Призрачные страницы истории

Главный путь в виртуальность

Важнейшим путем внедрения виртуальности в историческое повествование является образование версий. Они составляют большую часть виртуальности, окружающей человека, причем нередко дополнения в них неосознанно вносятся им самим. Лишь часть из версий являются версиями событий, удельный вес которых в развитии общества достаточно велик, чтобы они могли стать предметом истории. Впрочем, этот удельный вес по-разному оценивается представителями философско-исторических школ и направлений. Сами различные оценки определенного явления представляют собой «оценочные» версии. Если эти версии несовместимы (взаимоисключающи), то они, как и остальные несовместимые версии, за возможным исключением одной, являются виртуальными.

Возможность оказаться виртуальной внутренне присуща несовместимой версии, претендующей на то, что она является единственно истинной при ложности остальных. Прогресс науки, ведущий к смене представлений о мире и о месте в нем человека, сужает сферу традиционной виртуальности, сердцевину которой составляет абсолютная виртуальность версий, базирующихся на вымышленных или остававшихся непризнанными фактах. В то же время успехи в научном и культурном развитии, в распространении всеобщего школьного образования в передовых странах, а по их примеру и в остальных государствах, приобщение к историческому знанию десятков миллионов людей усиливает воздействие на общественное сознание инвентивной виртуальности, являющейся, по преимуществу, относительной виртуальностью. Возрастание количества познанных фактов увеличивает материал для создания новых версий, а интересы различных общественных групп (классовых, этнических, религиозных, региональных и т. п.) стимулируют создание этих версий.

Как правило, такие версии берут начало в макротеориях общественного развития. Когда факты, казалось бы, неопровержимо опровергают версию определенного события, ее сторонники стремятся доказать, что она все же является истинной, ссылаясь на версию более широкого явления, принципиально не поддающуюся опровержению, частью которого является (или будто бы является) данное событие. Так, например, марксисты, желая отвергнуть ссылку на то, что эволюция той или иной страны противоречила законам, открытым историческим материализмом, объясняли такое несоответствие исключительными условиями данной страны, которое выравнивалось в рамках всемирного развития. В результате оказывалось, что любое количество выявленных несоответствий не колеблет общих положений, претендующих на то, что они являются обобщением бесконечного числа исторических фактов, что закон — это некое среднее из разных вариантов развития, и что он проявляется в действительности путем отклонения от него. Выводя из-под критики общий закон фактически путем трактовки его как неопровергаемого закона, тем самым превращают в неопровергаемые и основанные на нем версии. (При этом проходят мимо того, что тот же закон является недоказанным и недоказуемым, поскольку, в лучшем случае, основан на обобщении лишь части относящихся к нему фактов.)

Часть виртуальных версий являются совместимыми и поддаются слиянию в более широкую «комплексную» версию. Но значительно большее их число является несовместимыми. Формированию несовместимых версий, затрагивающих более, чем одну сферу жизни общества, как бы это странно ни звучало, способствует стремление к историческому монизму, к нахождению исходной первопричины исторического развития, хотя у современной науки нет средств доказать, что такая причина действительно играла приписываемую ей роль.

Отчего пала Западная римская империя? В чем причина превращения Европы с конца средних веков в передовой регион по уровню экономического, политического, научно-технического развития? В чем причина Реформации? Была ли Английская революция середины XVII века в своей основе религиозным или социально-экономическим и политическим конфликтом? Способствовал или препятствовал колониализм развитию колониальных стран? На каждый из этих и подобных им вопросов имеются несовместимые ответы — версии, укоренившиеся в сознании различных общественных групп. (Следует оговорить, что некоторые по внешности сходные вопросы на деле возникают из разного содержания, вкладываемого в трактуемое понятие; скажем, вопрос, когда началась и когда закончилась промышленная революция или Великая французская революция. Напротив, различные ответы на вопрос, как соотносились эти две революции, приводят к различным несовместимым ответам — версиям.)

Некоторые исторические версии возникают из изначальной несовместимости эпизодов, служащих отличительным признаком. Возникновение других версий происходит иным путем. Каждое явление имеет неограниченное количество предшествующих ему явлений, часть из которых считается его причиной, хотя это невозможно доказать опытным путем. (В опыте даны только временные, а не причинные связи.) Нельзя также определить и удельный вес различных явлений, считающихся причиной данного явления. Максимум можно доказать, что обычно, если происходит первое явление, за ним следует и второе. Обычно, но не всегда, поскольку этому может помешать наличие других явлений. Достаточно признать решающим одно из них, чтобы основанная на нем версия оказалась не совместимой со всеми остальными. Это особенно четко видно, когда речь заходит о явлениях, которые включают составляющие, принадлежащие к разным сферам общественной жизни — экономике, политике, религии, межэтническим отношениям и т. д.

Одним из важнейших событий всемирной истории был переход от античности к средневековью, начальной вехой которого принято считать падение Западной римской империи (476 г.) и возникновение на ее месте варварских (преимущественно германских) королевств — остготского, вестготского, вандальского, лонгобардского, франкского и других. В прошлом и нынешнем столетиях благодаря трудам германских, французских и английских исследователей в сознании большой части населения Западной Европы укоренились две несовместимые версии этого перехода, особенно на территории Галлии, то есть нынешней Франции. Согласно первой версии, представленной преимущественно в трудах французских ученых, общественный строй, утвердившийся после падения Рима, представлял собой прямое продолжение прежних римских институтов. Роль германских завоевателей в произведениях историков-романистов рисовалась весьма незначительной и не оставившей серьезных следов. Напротив, историки-германисты (немецкие и некоторые английские ученые) рисовали иную картину — завоеватели принесли с собой нормы и обычаи, ставшие основой для новых общественных учреждений, которые определили последующее развитие Европы вплоть до нового времени. Очевидно, что одна из двух или обе эти версии, притязающие на исключительное владение истиной, являются виртуальными.

Едва ли не каждое событие, включающее элементы из разных сфер общественной жизни, можно изложить в виде возникновения, функционирования и развития социально-экономических институтов, эволюции долговременных общественных структур или на уровне действия индивида либо группы лиц. Такие версии остаются совместимыми, пока не включают утверждение, что первые порождают вторые или вторые (особенно если дело идет о «системообразующих» личностях) — первые. В чем причины Варфоломеевской ночи — в предшествующем длительном противоборстве католиков и гугенотов или в желании Екатерины Медичи устранить влияние адмирала Колиньи на короля и предотвратить вовлечение Франции в войну против Испании и всего габсбургского лагеря?

В качестве другого примера возьмем вопрос, чем была французская Фронда (1648–1653), различные ответы на который давались не только в зарубежной историографии, но и в трудах отечественных ученых, основанных на методологии исторического материализма. По замечанию знаменитого французского историка прошлого века О. Тьеррри, Фронда была «смесью аристократических конспираций и народных мятежей». Представление Фронды только в виде заговоров знати, которая могла привлекать в качестве подсобной силы продовольственные и тому подобные бунты низов, или представление этих бунтов в качестве основы Фронды, к которой старались пристроиться и использовать в своих целях аристократические интриганы; и объяснение самих народных выступлений развитием противоречий феодального строя создают две несовместимые и недоказуемые версии, поскольку нельзя доказать, что являлось причиной, а что следствием, и даже сколь значителен удельный вес этого «следствия».

Основные версии гражданской войны в США построены на различном ответе на вопрос, что являлось ее причиной. (Наряду с этим существуют и многочисленные субверсии, базирующиеся на ответах на вопрос, ускорила или замедлила гражданская война индустриальное и аграрное развитие США и др.) Историки-северяне во время и в первые десятилетия после войны излагали события таким образом, чтобы высветить вопрос о рабстве в качестве оси конфликта между северными и южными штатами. С конца прошлого века усилило свои позиции проюжное направление, которое, не отрицая решающего значения спора о рабстве, вместе с тем выступало с откровенной апологией южан, обличало сторонников его уничтожения — аболиционистов, подчеркивало ограбление Юга северными чиновниками-«саквояжниками», твердило о «ненужном конфликте», унесшим сотни тысяч человеческих жизней.

Это течение стало натыкаться на усиливавшийся отпор, начиная примерно с 60-х годов XX века, во время развертывания борьбы за гражданские права. Но консервативное проюжное направление, отступив с авансцены, не утратило своего влияния. Классик американской литературы Уильям Фолкнер как-то заметил, что «прошлое никогда не мертво, оно даже не является прошлым». На основе прежнего течения в последние годы XX столетия возникло направление, ставящее целью возвеличить наследие Юга, но не рабства, а якобы приверженности южан в большей мере, чем севера, защите основополагающих принципов американской конституции, отстаиванию прав штатов и ограничению полномочий федерального правительства. Юг, заявляют сторонники этой версии, имел конституционное право на отделение, которое оправдано, особенно в свете современного сепаратизма в Шотландии и Уэлсе, Каталонии и Басконии, северной Италии, в канадской провинции Квебек, не говоря уже о Восточной Европе. Юг являлся воплощением ценностей западной христианской цивилизации, американской духовной традиции противодействия современным левиафанам — «большому правительству» и его бюрократии, вмешивающихся в жизнь рядовых граждан, и засилью «большого бизнеса» — крупных корпораций, порожденных северным либерализмом, а не южным консерватизмом. Именно южному консерватизму принадлежит заслуга в поощрении роста самосознания различных этнических групп, их традиций и бытовой культуры. Либеральный историк Э. Фонер писал в 1998 г., что это направление «не ревизионистское, а ретроградное и троглодитское». Но оно существует как факт исторического сознания определенных слоев населения и, по мнению американской печати, даже набирает силу. Вбирая в себя «наследие Юга», которое отражало старое проюжное направление, оно вместе с тем поддерживает его главный тезис, что не рабство являлось причиной разногласий между штатами. В историческом сознании различных слоев американского населения по-прежнему бытуют несовместимые версии истории гражданской войны.

В отношении первой мировой войны 1914–1918 годов существует широко известная марксистская версия, что ее виновниками являлись империалисты всех стран, боровшиеся за передел поделенного мира, за источники сырья, рынки сбыта, сферы приложения капитала. Другие версии причинами называли германский милитаризм, французский шовинизм, панславизм и так далее. Виновниками войны хотели изобразить державы, объявившие войну, но ими, наряду с Австро-Венгрией и Германией, оказалась и Англия. Все эти версии и вытекающие из них подверсии тысячекратно излагались в декларациях правительств воюющих держав, в официально изданных ими выборках дипломатической корреспонденции, призванных возложить на неприятеля вину за развязывание войны.

Может показаться, что расширение фактических знаний способно само по себе доказать истинность или ложность той или иной версии. Но на практике дело обстояло иным образом. Уличаемые в непосредственном развязывании войны государства, например, Германия, стремились доказать, что к столкновению вела политика неприятельских держав на протяжении многих лет. Невозможно было доказать, что те или иные факты имеют главный удельный вес в развязывании войны, а другие почти не принимать во внимание. После войны воевавшие страны выпустили десятки томов дипломатических документов, правда, по-прежнему далеко не полных и в ряде случаев с сознательным игнорированием наиболее разоблачительных посольских донесений. Это, однако, лишь подбросило дров в огонь бесконечной полемики в печати и не привело (да и не могло привести) к доказательству несовместимых версий, которые правящие круги настойчиво старались внедрить в сознание своих народов. В тоталитарных государствах тотально замалчивались материалы, которые можно было использовать в пользу «вражеской» версии. Как известно, это было одним из главных средств, использовавшихся гитлеровцами для идеологической подготовки германского населения ко второй мировой войне. А различные версии истории подготовки и ведения второй мировой войны, подкрепляемые публикацией дипломатических документов, стали важным орудием в пропагандистских битвах времен «холодной войны».

Существуют глубоко сидящие в сознании предрассудки, виртуальные представления, которые способствуют укоренению виртуальных версий различных событий. Среди таких предрассудков надо особенно учитывать этнические и националистические предубеждения. Их отразили даже географические карты, по которым столетиями люди учились представлять мир и место в нем своей страны. Искажения, о которых идет речь, были связаны не с недостатком знаний, а с стремлением видеть свое государство центром мира. На европейских картах Индия и Китай изображались субконтинентами, сравнимыми по размерам с Англией или Францией. Китайцы представляли свою державу серединной империей, вокруг которой ютились остальные страны. Корейские националисты изображали Корею одной из трех мировых держав, наряду с Китаем и «индоевропейским королевством». Подобные карты как бы создавали всемирную виртуальную плоскость, на которой располагались исторические события, облегчая возникновение и укрепление виртуальных версий.

Несовместимость версий вовсе не означает, что они не воздействуют друг на друга. Являясь версиями одного и того же явления, они должны быть сравнимыми. А сравнение уже само по себе на практике приводит к воздействию. Логика далеко не всегда применима, когда речь идет о взаимоотношениях версий, особенно виртуальных. Совместимые версии могут быть неприемлемыми для сторонников одной из них. Несовместимые версии только теоретически исключают друг друга. В действительности несовместимые виртуальные версии, если это соответствует интересам определенных общественных сил, заимствуют друг у друга различные элементы, перекрашиваются, надевают новую личину и противопоставляют себя прежним версиям. Они могут, наперекор логике, сливаться в якобы комплексные версии, невзирая на то, что их отличительные признаки исключают друг друга. Содержание версий может претерпевать эволюцию из-за появления вновь отрытых фактов и изменения политической атмосферы в стране.

Нередко одна и та же версия фигурирует по-разному в сознании различных общественных слоев из-за рыхлости используемых для ее описания исторических понятий. Исторические понятия имеют приблизительный характер, имея наряду с ясно определенной неизменной частью содержания также другую часть, обычно неформулируемую, а подразумеваемую. Эта вторая часть состоит из представлений с нечетко обозначенными границами, которые претерпевают изменение в меняющемся мире. Версии более узких по рамкам событий порой включаются в несовместимые с ними версии более широких событий. Содержание многих несовместимых версий оказывается изменчивым под давлением последующих перемен в условиях жизни и сознании тех общественных групп, которые являются «носителями» данной версии. Версии «перекликаются» друг с другом, образуют объединения из несовместимых частей, подключают и отбрасывают отдельные свои элементы в соответствии с изменением других версий, перестраивают связи между отдельными частями и тому подобное. Такие перестройки становятся средством образования новых версий. Одна из версий всемирной истории формируется ныне на наших глазах и создает представление о путях их возникновения и становления.

Сексуальная всемирная история

Сексуальные темы затрагивались в истории, не говоря уже о литературе и искусстве, во все времена. Но только в наше время можно наблюдать формирование сексуальной версии всемирной истории. И подобно тому, как либеральная интерпретация восходит к произведениям Локка и Монтескье или истолкование с позиций исторического материализма — к трудам Маркса и Энгельса, начальные положения сексуальной версии истории можно обнаружить в сочинениях маркиза де Сада, пусть некоторые ее сторонники и не согласятся признать в нем «основоположника» исповедуемых ими воззрений.

Донатьен Альфонс Франсуа де Сад (1740–1814), от фамилии которого, учитывая историю его жизни, было образовано слово «садизм», являлся отпрыском знатного дворянского рода. Жизнь Сада чуть ли не с младенческих лет представляла собой, когда он обретался на свободе, непрерывную цепь оргий и сексуальных извращений, нередко заканчивавшихся зверскими пытками и убийствами участниц этих вакханалий. Аристократический род и хлопоты влиятельных родственников уберегали маркиза от наказания по всей строгости закона за инкриминируемые ему содомию, богохульство и отравление, но даже такое заступничество не смогло оградить его от неоднократного и многолетнего нахождения за тюремной решеткой. В течение полувека он находился в узилище в правление королей, революционных диктаторов и пришедшей к ним на смену Первой империи. Сад сидел при Людовике XV и Людовике XVI, при Робеспьере и Наполеоне. Маркиза перевели из Бастилии в другое место заключения за десять дней до ее падения и освобождения восставшими парижанами немногих содержащихся там арестантов. И летом 1794 г. только переворот 9 термидора спас де Сада от отправки как «подозрительного» аристократа на следующий день на гильотину. Очутившись на свободе, Сад в течение нескольких лет издал несколько романов, свидетельствовавших как о незаурядном литературном даровании, так и о патологических чертах личности их автора. Одно из этих произведений, роман «Жюстина», Наполеон назвал «самой омерзительной книгой, которая может зародиться только в самом развращенном воображении». Позднее, уже в правление Наполеона, де Сад опять угодил в тюрьму, в коей и оставался до конца жизни. Напротив, в XX веке особенности идеологических баталий привели к тому, что сторонники так называемого «революционного литературного авангарда» провозгласили «божественного маркиза» борцом против буржуазного лицемерия и провозвестником грядущего сексуального освобождения, вечным бунтарем, стремящимся испытать и превзойти все возможности человека. Эта оценка стала получать все большее распространение в годы «сексуальной революции» второй половины XX столетия.

Сад «сексуализировал» идеи французских просветителей. Человек, по мнению Сада, — это ошибка природы. (В наше время мысль о человеке как ошибке эволюции выдвигал известный литератор и философ А Кестлер.) Все стремления индивида сводятся к выживанию и удовлетворению своих желаний. Вследствие этого возникает конфликт между имущими и неимущими, причем бедняки поймут рано или поздно, что все законы морали, включая и осуждение разбоя и убийства, служат богатым. Человек по своей природе — преступник. Только страхом перед наказанием можно заставить человека отказаться от удовлетворения тех его склонностей и желаний, которые нарушают интересы других людей. А такое нарушение происходит при всех его действиях, продиктованных различными стремлениями — от обеспечения себя пищей до уничтожения своих врагов. Среди этих стремлений главное место принадлежит сексуальным желаниям, которые тем более сильны, когда они являются запретным плодом. Проститутка, по разъяснению Сада, является образцом «естественного человека», восхвалявшегося просветителями. Сад прославлял вожделение и насилие, за которыми тянулся след из изуродованных трупов.

Большой вклад в развитие сексуальной версии вносят работы, написанные феминистками по истории феминистского движения. По их мнению, духовные отцы современной либеральной демократии, Гоббс и Локк, фактически обосновали идею патриархата и порабощения женщин. Согласно этой теории, политическим индивидом, который должен обладать правом на свободу и равенство, может быть только мужчина. Такой взгляд полностью воспринимали авторы американской конституции, а вслед за ними законодатели европейских стран. Борьба против «мужского насилия» породила феминизм, что разъясняется, например, в книге А. Д. Ионнисдоттир «Почему угнетены женщины» (Филадельфия, 1994) или в опубликованном в 1988 г. сочинении: B.Л. Булаф, Б. Шелтон, С. Славина «Подчиненный пол. История» и во множестве подобных работ. Еще один пример — книга Ш. Рауботом «Женское столетие. История женщин в Британии и Соединенных штатах» (Нью-Йорк, 1998). Название этой книги можно перевести и как «Женщины в XX столетии». Варианты перевода раскрывают два возможных толкования главной мысли автора: речь идет о борьбе за права женщин в двадцатом веке или о том, что это было столетие, определяющим содержанием которого являлся вопрос о правах женщин. Такая двусмысленность присуща значительной части феминистской литературы, в которой борьба за раскрепощение женщин трактуется как часть сексуальной революции.

Утробный период развития новой версии происходил под прямым воздействием сексуальной революции. Он выразился в широком внедрении вопросов сексуальной психологии и патологии в исторические работы, которое продолжается в увеличившихся размерах по сей день. С ним рука об руку шло воздействие на историографию фрейдизма в его различных вариантах. Именно идеи психоанализа с их притязанием на объяснение сексуальными мотивами психической жизни индивида сыграли особенно крупную роль в подготовке сексуальной версии. Как известно, по учению Фрейда, половой инстинкт — «либидо» (лат. «страсть») является главным побудительным мотивом поступков людей. Общественные мотивы служат только фоном и формой проявления этих неосознанных побуждений, на которые накладывают отпечаток потрясения и травмы, пережитые человеком, особенно в детстве и юношеском возрасте.

(Причем, по мнению части сторонников психоанализа, не обязательно реальных, а лишь принимаемых подсознанием индивида за таковые.) Очень читаемый английский историк П. Гей писал в книге «Фрейд и историки» (Оксфорд, 1985), что ученые «околдованы суевериями, унаследованными от ранних стадий своего развития и политики, только удовлетворяют свои детские фантазии, когда возбуждают их у других». Психоаналитический подход широко применялся при написании биографий известных исторических деятелей: Лютера, Ивана Грозного, Кромвеля, Робеспьера, Наполеона, Рузвельта, Ганди, Гитлера и многих других.

Большинству западных и дореволюционных российских историков было свойственно «персонифицировать» историю, выводя ее ход из личных качеств и мотивов поведения власть имущих. «Персонификация» истории подготовляла ее сексуализацию. Особую роль здесь играло внимание к личной жизни монархов и высших государственных сановников. Нередко выявлялось, что их моральный облик, запечатленный в массовом сознании, имел мало общего с действительностью, а был следствием стараний пропагандисткой машины, средств массовой информации, а в историческом прошлом — школы, церковных проповедей и пр. В биографиях многих исторических персонажей можно было отметить патологические черты их натуры: крайней жестокости, подозрительности, лицемерия, — не имевших, казалось, причин в действительности, которые вместе с тем, однако, давали полный простор для их воздействия на ход событий. Эти патологические проявления, по мнению историков, испытавших влияние фрейдизма, имели сексуальные корни. В поведении исторических персонажей были нередкостью и прямые проявления сексуальной патологии, например, сатириазиса и нимфомании (ненасытного, горячечного влечения к лицам противоположного пола), а также считавшихся противоестественными отклонений — гомосексуализма, лесбиянства и пр. Повышенное внимание к историческим эпизодам, в которых важное — притом преувеличивавшееся историками — значение занимали разные виды половой патологии, являлись огромным резервуаром фактов для сексуальной версии истории.

За прошедшие десятилетия в мире издано множество работ с названием «Секс в истории» или близких ему по смыслу. Например, Р. Таннахил «Секс в истории» (Скарборо Хауз, 1992), Р. Гордон «Тревожный секс в истории» (Бритиш букс, 1995). Это тему изучают по странам и различным историческим периодам, как это делается, например, в книге Т. Хитчкока «Английская сексуальность 1700–1800» (Лондон, 1997).

В разные периоды истории в разных странах предпринимались попытки регулирования, иногда детального и мелочного, сексуальной жизни путем установления обычаев и норм юридического и морального характера. В древнееврейской мишне (части талмуда) в отношении половой жизни мужа и жены предписывалось вести ее «ежедневно для не занятых трудом, дважды в неделю для работников и раз в неделю для погонщиков ослов». За несоблюдение таких норм и правил устанавливались различные наказания. Подобные законы во многих случаях накладывали отпечаток на всю общественную жизнь, даже на исторические судьбы народа. И достаточно было представить, что такое законодательство было результатом влияния самой сексуальной сферы, чтобы сделать крупный шаг в направлении сексуальной версии истории.

Делались попытки применить психоаналитический подход не только к биографиям исторических персонажей и таким путем показать воздействие фрейдистских «комплексов» на историю, но и изображать отношения между крупными общественными группами и государствами как проявление тех же комплексов (например, борьбу между восставшими американскими колониями Англии и метрополией как выражение «комплекса Эдипа» — стремления сына убить отца, чтобы жениться на матери). Психоаналитическую методику широко применяли феминистки при написании истории своего движения, а вслед за ними — поборники прав «сексуальных меньшинств».

В современной психиатрии имеются различные школы, связывающие едва ли не все поступки индивида с сексуальными «импульсами». К их воздействию нередко относят роль, которую играли королевские фаворитки и фавориты в принятии правительственных решений, жажду самовозвеличивания у монархов, проявляющуюся в стремлении к завоеваниям, тщеславие придворных, находящее выражение в интригах и заговорах, честолюбие министров, побуждающее их ради укрепления своей власти пускаться в различные политические авантюры. Еще более явственно проявляет себя «импульс», по мнению этих ученых, в развитии духовной сферы, в философии, литературе, искусстве. Подробное фактологическое изложение под таким углом зрения различных сфер исторического процесса, даже если при этом не делается прямых ссылок на сексуальную первопричину, вполне может включаться в сексуальную версию всемирной истории. Особенно значение сексуального фактора прослеживается при изложении роли психических заболеваний монархов и других политических деятелей. Профессор Вирджинского университета Э. Миделфорт в своей новейшей, недавно опубликованной работе «Сумасшедшие германские князья в эпоху Ренессанса», занимается проблемами секса и безумия правителей на материалах немецкой истории XVI века. Историк К. Кон в вышедшем в 1997 г. исследовании «Женщины на улицах. Очерки по истории секса и власти в Италии эпохи Ренессанса» на материалах того же времени, что и Миделфорт, стремится показать, что менявшиеся сексуальные обычаи изменяли социальное положение женщин по сравнению с поздним средневековьем (кстати, в худшую, а не лучшую сторону, как полагал в прошлом веке знаменитый исследователь Возрождения немецкий ученый Я. Бурхардт).

В отличие от других новых подходов к истории (структуралистского, неопозитивистского и пр.), психоаналитическая интерпретация общественных явлений, хотя она встретила резкую критику со стороны многих ученых, стала фактом массового сознания в США и Западной Европе. Большую роль в утверждении этих новых путей исторических исследований сыграл трехтомный труд французского лингвиста М. Фуко «История сексуальности», написанный еще в 70-е годы, но ставший доступным широкому кругу читателей после выхода его в английском переводе в США в 1988 г.

Сторонники новой исторической тематики ставят себе в заслугу «откровенность» в словесном описании своих сюжетов, к которому еще в XVI веке призывал известный итальянский поэт Пиетро Арентино. Правда, авторы серьезных трудов, претендующих на академичность, обычно избегают использовать ненормативную лексику, но сама проблематика их работ, настойчиво проталкиваемых в историческую науку, обогащает ее тематику как раз за счет сюжетов, которые предполагалось подобающим обсуждать только на страницах специальных медицинских изданий. Создаются истории различных видов отклонений, рассмотрение которых прежде считалось приличествуемым лишь в курсах гинекологии, урологии и сексуальной патологии. У читателя возникал вопрос, как относятся эти проблемы к сфере историографии.

Неприемлемость сексуальной версии для сторонников других направлений философско-исторической мысли во многом связана со стремлением ее сторонников, правда, обычно не афишируя это, выводить из сферы сексуальности происхождение и функционирование религии. Один из сторонников сексуальной версии, У. Рейч, писал, что «религиозные чувства являются следствием заторможенной сексуальности». Принимая во внимание роль религии в общественной жизни на протяжении многих столетий, подобный тезис соприкасается с основным положением сексуальной версии.

Формирование новой версии истории во многом происходило из стремления изложить разные стороны процесса развития общества с точки зрения интересов различных движений — феминистов, сторонников «сексуальной революции», идеологов различных «сексуальных меньшинств». Каждое из этих движений стремится создать работы по истории собственной группы и излагать исторические события под углом зрения интересов этой группы. Такие работы вызывали отклики и полемические труды приверженцев других взглядов. В результате возникла обширная литература, насчитывающая десятки и сотни тысяч названий книг и статей на многих языках. Немало среди них серьезных исследований, привлекающих обширный материал первоисточников.

Появляются произведения, посвященные истории восприятия людьми отдельных частей человеческого тела, входящих в эротическую зону. Исследовательница из Стенфордского университета Мэрилин Яром в книге об истории груди (Нью-Йорк, 1997) приходит к выводу что женская грудь в разные эпохи играла разную роль. В истории Европы в течение определенных периодов утвердилась концепция груди, «которая изменила то, как ее видели и изображали». В Древней Греции обожествление груди почти повсеместно заменил культ фаллоса. В легенде об амазонках (само слово «амазонка» обозначает «без груди») рассказывается, что они ампутировали себе левую грудь, чтобы удобнее было натягивать лук. Одна грудь использовалась «для кормления новорожденных девочек, другая — для применения силы против мужчин». Младенцев же мужского пола попросту приканчивали. В средневековом искусстве фигуры мужчин и женщин можно было с трудом отличить друг от друга. Напротив, в эпоху Возрождения грудь стала синонимом духовного насыщения. Материнское молоко сравнивали с кровью, которая текла из груди распятого Христа. Возникло эротическое восприятие. Агнессу Сорель, любовницу французского короля Карла VII, изображали, подобно Богородице, с одной обнаженной грудью. Поэты слагали стихи, воспевавшие женскую грудь. По мнению М. Яром, грудь все более политизировалась. Шли споры о том, допустимо ли, чтобы мать не кормила грудью своего ребенка, а нанимала для этого кормилицу. Руссо полагал, что кормление материнским молоком привязывает женщину более тесно к ее ребенку, а отца — к нахождению в кругу семьи, а это способствует очищению общества от пороков. В годы Французской революции грудь сделалась эмблемой свободы, равенства и братства.

В круг такой исторической литературы вовлекаются в сознании читателей и книги, написанные, возможно, с иными целями, например, сравнительные истории религий. В 1985 г. в издательстве Калифорнийского университета вышла монография Е. С. Кеулс «Правление фаллоса. Сексуальная политика в древних Афинах». Последняя по времени книга широко известного ориенталиста, специалиста по истории восточной философии, религии, музыки и искусства Алена Данилу озаглавлена «Фаллос. Священный символ творческой силы мужчины». Книга повествует о религиозных истоках эротического искусства, о выражении мужского начала в религиозных традициях Запада и Востока. Восторженно оценивая этот труд Данилу, лондонская газета «Таймс» писала, что «неизмеримым является наш долг его учености и гуманизму». Сотрудник Стенфордского университета Г. Ейлберг Шварц опубликовал в 1995 г. в университетском издательстве монографию «Фаллос бога и другие проблемы мужского монотеизма». В ней с использованием фрейдистского подхода рассматриваются последствия того, что библейское единобожие было мужским монотеизмом, а бог — мужчиной. Автор стремится доказать существование подспудной напряженности в отношениях между Богом и мужчиной, изучает вопрос, как повреждение мужских гениталий могло повлиять на жизнь библейского патриарха Иакова и Моисея.

От изложения истории отдельных сексуальных тем был недолгим переход к попыткам выявить их политическое и идеологическое значение. Таковы работы по истории порнографии в эволюции общественной мысли, духовном развитии человечества. В Пенсильванском университете состоялся семинар по этой тематике. Прочитанные там доклады опубликованы в сборнике «Изобретение порнографии. Непристойность и происхождение современного мира. 1500–1800» (Кембридж, Массачусетс, 1993). Редактор этого издания Линн Хэнт пишет, что порнография — это больше, чем скабрезные рассказы и рисунки, что она являлась формой религиозной и политической оппозиции, изучение которой способно пролить свет на историю общества. П. Финдлер из Калифорнийского университета доказывает, что порнография гуманистов находилась на стыке чувственности, науки и политики, что это была секретная культура, противостоящая господствующей морали и церковной ортодоксии.

До последних нескольких столетий использование написанного, нарисованного или напечатанного текста было ограничено кругом социальной элиты. В библиотеке императора Тиберия эротические свитки стояли рядом с текстами великих философов и ученых. Делаются попытки представить порнографию в виде «тайного учения», как в изданной в 1998 г. книге Р. Шэттака «Запретное знание. От Прометея до порнографии». В эпоху Возрождения порнография была явлением, не выходящим за рамки высших классов. Поэтому она могла существовать, не подвергаясь систематическим гонениям. Даже из ватиканского Индекса запрещенных книг были исключены «изящно написанные» античные работы фривольного содержания. Соблюдать такую терпимость оказалось для властей значительно более сложным, когда в результате развития книгопечатания «неприличные» тексты стали доступны более широкому слою населения. Порнография — это название, данное особой зоне во время борьбы за утверждение принципа выборности народом правительства. Только при распространении книгопечатания и интереса среднего класса к сексуально соблазняющим материалам, эротическим изображениям и рисункам они становятся порнографией. В политической сатире постоянно фигурировала сексуальная тематика, связанная с политическими вопросами (мужской половой орган как символ агрессивности или бессилия королевского скипетра). В порнографических памфлетах нападали на власть монарха, объявляли тиранию и мятеж синонимами распутства и дебоширства. Половая распущенность приравнивалась к политической испорченности и коррупции, «искусственные» сексуальные запреты — к нападению на природу человека. Дебаты о порнографии — это вопрос о свободе слова, являющейся первым условием демократии. Развитие порнографии как жанра происходило в рамках перехода Европы от традиционного аграрного общества к современному индустриальному, главными проявлениями которого были Ренессанс, научная революция, Просвещение, Французская революция. Процесс, который способствовал и, в конечном счете, привел к утверждению демократии. (Рецензенты, высоко оценивая сей новаторский характер «изобретения порнографии», упрекали авторов только за то, что они игнорировали темную сторону порнографии, разжигания ею животных инстинктов, которые у знати маскировались под изысканную галантность.) Авторы сборника считают далеко не случайным, что среди лидеров Французской революции, провозгласившей своей целью привести законы гражданского общества в соответствие с человеческой природой, находилось много порнографов. К ним, наряду с маркизом де Садом, они относят Мирабо и Сен-Жюста. Революция объявляется поворотным пунктом в развитии порнографии. Отпала цензура по политическим и религиозным мотивам, сохранились ограничения, порождаемые заботами о поддержании пристойности в изображении адюльтера, содомии, гомосексуализма, лесбиянства и прочего. Газета «Нью-Йорк Таймс» добавляла, что решать задачу разрешения или запрещения не является обязанностью историков нового времени, которые воссоздали картину развития порнографии. Предметом особого внимания стала роль порнографии в культурном развитии, которая, например, рассматривается в книге У. Кендрика «Секретный музей. Порнография в культуре нового времени» (Беркли, Калифорния, 1996).

С самого начала порнография была и остается по сей день — так уверяет часть историков — чем-то большим, чем просто секс. Она являлась средством борьбы за беспрепятственное выражение и циркуляцию идей. Автор аннотированной и комментированной библиографии по истории и теории порнографии, М. Везерфилд, пытается проследить идейную борьбу вокруг этой тематики, которая велась на протяжении столетий. Ныне сексуальные меньшинства высоко оценивают роль порнографии в половом воспитании. Часть феминисток, напротив, обнаруживают в порнографии лишь проявление мужского господства. Исследователи находят материалистическую философию в пыльных фолиантах XVIII века. А литературные критики брезгливо копаются в текстах маркиза де Сада. Во всех объяснениях роли порнографии доказывается, что это непосредственно связанное с сексом явление является одним из важнейших факторов исторического процесса.

От выдвижения на передний план значения сексуальности в истории был всего один шаг до утверждения о сексуальной подоплеке всего исторического процесса в целом, которое, собственно, и составляет исходный пункт и основу сексуальной версии всемирной истории. Во многих книгах прямо не выдвигается такое утверждение, но читатель подводится к мысли о том, что сексуальная сфера, охватывающая всех людей, составляет основу всего хода исторического развития. Так, в труде англичанки Ф. Пиит-Кетли «Литературный спутник по сексу» навязывается мысль, что изучение человека в истории следует начинать с исследования его паха как отправной точки политики, войн, религии, развития философии, науки и искусства. У идеологов некоторых «сексуальных меньшинств» при этом склонность к сексуализации истории перерастает в попытки ее гомосексуализации. Рупор гомосексуалистов — один из их ведущих журналов «Новости гомосексуальной общины» — еще в феврале 1987 г. напечатал манифест экстремистского идеолога «общины» М. Свифта, предлагавшего, между прочим, отдавать под суд и изолировать мужчин гетеросексуальной ориентации. В этой программе действий особо подчеркивалось: «Мы должны переписать историю, заполненную и униженную гетеросексуальными ложью и искажением фактов. Мы должны показать воочию гомосексуальность наших великих вождей и мыслителей, которые создали этот мир». (Достаточно заменить «гомосексуалисты» на «арийцы», в «гетеросексуалисты» — на «либералы» или «евреи», чтобы получилась цитата из гитлеровской «Майн кампф».) Будто бы раскопали, что до женитьбы Авраам Линкольн три года жил в однополом браке с каким-то мужчиной. Но о том, как это повлияло на его политику накануне и в годы гражданской войны, на освобождение рабов, разъяснения пока не последовало.

Большое место при этом уделяется, как уже отмечалось выше, библейским сюжетам. Они при этом получают трактовку, часто весьма далекую от того, что можно прочитать в самом источнике. Позиция раннего христианства в отношении секса и, особенно, различных «сексуальных ориентаций» служит предметом многих специальных исследований.

В Евангелии от Иоанна рассказывается, что, когда книжники и фарисеи привели к Христу женщину, взятую в прелюбодеянии, он сказал им: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». А когда обвинители, обличаемые совестью, разошлись, Иисус сказал женщине: «Женщина! Где твои обвинители? Никто не осудил тебя?., и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши» (От Иоанна, 8, 3—11).

В послании апостола Павла к римлянам говорится о людях, которые не заботились иметь Бога в сердце. «Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественные употребления противоестественным. Подобно и мужчины, оставивши естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение». (1, 26–27). Эти эпизоды, традиционно понимавшиеся как демонстрирующие прощение Иисусом грешников и осуждение «непотребства», подвергаются различным перетолкованиям. Сторонники новых сексуальных союзов прямо объявляют со ссылками на мнение авторитетных специалистов, что фрагмент из Евангелия от Иоанна является позднейшей вставкой в первоначальный текст, сделанной, возможно, в V в., через четыреста лет после написания этого произведения. Такой вывод основан на том, что в более ранних списках Нового завета этот отрывок отсутствует. Но, с другой стороны, на него ссылаются христианские авторы II–IV веков. Может, он существовал в первоначальном тексте, а потом был изъят во избежание нежелательных толкований и восстановлен лишь в V столетии. Что же касается отрывка из послания апостола Павла к римлянам, а также подобных мест из Ветхого завета, то в них осуждается криминальная сексуальность — гомосексуальные изнасилования, однополая проституция в храмах, групповые оргии и осквернение мальчиков. В подавляющем большинстве или во всех этих местах Библии речь не идет о гомосексуализме или лесбиянстве между добровольно соглашавшимися на связь взрослыми лицами или даже членами однополых браков. Книги У. Л. Кантримен «Непристойность, секс и вероучение. Сексуальная этика в Новом завете и ее значение для современности» (Филадельфия, 1983) и Р. Стродж «Новый завет и гомосексуализм. Контекст и основание для современных дебатов» (Филадельфия, 1983) выясняют значение этой тематики.

Позиция раннего христианства в отношении гомосексуализма стала предметом оживленной дискуссии в США и ряде западноевропейских и латиноамериканских стран в связи с публикацией трудов известного американского историка Д. Босвела «Христианство, общественная терпимость и гомосексуализм» (Чикаго юниверсити пресс, 1980), «Однополые браки в Европе до нового времени» (Нью-Йорк, 1994) и ряде статей. В этих трудах утверждается, что до XIII века церковь снисходительно относилась к брачным союзам между лицами одного пола, приводятся примеры брачных церемоний, которыми оформлялись такие союзы. Ни библия, ни труды отцов церкви, ни историческая традиция не содержат серьезных возражений против однополых браков, возражения и нетерпимость возникли только, начиная с середины этого столетия. Одни критики объявили эти книги переворотом в науке, другие объявляли Босвела апологетом католицизма, склонным игнорировать, что история христианства — это история геноцида гомосексуальной общины. Католические издания, наоборот, обвиняли автора в искажении фактов, в неправильном переводе средневековых терминов, в том, что он принимает местные обычаи за обряд венчания, а «братство во Христе» за вступление в брак Этой тематике посвящена книга Р.Ж. Пейер «Секс, кающиеся грешники и формирование сексуального кодекса в 500-1150 гг.» (Торонто юниверсити пресс, 1984), новейшее исследование Ф. Рейхольдс «Брак в Западной церкви. Христианизация брака во время отцов церкви и раннего средневековья» (Лейден, 1994) и другие. Б. Д. Брутен в монографии «Любовь между женщинами. Христианские подходы к женской гомосексуальности» (Чикаго юниверсити пресс, 1990) доказывает, что античность и раннее средневековье были знакомы с понятием гомосексуальности. М. Джордан в исследовании «Изобретение содомии» (Чикаго юниверсити пресс, 1997) прослеживает трактовку этого понятия в разные периоды. Более частные вопросы той же темы рассматриваются во многих статьях, например, в работе того же Д. Босвела «Данте и содомия», опубликованной в одном из сборников, посвященных жизни и творчеству великого итальянского поэта, — «Данте стадис» (112,1994). Выискиваются известные исторические персонажи, монархи и католические святые, которые были гомосексуалистами или которых можно заподозрить в этом, — святой Ансельм (XI век) и святой Аелред (ХII век), английские короли — знаменитый Ричард Львиное сердце и Эдуард И (соответственно XII и XIV столетия) и стремятся выявить, как это Повлияло на их поведение и судьбу. Делаются попытки определить, как приверженность неузаконенным формам связям сказывалась на жизни отдельного человека. Эту тему затрагивает исследование К. Браун «Недостойные действия. Жизнь монахини лесбиянки в Италии эпохи Ренессанса» (Оксфорд юниверсити пресс, 1986), сборник статей под редакцией М. Кехо «Исторические, литературные и эротические аспекты лесбиянства» (Хартингтон Парк, 1986). На эту тему читаются курсы лекций в университетах, специальные лесбиянские издательства выпускают обзоры истории своего сексуального направления, начиная с библейских эпизодов и репрессивного законодательства византийского императора Юстиниана (VI в.) и кончая современными дебатами вокруг юридического признания однополых браков между женщинами. Появляются и работы по истории лесбиянства в различных странах и даже отдельных городах — в Англии, Венесуэле, Бостоне и т. д.

В прошлом, начиная с древности, ищут эпизоды, могущие служить или будто бы могущие служить примером того, как гомосексуальная ориентация являлась причиной важных исторических событий. В IV в. до н. э. государственные деятели и полководцы города Фивы Пелопид и Эпаминонд ввели новое построение фаланги тяжеловооруженных воинов-гоплитов и нанесли доминировавшей в то время в Греции Спарте два сокрушительных поражения при Левктрах (371 г.) и Матинее (362 г.). Гегемония в Греции перешла к Фивам. Победа была достигнута благодаря «косому клину»: один из флангов, усиленный лучшими воинами, выдвигался вперед и рассекал неприятельскую фалангу, приводя ее в полное расстройство. «Клином» был, как рассказывает Плутарх, так называемый «священный отряд», состоящий из 150 пар воинов, своей стойкостью и героизмом обеспечивавший победу. Их и считают некоторые историки гомосексуализма однополыми супружескими парами. Гомосексуальная ориентация, считают эти историки, вообще сплачивала воинов в бою, поскольку он происходил на глазах у их любимых. Продолжают ту же тему и на материале средневековья. Д. Уикс еще в 1980 г. популяризировал в английском журнале «Хистори тудей» некоторые из сделанных открытий. Его статья называется «Во время оно. Когда рыцари были гомосексуалистами».

Наряду с исследованием отдельных проблем создаются и общие работы по истории «нетрадиционной» сексуальности, например, сборник «Скрытые от истории. Гомосексуальные христианские движения» (Лондон, 1982), Д. Ф. Гринберг «Создание гомосексуализма» (Чикаго юниверсити пресс, 1988) или двухтомный сборник под редакцией У. Лейленд «Корни гомосексуализма. Антология гомосексуальной истории, секса, политики и культуры» (Гей саншайн пресс, 1993, 1996). По сообщениям печати американские ученые в начале 1998 г. открыли ген, определяющий гомосексуальную ориентацию. Не вызывает ли он и склонность к гомосексуализации истории?

В связи с вопросом о позиции раннего христианства исследователи истории секса уделяют много внимания роли половых извращений в императорском Риме (император Тиберий) и в Византии (императрица Феодора), тайному эротизму средневековья и эпохи Возрождения, к похабности в век Просвещения и, конечно, подходам к сексуальной революции нового и новейшего времени. Д. Хейдентри в книге «Что за дикий экстаз» (Нью-Йорк, 1997), правда, насчитывает в XX столетии не одну, а целых три сексуальных революции, последняя из которых началась в 60-е годы и продолжается по сей день. Ее успех или неудача определяются тем, насколько она освободила женщину от тысячелетнего угнетения. В работах типа опубликованного в 1991 г. труда Л. Б. Рубин «Эротические войны. Что случилось с сексуальной революцией» исследуются психические особенности представителей разных поколений, живших и живущих в условиях сексуальной революции. В этих работах рассматриваются и аргументы «врагов Эроса», утверждающих, что сексуальная революция разрушает брак, семейные связи, национальные традиции и т. п., возражения, которые прежде выдвигались против социальной революции. Эти дискуссии сопровождаются изучением проблемы «СПИД в истории», анализом социальных и психологических последствий «чумы XX века», которую многие склонны считать детищем сексуальной революции.

Среди потока книг на тему секса в истории есть и книги по таким темам, как роль беспорядочных половых связей, например, работа Н. Уолф «Промискуитет. Тайная война за женственность» (Нью-Йорк, 1997) и К Ройфи «Последняя ночь в раю. Секс и мораль в конце века». Философы и филологи изучают влияние мужского и женского эротизма на общественное сознание. Об этом можно прочесть в работах Б.К Седжвик «Тенденции» (Дэрем, Северная Каролина, 1993), Б.Т. Касл «Привидение лесбиянки. Женский гомосексуализм в культуре нового времени» (Нью-Йорк, 1993). В 1997 г. издано специальное исследование Г. Бракне «Содом».

Последние годы отмечены увеличением числа периодических изданий, посвященных этим вопросам, — «Журнал сексуальных исследований», «Журнал гомосексуализма» и другие. Многие из них печатают статьи по историческим вопросам. «Журнал сексуальной истории», выходящий с 1990 г., заполнен материалами на темы: секс в истории Европы в XII веке, содомия и онанизм в XVII столетии, секс, политика и общественный порядок во Франции в XVIII в., гомосексуализм в датской армии в XIX в., однополая любовь у женщин от средних веков до эпохи СПИДа; много статей публикуется по сексуальной истории США. Наряду с периодикой публикуются серии научных монографий, вроде серии исторических работ по сексу Чикагского университета (за 1993–1997 годы вышло десять томов). Работы по историко-сексуальной тематике публикуются и в западноевропейских странах, например, исследование Р. Трамбэка «Секс и половая революция. Гетеросексуальность и представители третьего пола в эпоху Просвещения» (Лондон, 1998). Появляются уже и работы, в которых рассматривается история изучения проблем секса. Таких, как книга В. Л. Балоф «Наука в спальне. История сексуальных исследований» (Нью-Йорк, 1994), которые, по мнению автора, начиная с XIX века, вели борьбу против негативного отношения к сексу в культуре западного христианства.

Нужно добавить, что, следуя модной теории мультикультуризма, отдельные социальные и этнические группы, включая и сексуальные, наряду с выяснением значения «сексуальных меньшинств» стараются создать не только историю своей группы, но и с ее позиций историю страны в целом. Недавно еще преобладали работы, вроде монографии известного шекспироведа и историка А.Л. Роуза «Гомосексуалист в истории» (Лондон, 1977), повествующей об отношении общества к этому «меньшинству» и его отражении в литературе и искусстве, или исследования уже упоминавшегося В.Л. Балофа «Сексуальные изменения в истории» (Лондон, 1976). Выпущено и много документальных сборников по истории гомосексуализма в разных странах. Теперь же ставится другой акцент: Д.Х. Кэтц в «Гомосексуальной истории США» и в «Изобретении гетеросексуальности» (Нью-Йорк, 1995) занимается историей воздействия взаимоотношений между группами различной «сексуальной ориентации» на историю американского общества. В стремлении подвести сексуальную базу под политические и идеологические отношения между людьми одна из проповедниц этого «пансексизма» озаглавила свою новейшую книгу «Сексуальное положение Союза» (Нью-Йорк, 1997), перефразируя название ежегодного послания Президента США Конгрессу «О положении Союза» (подразумевается страна, являющаяся союзом, федерацией штатов).

Р. Трекслер предпринял в своей книге «Секс и завоевание. Половое насилие, политический порядок и завоевание Америки» (Корнелл юниверсити пресс, 1996) попытку проследить, каким образом сексуальные отношения являются причиной таких важнейших исторических событий, вроде завоевания европейцами Западного полушария. Он старается доказать, что половое насилие мужчин над женщинами и особенно мужчин над мужчинами ставило целью установление отношений господства и подчинения. Связь между половым насилием и образованием государств Трекслер стремится продемонстрировать на примере истории стран Средиземноморья, начиная от древнегреческих полисов и до кордовского халифата в средневековой Испании. Роль сексуального насилия особенно ясно прослеживается в истории завоевания испанцами империй ацтеков, и инков, что подчеркивает роль гомосексуальных отношений в развитии общества.

Однако провозгласить, что половые отношения в их эволюции являются основой и движущей силой изменений политических, экономических, идеологических отношений и ввести в научный оборот большой материал по сексуальным сюжетам оказалось проще, чем действительно показать секс как основу исторического развития народов и стран. Поэтому можно говорить, что процесс формирования сексуальной версии истории, несмотря на обилие работ, еще далек от завершения. Она еще не изложена в виде общепризнанных курсов истории, в которых всемирное развитие было бы увидено через призму этой версии. «Секс во всемирной истории» пока не стал темой «Всемирная история как порождение секса». Однако декларативного провозглашения исходных положений этой макротеории и настойчивой популяризации в ряде стран всей массы накопленного фактического материала оказалось достаточным для укоренения сексуальной версии всемирной истории в сознании значительной части населения.