Призрачные страницы истории

Сомнения

Виртуальные биографии величайшего драматурга всех времен Вильяма Шекспира возникли при отсутствии фактов, которые бы сделали возможным написание его биографии. Те немногие факты, которые известны о жизни уроженца города Стратфорда актера Вильяма Шекспира, по мнению части исследователей, либо не говорят ничего, либо заставляют сделать вывод, что не он являлся подлинным автором гениальных драматических произведений, сонетов и поэм, изданных при жизни или посмертно, но когда еще были живы многие лично знавшие его люди. Поводом для возникновения «шекспировского вопроса», которому уже более двухсот пятидесяти лет, послужила именно скудость имеющихся биографических данных, причем все они такого рода, что никак не позволяют безусловно отождествить Шекспира-актера из городка Стратфорда, исполняющего мелкие роли, и Шекспира — поэта и драматурга, а, может быть, даже говорят против такой идентификации. (Шекспир в драме «Венецианский купец» осуждал ростовщичество, а актер Шекспир, кажется, не был чужд такому занятию, включая и выколачивание судебным порядком денег из неисправных должников и т. п.) В завещании, которое было составлено незадолго до смерти, он не забыл упомянуть даже «кровать поплоше», но ни словом не обмолвился о том, как распорядиться его рукописями или книгами. Может быть, их вообще не было у него, по крайней мере, не имелось в его доме. Родители Шекспира и жена были неграмотны, одна из дочерей не умела писать, что являлось, впрочем, нормой для жителей крохотного провинциального городка, где насчитывался 171 дом, 1400 жителей. Когда отец драматурга Джон Шекспир был избран в 1561 г. в городское управление, из 19 членов Совета только 6 умели подписывать свое имя. Обыватели Стратфорда, где Шекспир прожил, по меньшей мере, до двадцатилетнего возраста, говорили на диалекте, который был распространен в графстве Уорик, но который с трудом понимали в других районах Англии (с рекрутами, родом из Стратфорда, приходилось общаться через переводчика). В городе царила непролазная грязь, Джон Шекспир был в 1551 г. оштрафован за то, что перед его домом громоздилась навозная куча.

Не уцелело ни одного письма, написанного Шекспиром, ни единой строки. Сомнительны даже сохранившиеся шесть его подписей под юридическими бумагами, относящиеся к позднему периоду его жизни. Три из них — на завещании, одна — на свидетельских показаниях и две — на торговых документах. Они настолько различны, что возникает сомнение не принадлежат ли эти подписи разным лицам и не расписывались ли нотариусы за клиента, как это делалось, если тот не был обучен грамоте. Некоторые из подписей, напротив, как кажется, выведены человеком, не привыкшим как следует держать в руке перо. В завещании фамилия Шекспира транскрибировалась раз одним и четыре раза другим образом, но нигде как «Шекспир» — «Shakespeare». Вместо этого фигурируют «Шакспер», «Шакспир», «Шагспир» — «Shaxper», «Shakspere», «Shagspere». Используя это, многие противники авторства стратфордского уроженца пишут его фамилию «Шакспер», отличая, таким образом, от творца всемирно прославленных произведений — Шекспира. При жизни Шекспира его имя писалось через дефис: «Шек-спир» («потрясать копьем»), что делалось только тогда, когда речь шла о псевдониме. Все портреты Шекспира апокрифичны, не исключая и того, который приложен к первому собранию его сочинений, изданному через семь лет после смерти автора. Кончина Шекспира прошла совершенно незамеченной, на его смерть не было написано ни одной элегии, как это было в обычае того времени. В Стратфорде, видимо, не подозревали, что их земляк, а в последние годы жизни зажиточный землевладелец, являлся знаменитым писателем. Кстати, неясно, откуда Шекспир взял деньги для покупки в 1597 г. второго по величине здания в городе. Доходы других драматургов не превышали и десятой доли суммы, которая потребовалась для этого приобретения. Вдобавок, в платежных ведомостях, сохранившихся в архивах разных городов и в самой столице, где выступала труппа лорда-камергера, в которой состоял Шекспир, не значится (за одним исключением) его фамилия. По преданию, он был второстепенным актером и в шекспировских пьесах сыграл лишь роль призрака отца Гамлета. Да и то это, может быть, означало намек, что он являлся «призраком» подлинного автора. Имя Шекспира не появляется и в других архивных документах, имевших отношение к его труппе (в списке актеров, в перечислении членов труппы, бывших на приеме у испанского посла в 1604 г., в упоминании о потерпевших ущерб при пожаре в театре «Глобус» и так далее). Нет сведений, что Шекспир был знаком с кем-либо из литературной среды, за исключением драматурга Бена Джонсона. Ни в одном документе, относящемся к периоду его жизни, он не связывается с какой-либо литературной деятельностью. Шекспир проявлял полное безразличие к изданию сочинений, публиковавшихся под его именем. Неясно, где он находился — в Лондоне или Стратфорде, когда вышли прижизненные издания его произведений. В течение ряда лет, до того как стали печататься его пьесы, о Шекспире (если не считать полемического выпада против него, сделанного писателем Робертом Грином) было известно только как о поэте, авторе поэм «Венера и Адонис» и «Обесчещенная Лукреция», да и то речь шла о Шекспире, а не обязательно об актере из Стратфорда «Шакспере». Не заплатили ли ему за то, что он согласился стать подставной фигурой, исчезнуть с глаз долой из столицы и не возражать против публикации под его именем сочинений, написанных другим лицом? Зять Шекспира доктор Холл в своем дневнике не упоминает, что его тесть — автор известных сочинений. Ни один современник прямо не говорит о Шекспире как об авторе выходивших под его именем произведений. А остальные, более глухие упоминания допускают двоякое толкование. Не называет имени Шекспира актер Аллен, который вел дневник, где отмечал многие театральные события и происшествия. Имя Шекспира значится в купчих о продаже зерна и солода и других подобных документах.

Отождествление стратфордского Шекспира и автора шекспировских произведений произошло только через два поколения после его смерти. В 1680 г. литератор Джон Обри писал, что Шекспир родился в Стратфорде, что его отец был мясником и он унаследовал профессию отца, что в 18 лет он покинул родной город и уехал в Лондон, где стал актером. Но Обри — вряд ли очень надежный свидетель, сведениям которого можно вполне доверять. Близко знакомый с ним современник писал, характеризуя Обри, что тот «мало думает, многому верит и все путает».

Изменениям, видимо, подвергся памятник Шекспиру. На рисунке, изображавшем этот памятник, который был опубликован в книге антиквара Уильяма Дугдейла о достопримечательностях графства Уорик (1665 г.), он выглядит совсем иначе, чем увиденный впоследствии миллионами туристов и поклонников британского гения. На гравюре Дугдейла надгробие изображает грузного бородатого человека, прижимающего к животу какой-то мешок (или подушку). Другой подобный же рисунок помещен в первой биографии Шекспира, написанной Роу и изданной в 1709 г. На более поздних рисунках вместо мешка появились перо в одной руке и лист бумаги — в другой. Иными словами, надгробие торговца зерном превратили в памятник писателю. (Правда, некоторые исследователи рекомендуют не забывать, что Дугдейл не питал еще особого пиетета к имени Шекспира и что его другие гравюры не слишком напоминают оригиналы. Так это могло быть и с изображением шекспировского памятника.) В восторженном, похвальном слове Шекспиру, напечатанном в первом издании его сочинений в 1623 г., близко знавший его драматург Бен Джонсон бросил таинственные слова: «Ты — памятник без могилы» (Thou art a Moniment without a Tomb).

Недоверие к тому, что Шекспир из Стратфорда был автором приписанных ему произведений, появилось давно. Еще недавно в литературе такие сомнения относили ко второй половине XVIII века. Но выяснилось, что возникли они на несколько десятилетий раньше, когда еще не была порвана личная связь с людьми, которые сами или их отцы лично знали Шекспира. В 1728 г. в книге капитана Гулдинга «Против чрезмерного чтения» говорилось, что Шекспир не мог сам создать свои сочинения, так как не знал достаточно историю и, вероятно, держал при себе помощника. Гулдинг добавлял, что ему это известно от «одного из его (Шекспира — Е. Ч.) близких знакомых».

В авторстве Шекспира из Стратфорда выражали сомнение многие знаменитые писатели, достаточно назвать имена классиков — Байрона, Диккенса, Марка Твена. Известный американский поэт и философ Ральф Уолдо Эмерсон заметил: «Я не могу неразрывно связать этого человека и его стихи». Другой американский писатель, Генри Джеймс, писал об авторстве Шекспира как о «самой крупной и успешной мистификации, в которую заставили поверить терпеливое человечество». Выдающийся английский государственный деятель Дизраэли (лорд Биконсфилд), в молодости написавший несколько романов, вопрошал: «Кто является Шекспиром? Нам известно о нем столько же, сколько о Гомере… Написал ли он хотя бы одну пьесу? Я сомневаюсь в этом». После посещения Стратфорда Чарли Чаплин заявил: «Кажется невероятным, что такой ум обитал и берет здесь свое начало… В творчестве величайшего из гениев скромные начинания должны как-то проявить себя, но нельзя отыскать даже самого слабого следа их у Шекспира». Анна Ахматова во время поездки в Англию отказалась посетить мемориальный комплекс в Стратфорде, заметив, что он не имеет отношения к Шекспиру.

Некоторые антистратфордианцы — противники признания актера Шекспира автором шекспировских творений — выражали недоверие к тому, что человек из народа, родом из провинциального захолустья, мог стать непревзойденным поэтическим талантом. Ведь он не получил, возможно, никакого, даже начального, образования. Не сохранилось документов, что будущий драматург посещал местную школу, а расстроенные, примерно с 1570 года, дела его отца (Шекспиру в ту пору было всего шесть лет), отсутствие тогда у горожан, в отличие от аристократии, твердо соблюдавшегося обычая давать детям школьное образование свидетельствуют против такого предположения. Сочинения Шекспира обличают в нем человека ученого, знакомого с древними языками, с правом, с всемирной историей и литературой, хорошо знающего психологию аристократических верхов, придворный быт и даже посвященного в дворцовые тайны (в его пьесах отдельные исследователи находят — точнее, считают, что находят — намеки на секреты и интриги, даже относящиеся к 1578 году, когда будущему драматургу исполнилось только 14–15 лет). Ему известны французские нравы, обычаи датского двора, конкретные особенности городов северной Италии. Он называет более 200 видов деревьев, свыше 60 видов птиц и 85 видов различных животных. Он говорит о кровообращении до того, как оно было открыто Гарвеем. Его интересуют излюбленные занятия аристократии, вроде соколиной охоты. Вместе с тем ему свойственна низкая оценка денег и высокая — соблюдения чести. Напротив, представители социальных низов в его пьесах наделены пороками, фигурируют под уничижительными кличками. От них требуется покорность, знание своего места. Это побудило Чарли Чаплина написать: «Я не люблю темы Шекспира, включающие жизнь королей, королев, августейших особ и их честь… Добывая кусок хлеба, редко сталкиваешься с честью. Я не могу проникнуться проблемами государей». Не должен ли был испытывать подобные же чувства стратфордский Шекспир, пусть, как потом разъяснили ученые, абсолютизм играл в его время прогрессивную роль, способствовал национальному сплочению и пр.? И могли ли такие творения принадлежать выходцу из неграмотной семьи, окруженному во все свои юношеские годы столь же невежественными соседями? «Было бы чудом, — писал в прошлом веке известный антистратфордианец американский юрист И. Доннели, — если бы из этого вульгарного, неумытого и неграмотного семейства вышел величайший гений, глубочайший мыслитель, жизнеутверждающий ученый, украшающий летописи человеческого рода».

Но далеко не все антистратфордианцы исходили из недоверия к возможностям плебея из провинции возвыситься до вершин поэзии и драматургии. Среди них было немало людей, известных своими демократическими взглядами. В подоплеке некоторых антистратфордианских теорий проглядывал протест против изображения Шекспира корыстолюбивым приобретателем, помышляющим, главным образом, об умножении своей собственности, послушным желаниям начальства обывателем. Отдельные версии родились из страсти к поражающим воображение находкам и открытиям, к сенсациям, которые возникали при выдвижении все новых «кандидатур в Шекспиры». Значительно число фактов, открытых антистратфордианцами, отдельные высказывавшиеся ими соображения бесспорно пошли на пользу науке. Но они же углубили противоречие между тем, что документально установлено в истории Шекспира из Стратфорда и шекспировскими произведениями. К началу девяностых годов нашего столетия насчитывалось уже около 80 кандидатов на шекспировский трон. Еще в 1947 г. один известный библиографический указатель включал 4509 антистратфордианских работ. За прошедшее с той поры полстолетия к их числу прибавились новые сотни и тысячи сочинений на эту тему.

Традиционалисты (стратфордианцы) не остались в долгу. Они в ответ подчеркивали, что в скудости сохранившихся данных нет ничего необычного. Столь же мало сведений имеется и о жизни ряда других драматургов, живших во времена Шекспира. Драматург занимал тогда очень скромное общественное положение. Когда Б. Джонсон издал свои пьесы под названием «Труды», это вызвало насмешки. К тому же следует иметь в виду, что Шекспир не был в глазах современников тем великим гением, которым он стал для последующих поколений. Но в то же время никто из современников не высказывал сомнения в авторстве Шекспира, они возникли более чем через столетие после его смерти. Рукописей Шекспир не упомянул в своем завещании, потому что они были собственностью не его, а театральной труппы, к которой он принадлежал. Сведения об исключительной учености Шекспира крайне преувеличены, он допускает различные промахи, которые не сделал бы выпускник университета (например, элементарные географические ошибки, вроде помещения Богемии, то есть современной Чехии у берега моря и пр.). Свои знания он мог получить в местной школе и пополнить самообразованием, что доказывает пример некоторых его современников, начиная с того же Бена Джонсона. Изображение же Шекспира в виде малограмотного курьера, задачей которого было лишь приносить в театр рукописи от подлинного автора, совсем абсурдно. Ведь, чтобы не выдать тайного «заговора», не раскрыть, что не он является автором приписываемых ему произведений, Шекспир должен был свободно, например, на репетициях, оперировать десятками тысяч чужих стихов; да и вообще не ясно, как можно было успешно подвизаться в роли актера, не зная грамоты. Много говорят о знакомстве Шекспира с придворными нравами и тайнами, на деле же пьесы Шекспира обличают тонкое знание требований сцены. Это вполне естественно для профессионального актера, а не знатного аристократа, которого выдвигают на роль автора шекспировских сочинений (некоторые из них, впрочем, были знакомы с театром, содержали труппы актеров).

Что же касается подписей Шекспира, то детальный графологический анализ убедительно показывает: все шесть подписей имеют одинаковые характерные особенности и, следовательно, принадлежат одному лицу. При жизни Шекспира происходил сдвиг в стиле почерка — переход от старого, так называемого «секретарского», к новому, именуемому «итальянским». Нынешние студенты, выучившиеся свободно читать текст, написанный итальянским почерком, оказывались не в состоянии разобрать секретарский почерк. Шекспировские подписи сделаны секретарским почерком, что и создает впечатление, что они принадлежат малограмотному человеку. Что же касается разной транскрипции его фамилии, то это характерно для очень многих его современников: правила правописания еще далеко не устоялись. Фамилию поэта Кристофера Марло и он сам, окончивший университет, и другие лица писали самым различным образом: Marlow, Marley, Marly, Marlin и т. д. Компьютерный анализ шекспировских текстов также показал, что все они написаны одним человеком. Первую поэму Шекспира «Венера и Адонис» напечатал Ричард Филд, уроженец Стратфорда. Студенты Кембриджского университета ставили любительские спектакли «Путешествие на Парнас» (1598) и «Возвращение с Парнаса» (1602). В одной из пьес говорилось об актере Шекспире, в другой — о поэте и драматурге Шекспире, причем в этих упоминаниях явно имеется в виду один и тот же человек. Кто из претендентов мог дважды написать в сонетах, что имя его, Билл — Will — сокращенное от Вильям? (Правда, слово Will могло иметь и другой смысл — «воля», «желание» и др.) Посвящение своей поэмы «Венера и Адонис» знатному аристократу мог сделать только актер Шекспир, а не вельможи, которых пытаются наделить авторством его произведений. Опровергаются и утверждения о занятии Шекспира ростовщичеством. Во-первых, это связывают с закупкой Шекспиром большего, чем полагалось по норме, зерна на случай неурожая. При более подробной проверке выяснилось, что у многих жителей Стратфорда в погребах хранились большие запасы зерна, чем у Шекспира. Во-вторых, имеется мелкий иск о неуплате денег за солод. Сколько благородного негодования вызвал он у антистратфордианцев! Оказывается, иск был предъявлен в те месяцы 1604 года, когда Шекспира не было в Стратфорде (он уехал в Лондон, чтобы выступить свидетелем на совсем другом судебном процессе). В 1602 г. при обсуждении в геральдической коллегии герба, который должен был получить Шекспир — уроженец Стратфорда, о нем говорилось как о Шекспире-драматурге. Издатели первого собрания сочинений Шекспира (первого фолио) актеры Хеминдж и Кондел называют Шекспира своим коллегой и автором публикуемых произведений. Земляк Шекспира Леонард Диггес упоминает в первом фолио о стратфордском памятнике Шекспиру. В том же первом фолио драматург Бен Джонсон именует своего покойного друга «нежным лебедем Эвона», то есть уроженцем Стратфорда, где протекает эта река. Таких свидетельств немного, но они весомы. На протяжении жизни Шекспира около 50 современников так или иначе упоминают о нем как об авторе ряда пьес. Исследования ученых выявили, что в пьесах Шекспира автор проявляет знакомство с несколькими римскими писателями в таком объеме, в котором преподавали в местных школах. То же самое следует сказать и о знаниях в области права. Насчет знания придворной манеры говорить — от нее осталось слишком мало письменных свидетельств, чтобы можно было судить, насколько точно передает ее Шекспир. Все сомнения в отношении Шекспира можно адресовать и биографиям других, современных ему драматургов, за исключением Бена Джонсона, но тот был еще и ученый, литературный критик, вовлеченный в политические интриги.

Теперь о том, почему Шекспир ничего не говорит в завещании о своих пьесах. Да просто потому, что их не было в Стратфорде, так как они являлись собственностью труппы, в которую входил Шекспир. Кроме того, после напечатания рукопись считалась утратившей цену, идеи о самостоятельном значении авторского автографа не существовало. Почему нет распоряжения о книгах? В большинстве завещаний той поры нет упоминания о книгах. Оно отсутствует даже в завещании выдающегося ученого и государственного деятеля Френсиса Бэкона, одного из главных кандидатов в Шекспиры. К слову, книги вовсе не были тогда малодоступной роскошью, как уверяют некоторые антистратфордианцы, доказывая, что Шекспир не мог иметь денег для таких дорогостоящих приобретений, даже если занимался самообразованием. Дешевые издания небольшого формата, так называемые «кварто», продавались по несколько пенсов за том и были рассчитаны на малоимущие слои населения. Именно из кварто Шекспир был в состоянии почерпнуть те сведения из истории, географии, литературы и права, которые, по мнению антистратфордианцев, не мог иметь «невежественный» актер из Стратфорда и, следовательно, являться создателем приписываемых ему шедевров.

Антистратфордианцам не удалось доказать, что цитаты из произведений античных писателей были взяты из оригинальных текстов, поскольку переводы их появились после написания шекспировских пьес, и поэтому их не мог написать стратфордский актер. Кроме того, по свидетельству Бена Джонсона, Шекспир знал, хотя и недостаточно, латынь и греческий, которые преподавали в стратфордской школе, — ведь только предположение, что он не посещал ее. (Не сохранилось и, возможно, не велось списков учеников местной школы, отсутствие в которых фамилии Шекспира могло бы считаться доказательством, что он не посещал ее.) Сами же цитаты без указания имен авторов были известны зрителям — вероятно, хотя бы отчасти из тех же кварто, иначе авторы не включали бы их в свои произведения для театра.

В форме кварто книжные пираты выпускали в свет и шекспировские пьесы, часто без имени автора. Текст записывался со слуха во время представлений. Иное дело — дорогие издания, вроде шекспировского собрания сочинений. Это издание было подготовлено его друзьями — актерами Хеминджем и Конделем, но и само по себе было коммерчески невыгодным предприятием, и было напечатано при помощи его аристократических покровителей. Антистратфордианцы считают, будто издание принесло 6 тысяч фунтов стерлингов убытку, покрытого графами Пемброком и Монтгомери, участниками «заговора», ставившего целью скрыть имя истинного автора. Но при этих расчетах исходят из того, что было напечатано всего 250 экземпляров. Однако примерно такое их количество сохранилось до наших дней. Ныне специалисты полагают, что тираж составлял 1000–1500 экземпляров. Главное же, что через девять лет, в 1632 г., потребовалось второе издание, следовательно, публикация собрания сочинений оставалась прибыльным предприятием.

Претенденты на корону

Обратимся теперь к претендентам на шекспировскую корону. Для каждого кандидата изобретается своя виртуальная биография, в основу которой закладывается несколько фактов, никак не подтверждающих главный тезис и, в лучшем случае, позволяющих предположить, что данный претендент чисто теоретически мог быть подлинным Шекспиром. Такое предположение делается в отношении ряда аристократов, от которых не осталось ни одной стихотворной строки или даже свидетельства, что они баловались виршами. То же следует сказать о предлагаемых в кандидаты лицах женского пола, начиная от жены Шекспира и кончая самой королевой Елизаветой. Д. Э. Суит в книге «Шекспир. (Тайна)» предлагает значительно более раннюю, чем традиционная, датировку некоторых пьес и сонетов (вполне бездоказательную). Отсюда, по мнению Суита, следует, что Шекспиром могло быть только лицо, ставшее уже в 1586–1589 гг. лучшим поэтом Англии (сонеты); а в 1591 г. — лучшим драматургом. Большинство претендентов следует отвести, так как они не удовлетворяют этому условию. Далее, лишь королева могла обладать столь обширными познаниями, такими силой и талантом проникновения в чувства и помыслы людей, которые присущи Шекспиру. Известно, как королева Елизавета была находчива и остра на язык, поэтому не приходится удивляться, что в шекспировских произведениях исследователи насчитали 15 тысяч, а по другому подсчету — даже 25 тысяч различных слов. Никто из живших до Шекспира и после него не обогатил английский язык таким количеством новых слов, во многих из которых греческие и латинские корни. (Между прочим, добавим, что словарь Шекспира вдвое превосходит словарь крупнейшего поэта Джона Мильтона, который был широко образованным человеком.) Суит, разумеется, обнаруживает сходство между положением, в котором находятся герои шекспировских пьес, и Елизаветы, страдавшей от измены любимого ею графа Лейстера. И разве не показательно, что наряду с волевыми решительными героинями шекспировских пьес — Порцией, Розалиндой, Виолой — столь часто появляются колеблющийся Гамлет, ревнивый до безумия и легковерный Отелло, слепо внимающий льстецам Лир, Кориолан — храбрый воин, но подчиняющийся женщине с твердым характером — своей матери. Вдобавок еще одно «доказательство». Шекспир не сочинил элегии на смерть королевы. Более того, в 1603 г., в год кончины Елизаветы, Шекспиром, если, разумеется, придерживаться традиционной датировки, не было написано ни одного нового произведения. И после этого года производительность драматурга резко падает — не из-за того ли, что теперь могли появляться только пьесы, написанные покойной королевой ранее? Последние же пьесы («Тимон Афинский», «Перикл», «Цимбелин», «Зимняя сказка», «Буря») обнаруживают, как считает Суит, упадок творческих сил создателя «Гамлета». Разве это не подтверждение того, что эти пьесы были написаны ранее других, более зрелых сочинений и лишь напечатаны после ее смерти? Конечно, Елизавета не могла и думать опубликовать произведения «Шекспира» под собственным именем. Когда ее не стало, оставшиеся неизданными пьесы были опубликованы доверенным лицом королевы — Мэри Герберт, графиней Пемброк. Сама Мэри Герберт, оказывается, героиня сонетов, которые при издании были, возможно, адресованы ее сыну Уильяму Герберту. На титуле значится, что они посвящены таинственному W.H. — эти инициалы уже не первый век пытаются расшифровать ученые. Может быть, это — William Herbert? Та же графиня Пемброк и ее семья стояли за изданием первого фолио — это доказанный факт…

Единственным доводом в пользу такой виртуальной истории и ей подобных является только то обстоятельство, что во многих отношениях с фактами в традиционной биографии Шекспира дело обстоит не намного лучше. Конечно, о большинстве предлагаемых кандидатур «серьезные» антистратфордианцы говорят с иронией, отстаивание таких претендентов называют просто чудачеством. Реальными считаются четыре-пять претендентов. Первой из воображаемых биографий этих персонажей было переиначенное в соответствующем духе жизнеописание знаменитого ученого и философа Френсиса Бэкона. Она излагается во множестве книг и статей.

Бросаются в глаза совпадения между мыслями, обнаруженными в записных книжках Бэкона, и в пьесах Шекспира. А между тем этих мыслей философ в произведениях, изданных под собственным именем, не выражал или же, если и высказывал, то только после опубликования шекспировских трагедий и комедий, где встречаются параллельные замечания и утверждения.

Немыслимо допустить, что актер Вильям Шекспир имел возможность знакомиться с заметками, которые вельможа, государственный деятель Бэкон делал исключительно для себя. Не следует ли из этого, что сам Бэкон повторил свои мысли, зафиксированные ранее в записных книжках, в пьесах, опубликованных им под псевдонимом «Шекспир»?

Елизаветинцы — писатели Холл и Марстон — в сатирических произведениях, опубликованных в 1597 и 1598 гг., давали понять, что считали Бэкона автором двух ранних поэм Шекспира — «Венера и Адонис» и «Обесчещенная Лукреция». Точнее было бы сказать, что, по мнению Холла, эти или какие-то другие поэмы были частично написаны неким неназванным юристом, а Марстон понял это утверждение Холла таким образом, что скрывшийся под псевдонимом автор — Френсис Бэкон. Однако ведь другие современники не сомневались, что Шекспир — это Шекспир из Стратфорда. Почему следует считать, что ошибались они, а не Холл и Марстон?

По мнению бэконианца И. Доннели, автор шекспировских произведений — родовитый аристократ, сторонник ланкастерской партии (одна из двух группировок династии Плантагенетов, которые в XV веке столкнулись в войне Алой и Белой роз; от ланкастерцев брала начало правившая в Англии династия Тюдоров, к которой принадлежала королева Елизавета). Этот человек — поклонник Италии и итальянской культуры, любитель музыки, спорта. Он был беззаботен в денежных вопросах, непостоянен и противоречив в отношениях с женщинами, возможно, сочувствовал католичеству и был затронут духом скептицизма. И. Доннели выдвинул идею, что в шекспировских пьесах содержится запись шифром, что их действительным автором является Бэкон. Другие школы антистратфордианцов вычитали из «криптограммы», что шекспировские пьесы принадлежат перу именно их кандидата. Какой-то шутник даже «доказывал», что шекспировские произведения, как явствует из шифрованного текста, написаны… самим И. Доннели!

Часть антистратфордианцев сочла драму «Ричард II», сюжетом которой является свержение с трона законного монарха, криптограммой. Эту драму шекспировская труппа сыграла накануне неудачной попытки мятежа, предпринятой бывшим королевским фаворитом графом Эссексом. Возобновление постановки было произведено по заказу приверженцев Эссекса, оплативших все расходы. Сторонники кандидатуры Бэкона цитируют его «Апологию», написанную для того, чтобы опровергнуть подозрения, которые возникали в отношении возможного его участия как бывшего приближенного Эссекса в подготовке этого мятежа. Бэкон передает в «Апологии» свою беседу с королевой по поводу книги некоего Д. Хейуорда о Генрихе IV, свергнувшем с престола Ричарда и ставшего его преемником. На титульном листе книги были поставлены инициалы Д.X., а в латинском посвящении Эссексу значилась полностью фамилия автора — Д. Хейуорд. Однако Елизавета, видимо, заподозрила, что он был лишь подставной фигурой, и собиралась подвергнуть его пытке, чтобы узнать имя действительного автора. Бэкон не без труда уговорил королеву отказаться от этого намерения. Между тем поползли слухи, что автором был сам Бэкон. Поэтому, когда ему предложили, чтобы он выдвинул на судебном процессе Эссекса обвинение, что тот потворствовал изданию «мятежной» книги, Бэкон оказался в очень щекотливом положении.

Сочинение Хейуорда, заявил он, — старое дело (книга была напечатана более чем за год до мятежа) и ему, Бэкону, особенно неудобно выступать с подобным обвинением, что дало бы новую пищу слухам об его авторстве. Из этого места в «Апологии» бэконианцы делают совершенно поразительный вывод, что в нем речь идет не о книге Хейуорда, а о шекспировском «Ричарде II», и что, значит, Бэкона считали автором этой драмы и других пьес, приписываемых Шекспиру! Но в «Апологии» сообщается о посвящении сочинения Эссексу. Это могло относиться только к книге Хейуорда, а никак не к драме «Ричард II», о которой в рассматриваемом отрывке из «Апологии» вообще не говорится ни слова. К тому же из рассказа Бэкона явствует, что он опровергал слух, будто имел какое-либо касательство к сочинению книги о свержении с престола Ричарда II и занятии трона Генрихом IV. Пригодится и еще довод, что королева не могла заподозрить кого-либо, кроме Бэкона, в написании драмы «Ричард II», ибо имя автора прямо значилось в книге Хейуорда, тогда как пьеса не содержала таких сведений. Аргументация действительно неожиданная в устах бэконианцев и других антистратфордианцев, утверждающих, что фамилия Шекспира, обозначенная на издании его пьес, в том числе прижизненных, является мистификацией, призванной скрыть подлинного автора.

В бумагах начальника государственного архива Вильяма Ламбарда сохранилась очень несовершенная запись его разговора с королевой, происходившего, как и беседа Бэкона, после мятежа Эссекса. Елизавета гневно заметила Ламбарду: «Я — Ричард II. Разве вы этого не знаете?» В ответ Ламбард вежливо намекнул, что это, мол, злостные выдумки Эссекса, не назвав его прямо по имени. Тогда королева бросила загадочную фразу: «Кто готов забыть Бога, забудет и своих благодетелей; эта комедия сорок раз игралась на площадях и в зданиях». Замечания Елизаветы уже не могли относиться к вышедшему из игры главарю провалившейся попытки бунта — антистратфордианцы относят эти слова к «своему» кандидату в Шекспиры; в частности, бэконианцы — к Бэкону. Между тем ни один из них не обвинялся в безбожии и не получал исключительных милостей королевы, чтобы его можно было обвинить в неблагодарности и забвении благодетелей. Эти слова Елизаветы, вероятно, составляют не одну, а две фразы, трактующие о разных вещах. В первой фразе речь идет об Эссексе, во второй — о драме Шекспира «Ричард II», постановку которой возобновили в канун мятежа. О ней было естественно вспомнить, тем более, что беседа началась с упоминания о Ричарде II, судьба которого в те дни занимала мысли королевы. Актеры труппы лорда-камергера, в которую входил Шекспир, не были подвергнуты ни суровым допросам, ни обычным в таких случаях жестоким репрессиям, тогда как заговорщики, заплатившие деньги за возобновление «Ричарда II» (Д Меррик, Ч. Денвере и Р. Кафф), были казнены. Это ясно показывает, что власти считали актеров лишь невольными, ни о чем не подозревавшими орудиями мятежников. Правда, отдельными исследователями высказывается предположение, что актеры все же попали под подозрение и в последующие полтора или два года гастролировали вне Лондона, возможно, даже в Шотландии, чем объяснялось благорасположение к ним шотландского короля Якова, когда он в 1603 г. унаследовал английский престол. Код, якобы обнаруженный бэконианцами в произведениях Шекспира (начиная с работ в прошлом веке уже упомянутого выше И. Доннели) и будто бы свидетельствующий, что шекспировские творения написаны Бэконом, оказался мифом. При использованных бэконианцами методов расшифровки можно доказать все, что угодно, в том числе и что автором шекспировских произведений был Шекспир. Тем не менее игра в шифры продолжается. В 1990 г. появилась книга Пенна Лири «Второй криптографический Шекспир». Быть может, наиболее впечатляющим из. аргументов бэконианцев является факт, что два писателя — Холл и Марстон — в своих сатирических произведениях, опубликованных соответственно в 1597 и 1598 годах давали понять, что считают Френсиса Бэкона автором двух поэм Шекспира — «Венера и Адонис» и «Обесчещенная Лукреция». Вернее, Холл приписал эти поэмы какому-то неназванному юристу, а Марстон понял эти слова так, что речь идет о Бэконе. Но даже если признать, что Холл и Марстон имели в виду именно шекспировские поэмы и Марстон правильно понял намек Холла, что автором их является Бэкон, то где гарантия того, что правы именно эти невольные основатели бэконианской версии, а не другие современники, считавшие Шекспира Шекспиром?

В XIX веке преобладала кандидатура Бэкона. В XX ее затмила кандидатура Эдуарда де Вера, Семнадцатого графа Оксфорда. В поддержку этого фаворита среди претендентов в дополнение к имеющейся литературе выходят все новые работы. Достаточно помянуть здесь 900-страничную монографию Ч. Огребена «Таинственный Вильям Шекспир. Миф и реальность» (Нью-Йорк, 1984). Оксфорд был старшим современником Шекспира — родился в 1550 и умер в 1604 г., и в связи с этим поборникам его кандидатуры пришлось полностью передатировать все шекспировские пьесы (к этому мы еще вернемся). В отличие от большинства других претендентов, он имел прямое отношение к поэзии и драматургии, но его пьесы, даже их названия не сохранились. Это был, вероятно, один из видных придворных поэтов в первые десятилетия правления королевы Елизаветы. Поборниками его кандидатуры с дотошностью проведено сравнение обстоятельств жизни Оксфорда и ситуаций, в которые поставлены многие герои шекспировских произведений. Оксфорд, к тому же, бывал в Италии, месте действия ряда комедий и трагедий Шекспира. Оксфорд участвовал в придворных турнирах в присутствии королевы Елизаветы — и появляется поэма «Венера и Адонис». В одном из писем к Оксфорду, относящемуся к 1578 г., говорится, что выражение его лица «потрясает копья» (shakes spears). Вывод, который при этом делается, очевиден: шекспировское творчество отражает жизненный опыт Оксфорда и не имеет ничего общего с теми впечатлениями, которые мог вынести из жизни стратфордский уроженец.

Правда, такое же сравнение проводится с подобным же результатом и для других кандидатов. Его нетрудно проделать при подборе других примеров из шекспировских пьес и в отношении Шекспира из Стратфорда. Вдобавок многие из этих сравнений совершенно искусственны. Например, фраза притворяющегося безумным Гамлета: «Я помешан только в норд-норд-вест» (акт 2, сцена 2). По разъяснению оксфордианцев, эти слова навеяны воспоминанием о том, что отец Оксфорда вложил много денег в экспедицию капитана Фробишера, стремившегося найти северо-западный проход в Азию. Гертруда, мать Гамлета, вышла вторично замуж вскоре после смерти его отца, как мать самого Оксфорда. Полоний очень напоминает тестя Оксфорда лорда Уильяма Сесила Берли. Трагедия «Гамлет» во многом — сатира на Сесила, самого могущественного (после королевы) человека в Англии. В пьесе на вопрос короля Клавдия, куда Гамлет дел тело убитого им Полония, принц отвечает: «Не там, где ест он, а где едят его самого. Сейчас за него уселся целый собор земских червей» (worms). Из бумаг Сесила и близких к нему лиц, опубликованных через столетия после их смерти, известно, что всемогущий министр любил рассказывать анекдот о том, как он родился во время созванного германским императором Карлом V в 1520 г. для обсуждения проблем протестантизма рейхстага в Вормсе (Worms). Оксфордианцы хотели бы видеть в этом месте из текста «Гамлета» доказательство, что их не мог написать актер Шекспир, ни прямо, ни косвенно не общавшийся с Сесилем. Вместе с тем это, по их убеждению, доказательство того, что обнаружение авторства Оксфорда могло грозить ему немилостью или даже суровыми карами. Кстати, о сатире. В «Тщетных усилиях любви» высмеивается вычурный стиль — эвфуизм поэта Джона Лили, модный в 1570 и 1580 годах, совершенно изжитый к 1594 г., когда по традиционной датировке она была создана Шекспиром. Пародировать этот стиль было нелепым в то время. Не ясно ли, что на деле пьеса была написана раньше и, следовательно, не Шекспиром из Стратфорда? И подобных, явно притянутых за волосы параллелей — множество. Нужно добавить, что таких же примеров нашлось предостаточно и для других кандидатов в Шекспиры, что воочию демонстрирует несостоятельность таких методов. Сторонники кандидатуры Бэкона, как мы знаем, проводят сравнение между мыслями, содержащимися в сочинениях и записных книжках Френсиса Бэкона и произведениях Шекспира. Не отстают от них и оксфордианцы, выискивая параллели между подчеркнутыми Оксфордом местами в его экземпляре Библии и отдельными высказываниями в шекспировских сочинениях. Оксфордианцами создана виртуальная биография Оксфорда, которая рисует его как автора всех произведений, выходивших под именем Шекспира. В стратфордианской биографии актера Шекспира его творчество обычно принято разбивать на три периода: первый — 1590–1601 гг., который называют оптимистическим; второй — 1601–1608 гг, когда были созданы в числе других вещей великие трагедии «Гамлет», «Отелло», «Король Лир», «Макбет»; и, наконец, третий — 1608–1612 гг, когда были написаны три последние пьесы — «Цимбелин», «Зимняя сказка» и «Буря». В виртуальной биографии Оксфорда также выделяются три периода, из которых средний — 1576–1590 годы. Это было время, когда его личным секретарем был известный поэт Джон Лили и когда содержавшаяся Оксфордом труппа актеров давала (в 1584 г.) представления в Стратфорде. Быть может, именно с ними Шекспир покинул родной город, а не годом позже, как принято считать в его традиционной биографии. Не тогда ли возник план использовать Шекспира как прикрытие для действительного автора? Это было особенно важно для Оксфорда, поскольку, по мнению сторонников его кандидатуры, королева поручила ему в годы крайнего обострения борьбы с Испанией в канун Непобедимой армады, отправившейся в 1588 г. в плавание с целью покорения Англии, создать своего рода пропагандистский центр для подготовки страны к отражению грозного врага. Последний период продолжался вплоть до смерти Оксфорда в 1604 г. Он прожил эти годы, окруженный писателями, актерами, музыкантами, возможно, был связан с лондонскими театрами. Выше уже отмечалось, что в изданном в 1609 г. сборнике сонетов Шекспира об авторе отзываются как о «вечно живущем» поэте, но так было принято говорить об умерших людях. Оксфорд умер, а Шекспир и другие считающиеся серьезными претендентами на его поэтическую славу были живы. Имеется судебный протокол от 29 октября 1615 г., в котором перечисляются мертвые и живые пайщики театра «Глобус». Шекспир включен в число умерших. Но ведь в октябре 1615 г. стратфордский Шекспир был жив и умер почти через полгода, 23 апреля 1616 г. Значит, делают оксфордианцы вывод (как мы убедимся далее — поспешный), имелось в виду какое-то не известное нам лицо, скрывавшееся под фамилией Шекспир. Другое возможное предположение — что в Лондоне ошибочно считали скончавшимся живого Шекспира — не кажется правдоподобным, скорее, можно допустить описку чиновника, ведшего протокол судебного заседания. Оксфорд (и некоторые другие кандидаты) к октябрю 1615 г. уже давно умер.

Более полувека назад большое волнение среди антистратфордианцев вызвало исследование так называемого эшборнского портрета Шекспира (его назвали так по месту, где он был обнаружен — Эшборн, графство Дербишир). Портрет просветили рентгеновскими лучами и обнаружили, что он представляет собой переделку изображения другого человека, похожего на Оксфорда. Однако надо учитывать, что эшборнский портрет всплыл довольно поздно, в 1847 г. Всего вероятнее, он являлся действительно переделкой изображения Оксфорда или какого-то еще неизвестного лица, произведенной в конце XVIII века, когда усиленно искали портреты Шекспира и коллекционеры были готовы платить за них огромные деньги. Спрос родил предложение. Да и зачем было современникам Шекспира использовать в качестве основы портрет Оксфорда? Чтобы позволить грядущим поколениям раскрыть тайну? Но тогда те, кто переделал портрет, должны были предусмотреть открытие рентгеновских лучей почти за три столетия до того, как оно было сделано. Если они так стремились дать возможность потомкам узнать тщательно хранимый секрет, не проще ли было оставить портрет Оксфорда в его первоначальном виде, как-то намекнув, что в действительности это портрет «подлинного» Шекспира? Антистратфордианцы дошли даже до раскрытия могил, до бесед — подобно известному оксфордианцу Перси Аллену — на спиритическом сеансе с духами Шекспира, Бэкона и Оксфорда.

Френсис Мерес (1565–1647), хорошо осведомленный о состоянии литературных дел, в книге «Palladis Tamia: сокровищница ума», опубликованной в 1598 г., перечисляет и высоко оценивает пьесы, поэмы и сонеты Шекспира, созданные к тому времени, и одновременно отмечает, что граф Оксфорд «один из лучших среди нас в области комедии». Часть оксфордианцев из факта потери произведения Оксфорда выводит заключение, что они нам известны как произведения Шекспира. Другая часть оксфордианцев, наоборот, считает, что Мерее, говоря о Шекспире и Оксфорде как разных авторах, был участником заговора. Ему, мол, было приказано скрыть, что произведения Оксфорда публиковались под именем Шекспира и поэтому считаются утраченными. В отношении большинства других претендентов дело обстоит «проще» — они не упоминаются Мересом.

Наряду с Оксфордом виртуальную биографию получил еще один претендент в Шекспиры — Роджер Мэннерс, Пятый граф Ретленд. Теория эта появилась в Германии и Бельгии накануне первой мировой войны, в России ее популяризовал Ф. Шипулинский («Шекспир — Ретленд», 1924), а ныне развивает талантливый исследователь И. Галилов. Аргументами в пользу Ретленда сторонники его кандидатуры считают то, что он был знаком с Данией и замком Эльсинор — местом действия в «Гамлете». В списке студентов Падуанского университета за 1596 г. значатся, как утверждал бельгийский ученый Демблон, два датчанина — Розенкранц и Гильденстерн (правда, фотографии списка не было приведено). В это же время в том же университете в Падуе учился и Ретленд. В трагедии «Гамлет» придворные Розенкранц и Гильденстерн названы питомцами Виттенбергского университета наряду с самим Гамлетом. (Насколько шатким является этот довод видно хотя бы из того, что показал оксфордианец Д. Собран в изданной им в 1997 г. книге «Псевдоним Шекспир». Оксфорд был знаком с отчетом, присланным из Дании, где в списке королевских гостей на одном приеме фигурирует Гильденстерн и два члена семейства Розенкранц.) Следует обратить внимание на то, что после возвращения Ретленда из Дании в пьесе Шекспира появляются датские реалии. Рассказ Гамлета о пьянстве при датском дворе почти буквально повторяет записи Уильяма Сегара, который был вместе с Ретлендом в Дании. А записи эти были опубликованы много позднее. Однако в целом мода на кандидатуру Ретленда, видимо, прошла. Архив Ретленда в замке Бовуар содержит запись об уплате управляющим 44 шиллингов Шекспиру в 1612 г., в год смерти графа. Хотя неизвестно, кто оплатил сооруженное двумя лицами надгробие на его могиле, ими же был установлен и памятник Шекспиру в Стратфорде, похожий на монумент Ретленду. От Ретленда не сохранилось никаких литературных произведений, нет и свидетельств современников, что граф был причастен к драматургии. Он был моложе Шекспира. Поэтому сторонники его кандидатуры вынуждены делать крайне неправдоподобное допущение, будто целый ряд замечательных шекспировских произведений (которые невозможно хронологически передвинуть вперед, так как точно известны даты их публикаций в виде кварто) написан Ретлендом в 14-15-летнем возрасте. Кстати, прямо противоположное положение с Оксфордом. В драмах Шекспира встречаются недвусмысленные ссылки на различные явления, которые происходили позже 1604 г., года кончины Оксфорда (например, в «Макбете» — на «пороховой заговор», раскрытый в 1605 г.). Поэтому такие упоминания рассматривают как результат позднейшего редактирования этих сочинений и их датируют более ранними годами.

Одним из самых слабых пунктов антистратфордианских концепций было отсутствие причин для сохранения мистификации в течение длительного времени, многих лет после смерти предполагаемых авторов. Имеются примеры, когда произведения, печатавшиеся под псевдонимами при жизни их создателей, занимавших видное общественное положение, публиковались посмертно сразу под подлинными именами. Так были изданы сочинения поэта Джона Донна, ставшего настоятелем лондонского собора Св. Павла, сэра Уолтера Ралея, Френсиса Бэкона. Зачем было выпускать в 1623 г. первое собрание сочинений с именем Шекспира на титульном листе через семь лет после его смерти, если это был только псевдоним, снабжая издание предисловием и посвящением драматурга Бена Джонсона, который называл своего умершего друга «нежным лебедем Эвона» (то есть уроженцем и жителем Стратфорда на Эвоне), но признавал при этом, что тот знал «плохо латынь и еще хуже греческий язык». Отметим здесь, что еще в 1930 г. было опубликовано письмо драматурга Френсиса Бомонта, датированное 1615 г., где подчеркивалось, что Шекспир достиг крупных успехов, не имея образования (schollershippe). Это никак не могло относиться к образованным аристократам типа Оксфорда или Ретленда, окончившим Оксфордский, Кембриджский или известные иностранные университеты. Значит, и Бомонт был обманут мистификаторами; либо подобно Джонсону, актерам Хеминджу и Конделу — близким друзьям Вильяма Шекспира, другим лицам, участвовавшим в подготовке первого фолио, стал участником какого-то заговора, направленного на сохранение тайны авторства шекспировских творений? Отметим еще, что в первое фолио включена поэма Леонарда Диггеса в честь Шекспира из Стратфорда. Антистратфордианцы высказали немало догадок насчет того, кто такой Диггес. Однако в 1931 г. известный исследователь Лесли Хотсон установил, что отчимом Диггеса был Томас Рассел, близкий друг Шекспира, живший с 1600 г. в Стратфорде. Леонард Диггес не мог не знать актера Вильяма Шекспира, которого отождествляет с автором шекспировских сочинений. Что же — еще один участник заговора? Немудрено, что многие антистратфордианцы попытались связать непонятно ради какой цели организованный заговор с политическими заговорами, которыми были так богаты годы правления Елизаветы и ее преемника Якова.

Большая расплата в маленькой комнате

В число претендентов на лавры Шекспира включены главные антагонисты в тайной войне в самые последние годы XVI и первые годы XVII столетия — глава английской разведки и полиции Роберт Сесил и иезуитский орден, постоянно направлявший своих проповедников и лазутчиков в Англию. Оба «открытия» принадлежат американцам. Так, в Индианополисе в 1916 г. появилась книга Д. М. Максуэлла «Человек под маской: Роберт Сесил, граф Солсбери — единственный подлинный автор шекспировских пьес». Годы жизни Сесила близки к годам жизни Шекспира. В сонетах Максуэлл, как ему казалось, усмотрел ссылки на физические недостатки автора: всесильный министр был горбуном. В том же 1916 г. вышла в свет работа Г. Джонсона «Написали ли иезуиты „Шекспира“?». По мнению Гарольда Джонсона, святые отцы, находясь в подполье, сотворили шекспировские пьесы, поэмы и сонеты с целью антиправительственной пропаганды. (Напомним, что сторонники авторства Оксфорда столь же безапелляционно уверяют, что он и возглавляемая им группа придворных сочинителей занимались пропагандой против Испании и иезуитов.) Откуда взялся псевдоним «Шекспир»? Конечно же, он возник в связи с воспоминаниями о папе Адриане IV (1154–1159), единственном англичанине, занимавшем престол главы католической церкви. Фамилия, которую он носил до избрания папой, была Брекспир (Breakspere), что по-английски означает «ломающий копье». Отсюда недалеко и до «потрясающий копьем» (Shakespeare). К тому же и папа Адриан, и Шекспир были выходцами из простой среды. Теория Джонсона получила отклик в католических кругах, стимулировав попытки вычитать из шекспировских пьес и архивных документов, что отец Шекспира и его семья были католиками или тайно склонялись к католичеству.

Идея о связи заговора для сохранения в тайне имени действительного автора шекспировских произведений с политическими заговорами послужила основанием для выдвижения еще одного «серьезного» претендента — Вильяма Стенли, Шестого графа Дерби. Его инициалы W.S. совпадают с инициалами, которыми были подписаны некоторые ранние издания пьес Вильяма Шекспира. Супруга Дерби, являвшаяся старшей дочерью Оксфорда, писала министру Роберту Сесилу, что ее муж находит удовольствие в общении с актерами. Иезуитский шпион Джордж Феннер — неизвестно, это настоящая фамилия или псевдоним — в двух донесениях от 30 июня 1599 г., перехваченных контрразведкой английского Тайного совета (они сохранились в государственном архиве), сообщал о попытках убедить нескольких английских аристократов принять участие в заговоре против Елизаветы. Особенно желательным участником заговора был бы граф Дерби, имевший какие-то отдаленные права на престол. Понятна поэтому горечь Феннера, убедившегося, что на привлечение вельможи нельзя надеяться, так как «граф Дерби занят ныне только писанием комедий для простых актеров». Но то, что стало предметом разочарования для иезуитского лазутчика, превратилось в основание для выдвижения кандидатуры Дерби — только не на трон Англии, а на корону величайшего поэта и драматурга.

Процитированная фраза Феннера почти буквально повторяется в обоих его донесениях. Из нее никак нельзя вычитать, что речь идет о пьесах Шекспира. Да и следует ли понимать ее буквально? Возможно, это шифрованное сообщение, относящееся к интересам католического подполья и связи его с графом Дерби.

Сторонники его кандидатуры, подобно бэконианцам и оксфордианцам, разработали воображаемую биографию Дерби как автора шекспировских сочинений. Надо лишь заметить, что он пережил актера Шекспира более чем на четверть века (Дерби родился на три года раньше Шекспира, в 1561 г., а умер в 1642 г.), но никак не проявил себя на ниве поэзии и драматургии после смерти человека, фамилию которого он якобы взял в качестве своего литературного псевдонима.

Среди попыток связать- «шекспировский вопрос» с перипетиями тайной войны одно из главных мест принадлежит теории, выдвигающей кандидатуру Кристофера Марло. Он имеет одно неоспоримое преимущество над другими претендентами. Ведь речь идет о писателе, который немногим по силе поэтического таланта уступал Шекспиру. Марло, очень рано ушедший из жизни, успел стать реформатором английской драмы, придал стройность сюжету, психологическую мотивированность поступкам персонажей, ввел употребление белого стиха. Трагедии Марло «Тамерлан», «Фауст», «Мальтийский еврей» — это прославление титанической мощи разума, гимн несгибаемости и свободе человеческого духа. Марло погиб, не дожив до тридцатилетнего возраста. И только ранний уход из жизни помешал ему подняться еще выше по лестнице поэтической славы. Но именно такая смерть — в молодые годы, произошедшая, вдобавок, еще до того, как были изданы первые произведения Шекспира, — мешала рассматривать кандидатуру Марло всерьез. Но потом это, казалось бы, трудно преодолимое препятствие было использовано в качестве отправного пункта воображаемой биографии Марло как автора, скрывшегося под псевдонимом «Шекспир». В 1955 г. журналист Калвин Гофман издал нашумевшую книгу, где излагается виртуальная биография поэта, началом которой является утверждение, что смерть Марло в 1593 г. была лишь ловкой мистификацией.

Если сторонники других кандидатов в Шекспиры видят заговор в том, что подлинный автор скрывался под именем второстепенного актера родом из Стратфорда, то Гофман идет дальше. Он считает, что к первому заговору прибавился второй — произведения Шекспира писал человек, считавшийся убитым. Чтобы понять аргументацию Гофмана и его единомышленников, разрабатывающих версию такого «двойного» заговора, надо напомнить несколько фактов не из «посмертной», а реальной жизни Марло, о которой, кстати, мы знаем не больше, чем о жизни Шекспира. Родившийся в тот же год, что и Шекспир, сын сапожника из Кентербери Кристофер Марло сумел окончить Кембриджский университет. Еще в университете он стал агентом английской разведки, возглавлявшейся тогда известным мастером шпионажа Френсисом Уолсингемом. Это не был какой-то исключительный случай. Задания секретной службы английской короны выполняли такие представители литературного и театрального мира, как шотландский поэт Энтони Мэнди, проникший в английский католический колледж в Риме, драматург и актер Мэтью Рой-стон, рано умерший талантливый драматург Уильям Фаулер, может быть, и Бен Джонсон.

В феврале 1587 г. Марло исчез из Кембриджа, не поставив в известность никого, куда уехал. Он вернулся только в июне. Когда же университетские власти вздумали было строго допросить не подчинявшегося правилам студента о причинах его продолжительного отсутствия, из Тайного совета пришла бумага, недвусмысленно указывавшая на неуместность подобного любопытства. Университетскому начальству разъяснялось, что Марло «во всех своих действиях… вел себя осмотрительно и подобающим образом, чем сослужил добрую службу Ее Величеству». Его поведение не должно подвергаться сомнению теми, «кому неизвестны дела», по которым он отлучался. Вскоре после этого нагоняя университет присвоил Марло степень магистра.

Марло в качестве секретного агента Уолсингема посетил различные страны континентальной Европы. Он заезжал в Реймс, где в то время находился один из центров подготовки католических священников из англичан-эмигрантов. Марло, резко отзывавшемуся о королеве Елизавете, доверили планы католического подполья Англии.

Однако позднее отношения Марло с правительством явно испортились. Он примкнул к вольнодумному кружку блестящего мореплавателя и ученого Уолтера Ралея, который недруги называли «школой ночи» или «школой атеизма». Иезуиты утверждали, что в «школе» слово «бог» читали наоборот и получали слово «пес» («god» и «dog»). Роберт Сесил, который считал Ралея опасным соперником в борьбе за влияние на королеву, также с подозрением присматривался к кружку либертинов.

Но самые ловкие лазутчики не могли бы представить себе, что через три или четыре века часть усердных антистратфордианцев объявит, будто кружок занимался, так сказать, «коллективным написанием» пьес, поэм и сонетов, дабы потом издавать их под именем актера одной лондонской труппы Вильяма Шекспира.

Власти обвинили Марло в атеизме и хотели предать суду. 20 мая 1593 г. поэта вызвали на заседание Тайного совета. Однако он не был арестован, Марло только обязали каждый день отмечаться в канцелярии Тайного совета, пока не будет вынесен приговор по его делу. Неизвестно, чем было вызвано такое относительно мягкое решение — недостаточной обоснованностью и доказанностью предъявленного обвинения, какими-то сохранившимися у Марло связями или намерением использовать его в интересах службы. А может, и желанием покончить втихомолку со ставшим неугодным бывшим агентом, превратившимся благодаря своим сочинениям в довольно известного человека.

Марло был, таким образом, отпущен впредь до нового решения Тайного совета, но оно не состоялось, так как через десять дней подсудимый был убит. Известно, однако, что Тайный совет за это время получил дополнительные обвинения против Марло, содержащиеся в доносе правительственного агента Ричарда Бейнса. Обвинения были, очевидно, настолько тяжкими, что копия доноса была направлена королеве. В канцелярии отметили, что донос поступил 2 июня, когда по другим сведениям Марло уже два дня как был мертв. Вместе с тем в копии доноса указывалось, что Марло умер через три дня после получения доноса. Странное обстоятельство, если не счесть его следствием ошибки переписчика. Он собирался, вероятно, поставить «за три дня до», а написал «через три дня после» получения доноса наступила смерть обвиняемого. Иначе трудно понять, почему ничего не упоминается о действиях, которые должен был бы предпринять Совет, будь Марло еще жив к моменту присылки документа. А такими действиями мог быть только приказ об аресте. Добавим еще один многозначительный факт. В доносе Бейнса наряду с Марло названы Уолтер Ралей и математик Гариот и подчеркнуто, что обвинение должно быть распространено также на других связанных с ними высокопоставленных лиц, имена которых будут названы позднее. В копии доноса, посланного Елизавете, фамилия Ралея исчезла.

…В Дептфорде, селении, расположенном в нескольких милях от Лондона, день 30 мая 1593 г. начался как обычно. Местные жители могли лишь снова поздравить себя с тем, что эпидемия чумы, свирепствовавшая в столице, обошла их стороной и даже вызвала наплыв перепуганных лондонцев, плативших хорошие деньги за стол и кров. Народу понаехало так много, что никто не обратил внимания на четверых мужчин, также прибывших из Лондона, хотя трое из них имели более чем сомнительную репутацию. Это были карточный шулер Инграм Фризер, его достойный помощник вор Николас Скирс, правительственный шпион Роберт Пули, которого современник-историк У. Кэмден именовал «хитрейшим подделывателем документов и лицемером»; четвертым был Кристофер Марло.

Все вместе или поодиночке они отправились в трактир на Дептфорд-стрит, принадлежавший некоей Элеоноре Булл, родственнице доверенной служанки королевы. Там они, начиная с десяти часов утра, как отмечалось впоследствии в протоколе, составленном следователем, «пообедали и после обеда мирно прогуливались, бродили по саду, примыкавшему к указанному дому, вплоть до шести часов вечера. Вслед за тем они вернулись из упомянутого сада и совместно поужинали». После трапезы Марло улегся на кровать в своей комнате, тогда как трое его спутников уселись на скамейку к нему спиной. Фризер сидел посередине. Вскоре возник спор, его участники обменялись резкими словами — дело шло о денежных расчетах. Марло в ярости выхватил нож, который болтался у его противника на ремне за спиной, вырвал его из ножен и ударил Фризера рукояткой, нанеся поверхностную рану на голове. Фризер успел удержать Марло за руку. В последовавшей схватке Фризер, как записано в протоколе, «вышеупомянутым кинжалом стоимостью в 12 пенсов нанес названному Кристоферу смертельную рану над правым глазом глубиной в два дюйма и шириной один дюйм; от смертельной раны вышеназванный Кристофер Марло тогда же и на том же месте умер».

Поскольку королева Елизавета находилась в пределах двенадцати миль от Дептфорда, дознание, согласно закону, было поручено королевскому следователю Данби, который и составил процитированный выше протокол. В течение длительного времени друзья Марло не знали обстоятельств его трагической гибели. Многие считали, что он стал жертвой эпидемии чумы. По мнению медицинских экспертов, которых призвали на помощь антистратфордианцы, рана, подобная описанной в протоколе, не должна была вызвать мгновенную смерть. Еще более странной, на первый взгляд, является судьба убийцы. Его первоначально посадили в тюрьму. Однако уже через месяц он был помилован Елизаветой на том основании, что действовал в порядке самозащиты. Подобная королевская милость редко оказывалась так скоро после совершения убийства. Брат умершего в 1590 г. министра полиции Френсиса Уолсингема Томас, слывший другом и покровителем Марло, вскоре взял Фризера к себе на службу, на которой тот находился ранее и еще оставался двадцать лет спустя (причем использовался для выполнения особо «деликатных» и уголовно наказуемых дел).

Обращает внимание и еще одно обстоятельство. В мае 1593 г. шпион и провокатор с большим стажем Роберт Пули ездил с очередным разведывательным заданием в Гаагу. В день, когда был убит Марло, Пули только что вернулся из поездки и после беседы с Томасом Уолсингемом спешно отправился в Дептфорд, в дом Элеоноры Булл, для встречи с Марло, Фризером и Скирсом. Вряд ли он сделал это по собственной инициативе. Однако зачем Марло — в это время уже не безусому юноше — было являться на свидание со столь подозрительными и опасными людьми, когда над ним и так уже нависла угроза ареста и сурового приговора, если он не знал твердо, что Фризер, Скирс и Пули получили приказ оказать ему помощь?

Долгое время в распоряжении науки были только сбивчивые показания современников, которые передавали ходившие слухи о том, как произошло убийство. В 1820 г. один из ученых направил в Дептфорд письмо к местному священнику с просьбой поискать какие-либо сведения об этом трагическом событии в церковно-приходских книгах, где записывались рождения, браки и смерти. В ответ священник прислал выписку, гласившую: «1 июня 1593 г. Кристофер Марло убит Френсисом Арчером». В 1925 г. английский историк Лесли Хотсон отыскал в государственном архиве подлинник заключения, составленного следователем Данби, и решение присяжных относительно убийства Марло. Присяжные сочли, что Марло был убит Инграмом Фризером, действовавшим ради самозащиты, в присутствии Скирса и Пули.

Сторонники кандидатуры Марло, конечно, не преминули ухватиться за разночтение имени и фамилии его убийцы. Калвин Гофман построил такую внешне эффектную гипотезу: Марло опасался нового вызова в Тайный совет, пыток и осуждения. Тогда ему пришел на помощь Томас Уолсингем, инсценировавший убийство с помощью своих слуг и подчиненных — Пули, Фризера, Скирса, и Данби, который провел следствие с непонятной торопливостью, даже не удосужился допросить хозяйку дома Элеонору Булл и, главное, взял с потолка фамилию убийцы — «Арчер», лишь позже заменив ее на «Фризер». Может, убили какого-нибудь заезжего моряка, которого никто не знал в Дептфорде и которого было легко выдать за Марло. Тот же, переждав опасное время в имении Томаса Уолсингема, уехал на континент и в течение долгих лет посылал в Англию свои сочинения, прежде всего пьесы, которые ставились под именем Шекспира.

Гипотеза Гофмана не имеет никаких документальных подтверждений. Фактом является лишь то, что сочинения Шекспира стали выходить из печати сразу же после смерти Марло (однако поэма «Венера и Адонис» — первая опубликованная вещь Шекспира, была зарегистрирована печатником Ричардом Филдом 18 апреля 1593 г., то есть почти за полтора месяца до убийства в Дептфорде, и поступила в продажу, по крайней мере, уже в июне).

Другой опорой виртуальной биографии Марло «как Шекспира» являются сходные места в произведениях обоих поэтов. В литературе приводится до двухсот случаев заимствования Шекспиром у Марло. В «Проказницах» (акт 3, сцена 1) один из персонажей заявляет:

А у Марло в лирической поэме «Страстный пастух — своей возлюбленной» читаем:

У Шекспира в «Как вам это понравится» (акт 5, сцена 1) шут Оселок говорит простоватому деревенскому увальню Уильяму: «В риторике есть такая фигура, что когда жидкость переливается из чашки в стакан, то она, опорожняя чашку, наполняет стакан, ибо все писатели согласны, что „ipse“ („сам, тот самый“ — Е. Ч.) — это он, ну, а ты — не „ipse“, так как он — это я». Антистратфордианцы считают это место явным указанием, что недотепа Уильям (Шекспир) не является автором выходивших под его именем произведений. Д. Уильямс в книге «Шекспир, его имя Марло» (Лондон, 1966) пытается найти намеки на скрытого автора в нескольких шекспировских сонетах. Например:

Не означают ли эти строки, что скрываемое имя, обозначенное на титульном листе, не «Шекспир»?

Сторонники кандидатуры Марло уверены, что в некоторых шекспировских пьесах содержатся будто бы намеки на судьбу Марло и что сонеты, посвященные таинственному «W.H.», были адресованы Томасу Уолсингему, фамилию которого иногда писали через дефис — Walsing-Ham. Но до тех пор, пока поборники кандидатуры Марло не приведут хотя бы одно свидетельство, что поэта видели в живых после 30 мая 1593 г., сочиненная ими его биография остается лишенной документальной базы. Как иронически заметил один из стратфордианцев, единственное доказательство сводится к тому, что Марло был мертв, а Шекспир — жив в годы, когда были написаны его произведения. Впрочем, читатель, может быть, не забыл, что из отзыва издателя сонетов об их авторе как о «вечно живущем поэте» делался вывод: им не мог быть актер из Стратфорда, поскольку он еще находился в добром здравии, а некоторых других претендентов, вроде Оксфорда или Марло, уже не было в живых.

В комедии «Как вам это понравится» Оселок заявляет: «Когда стихов твоих не понимают или когда уму твоему не вторит резвое дитя — разумение, это убивает тебя сильнее, чем большой счет маленькой компании (буквально — „большая расплата в маленькой комнате“)» (Акт 3, сцена 3). Не только Гофман и его единомышленники видят в этих словах намек на трагическую сцену в маленькой комнате дептфордской гостиницы. Но почему этот намек должен был быть сделан «спасшимся» Марло, а не Шекспиром?

Гофману после долгих хлопот удалось получить разрешение вскрыть гроб Томаса Уолсингема, где надеялись найти рукописи Марло. В 1956 г. могилу раскопали, и разочарованный Гофман мог только заявить: «Мы нашли песок, нет ни гроба, ни бумаг, один песок». Впрочем, разрытием могил Гофман занимался и в последующие десятилетия — с тем же результатом.

Если бы Томас Уолсингем хотел помочь Марло, то между 20 мая и временем поступления нового доноса в Тайный совет было проще и вернее организовать бегство поэта за границу, чем прибегать к громоздкой инсценировке убийства. Что же касается различия в фамилии убийцы, то, как еще в 1935 г. убедительно показал Лесли Хотсон, оно было результатом ошибки священника, сделавшего выписку из архива. Он плохо разбирал скоропись елизаветинского времени и принял в фамилии Фризера, записанной со строчной буквы через удвоенное «ф», первые две буквы за одно большое «А» и просто домыслил остальные знаки. Так получилась фамилия «Арчер». Хотсон в своей работе «Смерть Кристофера Марло» приводит фотокопию записи в регистрационной книге, доказывающую, что в ней стоит фамилия Фризера, хотя ему неправильно придано имя Френсис. Неоднократно цитируя книгу Хотсона, Гофман обходит молчанием этот неопровержимый вывод английского ученого. Пытаясь подорвать доверие к заключению следователя Данби, Гофман обрушивается на фразу, что Марло выхватил нож, который был у Фризера подвешен на спине. Однако, как показали более поздние исследования, это вовсе не было какой-то необычной манерой держать при себе кинжал, а напротив, широко распространенным способом носить оружие.

Впрочем, это не значит, что заключение Данби во всех частях заслуживает полного доверия. С. Танненбаум в книге «Убийство Кристофера Марло» (Хэмден, 1962) соглашается с тем, что от раны, нанесенной Марло, не должна была последовать немедленная смерть. Следователь, вероятно, по чьему-то наущению явно не стремился дознаться обо всех обстоятельствах, связанных со смертью преследуемого властями «богохульника». Гофман считает, что у Марло не могло быть ничего общего с людьми типа Фризера и Скирса. Но по своему социальному положению они стояли не ниже Марло. Фризер владел некоторой собственностью, главным признаком респектабельности в тогдашнем обществе. Скирс был сыном купца и другом одного из друзей Марло. Обращает внимание то, что Фризер после скорого оправдания, а также Скирс и Пули сохранили свои места на службе у Уолсингема. Это могло быть следствием их полезности или соучастия в заговоре, только не для спасения Марло, а с целью покончить с поэтом, который мог при аресте под пыткой выдать какие-то секреты Ралея и его «школы».

Тем временем продолжала разрабатываться виртуальная биография Марло. Примером может служить работа Д. и Б. Уинчкомбов «Действительный автор или авторы Шекспира», в которой отрицается убийство Марло и утверждается, что он значительно больше, чем ранее предполагалось, был вовлечен в операции английской разведки. Интересно отметить, что поездкой в Дептфорд Марло не только пренебрег приказом ежедневно являться в канцелярию Тайного совета, но и нарушил его ради встречи с заведомыми агентами того же самого совета. Не поехал ли он туда, считая, что ему будет предложено выполнить какое-то поручение разведывательного характера? Наводит на подозрение и то, что убийство произошло в месте, где его по закону должен был вести следователь королевы, а присяжными могли быть лица из находившегося всего в одной-двух милях имения Томаса Уолсингема.

К тому же, надо заметить, что двух людей, которые свидетельствовали против Марло в роковом 1593 г., постигло жестокое наказание. Драматурга Томаса Кида держали в тюрьме, подвергли пытке за «мятеж и ересь» и выпустили на свободу только в 1594 г. незадолго до смерти. Другой донос был подан, как мы уже знаем, Ричардом Бейнсом. Возможно, что это случайное совпадение, но и второй обвинитель Марло окончил свои дни в 1594 г. на виселице в Тайберне.

Если смерть Марло была не просто (как писал в 1994 году в книжном обозрении газеты «Нью-Йорк Таймс» известный английский шекспировед А. Л. Роуз) следствием его вспыльчивого и драчливого характера и столкновение в Дептфорде было не первым подобным в его жизни, если убийство поэта имело скрытую подоплеку, то ее, видимо, надо искать в перипетиях тайной войны в девяностые годы XVI века. В 1992 г. вышла в свет позднее переиздававшаяся книга Ч. Ничола «Расплата. Убийство Кристофера Марло», представлявшая собой итог интенсивных поисков новых архивных данных. Ничол решительно отвергает гипотезу антистратфордианцев. Вместе с тем он подчеркивает, что противостоящая ей официальная версия, отраженная в заключении следователя Данби, основана на свидетельстве явно пристрастных лиц, бывших в комнате, когда в ней произошла расправа с поэтом. Фризер и Скирс, даже если верить их показаниям, прямо или косвенно участвовали убийстве, а Пули мог быть заподозрен в соучастии в нем. Незаинтересованных свидетелей, правдивость показаний которых не вызывала бы сомнений, в помещении не было. Скирс и Фризер были связаны с Томасом Уолсингемом и в прошлом находились у него на службе. Помимо этого, они были деловыми партнерами: давали взаймы деньги под ростовщические проценты, в десять раз превышавшие максимальный уровень, установленный законом.

После 1587 года имя Скирса исчезает из официальной корреспонденции. Зато оно появляется в бумагах нового королевского фаворита графа Роберта Эссекса. Из них с очевидностью следует, что Скирс состоял у него на службе. Возвышение Эссекса привело к его первоначально скрытой борьбе с Робертом Сесилем и Уолтером Ралеем за влияние на королеву. Чтобы убедить Елизавету в своей способности стать главным министром короны, Эссекс создал частную секретную службу, во главе которой он поставил Энтони Бэкона, родного брата Френсиса Бэкона, в то время ревностного сторонника набиравшего силу фаворита.

Марло принадлежал к «школе атеизма» Ралея. Возможно, что доносы на Марло в Тайный совет были поданы с целью скомпрометировать Ралея. И свидетельством закулисной борьбы было то, что в копии доноса Бейнса, посланного королеве, имя Ралея заботливо опущено. Марло могли пригласить на встречу в Дептфорде агенты Энтони Бэкона с целью склонить к даче показаний против Ралея. А когда Марло отказался, его убили как нежелательного свидетеля. Если правильно это предположение, то главным организатором всего дела был Скирс, в это время, несомненно, агент секретной службы Эссекса. Какова же в таком случае роль Пули, остававшегося на службе у Тайного совета, иными словами, у Уильяма Сесила, лорда Берли и его сына Роберта Сесила? Как уже говорилось, Пули только-только вернулся из зарубежной разведывательной поездки, которая была предпринята по их поручению и за которую он получил щедрое, по тогдашним меркам, вознаграждение. Ему, возможно, была поручена роль наблюдателя при переговорах с Марло, тем более, что она не могла вызвать никаких подозрений, так как Пули считался другом поэта. Роль Пули могла свидетельствовать, что Сесили в это время еще не рисковали принять сторону противников Эссекса из-за его нахождения в большом фаворе у королевы.

Заметим, что от внимания Ничола ускользнул один факт, свидетельствующий, хотя и косвенно, в пользу его версии. Секретная служба Эссекса сфабриковала через несколько месяцев после смерти Марло дело о мнимой подготовке отравления Елизаветы португальским врачом Лопесом. Хотя обвинение было явно вымышленным, а признание вырвано под угрозой жестокой пытки, Сесили, вначале сопротивлявшиеся продолжению жуткого спектакля, потом решили не рисковать прямым столкновением с Эссексом и присоединились к зловещей инсценировке. Лопес был подвергнут бесчеловечной «квалифицированной» казни. Убийство Марло во многом напоминает дело Лопеса. И то и другое были направлены на дискредитацию противников Эссекса — Ралея и Роберта Сесила. И в том и в другом случае Сесили предпочли уклониться от открытой схватки. Время расплаты с Эссексом пришло для Роберта Сесила только через семь лет, когда после неудачной попытки мятежа бывший фаворит сложил голову на плахе. А время сведения счетов с Ралеем, ставшим к тому времени ярым врагом Роберта Сесила, наступило еще через несколько лет.

Как мы могли убедиться, на смену версии Гофмана и его единомышленников, согласно которой убийство в Дептфорде было мнимым и являлось частью заговора, организованного для спасения Марло и предоставления ему возможности публиковать свои произведения под именем Шекспира, пришла другая теория. Она утверждает, что убийство Марло было заговором, возникшим в результате борьбы в правительственных кругах, и не имело никакого отношения к Шекспиру.

«Шекспировский заговор» и другие откровения

В последнее время появилась и третья теория, которая была высказана в книге Г. Филиппса и М. Китона «Шекспировский заговор» (Лондон, 1995) и которая объединила многие положения двух первых. Новая теория опять связывает трагедию в Дептфорде с «шекспировским» вопросом.

После смерти в 1590 г. государственного секретаря Френсиса Уолсингема, в ведении которого находилась тайная полиция и разведка, Уильям Сесил и его сын Роберт решили установить непосредственный контроль над этими важными инструментами власти. Часть бывших агентов Уолсингема сразу же переметнулась на службу к Сесилам. Другая же часть тяготела к Томасу Уолсингему, который сблизился с Ралеем, главным соперником Сесилов. Ралея считали заклятым безбожником, а к кругу его друзей принадлежали, как полагали современники, Генри Перси, Девятый граф Нортумберленд, Фердинанд Стенли, лорд Стрендж, унаследовавший после смерти отца в сентябре 1590 г. титул графа Дерби (старший брат шестого графа Дерби, которого «дербиты» выдвигают претендентом на роль Шекспира). К числу других адептов школы относили математика Гариота, близкого знакомого Ралея и Стренджа еще со времен учебы в Оксфорде. К кружку принадлежали поэты сэр Филипп Сидней и Мэттью Ройстон, живший в Англии в 1583–1585 годах Джордано Бруно. Вокруг «школы ночи» маячили фигуры поэта Томаса Уотсона, бывшего, вероятно, тестем Роберта Пули, литераторов Джорджа Чепмена и других. В доносах Кида и Бейнса, находившихся в распоряжении Тайного совета, главой которого был Уильям Сесил, Марло приписывали высказывания, что «Христос был бастардом (внебрачным сыном), а его мать — гулящей женщиной», что «все протестанты — лицемерные ослы», что «если есть бог или любая религия, то только папистские». По тогдашним понятиям это был полный состав государственной измены. Они содержали не только богохульство, само по себе караемое смертью, но утверждения, отрицающие права королевы как главы государственной, англиканской церкви. В случае продолжения следствия Марло был бы арестован, наверняка подвергнут пытке, его принудили бы сделать признания, которые были нужны Сесилам для того, чтобы подорвать еще сохранявшееся влияние Ралея на королеву.

Весной 1594 г. Фердинанд Стенли по какой-то не известной нам причине решил предать своих друзей. Он написал письмо Уильяму Сесилу, что хочет сообщить ему о заговоре против правительства. Но еще до того, как состоялась его встреча с главой Тайного совета, Фердинанд Стенли скоропостижно скончался. Подозревали отравление мышьяком. Сходство с убийством Марло бросается в глаза. Стоит отметить, что лорд Стрендж содержал труппу актеров, в которой мог состоять Шекспир в эти утерянные для нас годы его жизни. Эта труппа поставила пьесы Марло «Мальтийский еврей», «Резня в Париже», «Доктор Фауст».

В уже неоднократно упоминавшемся доносе Кида говорилось, что взгляды кружка Ралея разделяют «некоторые книгоиздатели с площади собора Павла». Кид, вероятно, имел в виду Ричарда Филда, типография и контора которого размещались на этой площади наряду, правда, с несколькими другими книгоиздательскими фирмами. Филд был родом из Стратфорда и, безусловно, знал Шекспира. Он мог быть лицом, познакомившим земляка с членами кружка Ралея. В типографии Филда была в 1594 г. напечатана поэма «Венера и Адонис», что, вероятно, служит свидетельством связи Шекспира с Ралеем. Быть может, с помощью Марло Шекспир пополнил свое образование. Он мог пользоваться богатой библиотекой в Пентворс-хаузе, доме Перси в графстве Сассекс. Когда в 1599 году Шекспира разыскивали сборщики налогов, они обнаружили его в Сассексе. Конечно, это предположения. Но ведь такими же догадками являются утверждения стратфордианцев, что Шекспир получил образование в начальной («грамматической») и в Новой королевской школе своего родного города. Ведь об этом не сохранилось никаких документов, к тому же у представителей среднего класса, в отличие от аристократии, отнюдь не существовало строго соблюдавшегося обычая давать детям классическое образование. Возможно, начинающий в так называемые «утерянные годы» работал у разбогатевшего Филда. Этим объясняется наличие у Шекспира денег для покупки недвижимости в Стратфорде, возможность стать пайщиком театров «Глобус» и «Блейкфрайарс».

Но в чем причина того поразительного факта, что в Стратфорде, видимо, никто не знал о театральных успехах в столице своего земляка, который стал приобретать на родине значительную недвижимость? Неужели обыватели Стратфорда не интересовались театральными делами, даже если они, как у Шекспира, принесли ему немалые материальные выгоды? Почему ссылки на его пьесы, поэмы и сонеты начисто отсутствуют в дошедших до нас документах, исходящих от самого драматурга, от его родных и знакомых, что ставит в тупик исследователей его жизни и творчества? Было ли это, поскольку речь идет о семье и друзьях Шекспира, выполнением его воли? Не являлось ли это отражением желания затушевать какие-то стороны его прежней жизни, напоминание о которых стало небезопасным? Большинство литераторов, тяготевших к кружку Ралея, были раньше агентами Френсиса Уолсингема, а после его смерти — главы елизаветинской полиции и разведки, состояли в окружении его брата Томаса Уолсингема. Для драматургов, которым платили по 2 фунта стерлингов за пьесу, те 15 или 20 фунтов стерлингов, которые им платили за кратковременную поездку за границу для сбора и доставки разведывательной информации, были большими суммами (многие тысячи фунтов, на нынешние деньги). А поскольку деньги платил Тайный совет, то некоторые лица из окружения Уолсингема (и Ралея) могли одновременно выполнять поручения Сесила. Это относится и к некоторым аристократам, готовым служить обоим лагерям из соображений безопасности и придворной карьеры. Одним из курьеров Тайного совета, привозившим разведывательные донесения из Праги, был некто Уильям Холл. В этом городе в конце XVI и начале XVII веков находился двор помешанного на оккультизме германского императора Рудольфа II. При его дворе подвизались английские магистры алхимии, астрологии и магии, специалисты по воскрешению мертвецов Джон Ди и Эдвард Келли. (В Лондоне на сеансах Ди присутствовала сама королева Елизавета, а Келли, напротив, арестовывался по обвинению в шарлатанстве.) В Праге эти английские адепты тайных наук превратились в английских тайных агентов. Не без их активного содействия Прага стала одним из центров британского шпионажа. Но Холл доставлял депеши не только из Праги. Как следует из записи, сделанной клерком Сесила 2 октября 1601 года, Уильям Холл вернулся из Дании с разведывательной информацией. И как раз в эти месяцы была написана Уильямом Шекспиром трагедия «Гамлет», в которой разбросаны многие детали, вероятно, свидетельствующие о личном знакомстве драматурга со страной. Курьеры, использовавшиеся Тайным советом, нередко фигурируют в его бумагах под псевдонимами. Так, например, литератор Энтони Мандей имел псевдоним Джордж Граймс. В бумагах Роберта Сесила есть сведения, позволяющие заключить, что сведения об участии в заговоре Ралея он получил от Уильяма Холла. Путем различных сопоставлений можно выдвинуть гипотезу, что Холл выдал правительству так называемый «побочный заговор», организованный в 1603 г. католическим священником Уотсоном и предусматривавший захват короля Якова I и возведение на престол его родственницы Арабеллы Стюарт. Господствовавшая при дворе партия Сесила пыталась приписать Ралею знание и даже участие в заговоре. Он был признан виновным на основании весьма шатких улик. Яков, не отменяя смертного приговора, решил обречь Ралея на заключение в Тауэре, где тот провел много лет, был освобожден в 1616 г. и после неудачной экспедиции за золотом в Южную Америку через два года закончил жизнь на эшафоте. Авторы книги «Шекспировский заговор» Филлипс и Китон предполагают, что «побочный заговор» был выдан правительству разведчиком Уильямом Холлом и его коллегой Пэрротом и высказывают предположение, что под именем Холла скрывался не кто иной, как Уильям Шекспир! Что же касается Пэррота, то фамилия, под которой он фигурирует в документах, — явный псевдоним. О нем не сохранилось сведений биографического характера. Известно лишь, что Пэррот вместе с Робертом Пули вел слежку за Беном Джонсоном и мог получить информацию о «школе атеизма». Он неоднократно, в частности, в 1603 году, вместе с Холлом ездил в Данию. Сохранилось письмо Пэррота, датированное 3 июля 1603 г., в котором говорилось, что Сесил может приступать к действиям против заговорщиков, поскольку получил нужную информацию. А пятью днями ранее, 29 июня, министр писал лорду Генри Говарду, ярому врагу Ралея, что их противник сам себя погубит, пытаясь осуществить какой-то план. В тот же день Сесил приказал заплатить Уильяму Холлу 20 фунтов стерлингов за разведывательные поездки за границу и какие-то неназванные «другие дела».

Литературная и артистическая карьера Шекспира заканчивается после пожара в театре «Глобус» 29 июня 1613 г. В отличие от других пайщиков, Шекспир не внес деньги на восстановление здания театра, видимо, тогда же он перестал быть пайщиком Блейкфрайерс, по крайней мере, в завещании ничего не говорится об его акциях как совладельца этого театра. Что же послужило причиной столь резкого поворота в жизни великого драматурга? Может Шекспир пострадал при пожаре «Глобуса»? Во введении к первому фолио Бен Джонсон назвал портрет, напечатанный в том издании, фигурой (Figure), указав тем самым, что он является не подлинным, а искаженным обликом изображенного на нем Шекспира. Составители первого фолио, друзья Шекспира актеры Кондел и Хеминдж писали о его пьесах, что они были «искалечены» и «изуродованы».

Слова, при этом использованные, обычно относились к человеку, а не его произведениям. Может, этим объясняется затворнический образ жизни, который, по-видимому, вел Шекспир, возвратившийся в Стратфорд, или то, что его завещание подписано рукой, с трудом державшей перо? Единственным человеком, которого всерьез мог опасаться Шекспир, если он был «Уильямом Холлом», выдавшим «побочный заговор», мог быть Уолтер Ралей. 29 марта 1616 года Ралея освободили из Тауэра, а 23 апреля Шекспир скончался. Смерть Шекспира была внезапной (возможно, это и породило предание, будто ее причиной стала лихорадка, возникшая после веселой пирушки с Беном Джонсоном).

Оксфордианец П. Сюмартино писал в книге «Человек, который был Шекспиром» (Нью-Йорк, 1990), что вопрос: кто написал пьесы Шекспира? — «вероятно, является самым неразрешимым вопросом европейской культуры… Вопрос об авторстве — это величайшая детективная повесть всех времен». Ни одна из школ антистратфордианцев не доказала своего тезиса, не опровергла критику традиционалистов. В свою очередь, традиционалисты не опровергли главных аргументов своих оппонентов. Профессор Гарвардского университета Гарри Левин заметил: «Вопрос об авторстве Шекспира — форма сумасшествия». Многие видные шекспироведы считают унизительным для ученых участвовать в спорах с антистратфордианцами. Тем не менее дискуссия, часто далеко не корректная, получила очередной импульс в последнее десятилетие. Это, в частности, рассмотрение проблемы авторства на конференции, проведенной юридическим факультетом Американского университета в Вашингтоне в 1987 г., а через год — английскими юристами в Мидл Темпл Холл в Лондоне. Проводятся и конференции в других университетских центрах, а также теледискуссии по вопросу об авторстве с участием известных специалистов, например, в Стемфорде, в штате Коннектикут в сентябре 1992 г. В Англии и США действуют общества, занятые, по существу, разработкой виртуальных биографий Оксфорда, Бэкона, Марло и других претендентов на роль Шекспира. Эти общества публикуют специальные журналы. В спор втягиваются люди, ранее, казалось бы, далекие от этих дебатов. Великая российская балерина в своей книге «Я, Майя Плисецкая» (Москва, 1994) пишет, что ее давно преследует «сумасшедшая мысль», что произведения Шекспира написаны Марией Стюарт, шотландской королевой, казненной в Англии в 1587 г. Она, в отличие от актера из Стратфорда, бывала в Италии, знала итальянский язык и читала в подлиннике новеллы Банделло. Из них «Шекспир» заимствовал сюжеты для своих комедий и трагедий, хотя при его жизни не имелось английских переводов этих рассказов. «Я останавливалась в Вероне, — продолжает Плисецкая, — и никто не убедит меня, что „Ромео“ написан человеком, там никогда не бывшем». Обе стороны в споре стремятся переосмыслить в свою пользу главные аргументы противников. Типичный пример: Джонсон называл Шекспира «нежным лебедем Эвона». Традиционалисты рассматривали это как одно из главных свидетельств, что под «Шекспиром» Джонсон подразумевал своего давнего друга Вильяма Шекспира, уроженца Стратфорда на Эвоне. Антистратфордианцы считали слова Джонсона следствием «заговора». Теперь появилась новая расшифровка. Сторонники кандидатуры семейства Пемброков утверждают, что Джонсон, говоря эзоповским языком о лебеде Эвоне, напоминал, что река с таким названием протекает не только мимо Стратфорда, но и несет свои воды в графстве Уилтшир неподалеку от Уилтона, резиденции этого аристократического клана. А оксфордианцы напоминают, что Оксфорд имел поместье Билтон Холл у реки Эвон, где, возможно, водились лебеди. (В ответ традиционалисты установили, что Оксфорд арендовал это владение с 1574 по 1581 гг., так что «нежный лебедь» упорхнул из Билтон Холла за сорок два года до опубликования стихов Джонсона в 1623 г.) Джонсон писал, что Шекспир знал «плохо латынь и еще хуже греческий язык». Традиционалисты считают, что Джонсон никак не мог иметь в виду таких образованных аристократов, как Бэкон или Оксфорд. Однако в последнее время, парируя этот довод, антистратфордианцы уверяют, что взятые в контексте слова Джонсона следует читать — «даже, если бы» Шекспир знал плохо латынь и еще хуже греческий. Мол, Джонсон как участник «заговора» сознательно выражался туманно и двусмысленно, чтобы быть правильно понятым только посвященными.

В книге И. Л. Мэтаса (Matus) «Шекспир, какой он есть» (Нью-Йорк, 1994) сделана попытка опровержения новейших доводов стратфордианцев, особенно, оксфордианцев. Он приводит данные о сравнительно высоком уровне преподавания в стратфордской школе и вероятности того, что ее все же посещал Шекспир. Отсутствие списков учеников характерно не только для этой, но и других школ, например Вестминстерской, где, безусловно, учился Джонсон, ставший не только драматургом, но и выдающимся знатоком древних языков. Приводимый выше документ о том, что Шекспир числился среди умерших, был прочитан неверно. Шекспир упомянут там после его умерших коллег, а в другой части документа он фигурирует среди здравствующих лиц. Лев, потрясающий копьем, на одном из гербов Оксфорда, имевшем много титулов, на деле изображает льва, ломающего копье. Историк Кэмден, имевший отношение к выдаче герба Шекспиру и знавший, что речь идет об уроженце Стратфорда и драматурге, называет Шекспира в первом десятке крупнейших поэтов Англии (последним в этом десятке). Это свидетельство информированного современника, что Шекспир — это Шекспир, которое требуют представить антистратфордианцы. Говоря о «теории заговора», Мэтас справедливо указывает, что она приводит к абсурду. Он намечает круг лиц, которые могли быть среди участников заговора, указывая, что в него должны были бы входить сотни и даже тысячи людей. Непонятно, зачем было соблюдать молчание через десятки лет после смерти Шекспира и претендентов на его корону. Между тем во время английской революции в 1647 г., через пять лет после закрытия театров по приказу пуритан в первом собрании сочинений драматургов Бомонта и Флетчера, остававшиеся в живых коллеги Шекспира по труппе вспоминают о своей работе с «нежным лебедем Эвона Вильямом Шекспиром». Кстати, победившие пуритане неоднократно уличали взятого в плен короля Карла I, что он предпочитает читать пьесы Шекспира и Джонсона, а не библию. Пуритане непременно бы включили в эти обвинения и приверженность к произведениям распутного графа Оксфорда, тайно симпатизировавшего католицизму. Дети коллег Шекспира, вращавшиеся в театральной и литературной среде, также наверняка должны были знать от отцов историю труппы и быть посвящеными в старую тайну. Они непременно упомянули бы о ней, беседуя с любопытствующими литераторами, как, например, с Обри. Но от Уильяма Бистона, сына товарища Шекспира Кристофера Бистона, Обри получил сведения, на которых базируется традиционная биография Шекспира. Подобных контраргументов в книге собрано немало, хотя автор ее проходит мимо явных фантазий, вроде утверждений оксфордианцев, что граф Саутгемптон был незаконным сыном Елизаветы и Оксфорда, что Джонсон убил Шекспира и пр.

В настоящее время невозможно переубедить и доказать свою правоту сторонникам ни одной из версий, особенно, когда они считают в соответствии с теорией заговора лучшим видом доказательства вычитывать из документов прямо противоположное тому, что там написано. Порой кажется, что среди поборников разных версий ведется дарвиновская борьба за существование и выживание сильнейшего. Они именуют друг друга «лунатиками», выразителями совершенно «диких и немыслимых взглядов» и прочее. Как бы в отместку за упорное именование антистратфордианцами актера из Стратфорда алчным ростовщиком «Шакспером», традиционалисты не без удовольствия приводят высказывания современников, обзывавших Оксфорда хлыщем, хамом, «бесстыдным лжецом и пьяницей», соблазнителем и одновременно рогоносцем, предателем, доносчиком, убийцей, повинным в свальном грехе. Последняя характеристика была дана графу, в частности, рассорившимся с ним приятелем, который вдобавок показал под присягой, что сам видел, как Оксфорд «изнасиловал своего поваренка и многих других». Стратфордианец А. Л. Роуз доказывал, что Шекспир — это Шекспир, так как он и в жизни, и в своих сочинениях не обнаруживает склонности к гомосексуализму, не в пример другим кандидатам, вроде Оксфорда и Ретленда. В 1997 г. Д. Собран в уже упомянутой книге, которая является последним словом оксфордианской версии, не удержался от «открытия», что, как свидетельствуют сонеты, Оксфорд сделал своим любовником молодого графа Саутгемптона, покровителя Шекспира, и это усилило для него необходимость в сохранении тайны авторства. Антистратфордианцы заявляют, что их противниками движет опасение лишиться крупных сумм, которые оставляют миллионы туристов при посещении мемориальных мест в Стратфорде, нежелание потерять престижные кафедры в сотнях университетов. Поэтому они пытаются установить для себя монополию на научное изучение жизни и творчества Шекспира, повторяя тысячи раз в качестве безусловно установленных истин ничем не подкрепленные домыслы, вроде утверждений, что Шекспир учился в школе или что он приобрел знание придворных быта и нравов, общаясь со знакомыми аристократами…

Но все же трудность в том, чтобы, говоря словами Эмерсона, неразрывно связать этого человека и его стихи, жизнь актера Шекспира и бессмертные творения, носящие его имя. Дискуссия продолжается. Не прекращается соревнование жизнеописаний, где в роли Шекспира выступают различные лица. Только одно из таких повествований о жизненном пути великого драматурга может быть реальной историей, а все они, за этим возможным исключением, являются и должны являться виртуальными биографиями великого драматурга.