мысль питаться в походе ездовыми собаками?..

— Что вы скажете о наших упряжках, капитан? — спросил Мирз в дороге.

— Очень сомневаюсь, что они окажутся полезными в путешествии к полюсу, зато лошади наверняка будут важным подспорьем, — убежденно сказал Скотт. — Смотрите, как они бодро, даже весело ступают гуськом — одна по следам другой.

— Да, но на снегу, где человеческая нога лишь оставляет след, лошади проваливаются по колено, а то и глубже. Вот увидите, как поведут себя собаки дальше!..

Но капитан, пожалуй, уже сделал выбор: не случайно он отмечал в дневнике все неудачи собачьих упряжек и успехи лошадок, и лишь изредка писал о старательной работе тех и других. В записях Скотта раскрылась еще одна черта его характера — гуманное отношение к животным. Этот далекий от сентиментальности человек страдал, видя, как надрываются в работе пони или собаки.

Он решил испробовать специальные лошадиные лыжи. Для опыта выбрали самого унылого пони, вполне оправдавшего свою кличку Скучный Уилли. Результат получился замечательный: Уилли преобразился, повеселел и стал легко расхаживать там, где прежде погружался в снег. Даже заведомые консерваторы, высмеивавшие лошадиные лыжи, уверовали в них. Собачьи упряжки потеряли еще один шанс на признание.

Больше тонны продовольствия, фуража, снаряжения и топлива оставил отряд на складе под широтой 79°29′. Из снежных кирпичей и ящиков сложили двухметровый гурий. Это место назвали Лагерем одной тонны.

Налегке группа быстро возвращалась к зимовке. Уже недалеко было до барьера. В очередной этап двинулись около десяти часов вечера. Две упряжки бежали рядом, одну из них вели Скотт и Мирз. Впереди показалась неясная ледяная гряда. Вдруг средние собаки упряжки Скотта скрылись из глаз, за ними исчезли пара за парой все остальные… Трещина! Только Осман, сильнейший вожак, сумел удержаться у самого обрыва смерзшегося снега. На остатках провалившегося моста застряли сани. Повисшие между ними и Османом животные жалобно выли. Две собаки, выскочив из упряжки, упали на следующий мост и едва виднелись в глубине.

Надо было прежде всего освободить Османа от душившей его веревки. Несчастный пес уже хрипел. Начальник экспедиции сорвал ремни со спального мешка, оттянул ими веревку и перерезал хомутик вожака. Спасен!

— Альпийскую веревку! — крикнул Скотт.

Сани поставили поперек трещины. Мирз немного спустился и прикрепил веревки к постромкам. Собак попарно вытащили из провала. Оставались последние две — на нижнем мосту, метрах в двадцати от поверхности.

На веревке сделали большую петлю. Скотт приказал спустить его вниз. Вот и второй мост, задержавший собак при падении в бездну… «Ну, не скулите, будете живы!..»

Казалось, спасательная операция заняла несколько минут, а она продолжалась больше двух часов.

Отряд подходил к острову Росса.

Тяжелая ноша легла в этот день — 22 февраля — на сердце Роберта Скотта.